Ведущая на свет

Вера Волховец, 2020

Я работаю ангелом. Получается паршиво. Я освободила опаснейшего из всех заключенных демонов. Ему триста лет, и он – зло во плоти. Так говорят мне. Вот только я в это не верю. Я верю в него. И пусть он опасен, пусть – несносен, пусть по натуре – неисправимый бесстыжий паршивец. Я не боюсь. Я выведу его на свет. Чего бы мне это ни стоило…

7. Очень приятно, демон!

— Что?

Забавно смотрится непреклонное упрямство на бледной, почти серой от слабости мордашке Агаты Виндроуз, все еще не оправившейся после отравления. Забавно и немного выбивает из колеи. Что это шевелится где-то на самом дне души Генриха Хартмана? Совесть? Стыд? Давно ли он подцепил эту гадость?

Хотя ладно, Генрих на самом деле сочувствует Агате. Неожиданно обнаружившимся незачерствевшим краешком души. Ему была известна токсичность собственного яда. И ей бы сейчас лежать, отходить от отравления, а она рванула в смертный мир, который ей сделает только хуже. Слишком уж тут яркие эмоции, слишком много искушений.

— Исключено, — девушка отрицательно дергает подбородком, сдвигая разговор с мертвой точки, — я не протяну здесь долго. Во-первых, меня сожрут. Во-вторых, я лишусь поддержки Чистилища и работать не смогу.

— Это смешно, — Генрих не удерживает в себе смешок, хотя, откровенно говоря, сдержанность никогда не входила в число его достоинств, — птичка, какая работа, у тебя командировка в ад, считай, уже на столе у Пейтона лежит, и он ее через пару недель подпишет. А туда — в один конец отправляют. Из ада не возвращаются.

— Можно подумать, ты об этом много знаешь, — ехидно возражает девчонка, глядя на Генриха с вызовом. Черт ее побери, это на самом деле заводит. Он и так-то слегка на ней двинулся, уже сутки не мог избавиться от беспокойства на тему, как там себя чувствует эта глупышка, после того как он ее отравил. А когда почуял ее запах, чудом вообще смог сосредоточиться на Лане и сделать вид, что она его все еще интересует.

И вот. Что Агата Виндроуз на редкость упрямая коза — для Генриха открытием не было. Он помнил, как она сцепилась даже с Пейтоном, при всем его авторитете. Но это действительно привлекало. Особенно хищника внутри, который обожает укрощать строптивых девиц.

— Об аде я немного знаю, Небеса пронесли, — Генрих пожимает плечами, — но чтобы меня отправить в ад, Триумвирату надо меня поймать, а это затруднительно, пока я в Лондоне, пока я знаю, что делать, чтобы по минимуму попадать в сводки, и что делать, если все-таки сделал что-то не то. А тебя ловить не надо, если ты собираешься ходить на работу.

— Ты говоришь, что знаешь, как избегать того, чтобы тебя поймали. Но тем не менее тебе это не очень помогло, — придирчиво замечает Агата, — тебя ведь поймали и отправили на Поля.

— В тех условиях я сам пошел на открытую схватку, мне было от чего отвлекать Триумвират, — Генрих отвечает сухо, обозначая сразу, что тему он развивать не будет, — птичка, тебе не идет занудство.

— Мне много чего не идет, особенно делать необдуманные поступки, — парирует девушка, улыбаясь достаточно красноречиво, чтобы понять, на что она намекает.

— Ну тут уж ты ничего не сделаешь, — Генрих широко ухмыляется, — надо было приводить с собой Триумвират. А теперь уж поздно, и я тебя от себя никуда не пущу.

Еще чего не хватало, отпускать от себя ее, которая может найти его чуть ли не в любое время дня и ночи, лишь только он подумает о совершении чего-то неправильного.

А Генрих отдает себе отчет — “греховные помыслы” его одолевали очень часто. Ход он им старался не давать — сейчас, по крайней мере, но мысли контролировать не имелось возможности. Значит, и Агата, если что, найдет его довольно быстро.

— Ты не понял? — девушка упрямо поджимает губы. — Я не останусь. Мне совсем не улыбается, чтобы меня сожрали.

— Интересно, — Генрих щурится, разглядывая глупышку так, чтобы ей стало неловко — так, будто он уже ее раздел и поставил перед собой в таком виде, — кто ж тебя сожрет, если ты будешь под моей защитой?

У Агаты вздрагивают губы, она будто не ожидала этого услышать.

— С чего бы тебе меня защищать?

— А с чего тебе было за меня молиться? — невозмутимо интересуется Генрих. — Ты мой поручитель, тебе из-за меня грозит высшая мера. Защита — меньшее из того, что я могу тебе предложить. Впрочем, я тебе предложу больше, и, не сомневаюсь, ты оценишь.

Печально, но очередной выпад, который должен был вогнать девушку в краску, улетает в молоко.

— Ты — демон, — задумчиво произносит Агата, будто напоминая. И даже непонятно, себе она это напоминает или ему. Будто всерьез обдумывая что-то свое. Выражение лица у нее при этом непостижимое. Примерно с такой же бесконечной отстраненностью она целовала его, еще распятого, в лоб.

Интересно, что за мысли копошатся в этой безумной голове?

— Я не просто демон, птичка, — безмятежно кивает Генри, — я — исчадие ада. Думаешь, мне не по силам разобраться с мелким лондонским демоньем? Здесь мало исчадий ада, большинство — уже на Полях.

— Генри, — Агата звучит устало, и на краткий миг мерещится, что она готова сдаться. А потом она устало трет виски и будто встряхивается, — Генри, ты же понимаешь, что я не могу остаться в смертном мире?

— Да в общем-то черт с ним, можешь ты или нет, — скептично откликается Генрих, — птичка, я смогу тебя удержать. И удержу. Ключи-то твои у меня, забыла? И без них ты никуда не вернешься.

Девушка хватается за карманы. Кажется, она уже и забыла, что он ее обыскивал. И ведь не просто так обыскивал, но ключи стащил, все три, потому что не имел никакого желания, чтобы она ускользнула от него без его разрешения. А теперь…

А теперь, что стоит вытащить ключ из кармана и сжать его между пальцами. Не так много силы нужно, чтобы уничтожить в смертном мире предмет из Чистилища. Особенно демону. К ногам осыпается белый пепел. Еще два ключа осталось.

— Генри, не надо, — впервые за все время своего краткого знакомства с Агатой Виндроуз Генри видит в ее лице нешуточную панику. И ощущает ее острый вкус.

— Ну а что мне с тобой сделать, если ты не понимаешь, что нечего тебе в Чистилище больше делать и уж тем более работать? — честно говоря, вкус страха Агаты Генриху приходится не по нутру. Он вообще бы предпочел, если бы она на него реагировала как-то совсем по-другому.

Между ними замирает тишина. Он не торопится расправляться с оставшимися ключами, ему нужно уже, чтобы она поняла его правоту.

А девчонка смотрит на него, прикусив губу, напряженная — ее чуть ли не трясет. До понимания ей далековато.

Ведь до нее два шага, не так и много, чтобы преодолеть это расстояние. Ведь само по себе просится, что он шагнет к ней и успокаивающе прижмет к себе… И да, щека, конечно, помнит пощечину, усиленную святым огнем, но, если двигаться не так быстро и напористо, может, и выйдет…

Додумать Генрих не успевает, потому что Агата встряхивает головой и разряжает молчаливую паузу.

— Генри, тебе не кажется, что, если ты силой начнешь держать меня в смертном мире, это в твоей кредитной сводке точно засветится?

Вот ведь хитрая крылатая зараза… в принципе, да, это резон ее не держать, но слабый.

— Готов поспорить, уже к завтрашнему утру ты будешь сама просить, чтобы я тебя “удерживал силой”, — удивляется Генрих.

Ну хоть похабность этой фразочки не пропала втуне. Девчонка в который раз залилась краской, и от нее запахло смущением. Отлично, хоть не паникой.

— Ты можешь не пошлить? — полузадушенным тоном выдыхает Агата. — Такое ощущение, что ты только об одном и думаешь.

Нет, серьезно? А Генрих думал, что он родился во времена скромниц. Агата же вроде из недавно умерших, что ж такая неискушенная-то?

— Ну почему об одном, — Генрих многозначительно улыбается, — я думаю о большом количестве вариаций того, что могу с тобой сделать. Очень большом количестве вариаций…

— Прекрати, пожалуйста, — Агата это уже тихонько выстанывает, явно желая провалиться куда-нибудь подальше.

— Ну ты мне еще дышать запрети, — Генрих насмешливо хмыкает, а затем подкидывает в ладони второй ключ. Агата приходит в себя тут же.

— Не надо, правда, — уже более слабым голосом просит она, — мне нужно вернуться. Я, в конце концов, не смогу жить здесь.

— Я могу, — Генрих пожимает плечами, — любой человек из Лимба может.

— Становясь демоном, — замечает Агата, будто Генрих об этом внезапно запамятовал, — в мире смертных тем, кто уже умер, запрещено жить. Бывать — можно. Навещать родных или работать. Но не жить. Здесь нам и питаться нечем.

— Агата, — Генрих с трудом подавляет в себе вздох, — да, тебе придется стать демоном. Но лучше стать бесом, чем отправиться в ад, я уверен. Поверь, грешить я тебя заставлять не собираюсь. Разве что… Разве что по ночам ты будешь моей личной грязной грешницей. Но я никому об этом не расскажу, можешь не сомневаться. И сильно это тебе не навредит, так что совесть твоя будет чиста. Почти…

Девушка прижимает к пылающим щекам ладони, явно пытаясь ими охладить горячую кожу на лице.

— И все-таки девственница в двадцать три — это нонсенс, а папа мне — добродетель, добродетель, — шепчет Агата еле слышно, по человеческим меркам, но Генрих не удерживается, хмыкает в кулак. Птичка. Как забавно, что она забывает о таких бонусах демонической жизни как усиленный слух.

Впрочем, если бы это ему что-то давало. Упрямая девица, кажется, намерена не слезать с него, сколько бы он ее ни подкалывал. Она явно пытается делать вид, что и не замечает его выпадов.

— Генри, давай начнем с того, что я демоном становиться не хочу, — твердо произносит Агата, глядя на демона в упор. Это она так пытается его продавить? Смешно.

— В ад хочешь? — с интересом переспрашивает Генрих. — Ну если так, то кто я такой, чтобы тебе препятствовать? Хотя нет. Пожалуй, я все-таки должен тебя спасти от такой феерической глупости. Ибо я знаю, что такое распятие, и думаю, что в аду хуже раз в сорок. Так что нет, не пущу я тебя в чистилище, птичка, не убедила.

— Нет. Я не хочу в ад, — Агата качает головой.

— Какое облегчение, твое безумие не настолько безнадежно, как я думал, — с абсолютно неискренним восхищением улыбается Генрих, — так вернемся к тому, с чего я начал этот разговор — с того, где мы с тобой будем коротать эту ночь, птичка?

— Дай мне договорить, — Агата смотрит на него исподлобья, сердитая, как готовый к драке воробей.

— Пожалуйста-пожалуйста, — Генрих широко ухмыляется, — попробуй меня удивить и сказать что-нибудь неожиданное.

— Ты не думал о том, что это за поручительство и как оно работает? — не сказать, что этот вопрос Генрих ожидал, но… Нет, не ожидал. Слишком они в сторону от этой темы ушли. Нет, Генрих не опешил от такой смены темы, просто пожал плечами.

— Но к чему нам с тобой эта информация? — скептически уточняет демон.

— К тому, что ничего не бывает случайно, понимаешь? — еще непонятно, к чему клонит Агата, но ее мордашке очень к лицу эта отстраненная задумчивость. — И не может быть, чтобы просто так я могла тебя отследить, а Триумвират — не мог. Зачем-то это нужно.

— И зачем? — Честно говоря, Генриху хочется щелкнуть девчонку по носу — кто знает, может, это сработает как тумблер выключения ее режима зануды.

— Ну, может, затем, что ты не безнадежен? — девушка почти огрызается, произнося это. Кажется, уже готова к тому, что Генрих поднимет ее на смех — ну и не так уж она не права на самом деле.

— Не безнадежен? Я? — Генрих кашляет в кулак, отчаянно пытаясь не смеяться. — Малышка…

— Ты же не грешишь сейчас, — перебивает Агата, все сильнее напрягаясь с каждым словом, будто готовая отбивать атаку.

— Исключительно из соображений своей выгоды, — ухмыляется Генрих, — чем дольше я в смертном мире, тем я сильнее. И лучше, если я буду встречаться с Триумвиратом на пике силы. А не слабеньким после прожарки на кресте. Но и то потому, что пока я справляюсь с голодом. А там… Сама знаешь, в смертный мир не бегают курьеры с сумками провианта, чтобы подкормить демонов. Скоро мне придется охотиться. Просто потому, что демонический голод умеет выжимать душу до последней капли крови.

У девчонки вспыхивают глаза, будто она услышала что-то для себя интересное.

— А если у тебя будет курьер с сумкой провианта, ты продержишься дольше, да? — деловито спрашивает она и цепляется за лямку собственного рюкзака.

— У тебя ключей не хватит, — практично замечает Генрих, пожимая плечами, — сколько их у тебя? Два? Один ты истратишь на возвращение. Останется еще один.

Агата смотрит на него с укоризной. Мол, из-за тебя их два, могло бы быть три. Впрочем, зря она старается, совесть Генриха сегодня и так просыпалась на пять минуточек, хватит с нее, так ведь перетрудится, бедолажка, надорвется. И что потом с ней делать?

— Вообще, я думаю, что смогу с этим разобраться, — очень осторожно подбирая слова, произносит Агата.

— Ты предлагаешь мне положиться на твое “я подумаю”? — скептично уточняет Генрих. — Птичка, я не хочу, чтобы ты ушла в Чистилище и не вернулась оттуда.

— Я предлагаю тебе мне довериться для начала, — девушка улыбается открыто и спокойно, — я тебя не выдам. Можешь поверить хотя бы в это?

— Птичка, — Генрих вздыхает, потому что он ужасно заколебался с ней спорить, — проблема ведь не в том, что я тебе не доверяю. Ты чокнутая, но честная. Но ад — это тебе не шутки. Я сдаваться не пойду, сразу скажем. Но могу защитить тебя от Триумвирата. Ты что-то придумала своей безумной головкой, но и сама в этом не уверена.

— У меня останется один ключ, — Агата перебивает его торопливо, будто последний козырь на стол выкладывают. — И если у меня не получится…

Она замолкает, нерешительно прикусывая губу.

— То что? — вкрадчиво переспрашивает Генрих. — Примешь мой вариант? Придешь ко мне? И останешься?

— Да, — Агата тихо вздыхает, поднимая на него свои теплые глаза.

— Обещаешь?

— Да, Генри, да, обещаю, — ворчит Агата, — не понимаю, почему это так важно.

— Такие, как ты, прелесть моя, всегда соблюдают обещания, — Генрих снисходительно смеется, — пока их не испортят такие, как я. Я еще не успел, но я исправлюсь, не волнуйся. Когда ты сама ко мне придешь.

Он может подождать. Но в том, чтобы она добровольно пришла к нему, будет своя приятная победа.

— Держи, — девчонка сбрасывает с плеча рюкзак, протягивает его Генриху, — тут выходной паек на три раза. Насколько тебе его хватит?

Это вообще-то запредельная щедрость.

Все содержимое выходного пайка, что бы там ни было — в отличие от большинства чистилищной пищи, создавалось из амброзии. Субстанции, укреплявшей души, притупляющей их греховный голод довольно крепко.

Такая роскошь демонам доставалась редко, большинство работников оставляли подобные ценности в Чистилище, съедая их только по возвращении. В принципе рядовому работнику обычного разового пайка было более чем с избытком, для того чтобы питаться целые сутки. Хотя паек предназначен для девчонки, наверняка там полно сладостей, но Генриху не до капризов.

Выходные пайки всегда предназначались для работников, чтобы уберечь их от череды искушений смертного мира. В них было все — и вкус, и сытость, чтобы заглушать тоску настолько плотно, насколько возможно.

И вот это, то, что нужнее после отравления ей, Агата легко протягивает ему. Демону, из-за которого и так ходит под угрозой ссылки в ад.

— А сама? — тихо спрашивает он. — Оставь себе хотя бы один.

— Насколько хватит трех? — Агата отмахивается, сверля Генриха настойчивым взглядом. — Я сносно переношу постный режим, не парься. У меня хотя бы что-то будет, у тебя не будет ничего.

Да он бы и сам посидел на том постном режиме, если бы такая перспектива была. Но в смертном мире это бы ему не помогло. А нужно продержаться и не сорваться на охоту, хотя бы несколько дней.

— Дурная ты, птичка, — Генрих недовольно качает головой, — и неуемная.

— Ага, птичка-дятел — это как раз про меня, — радостно отшучивается Агата, — мистер Пейтон бы наверняка согласился. Генри, забери рюкзак, у меня рука устала.

Генрих забирает, но откладывает любопытство в сторону. Заглянуть можно и потом. А сейчас Агата смотрит на него пытливым взглядом.

— Так что, насколько хватит?

В какой раз она спрашивает?

— Растяну на четыре-пять дней, — обещает Генрих, разглядывая это непутевое создание, которое каким-то чертом занесло в Святую Стражу, — тебе хватит этого времени, чтобы выяснить ответы на свои вопросы?

— Да, думаю, да, — Агата деловито кивает, — Генри, а если тебе еды не хватит?

— Я задумаю гнусное соблазнение какой-нибудь монашки, и ты это сразу увидишь и поймешь, что все плохо и времени нет?

— Обязательно соблазнение? — девчонка морщится.

— Могу задумать убийство. Мучительное, — буднично пожимает плечами Генрих, — так тебе будет лучше, птичка?

— Н-нет, пожалуй, — Агата качает головой, а потом вздыхает, — Генри, я очень устала, смертный мир жутко давит. Можешь вернуть ключи?

Занятный вопрос. Будто она в нем сомневается.

Генрих протягивает вперед раскрытую ладонь с двумя её ключами. Девушка тянется к ним, а он ловит ее пальцы своими.

Глупая. Ну это ж самый простой трюк.

А она замирает, купая его в коричном тепле своих глаз.

— Буду очень ждать нашей следующей встречи, Агата Виндроуз, — улыбается Генрих.

То, что он ждет ее, чтобы поймать эту птичку в свои лапы уже насовсем — он проговаривает про себя.

Он хочет этого потому, что в аду Агате не место, а выходов из этой ситуации не существует.

А еще потому, что ему просто этого хочется.

В конце концов, соблазнить девушку, которой очень дорожит святоша Миллер, будет маленькой, но очень приятной местью.

Агата вытягивает пальцы из ладони Генриха, он не препятствует. Он еще все успеет.

Девушка чуть встряхивается, будто сбрасывая с себя наваждение, и оглядывается. Генрих занес ее на крышу дома, относительно невысокого среди местных многоэтажек, но для того, чтобы воспользоваться ключом, ей нужна дверь с замочной скважиной, а такие наверняка найдутся только внизу. И можно было бы сосредоточиться, провалиться вниз, в квартирку кого-нибудь из смертных, ведь, по сути, для них и Генрих, и Агата сейчас были бесплотными духами, но это всегда ходило на грани с риском. Кто его знает, что ты можешь увидеть из того, что тебе видеть не полагалось. Проще было слететь вниз, пара минут, дай Бог, два десятка взмаха крыльев.

— Ну что, спустить тебя? — тоном джентльмена интересуется Генрих. Он ведь знает, что крылья в смертном мире призывать тяжелее. Ну и лишний раз потискать девчонку он не откажется ни в коем случае.

Агата задумчиво смотрит на него и качает головой. Кажется, она догадывается об истинной стороне его мотивации.

— Да нет, я сама справлюсь, — отзывается девушка и чуть прикрывает глаза, сжимая ладони вместе, будто для молитвы. Да, кажется, это упрощает… Но удлиняет процесс призыва крыльев. Имей Генрих намерение эту дурочку употребить в качестве десерта — он бы успел ее поймать до того, как крылья за ее спиной обрели бы плотность.

Генрих шагает к ней, опускает ладонь на плечо, заставляет замереть. Касается ладонью плотных перьев. Для нее это весьма ощутимое прикосновение, ведь крылья — часть ее души сейчас.

И все-таки грешница. Он было подумал, что девочка — серафим, не меньше, уж больно быстро она очнулась от его яда. Без небесной благодати в крови это было бы сделать сложно, но… Но серафимы, архангелы — эти все сплошь белокрылые.

Крылья Агаты — серые, будто покрытые пылью, а на спине, у лопаток, — множество мелких черных перьев. Лежат плотно друг к дружке, будто черная туча на сером небе. Серьезно, однако.

— Что ты такого натворила? — с интересом уточняет Генрих, и его накрывает плотным водоворотом чувств, поднявшихся в душе у девушки. Страх, стыд, неприязнь. Не к нему — к прошлому. Даже любопытно стало, что скрывает в своей душе эта дурочка. У него-то, когда еще были такие вот крылья, “подаренные небесами”, серых перьев почти не было. Умирал он на виселице. И за дело.

— Не важно, — Агата чуть встряхивает крылом, отталкивая ладонь Генриха. А он лишь перекладывает руки на ее плечи и ободряюще их сжимает.

— Не нервничай, птичка, душу сапогами топтать не буду, — с усмешкой и чуть успокаивающим тоном замечает он. — Я ведь знаю, что среди ангелов восьмого слоя святых не найдешь и с лупой. Это же не умаляет того, что ты для меня сделала.

От Агаты впервые чувствуется тепло. Не любопытство и доброжелательность, а именно тепло. Так бывает, когда отодвигаешь плечом в сторону чужие страхи.

И все-таки изъяны есть в каждой душе. Генрих и так это знал — он ведь знает, насколько не подходят святоше Миллеру его белые крылышки, но сейчас получает лишнее доказательство. Даже светлой и сочувствующей Агате Виндроуз есть что скрывать и есть чего стыдиться.

— Ну так что, полетаем напоследок, птичка? — свои крылья Генрих материализует без особых усилий. Он по ним скучал там на кресте. Они настолько его, что даже странно, что когда-то он был без них. Все-таки некоторые вещи неизменны и иной раз кажутся так и вовсе предрешенными. Такие, например, что Генрих Хартман — исчадие ада.

Агата даже не пытается отказаться от полета, ведется на предложение Генриха как девчонка, взлетая вслед за ним — наверняка в Лимбе крыльями пользуется “только по делу” и никогда для того, чтобы просто получить удовольствия от высоты и стремительного полета.

Делить полет Генриху раньше было не с кем. Метку в виде крыльев исчадия ада он получил почти перед самым распятием, да и в принципе редко кому удавалось выпить душу Орудия Небес. Он не искал этой метки, он просто мстил самым жестоким из доступных ему методов. А крылья — крылья пригодились, конечно.

То, что было в Чистилище, — оно было, но сейчас это и вспоминать не хочется. Кажется, это было целую вечность назад.

Но делил полет с кем-то Генрих впервые. И Агата Виндроуз для этого — подходящий кандидат. В самый раз для того, чтобы дать ей фору секунд в пять, а потом в четыре взмаха крыльев набрать ту же высоту, что “птичка” набрала за десять.

— Нечестно, у тебя размах больше, — возмущенно пищит Агата, когда Генрих хлопает ее по плечу — “догнал, мол” — а у самой глаза блестят. Ей весело.

— Ну, дорогая, что такое честность и в котором месте это про меня? — Генрих смеется.

Взмах за взмахом, воздух вокруг все холоднее, но вид на ночной безумный Лондон с высоты птичьего полета — то, ради чего стоит потерпеть такие мелкие неудобства.

Этот город чудовищно изменился за то время, пока Генриха в нем не было. Он ощутил это еще вчера, и это не описать двумя словами. Так и хочется сказать: “Здравствуй, старина, ты меня не помнишь, да и я тебя, пожалуй, тоже почти не знаю”.

В какой-то момент простое скольжение в небесах Генриху надоедает, и демон снова позволяет Агате чуть опередить себя, затем снова ее настигает — только для развлечения, никакой настоящей охоты — ловит девушку за талию, притягивает к себе.

— Крылья убери, — вкрадчиво и многообещающе шепчет Агате в ее холодные губы. Тут такая высота, что она вряд ли подумает, что он так бессовестно ее атакует. Хотя так оно и есть, ему хочется чуять ее волнение.

И он чует. Будто ледяная змейка трепета скользнула по позвоночнику Агаты Виндроуз.

Девушка смотрит на демона удивленно, не очень понимая, что он хочет, а Генрих подмигивает.

Конец ознакомительного фрагмента.