Жестокий эксперимент

Вера Порет, 2020

Ольга хотела решить финансовые проблемы самым простым способом: отдать свое тело на несколько лет Институту. Огромное вознаграждение с минимумом усилий – о таком мечтали многие. Вежливый доктор обещал, что после пробуждения не останется воспоминаний и здоровье будет в норме. Однако одно воспоминание сохранилось и перевернуло сознание, заставив пожалеть о потраченном времени. И если могущественная организация с легкостью перемелет любую проблему, то простому человеку будет сложно выпутаться из эксперимента, который оказался для него слишком жестоким.

2

Перед глазами стоял туман, а в нем угадывался нечеткий силуэт человека в белом халате. Тело не слушалось. Во рту все пересохло, ужасно хотелось пить. Я не могла выговорить ни слова, а только медленно открывала и закрывала глаза. Чернота чередовалась с размытым лицом какого-то доктора. Он навис надо мной, и я попыталась понять, кто это.

— Ольга, просыпаемся, — отчеканил врач.

Я глубоко вздохнула, и, наконец, все вокруг стало четким. Белый потолок переходил в белые стены. Все было белым, до рези в глазах. Светло-серые жалюзи закрывали окно, но сквозь вертикальные полоски пробивался дневной свет.

Рядом стоял доктор. Тот самый, который вколол мне в шею какую-то дрянь. На нагрудном кармане белого халата висел бейджик, который следовало разглядывать разве что с помощью лупы. Или бинокля. Врач выглядел молодо. Ему на вид было лет тридцать, не больше. Очки придавали важности узкому лицу. Он был слишком худым, и было бы не плохо, если медсестра принесла бы пару бутеров: для меня и моего врача.

— Ваш контракт подошел к концу. Я буду сопровождать вас в течение всего периода реабилитации, — говорил доктор шаблонные фразы, словно автомат, и тыкал кнопки на каком-то приборе возле моей головы.

Кучка заученных словечек. Контракт.

Что-то пикало. Не удавалось повернуть голову из-за присосок и проводов, соединяющих меня с белой коробкой. Желтая лампочка на ней то загоралась, то гасла. Медсестра ходила практически бесшумно, я видела иногда ее голову с черными волосами, собранными в тугой пучок.

Я подписала какие-то бумажки. Мне что-то было нужно.

— Память будет возвращаться постепенно. Отдыхайте. Я зайду к вам через пару часов.

Врач ушел, оставив меня с медсестрой, которая пошуршала чем-то возле моего уха и тоже удалилась, не проронив ни слова.

Я желала стать свободной и поэтому отдала всю себя Институту на долгие годы. Стоило ли оно того?

В палате я была одна. Лежала на кровати и смотрела в белый потолок. Кроме приборов, стула и стола ничего не имелось. Ни шкафа, ни тумбочки. Где же мои вещи?

Я ощущала голод, смятение и разочарование. Не могу сказать, какое чувство в тот миг преобладало.

Ко мне два раза заходила медсестра и оба раза спрашивала, как настроение. Паршивое, если честно, но отвечала, что все в порядке, чтобы казаться вежливой. Медсестра выдавала неискреннюю улыбку и уходила. Мать всегда отчитывала меня за резкие словечки, брошенные мной ее подругам, нагло влезавшим в мою жизнь. Они вечно спрашивали, когда я выйду замуж или найду нормальную работу. Это их не касалось, и я возвращала вопрос про замуж шестидесятилетней разведенке Ирине, тучной и страшненькой бабенке, у которой уже родился внук. Она выдала дочь замуж, едва той исполнилось девятнадцать, и очень этим гордилась. И внуком тоже. Сама же эта бабенка родила в сорок и вечно причитала, как тяжело поднимать детей, когда ты уже старуха. А я не желала, чтобы кто-то совал свой любопытный нос в мою жизнь. Мать тоже не имела права туда лезть. И вот я вспомнила об этом сейчас, когда медсестра нарушила мое одиночество и спросила про настроение. Спросишь в третий раз, милочка, отвечу правду и пошлю тебя. За едой хотя бы.

Желудок начал урчать. Мне кто-нибудь принесет поесть?

Доктор зашел через два часа, как и обещал. Он был чрезмерно любезен и представился Дмитрием Игоревичем. Фамилию я не запомнила.

— Как вы себя чувствуете?

Может, сказать ему правду?

— Нормально, — ответила я и попыталась улыбнуться. Актриса из меня никакая. Медсестра и то улыбалась лучше.

— Вы помните день, когда подписали контракт? — доктор подвинул стул ближе к кровати и сел. Его лицо не выражало искреннего интереса, наверняка этот вопрос он задавал всем своим пациентам. Он раскрыл мою медкарту, щелкнул ручкой и приготовился записывать все, что я выдам.

— Смутно.

— Что именно вы помните?

А вы-то помните? У вас за последние несколько лет наверняка произошла целая куча событий. Толпа таких же, как я, пациенток и пациентов, опыты, статьи в научных журналах, конференции и все в этом духе.

— Вы помните, на что вам нужны были деньги?

Ах, контракт…

Помню, что хотела сбежать. Я только окончила университет и устроилась на работу, где платили копейки. С такой зарплатой снимать жилье не получалось. Да чего уж там говорить! Я не могла купить себе одежду, приходилось занимать у родителей. Мать давала денег и считала, что теперь я обязана ей подчиняться. Кто платит, тот и заказывает музыку — так говорят. Отец зарабатывал немного и отдавал все матери. Иногда в день получки мне удавалось перехватить немного денег у него. И ему я возвращала в первую очередь, хотя он этого не требовал. Чего нельзя было сказать о матери. Во время ссор, которые случались у нас почти каждый день, она упрекала меня, что я неблагодарная сволочь. Столько заработанных тяжелым трудом денег было на меня потрачено, а я выросла такой неправильной. Мне хотелось иметь свой угол. Несколько полок в шкафу и письменный стол с кроватью — это все, что в нашей однушке считалось моим. Причем мать регулярно наводила порядок в моих вещах: в одежде, письменных принадлежностях. Иногда она брала мою косметику, шариковые ручки и как-то раз забрала дамскую сумку, которую я купила на свои деньги. Иногда мать выбрасывала мои книги, ведь они занимали чересчур много места, рвала на тряпки футболки, потому что, на ее взгляд, они износились. Мои кремы я часто замечала в мусорном ведре, пахли они, видите ли, чересчур плохо.

Я просто хотела пойти своей дорогой, а для этого требовались деньги. Много денег! Я не знала, как можно заработать столько, чтобы снимать сносное жилье, покупать еду и все необходимое. Наверное, молодой девушке стоило подумать о хорошем замужестве и найти обеспеченного мужика, но я не нашла. Было неинтересно встречаться с мужчинами и оценивать толщину их кошелька. Я желала избавиться от тирана в лице матери, а не менять одного тирана на другого. Да и с личной жизнью не клеилось. Мать донимала расспросами про каждого, кто на меня всего лишь взглянул. Она хотела, чтобы я вышла замуж, но при этом звонила мне по пять раз в час, когда я выходила из дома.

Прощу ли я когда-нибудь ей то, что она нагло влезла в мою личную жизнь и разбила отношения с мужчиной, который был мне дорог?

Я встречалась с ним всего два месяца, но за это время мать успела вымотать все нервы мне и ему. Однажды выследила нас и устроила ему допрос прямо посреди улицы. Ей хотелось знать, чем он занимался, где и сколько зарабатывал, собирался ли на мне жениться. Я стояла рядом и хотела провалиться сквозь землю! Она не слышала моих криков и призывов прекратить бессмысленный разговор. Может, я и сама бы поняла через неделю или две, что этот парень — не мой человек. Но в ту минуту я ненавидела мать и готова была на все, чтобы вырваться из-под ее контроля.

После того случая я несколько раз звонила своему мужчине. Он больше не хотел со мной встречаться. Я ревела, но понимала его. Он мог сбежать, а я нет.

Или могла?

Однажды, когда мать крепко заснула и мне захотелось получить иллюзорную поддержку в социальных сетях, я увидела объявление со счастливыми мужчиной и женщиной, где возле их улыбающихся лиц большими красными буквами было написано «Осуществи свои мечты».

Конечно, я уже слышала об Институте. Опыты, которые в нем ставили на добровольцах, двигали науку вперед и помогали разрабатывать новые лекарства. Публикации о проведенных исследованиях печатались в журналах мирового уровня, их читали ученые из других стран и тоже делали для нашего мира много хорошего. Подопытные получали сказочное вознаграждение. Всего-то и требовалось отдать несколько лет своей жизни.

Я хотела собственную квартиру. Оформили документы быстро. Я даже успела съездить в нее пару раз и дать указания по поводу ремонта. Она была такой огромной и абсолютно серой. Все квартиры в новостройках продавали такими: с бетонными стенами и отсутствием каких-либо признаков жизни.

Вознаграждение получаешь сразу, авансом. Деньгами Институт не расплачивается никогда. Он оплатит ваши счета на лечение, купит вам квартиру, дом или машину, но хрустящих бумажечек вы не получите.

Одна из моих однокурсниц взяла академотпуск, чтобы отдать этот год Институту и получить крохотную студию на окраине рядом с вонючей свалкой мусора. Она расписывала в красках, как здорово стать причастной к великим исследованиям да еще и получить вознаграждение. У меня не было иллюзий насчет науки и моего в ней участия. Я хотела свое жилье, а Институт предлагал самый простой вариант по его приобретению.

Был пунктик, что пока надо мной будут ставить опыты, Институт подыщет аккуратных жильцов, сдаст им мою квартиру и двадцать пять процентов от выручки будет перечислять на мой счет. К пробуждению в моей собственности окажется квартира и счет на кругленькую сумму. Это предложение казалось выгодным, ведь я трезво оценивала свои возможности. Денег у меня не водилось. Квартира и небольшой капитал стали бы хорошим началом моей самостоятельной жизни.

Мать устроила скандал, обвинила в том, что я хочу сбежать от надуманных проблем. По ее мнению, я каталась, как сыр в масле. Она же меня полностью обслуживала: готовила, убирала. Всегда после ссор с ней я чувствовала себя редкой дрянью. Хотела сама себе готовить еду. Вредные макароны или магазинные котлеты. Но к кухне мать меня не подпускала, чтобы я не испортила ее любимую сковородку с каким-то идиотским покрытием. Я хотела больше простора для своей жизни. Без ее упрекающих взглядов, без постоянных телефонных звонков с вопросами, где я и с кем. Я полагала, что всему виной наша маленькая жилплощадь. Разве можно построить нормальные отношения с близкими, если вы с ними ютитесь на сорока квадратных метрах?

Помню, как переоделась в белую сорочку, которая была на пять размеров больше, чем нужно. Помню врача. Да, именно этого. Слишком молодого и чрезмерно худого. Я тогда подумала, что ко мне прислали практиканта, чтобы он отработал на мне какое-нибудь задание. Он будто выучил фразочки заранее. В его словах не было искренности, он просто говорил то, что в него сунули наставники или учителя. Ведь есть кто-то, кто готовит таких врачей-роботов к тому, что придется лить в уши подопытным подслащенную водичку, чтобы эти самые подопытные почувствовали свою значимость. Мне было плевать на науку. Я желала получить то, что помогло бы начать собственную жизнь.

Все медсестры были чересчур вежливыми, как будто я спустилась с небес и удостоила их, холопов, своим вниманием. В глубине души я понимала, что отдаю гораздо больше, чем получаю.

Я отдала время. Семь лет своей жизни.

Семь! Сперва я хотела отдать только три, но потом подумала, что однокомнатной квартиры в пригороде мне будет мало и лучше взять просторную трешку в новом районе с красивыми дворами, парковочными местами, лавочками и детскими площадками. Я много размышляла о том, сколько лет отдать, и так до конца не определилась. Три года — это не так уж много. Вечно улыбающаяся девушка-администратор, сошедшая с обложки глянцевого журнала, убедила меня, что лучше один раз вложиться и взять квартиру, в которой я проживу всю оставшуюся жизнь. Ведь однушку потом придется менять на что-то побольше. Опять придется вкладываться. А так за семь лет я получу прекрасную просторную квартиру в удобном новом районе. Наверное, этой улыбавшейся красотке выдавали премии за каждого клиента, который согласился отдать больше, чем собирался. Я ведь планировала завести семью когда-нибудь в будущем. Когда очнусь после оговоренных в контракте лет, сделаю карьеру и найду подходящего мужа. В трех комнатах проще воспитывать дочь или сына, ведь у нас не возникнет разногласий из-за того, что у ребенка нет своего угла. Я согласилась отдать семь лет своей жизни.

Многие знакомые говорили, что пойдут в Институт и так заработают себе на жилье или на учебу за рубежом. На выпускном вечере моя соседка по парте объявила, что уже подписала контракт, и через три года получит малогабаритную двушку недалеко от центра. Жилье не новое, поэтому так дешево: всего три года. Деньги, которые накапают с аренды она планировала пустить на ремонт. Больше я ее не видела. Увижу ли когда-нибудь?

Парень из параллельной группы, который был мне симпатичен, ушел в Институт на пять лет, чтобы получить место в одном из крутых университетов за рубежом. Не помню, в каком. Да и не важно это теперь, когда прошло столько лет.

Где же мои друзья? Удастся ли их найти? Ведь теперь у них своя жизнь с осуществленными материальными мечтами, в которой мне уже нет места.

Доктор что-то рассказывал про Институт и про важность исследований. Наверное, ко мне прислали робота, который выдает каждому пациенту один и тот же набор слов.

— У вас наверняка возникнут вопросы, — сказал зануда, поднявшись со стула. — Я к вам зайду вечером.

— Я тут буду ночевать? — вырвалось у меня. А как же мой новый дом? Разве меня не отпустят прямо сейчас?

— Вам нужно пройти короткий курс реабилитации. Нам следует убедиться, что с вашим здоровьем все в порядке, и вы должны узнать, как изменился мир.

Ну мир я могу изучить и без тебя, док. А про здоровье мне и самой было интересно. Когда я подписывала контракт, то не вчитывалась, что со мной будут делать. Улыбчивая девушка-администратор пояснила, что после окончания контракта я очнусь с ощущением, будто все семь лет спала. Я и вправду чувствовала, что спала слишком долго, как во время болезни, когда спишь с температурой днями и ночами. Только не было облегчения, как при выздоровлении.

Конец ознакомительного фрагмента.