Ходила младёшенька по борочку

Вера Евгеньевна Мосова

Роман «Ходила младёшенька по борочку» продолжает повествование о большой и дружной семье Беловых, уже знакомой читателю по книге «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан», и переносит нас в 80-е годы XIX века. Новые интриги и новые приключения ждут героев, особенно юную Любашу, на чью долю выпали непростые испытания. Вот уж, поистине, «не родись красивой»…

Глава 6

Долго вымаливала Анфиса здоровья для своей невестки. Услыхал её Господь, пошла-таки Лизавета на поправку. Настои ли травяные помогли, или организм молодой за жизнь так крепко цеплялся — никому то неведомо. Только пришёл день, когда горемычная на ноги встала да, опираясь на руку мужа, вышла в садик подышать свежим воздухом. Дурманящий аромат цветущей черёмухи напомнил, что весна уже плавно переходит в лето, призывный звон колоколов возвестил о начале воскресной службы. Всё кругом говорило о жизни.

— Как хорошо-то, Васенька, на волю выбраться, да на небушко синее поглядеть, на травку свеженькую! Я ведь уж, грешным делом, думала, никогда больше этого не увижу, — говорила она, усаживаясь на скамеечку. — Ноги-то совсем не держат меня. Ослабла.

— Ты обязательно поправишься, Лизанька! — Василко едва сдерживал себя, и боль от пережитого, и радость, что жена, наконец, поднялась, слышны были в его голосе.

— Ребёночка-то прибрал всё-таки Господь, наказал меня за что-то, — вымолвила она со слезами.

— А может, он взамен твоей души его забрал, видел, что никак не могу я тебя отпустить.

— Может, и так оно, — согласилась Лизавета.

— Будут у нас ещё детки, не переживай, — пытался муж утешить её.

— Маменька, смотри — маленькое солнышко! — закричал подбежавший Филимоша и протянул матери жёлтый цветок одуванчика.

И родители улыбнулись в умилении, обратив свои взоры на сына.

— Это ты моё солнышко! — сказала Лизавета, обнимая малыша.

«Спасибо тебе, Господи, что не оставил меня в моём горе, — мысленно обратился к Богу Василий. — За исцеление Лизаветино по гроб жизни поклоны класть тебе буду».

После обеда, оставив жену на попечение Матрёны, он отправился в родительский дом. Вчера Маруся со своими детками приехала, а брат до сих пор и не виделся с сестрой. Ещё издали приметил он детвору перед домом. На завалинке, беседуя о чём-то, сидели Ася и Тимоша, а на полянке, оседлав палку, завершавшуюся головой коня, скакал кругами Никита. Позади него, в ожидании своей очереди «поскакать» на лошадке, бегал Стёпка, сын Ивана. Василко узнал свою игрушку, когда-то сделанную для него отцом. Ну, надо же, а он о ней уже и забыл! А ведь тоже любил в детстве всадником себя воображать. Тут из ворот вышла восьмилетняя Нюра и скромно подсела на завалинку к Асе. Рада, наверное, что к сестре приехала, в семье-то у неё только братья, а у тех, знамо дело, свои интересы. Детвора дружно поприветствовала гостя.

— Ну что, кому первому гостинец дать? — обратился дядюшка к племянникам, и его голос утонул в многочисленных возгласах «Мне!»

На эти крики выбежал из двора и маленький Саша с протянутой ручонкой. Только Любаши не хватает в этой компании. Где же она? Обычно девица первая встречает его, а сегодня её не видать. Тут Василко вспомнил, что её отправили на помощь к коконьке, матушка ведь сказывала ему давеча. А он, со своим-то горем, и забыл вовсе.

Маруся встретила брата тёплыми объятьями.

— Какой же ты красавец, братец! — воскликнула она, троекратно целуя Василия в щёки. — Барин, да и только! Ох, и балует тебя дед! Это ж, поди, он тебя по столичной-то моде одевает? Знамо дело! Кому ж ещё-то? Поди-ко, во всём заводе ты единственный таким щёголем ходишь?!

Василий стоял и смущённо улыбался этому потоку сестриных восклицаний.

— Да нет, я обычно в мундире хожу, это так, — начал он смущённо, — ради встречи с тобой вырядился.

— Как там твой Иван Филимоныч поживает? — продолжала Маруся. — Не родила ещё ему молодая-то жена нового наследника? Похоже, ты по-прежнему в любимчиках у него?

Тот в ответ лишь развёл руками, дескать, что он может поделать? Так оно и есть.

Анфиса пригласила сына к самовару, от которого шёл горячий пар, да начала выспрашивать его о Лизавете и Филе. Порадовалась, что та сегодня уже на ноги поднялась. Это хороший знак. Отступает, значит, болезнь. А, стало быть, и жизнь налаживается.

— Расскажи-ка мне лучше, Маруся, как там Егор поживает? — обратился Василий к сестре. — Как сестрица наша старшая? Стёпка по-прежнему у неё работает?

И гостья начала рассказывать. Похвалилась, что у мужа дела идут хорошо. Знатным мастером он стал, отбою от заказов нет, а потому и времени свободного почти не бывает. Теперь вот пришла пора для себя постараться. Хочет он новым домом её удивить. Уже и рисунки сделал, оградку да ворота кованые мастерить собирается, а ещё скамейку в садик. И в доме перила витые задумал на лестницу поставить. Как это, мол, кузнец да без кованых изделий живёт? Не всё на заказ работать, надо и для семьи постараться. Сейчас там ремонт большой в доме учинил. Двух работников нанял, чтоб всё обустроить. Порадовать Марусю задумал.

У Нюры тоже всё замечательно. Она полностью занята семьёй. С четырьмя-то детками хлопот хватает. Нянек она не очень жалует, всё самой надо. Со старшими гувернантка занимается да ещё какие-то учителя приходят. Скоро их в гимназию отдавать будут, вот и готовят. Павел Иванович насчёт образования строг, хочет, чтоб дети его непременно высот достигли. Уже и маленькую Анфису к наукам приобщать начал. И не только грамоте обучают, а ещё и музыке да танцам. А старшие-то уже по-французски лопочут — такая умора!

Стёпка по-прежнему у них работает. За главного кучера теперь, с тех пор, как Силантьич совсем занемог. Павел Иванович предлагал пристроить парня по горнозаводской части, зря, мол, что ли образование-то ему давал. Но Стёпка отказался, дескать, с конями ему сподручнее. Он как с Глашей своей обвенчался, так Нюра и попросила мужа поселить их во флигеле. Тот не противился, и все довольны, всем хорошо. Глаша-то теперь при Прасковье, на кухне помогает. Правда, помощи от неё не лишку — на сносях уже молодуха, вот-вот разродится. В общем, Степан скоро отцом станет. Так всё и устроилось.

Василий порадовался за дружка своего, которого жизнь с детства не жаловала, пусть хоть теперь у него всё сладится. Знал он, почему Стёпка не уходит из дома Павла Ивановича. Это он так свою благодарность за участие в его судьбе выказывает, хочет быть полезным. К тому же, если честно, в училище-то парень не сильно к наукам рвался, не было у него к ним такого интереса, как у Василки. Но Павел Иванович велел учиться — вот он и следовал его воле. И Нюру Стёпка уважает, всё ради неё сделает. Кабы не она, так неизвестно, что бы с ним сейчас было.

А Маруся в это время любовалась братцем своим меньшим. Вот, поди ж ты, росли в одной семье, на одних полатях спали, а и не ведали, что парень-то у них дворянских кровей. Никому и в голову это не приходило. И матушка с батюшкой молчали, тайны своей не выдавали. А уж дед Степан как его любил! И в лес, и на рынок его с собой брал. И корзины плести научил мальца, тот из дедовой малухи и не вылезал целыми днями, чуть что — уже скорей к деду бежит. Ну, разве могло кому-то в голову прийти, что парень-то у них приёмный? Не появись Иван Филимоныч, так и не раскрылась бы никогда эта тайна. А без него и монашка бы промолчала.

В избу вошла Тюша. Анфиса тут же и её усадила за чай. Маруся исподволь поглядывала на невестку, и, как всегда, видела в ней Лушу. Никак не могла она привыкнуть к такому сходству сестёр. С Лушей-то они сильно подружились перед самой её смертью. И та Марусе нравилась, понятливая она была, мудрая. Легко с ней было. А с Тюшей они общались мало, да и виделись-то всего несколько раз.

— Ну, что ты, золовушка, всё на меня поглядываешь? С Лушей сравниваешь? А стоит ли? Прошлое — в прошлом, а мы живём новым днём, — сказала вдруг Тюша с доброй улыбкой.

И Маруся улыбнулась в ответ — вот так же и Луша когда-то удивляла её своей открытостью и непредсказуемостью. А сёстры-то не только внешне похожи, оказывается!

За окном послышался конский топот и скрип телеги. Подъехал Иван. Тюша выскочила на крыльцо, остальные потянулись за ней, удивлённые такой реакцией.

— Почему ты один, Ванечка? Где дочка? — с тревогой спросила она.

Иван развёл руками:

— Прости, Тюша, не нашёл я её. Решил воротиться — вдруг она уже дома?

— Как не нашёл? Куда она подевалась? Сбежала? А коконька что говорит? — сыпала вопросами Тюша.

Тут вмешалась Анфиса:

— Давайте-ка все в избу, там и поговорим, нечего на ходу беседы разводить.

Все послушно воротились в дом. Последним вошёл Иван. Усевшись на лавку, он, с волнением начал свой рассказ:

— Приехал я к коконьке, а та меня в слезах встречает, мол, Любушка пропала. И поведала, что та вчера ушла в бор погулять, она туда почти каждый вечер ходила, по дому, говорит, сильно тосковала. Но всегда возвращалась засветло, а вчера не вернулась. Я, первым делом, тоже решил, что сбежала девка, не вынесла ссылки. А тётушка Пелагея говорит, что не могла она сбежать. Всё ждала, когда я за ней приеду, по дому скучала, но бежать не собиралась. Смиренно ждала. И тётке хорошо помогала. Подружились, говорит, они. Хвалит тётка Любушку. Правильная, говорит, девка у нас. Смелая, порой даже дерзкая, но душевная. А то, что за себя постоять может, это даже и хорошо. Это коконька так сказала. Это, говорит, они её обидели, кержаки проклятые! Стал я пытать, что за кержаки. Зотей Казанцев, мол, рыжий бес, всё за ней по пятам ходил, покою не давал. А она над ним только посмеивалась. А потом вдруг дед его стал наведываться, требовал оставить парня в покое да грозился, что хуже будет. Вот этот, мол, супостат и сотворил чего-то с Любушкой. Коконька всю ночь глаз не сомкнула, а как рассвело, она к бору и направилась. Платок вот Любушкин там подобрала, — и Иван вынул из-за пазухи белый платок в мелкий синий цветочек.

Тюша схватила его и в голос зарыдала:

— Девонька моя родная, это ж я, дура, тебя сгубила! И зачем только я тебя туда отправила?!

Анфиса подала Тюше стакан воды и спросила Ивана, что же дальше было.

Он глубоко вдохнул и продолжил:

— Пошёл я к этим Казанцевым, злой, как собака. Дед сразу отпираться стал, дескать, не трогал я вашу цыганку. Ну, тут я и взревел! Какая она цыганка!? Дочь она моя! Русская она! Старик струхнул. Видать не думал, что за неё кто-то заступиться может. А когда я сказал, что сейчас же в полицию еду и вернусь сюда с урядником, тот и вовсе испугался. С этими раскольниками у властей разговор короткий, мигом разберутся, да так, что мало не покажется. Стал дед говорить, что ничего он не делал, вера, мол, его не позволяет никакого насилия. Вот в участке, говорю, и будешь про свою веру рассказывать, если сию же минуту дочь мне не вернёшь. Тут выскочил из избы этот рыжий парень да на деда возопил, что тот сам грозился извести девку, если внук её не оставит, что, окромя него, некому было её обидеть. Тут уж дед не на шутку испугался и сознался, что он просто намекнул какому-то мужику, что неплохо бы эту цыганку умыкнуть отсюда. Но сам, мол, ничего не делал. Тогда я его за грудки схватил и стал требовать, чтоб сказал мне, где мужика искать. А мужик-от пришлый, из возчиков, уголь от углежогов возил на завод. Может, тагильский, может, ещё откуда подальше — много их тут подряжается. Имени он тоже не знает. Попробуй теперь сыщи его!

Тюша уже рыдала без умолку:

— Девочка моя! Любочка, солнышко моё! Да что же с тобой приключилось-то?! Жива ли ты ещё?! Да как же я сама дочь родимую из дому спровадила на верную погибель? Да что же теперь будет-то?! Да где ж тебя искать-то, девонька моя? От беды хотела отвести, а сама же беду и накликала!

— От какой беды-то вы её туда отправили? — спросил в недоумении Василий.

— Не слушай ты её, с горя это… не знамо что несёт баба, — ответил Иван, укоризненно глянув на жену. — Просто в помощь девку к коконьке посылали. Кто ж знал, что так получится?