Университеты

Василий Панфилов, 2021

Париж! Город контрастов, в котором в единое целое переплетаются нравы богемы, мрачные подземелья, выставки картин и Большая Политика, в которой Егор вынужден принимать участие. Он, собственно, и не очень-то хочет… Но кто, если не он?!

Третья глава

Вооружившись канцелярскими кнопками, скрепками, клеем и ножницами, Мишка принялся выстраивать в комнатушке бумажный хаос.

— Времени у нас немного, — невнятно пробубнил он, зажимая в зубах карандаш и с вдохновенным видом скрепляя меж собой листы бумаг, — помимо англичан…

Он прервался, и сщёлкнув таракана со стены, начал крепить фотографии по сложной схеме, соединяя их меж собой то листочками с нарисованными схемами и именами, а то и просто вычерчивая карандашом прямо на облезлых обоях.

–… африканеры, будь они неладны, — продолжил брат, не прекращая работу, — Хольст из союзной фракции, хоть в этом повезло. Сегодня, может завтра ещё, и всё — утечёт информация не в те руки.

— Агентура? — поинтересовался я, наблюдая за вдохновенной работой брата, взявшегося натягивать упаковочный шпагат прямо под низким потолком.

— Если бы… — сморщил Мишка нос, наматывая шпагат на гвоздь и обрезая лишнее, — свои же! Говорю же — фракции! Свыше двухсот человек в делегации, да учти неизбежные случайности и родственные связи.

— Против нас… подержи, — стопка листов легла мне в руки, — всё, давай сюда. Против нас сразу несколько африканерских фракций по сути играют. То ещё кубло змеиное! Первые скрипки традиционалисты с англофилами играют, ну и по мелочи — каждой твари по паре.

— А за нас?

— Промышленники в основном, ну и часть военных.

— Сниман, — кивнул я понимающе, — ты у него за талисман!

— Не без того! — хохотнул брат, развешивая на верёвке листы в определённом порядке, — Ещё Де Вет, Де ла Рей.

— А Луис Бота што?

— Луис Бота сторонник примирения с британцами, так вот, брат!

Я присвистнул и замолчал, пытаясь уложить услышанное в голове.

— Политика, — кривовато улыбнулся Мишка, — он не самый плохой человек, но похоже, искренне считает, что бросив нас англичанам, как кость, буры смогут избежать новой англо-бурской.

— А они смогут? — поинтересовался я, на что Мишка только плечами пожал.

— Самое же паскудное… вот, — брат щёлкнул ногтем по фотографии Крюгера, повисшей на булавке, вколотой в сырые обои.

— Против нас? — ахнул я, прикусив губу и по-новому глядя на дядюшку Пауля, надменно взирающего на меня с плесневелой стены.

— Угум.

— И сильно мешает?

— А… — Мишка махнул рукой и выдохнул с силой, но после недолгого молчания всё-таки соизволил высказаться:

— Сильно! Авторитет у него… сам понимать должен! А вишенка на торте — мы против него в открытую играть даже не можем, так-то. Не поймут! Он сейчас не только у африканеров, но в Европе популярен донельзя. Веришь ли, одних только сортов мыла в честь его больше десятка уже назвали! Не сговариваясь, понимаешь? Мыло, алкоголь и Бог весть, што ещё. Я этими подсчётами не увлекаюсь, но веришь ли — оторопь взяла, как список ненароком увидел! В аршин длиной!

— Самый популярный и уважаемый человек в Европе, — прерывисто вздохнул брат, дёрнув щекой, — и против нас, понимаешь? Да ещё так выворачивает, што всё ты понимаешь, а грязью распоследней себя чувствуешь — будто и не тебе гадость сделали, а ты!

— Даже так? — сощурился я, склоняя голову набок.

" — Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы^[3]" — с грузинским акцентом озвучило подсознание. Ну… всё может быть!

— А если… — провожу ногтем поперёк фотографии, на что брат будто воздухом подавился. Вытаращив было глаза, он открыл рот… закрыл и задумался.

— Не сами, — уточняю на всякий случай, — идею кому подать через третьи руки, ну и так… хм, помочь.

— Да эт понятно, што не сами, — сказал Мишка пришибленно, — Если, говоришь… хм… За нами следят, а вот если кому не просто идею, но и подтолкнуть, это уже может интересно выйти.

Встряхнув головой, он снова принялся за работу, но то и дело косился на фотографию Крюгера, кусая губы.

— Как-то так, — отряхнув ладони, сказал брат, обозревая развешенные по всей комнате фотографии, схемы, какие-то графики и прочее.

— Всё это, — он щёлкнул пальцем по ближайшему листу, — тебе нужно если не выучить наизусть, то как минимум понять общий принцип. Кто в каких фракциях, и хотя бы немного — почему.

— Так… ну-ка — давай, озвучь свои выкладки.

Подобравшись, и как-то очень по-военному оправив складки потрёпанного пиджака, Мишка начал разъяснять — кто, почему, и самое сложное — родственные и дружественные связи, бившие порой в африканских реалиях любую логику.

— Нам бы ночь простоять, да день продержаться, — выдохнул я после короткой лекции.

— День… — усмехнулся брат, — лет десять, никак не меньше! и это при самых благоприятных условиях.

— Н-да? При благоприятных условиях, иммиграция к нам из одной только России за десять лет составит как бы не поболее миллиона!

— А заводы? — парировал брат, — С ноля, в чистом поле! Стрелять из чего этот миллион будет? Из палок? Даже если сразу экономику под оборону ладить, а самим с голой жопой ходить, и то не успеваем! Дам тебе потом расчёты и выкладки, сам пересчитаешь. Одна только технологическая цепочка пороховых заводов чего стоит! Представляешь?!

— Представляю.

— А… ну да, ты же инженер де-факто, — чуточку успокоился Мишка, — На што бы сам сделал ставки?

— На импорт мозгов.

— А зачем европейским… — начал было брат и замолк, — а вот с этой стороны мы и не подумали!

— Чем сильнее будут давить студентов в Российской Империи…

— Чем хуже, тем лучше^[4]! — перебил меня брат, упав на стул, — Япона мать! Сроду представить не могу, што буду желать такого…

Кривенькая моя усмешка отзеркалилась на его лице.

— Политика, — глухо сказал Мишка, с силой растирая щёки руками.

— Но ведь так оно и выходит! — подвинув стул, сажусь рядом. — Смотри! Власти и без того давят и будут давить любые студенческие выступления, усматривая в них покушение на устои. Патриотизм и православие как духовные кандалы, ну и чугунное ядро Самодержавия до кучи.

— Угум, — отозвался брат мрачно, — и хоть как шевельнись против, так сразу — не патриот, не православный и вообще — не русский. Знаю… деды-прадеды на своей шкуре прочувствовали политику Романовскую! Подати двойные и… право слово, жидам легше жилося! Ну, не материально…

— Я понял.

— Угум. А теперь, значица, патриотизм хоть с православием вместе на хлеб намазывай, хоть с демократией впополам с атеизмом, и не в России. Эко… Да, этаким манером можно патриотов любых… хм, конфессий к нам переманить. Надавит власть, так хоть выбор у студенчества и интеллигенции будет — молчать в тряпочку, в Сибирь да в солдатчину за свои убеждения, или к нам, в африканские кантоны.

— Не чувствуя себя при всём том предателем, — уточнил я.

— Не последний аргумент, — кивнул Мишка, — Есть ещё што в эту кучу кинуть?

— Промышленников на себя перетягивать, — озвучиваю очевидное, — Да не усмехайся ты! Студенты тебе што, не козырь?

— Козырь, — признал брат, — Ладно, ты прав. Обдумаем потом эту мысль основательней, пока соображалка што-то буксует.

Мишка снова взялся за муштру с картами и схемами, пытаясь за самый короткий срок вложить в мою голову колоссальный объём информации. Укладывалось… ну, в общем нормально, но мозги мои, тренированные более чертежами и формулами, да языками, осваивали знания не без скрипа.

— Всё, перерыв! — перервал я его пару часов спустя, чувствуя свою голову гудящим барабаном, — И как ты это в голове уложить только можешь?!

— Кому што, — философски пожал плечами брат, — Попробуй Евангелие со святцами наизусть заучи, да родовичей всех запомни до седьмого колена. Кофе будешь?

— Давай!

Приоткрыв дверь, Мишка кликнул Жюля и попросил сделать кофе, а я не сразу и понял, што говорил он на русском!

— Он… — начал я растерянно.

— Русский.

— Погоди… Жюль?! Он же…

— Потомок дезертира, — кивнул брат, — в четырнадцатом году, после Заграничного похода русской армии их мно-ого осталось^[5].

— Вот это у нас резерв! — выдохнул я и поправился под полным скепсиса взглядом брата, — Потенциальный.

— Очень потенциальный, — кривовато усмехнулся тот, — скорее так… как ты там говорил? Агенты влияния, точно. И то…

— Хоть што-то!

Не ответив, Мишка только вздохнул, и стало ясно, что даже как агенты влияния потомки русских дезертиров достаточно сомнительны. Хотя с другой стороны — отбросов нет, есть резервы! Какие-никакие, а кадры! Можно, а значить — нужно проводить политику ассимиляции…

–… Егор! Егор!

— А?!

— Ушёл в себя, вернусь нескоро, — поддразнил меня брат моим же одностишием^[6], сунув мне кофе, сваренный по всем правилам, крепченный до невозможности и одним только запахом дарующий бодрость.

–… твоё появление позволит нам усилить позиции русской и прорусской фракции, — втолковывал Пономарёнок, — нужно только сделать его не тактическим, единовременным, а стратегическим.

— Это как? — я даже чашку отставил, не представляя тактическое усиление имени себя.

— Ввести тебя не пешкой, а фигурой! По возможности, канешно. Для начала подвести тебя аккуратненько, без дипломатического скандала, даже и потенциального. Через Снимана…

— Стоп! — брат послушно замер, зная уже, что в такие моменты я ловлю идеи, и порой удачно, — А надо ли? Ты сам сказал — фигурой!

— То есть не через Снимана…

— Да! Обозначить себя как самостоятельного игрока, понимаешь? Крюгер со своей фракцией в таком случае если што-то и смогут предъявить, то не фракции, а лично мне! Я такой самостоятельный! Не Сниман и тем паче не наши союзники! Не тихий дипломатический скандал, связанный с моим укрывательством и прочим, а я сам так решил. Што он мне предъявит?

— Наизнанку вывернется, а не сможет, — чуть помедлив, ответил брат, расплываясь в злой улыбке, — Не обвинять же тебя в том, што ты не остался в России, когда тебя начали давить? Ха! Дельно! А вывернешься?

— Я-то!? — вскинувшись было, задумался, затарабанив пальцами по колену, — Хм… дипломатов нам всё равно не переиграть, да и авторитет Крюгера чуть ли не библейский, так што…

–… мы пойдём другим путём! — выдыхаю, поймав волну вдохновения, — Да! Дипломатический этикет, приёмы, пафосные рожи… не потянем, брат.

— Крюгер тоже не тянет, однако же его приняли, — парировал Мишка.

— На волне нашего общего успеха, — не оспариваю его, — а Сниман уже не потянет, так што…

— Да не тяни, чортушко!

— Есть идея, — щурюсь довольным котом, — точнее даже — идеи!

Примечания

3

Фразу эту приписывают Сталину, но на самом деле она принадлежит писателю Анатолию Рыбакову, вложившего её в уста Иосифа Виссарионовича в романе"Дети Арбата".

4

Чем хуже, тем лучше. Стало популярным в своем известном, политизированном смысле благодаря Ф. М. Достоевскому (1821–1881), который использовал это выражение в романе (ч. 3, гл. 9) «Униженные и оскорбленные» (1861).

5

Офицер артиллерийских войск А. М. Баранович оставил свои воспоминания — записки «Русские солдаты во Франции в 1813–1814 годах». Он утверждает, что за время Заграничных походов из армии Александра I дезертировали примерно 40 тысяч человек.

Впрочем, большинство современных историков полагают, что эта цифра завышена, как минимум, в 4 раза. То есть, дезертиров насчитали около 8–10 тысяч. И это из 60-тысячной русской армии.

6

ГГ искренне считает, что сам сочиняет стихи и песни, но на самом деле это одностишие Владимира Вишневского.