Евгений Евтушенко и Белла Ахмадулина. Одна таинственная страсть…

Вероника Богданова, 2017

Все прекрасно знают, что первой женой известного поэта Евгения Евтушенко была ныне покойная Белла Ахмадулина. Но каким был этот брак, на самом деле знают немногие. По словам бывших супругов, их семейная жизнь была непростой, с одной стороны, и фееричной – с другой. Они встретились совсем молодыми, когда учились в институте, и полюбили друг друга. Несмотря на частые ссоры, влюбленные всегда быстро отходили и мирились. Так случалось всегда, но однажды чаша взаимных ссор и обид переполнилась. Им показалось, что любовь в их доме больше не живет. Спустя несколько десятилетий после развода в интервью накануне своей смерти Евгений Александрович вдруг нечаянно обронил: «По-настоящему Белла любила только меня…» Что так сблизило двух юных поэтов и что послужило причиной разрыва главной литературной пары 1960-х? Обо всем этом читайте в книге!

Глава 1

Крик, гудок и выстрел

«Крик ребенка, гудок, выстрел — так началась моя жизнь».

(Евгений Евтушенко)

Евгений Александрович Гангнус появился на свет теплой июльской ночью 1932 года. В до смешного маленьком Нижнеудинске Иркутской области все всех знали, и уж тем более знали всех недавно приехавших сюда геологов. Эти странные студенты-фантазеры, добровольно приехавшие сюда из столицы, вызывали у местных жителей недоумение, опасение и отчаянное любопытство. Самым интересным считался, конечно, Александр Гангнус.

Высокий, худой молодой человек в очках, славящийся своим умением сочинять стихи, выглядел здесь совсем уж странно. Слишком уж он не соответствовал окружающей его обстановке. Впрочем, похоже, именно это несоответствие ему и нравилось. Он умел нравиться и всегда, в любой компании оказывался эпицентром внимания. Этому способствовал не только его интеллигентный вид и странная фамилия, но и патологическая, фатальная удачливость. Казалось, что сама Фортуна ведет его за руку.

Той теплой ночью, когда Александр Гангнус привез свою молодую жену Зинаиду в больницу, удача вновь была на стороне счастливого геолога. Врачи больницы моментально выставили его за порог, оставив ждать новостей на улице. Как и полагается, Александр собирался отправиться в рюмочную, чтобы ждать там вестей, но все обернулось еще лучше. Проходивший мимо начальник станции предложил ему отправиться вместе с ним, чтобы сыграть пару партий в преферанс. Играть молодой геолог любил, но без фанатизма. Он воспринимал карты как способ дополнительного заработка, так как выигрывал практически всегда. Друзья знали об этом его свойстве и предусмотрительно отказывались садиться с ним за карточный стол, да и не хорошо оставлять друзей без их законной зарплаты. А вот пропустить пару партий с незнакомым человеком, да еще и начальником станции, вполне можно было себе позволить.

Был уже поздний вечер, когда они всей толпой вломились в кабинет начальника станции. Всего их набралось человек пять. Помимо Александра и самого начальника с ними увязалось еще несколько человек. Все из числа подчиненных грузного и пожилого начальника станции, имя которого затерялось в архивах истории.

В карты не может везти всегда, рано или поздно Фортуна утрачивает интерес даже к самым любимым своим героям, но казалось, что на Александра этот закон не распространяется. То ли шулер, то ли дьявол. Именно таким представлялся он своим новым знакомым. За весь вечер он проиграл лишь пару раз. Не в меру азартный начальник станции уже давно проиграл все свои личные деньги и даже памятные часы, подаренные ему за хорошую службу. В ход пошли деньги общественные, но и они вскоре должны были закончиться.

Туман за окном медленно рассеивался, и начинали проступать смутные очертания деревьев. Воздух в маленькой комнате был буквально отравлен едким запахом табака. За несколько часов напряженной игры они выкурили пару пачек дешевых папирос.

Теперь за игрой остались лишь Александр и начальник станции. Все остальные лишь молча наблюдали за ходом игры. Кто-то уже спал, привалившись к стене, а один человек безмолвно стоял у стены и, глядя на карты молодого геолога, нервно мял в руках пачку сигарет. Его вполне можно было бы обвинить в том, что он подсказывает начальству, если бы Гангнус при этом не выигрывал, раз за разом вдвое увеличивая свой выигрыш.

— Пойдемте, подышим свежим воздухом, товарищ Гангнус, — проронил вдруг этот безмолвный наблюдатель.

Александр вдруг резко изменился в лице и хмуро кивнул. Выйдя на улицу и окунувшись в зыбкий северный туман, Александр слушал то, что ему говорят. Он и сам понимал, что этот вечер станет роковым для кого-то из их компании. Либо застрелят его, либо застрелится сам начальник станции. Выигрыш сплошь состоял из государственных денег, за которые потом просто невозможно будет отчитаться.

Евгений Евтушенко с мамой Зинаидой Ермолаевной, бабушкой Марией Иосифовной и прабабушкой Марией Михайловной. Дача, Клязьма, 1935 г.

Выслушав все наставления, Александр вернулся за игру. Теперь в комнате были лишь он, начальник станции и пара храпевших в углу людей.

— Я понимаю, что здесь не все деньги ваши, давайте я заберу только личные средства, а казенные трогать не буду, — предложил он.

Начальник станции затих на короткое время. На лице его отразилась трудная работа мысли и совести.

— Нет, товарищ Гангнус, если вы оставите деньги, вы отберете у меня нечто поважнее. Честь, офицерскую честь вы заберете, — пояснил он чуть более тихим, чем следовало, тоном. — Последняя партия. — Это он произнес так громко, что даже пара храпевших в углу людей вздрогнули.

Александр кивнул и открыл разложенные перед ним карты. Сумма очков была минимальной, он попросту не мог выиграть. Решив не испытывать судьбу, Гангнус остановился на четырнадцати.

— По правилам вы должны взять еще одну карту, — тихо, но весьма решительно произнес начальник станции. Тон его был таким, что Гангнус не решился спорить. Сейчас их цели в игре совпадали. Оба они хотели лишь одного: чтобы Александр наконец проиграл. На кону сейчас было больше, чем все. Чья-то жизнь.

Гангнус взял еще одну карту, и теперь ахнули все, кто наблюдал за игрой. Молодой человек в очередной раз собрал двадцать одно очко. Начальник станции проиграл последние свои деньги. Нужно было что-то сказать, о чем-то договориться и как-то успокоить этого немолодого и слишком азартного человека, но все карты спутала ворвавшаяся в комнату медсестра. Он бежала сюда пару километров лишь для того, чтобы сообщить об успешных родах его жены. У Александра родился сын.

Молодой геолог лихорадочно кивнул и понесся по коридору. Когда они уже почти добрались до выхода, послышался хлопок, заглушенный гудком проезжавшего мимо поезда.

В этот вечер начальник станции Нижнеудинск застрелился, а на свет появился мальчик, будущий поэт, которого назвали Евгением.

«Отец никого не расстреливал, но его самого могли арестовать в любой день и расстрелять: он был сыном врага народа. Почему же он думал о самоубийстве, когда убийство ходило вокруг него? Может быть, он всю жизнь переживал самоубийство начальника станции, ибо сам не раз был близок к такому уходу и понимал, как страшно принять это непоправимое решение? А может быть, именно самоубийство начальника станции спасло его от собственного?»

(Евгений Евтушенко)

Впоследствии эта история рассказывалась такое количество раз, что постепенно утратила все черты реалистичности, превратившись в легенду. Как утверждал потом сам поэт, точным и правдивым в ней остались лишь гудок, выстрел и крик младенца, а также главный совет отца: никогда не играть в карты. Сам Александр Гангнус с тех пор так ни разу и не сел за ломберный столик, а впоследствии запретил это делать и Евгению. Проиграть, по его словам, было совсем не так страшно, как выиграть. Ведь, получая деньги, ты всегда теряешь нечто большее. Выигрывая у друзей, ты теряешь их, а выигрывая у людей незнакомых, ты ненароком можешь убить.

«Отец рассказал мне историю моего рождения, когда мне было тоже двадцать два года и я тоже ночи напролет играл в карты на деньги — в очко, покер, преферанс, кинг, даже в „веришь не веришь“, и мне тоже чертовски везло. С тех пор я никогда не играю в карты на деньги».

(Евгений Евтушенко)

Детство будущего поэта прошло на железнодорожной станции с поэтическим названием Зима в двух сотнях километров от Иркутска. Здесь жила бабушка Евгения, мать Зинаиды. В большом бревенчатом доме никогда не было особенных проблем с едой и одеждой, но вот от недостатка внимания родителей Евгений действительно страдал. Александр и Зинаида искренне пытались быть хорошими родителями, но вот друг с другом они уживаться больше не могли.

Однажды, собирая мужа в командировку, Зинаида нашла в его чемодане упаковку чулок, предназначавшихся не ей. О чем-то подобном она подозревала и раньше, но эта находка стала последней каплей. Когда Александр вернулся домой, на пороге он нашел чемодан со своими вещами и упаковку чулок, лежащую поверх громоздкого багажа. Он все понял и ушел. Уехал в командировку, надеясь помириться по приезде, но этого не произошло. Есть вещи, которые человеку не под силу простить, у каждого это нечто свое. Кто-то не может простить предательство, кто-то кражу, а кто-то измену. Так или иначе, у любого человека есть точка невозврата, и Александр, сам того не заметив, купив эти чулки, переступил невидимую черту. Их с Зинаидой брак распался, хотя даже спустя много лет они продолжали поддерживать ради сына подобие дружбы.

Вскоре после рождения сына Александр и Зинаида вернулись в Москву, но сначала развод родителей, а затем и война внесли свои коррективы. Зинаида обладала красивым и звучным голосом, поэтому в самом начале войны она отправилась вместе с актерской труппой выступать перед солдатами. Впоследствии она часто вспоминала, что никогда у нее не было более благодарных слушателей, чем солдаты, которые слушали ее перед тем, как отправиться в бой. В те моменты казалось, что даже природа затихала, чтобы получше расслышать каждую ноту.

Евгений Евтушенко на станции Зима.

Я знал, что мне дадут ответы дружно на все и «как?», и «что?», и «почему?», но получилось вдруг, что стало нужно давать ответы эти самому.

(Евгений Евтушенко, «Станция Зима»)

Евгений тем временем был у бабушки в эвакуации. Здесь, на станции Зима, он и отправился в школу. Учеба ему давалась легко, ну а иметь пятерку по поведению было даже как-то… стыдно. Впрочем, проблемы с поведением начались чуть позже. В первом классе Евгений был круглым отличником, а вот в третьем уже нет.

Все изменилось в день, когда учительница физкультуры неожиданно подозвала лучшего друга ученика третьего класса Евгения Гангнуса к себе.

— Твой отец сейчас сражается на фронте, его в любой момент могут убить немцы, а ты дружишь с таким вот немцем, как тебе не стыдно?! — сказала женщина.

Мальчик не понял, почему его лучшего друга Женю Гангнуса обозвали немцем, но дома родители объяснили. Учительница физкультуры продолжала издеваться над неблагозвучной фамилией Гангнус, чем доводила будущего поэта до истерики.

Узнав о произошедшем, бабушка Евгения Мария Иосифовна немедленно побежала в школу. Обидчицу она обнаружила в учительской, сидящей на небольшой кушетке под портретами Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

— Вы что же, считаете, что ваши Маркс и Энгельс узбеками были?! — дрожащим от возмущения голосом воскликнула она.

Ссора эта превратилась в цунами местного масштаба. Орущих друг на друга женщин смог разнять лишь директор школы. Конечно, учительница физкультуры была не права, но… А если вспомнить тот факт, что ее муж в этот момент умирал в военном госпитале от пули, которую он получил, сражаясь с немцами? Кто в этом был виноват? Можно было бы найти тысячу ответов на этот вопрос, но для этой женщины виноваты были немцы, то есть и Женя Гангнус тоже.

Мария Иосифовна еще долго кипела от возмущения, пересказывая подробности той ссоры. Впрочем, именно благодаря этому эпизоду стало понятно, что фамилия отца может принести мальчику еще много серьезных проблем. Понимая это, женщина отправилась в паспортный стол и добилась разрешения изменить фамилию мальчика, а заодно и год рождения. Цифру «1932» исправили на «1933». Жене предстоял переезд в Москву из эвакуации, а если бы ему к тому моменту было двенадцать лет, нужно было бы делать специальное разрешение, а вот одиннадцатилетний ребенок имел право вернуться из эвакуации безо всяких документов.