Если бы не ты, то бы и не я. О любви, которая сильнее смерти

Вера Тихонова, 2021

Михаил Тихонов, известный фотограф, бильд-редактор и преподаватель в фотошколе, в сентябре 2020 года умер на руках жены Веры. После его смерти Вера начала публиковать трогательные, искренние заметки в соцсетях. В них она рассказывала историю знакомства с мужем, описывала их взаимоотношения, совместный быт, путешествия, жизнь в тайской деревушке и даже делилась личными шутками. Тексты Веры отозвались в сердцах многих людей и впоследствии из них сложилась эта книга. «Если бы не ты, то бы и не я» – светлая, проникновенная история проживания утраты. О потере близкого человека, обретении новых смыслов, которые день за днем помогают жить дальше и о том, что любовь оказывается сильнее смерти.

Пролог. Останься

В фильме «Энола Холмс» главная героиня просит своего подстреленного возлюбленного: «Не уходи, останься со мной!» Я тоже просила Мишу. Сначала — дождаться скорую, потом — не уходить, потом — вернуться ко мне. Я знала, что он умер, но не могла не попытаться.

Миша слабел очень быстро. Вот он в начале пандемии вместо тренировок бегал по лестнице в подъезде, взлетал на пятый этаж за 53 секунды, а вот через несколько месяцев задыхался и подолгу отдыхал после каждого пролета.

Сколько раз у меня не было сил даже идти по ступенькам. Я так и не научилась чувствовать, когда начинаю уставать. Это Миша читал меня, как открытую книгу, он знал, когда пора возвращаться с прогулки. И только на лестнице я понимала, насколько вымоталась.

У нас столько всего было связано с этими бесконечными подъемами. Как мы целовались между четвертым и пятым этажами. Как Миша спускался за чем-то вниз, а когда возвращался домой, поворачивал на четвертом, ломился в квартиру прямо под нами — и не понимал, почему я не открываю. Как мы мечтали о маленьким домике в долине у подножия гор и клялись друг другу — никаких лестниц, только один этаж. И теперь лестница стала с трудом преодолимым препятствием.

Мы пытались понять, что с ним происходит, но ходили кругами. Сначала думали: сердце, такое сильное и тренированное Мишино сердце. Но нет. Или да. Пришлось перепроверить трижды — вместо того чтобы искать правильный ответ. Потом думали: легкие, и снова несколько ложных следов. Верный диагноз и в голову никому не пришел, как потом оказалось. Симптомы были нетипичными. А некоторые из них и вовсе были не у Миши, а у меня — как тошнота, которая бесследно прошла после похорон.

Не знаю, что бы я сделала, если бы понимала, что он умирает. Добилась бы, чтобы его госпитализировали? И что тогда? Он бы все равно умер, но без меня? Это дало бы надежду, но отняло бы у нас последние часы? Я не верю, что можно было что-то исправить. Мишина смерть не была случайной и нелепой, ей надлежало быть. И в ней было много-много любви.

Миша знал, что умирает. Я — нет. Сейчас я не понимаю, как я не видела, что с ним происходит. Почему не ужаснулась, не испугалась. Я не знаю. Мне было тревожно, но было ощущение, что все идет правильно и как надо.

И когда ночью мы проснулись и долго-долго лежали обнявшись и разговаривали, я не понимала, что это в последний раз. В этой тихой нежности было так хорошо и спокойно. Было правильно и как надо. Наш последний разговор был о любви. И утро тоже началось с любви. Миша проснулся, как всегда, раньше меня, приготовил завтрак, сварил кофе, а когда он шел в комнату, я проснулась оттого, что услышала, как страшно, со свистом, он дышит.

Миша замерил себе пульс браслетом — ого, как шкалит. Я пыталась найти лекарство, но у меня не получалось. Потом Миша начал задыхаться, пожаловался, что не хватает воздуха. Я распахнула окно и схватила его за руку. А он сказал: «Не цепляйся за меня, ты же знаешь, я этого не люблю».

Последнее, что он сказал. Не цепляйся за меня. Я этого не люблю.

Не цепляйся.

Он пытался дышать — и не мог. Я держала его и вызывала скорую, руки не слушались. Трубку взяли, когда Миша уже умер — все случилось слишком быстро. Я видела это, понимала — но не могла принять.

Когда прилетела реанимационная бригада, они тоже все поняли. И попытались объяснить мне — несколько раз. Врач сказала, что сразу видно, это тромбоэмболия легочной артерии. Но когда я попросила — давайте попытаемся, ну пожалуйста, — не стала спорить.

Я часто вспоминаю это и думаю: сколько же было любви. Врач скорой, которая видела так много смертей, которая уже ничем не могла помочь пациенту, пожалела меня. Она вручила мне мешок Амбу^[1], скомандовала медсестре колоть адреналин и начала качать Мишино мертвое сердце.

Я говорила ей: «У него есть пульс». А она отвечала: «Нет, это вы свой пульс чувствуете». И продолжала считать нажатия и отдавать мне команды сделать за Мишу вдох. Я говорила: «Но ведь браслет показывает, что пульс есть». А она отвечала: «Ну что вы, какой браслет». И продолжала. И отказалась, когда медсестра предложила ее сменить. Она продолжала пытаться вернуть Мишу. Она слушала, как я уговариваю его, она смотрела, как придерживаю безвольную голову, как невпопад сжимаю мешок. Даже когда я сказала ей: «Вы же не верите!», она не сразу остановилась. «Вы не верите, что получится», — повторила я. «Ну конечно не верю, я же вижу, что уже все», — она даже немного рассердилась. «Значит, так это и бывает?» — спросила я. «Именно так это обычно и бывает», — ответила она. И только тогда выпрямилась.

Я не помню, как выглядела эта врач, не помню имя на бейдже. Немолодая, крепкая, с точными движениями. Она помедлила еще — пока медсестра свернула и убрала аппарат ЭКГ и защелкнула застежку укладки. Потом еще — пока я смогла выпустить из рук бесполезный мешок. Потом еще целую минуту, не меньше. И только потом назвала время смерти.

И в этом тоже была любовь.

Сколько времени прошло? Полчаса, час? Я проснулась — минут пять — начала звонить в скорую — минут пять — держала на руках Мишу — минут десять — реанимация — полчаса. За это время я отвергла все этапы горевания: отрицание, злость, торг, депрессия. И принятие.

Я не могла отрицать Мишину смерть — она случилась у меня на глазах. Я держала его за руку, смотрела в невидящие глаза, видела, как он пытается вдохнуть. Я не могла злиться — на кого? Миша сделал все, что мог, чтобы не умереть. Он сделал все, чтобы мне было спокойно, чтобы я не чувствовала себя виноватой. Скорая доехала к нам за десять минут, и я не знаю, как они смогли, какое чудо для этого совершили. Это было невозможно, но так нужно — не для Миши, для меня. Чтобы я не чувствовала, что что-то упущено. Я не могла торговаться — с кем или с чем? Все было решено, все совершилось так, как должно было. И депрессия тоже была не для меня. Не при Мише. Не тогда, когда все, что он сделал для меня, стало таким драгоценным. Во всем, что с нами происходило, была любовь. Эта любовь не перестает и сейчас.

Не могу это объяснить. Но точно знаю, когда через несколько часов приехали парни из транспортировочной службы, они забрали Мишино тело.

Но сам Миша остался.

Примечания

1

Устройство для временной искусственной вентиляции легких, применяется при реанимации. Здесь и далее примечания литературного редактора.