Госэкзамен

Василий Панфилов, 2022

Падают Титаны, обращаясь в прах, меняются части Великого Механизма, и ведущие роли начинают играть совсем другие народы и Идеи. Русским Кантонам предстоит выдержать важнейший экзамен, в котором будет решаться – станет ли территория полноценным государством. Враги говорят, что Кантоны скроены на живую нитку и не выдержат испытания, а лидеры новорожденного государства молчат, но планы у них… …Наполеоновские!

Четвёртая глава

Огромные окна в кабинете шерифа распахнуты настежь, по кабинету гуляет жаркий, ленивый африканский сквозняк, с простодушным любопытством дикаря трогающий придавленные пресс-папье бумаги на столе. Клубы сизого табачного дыма, поднимаясь к потолку, медленно, как бы нехотя выплывают на улицу, истаивая под неистовым, яростным светом солнца.

Курит Сергей Алексеевич много, так что побелка уже изрядно пожелтела, да и геккончики, охотящиеся в комнате, кажется, пристрастились к никотину. Во всяком случае, они уже не чихают, пытаясь убежать от облачка табачного дыма, а остаются на месте, принимая вид джентльмена в курительной комнате. Всё здесь пропитано запахами кофе, табака и бумажной пыли, а иногда к этому своеобразному букету ветер добавляет цветочной пыльцы или ароматы выхлопных газов с улиц Дурбана.

— Будешь? — поинтересовался Жуков вместо приветствия, указывая на кофейник. Я, уже зная по опыту его манеру общения, киваю молча и устраиваюсь поудобней на стуле напротив. Верный его секретарь-делопроизводитель без лишних слов начал возиться подле спиртовки. Вскоре по комнате поплыли ароматы первоклассного кофе с нотками корицы, ванили и ещё полудюжины специй, до которых шериф большой охотник.

Вручив нам по чашке и поставив на стол кофейник на серебряном подносе, секретарь молча пристроился к торцу стола, зевая то и дело до выворота челюсти и потирая красные вурдалачьи глаза человека, который и сам забыл, когда в последний раз спал досыта. Шериф, так же зевая, изогнулся и ногой подтянул к себе пустой стул, после чего развернулся полубоком, закидывая на него ноги в истоптанных полуботинках.

— Устал, сил нет… — повинился он за столь вопиющее нарушение этикета, но я только фыркнул, разливая всем кофе. Мы знакомы несколько лет, и прошли за это время такое, что право слово, можно и не обращать внимания не лишние условности!

— Сливки? — интересуюсь у секретаря, явно настроившегося подремать.

— У-у… — мотанул тот головой, прогоняя наваливающийся сон, и взяв чашку, щедро набухал коричневого, неочищенного тростникового сахара.

— Нашли крота, — деликатно позвякивая ложечкой, буднично сообщил шериф, не выпуская изо рта дымящейся трубки, — веришь ли, из старичков. Механик первого авиаотряда, он и сливал.

— Н-да… — у меня ажно голова разболелась — так, что пришлось ненадолго поставить чашку на стол, — а казалось бы — какая проверка была!

— Была! — спокойно кивнул Жуков, вынимая трубку изо рта и осторожно пробуя кофе вытянутыми губами, — И я склонен полагать, што на тот момент чист был наш крот, аки свежевыпавший январский снег. Потом уже то ли нашли к нему подходец, то ли сам идеями терроризма и радикализма воспылал, тут пока сказать не могу.

— Чего так? — удивился я, зная за давним знакомым редкостный перфекционизм и дотошность.

— Ну… — пожав плечами, шериф отпил наконец-то кофе и крепко, со смаком затянулся, — взять его в любой момент можем, но вот стоит ли? Раскрытый агент — ценность немалая, как по мне, особенно ежели ни он, ни его руководство об том не ведают.

— Деза? — интересуюсь для порядку и уже прикидываю, что именно можно слить через такого агента.

— Она самая, — кивнул хозяин кабинета и снова зазевал, прикрывая рот рукой, — мы по чуть информацию стравливали, ну и смотрели — где и как всплывёт. Вот оно и… хм, всплыло.

— Один? — приподнимаю бровь, показывая скепсис, — Информация — ладно, но самолёт для этих чёртовых террористов он как смог стащить-то?

— А, это… — шериф усмехнулся, — ничего хитрого, на самом-то деле. Все ж проверку прошли…

Он саркастически скривил губы, и я медленно кивнул. Многие после войны полутонов не различают, и если с кем-то сидели под пулями в одном вонючем окопе, а пуще того — лазали по британским тылам, то человек этот априори свой, без обиняков! Глаза закрывают, видеть ничего плохого не хотят решительно! Носом ткни, не поверят…

… а и ещё хуже бывает — это когда в голову гвоздём влезают мысли о том, что если он на фронте был, то теперь у него как бы индульгенция на неблаговидные поступки. Он право имеет! Кровью заслужил!

— Потихонечку, — решил всё же уточнить Сергей Алексеевич, — деталь заранее заменить, когда она ещё далека от изношенности, в мастерских заказать на одну-две больше — вот и накопилось на неучтённый самолёт. Пилотировать ты его сам научил, как и остальных механиков — из тех, кто пожелал. Остальное…

Он пожал плечами и постучал пальцами по папке с бумагами — дескать, захочешь потом подробности, так вот они!

— А на огрехи неизбежные охрана глаза закрывала, — пробормотал я, потирая подбородок, на котором вовсю лезет юношеский пух, и благо ещё, что не с прыщами впополам! — потому как свой, а значит — априори безгрешен!

— Не то штобы мне сильно жалко Сандро с Ксенией, — усмехнулся по-волчьи шериф, — но подкузьмил нам этот крот знатно! Случись чево, на нас и выйдут, и доказывай потом, что мы ни сном, ни духом!

— Выйдут, — сказал секретарь, наливая себе ещё одну чашку, — непременно выйдут! Не сейчас, так годочков через несколько выплывет эта история, и нам тогда конфузливо придётся!

Я отмолчался, отпивая кофе по чуть и мучительно пытаясь впихнуть этого чёртова крота в политическое уравнение. Впихивалось скверно, вместо выстраивания стратегии или хотя бы тактики, в голову полезли воспоминания о механике, с которым мы, между прочим, хоть в дёсны и не лобызаемся, но вполне себе приятельствуем! Вот и думай…

А я ведь всегда говорил и говорю — есть проблема, так подходите, вместе решать будем! Нет… а почему, собственно? Проблемы стыдная? Иль может быть, я в горячке отмахнулся — дескать, потом, не до тебя! А он и обиделся… Или что? Что ему не хватало? Неужели и в самом деле радикализм дрожжевым тестом выпер? Ой не верю…

Чтоб за короткие сроки, да у человека, приставленного к важному делу, от которого напрямую (!) зависит судьба целой страны, притом страны, выстраиваемой по социалистическим лекалам, и так резко мировоззрение поменялось? Очень странные дела…

— Значит, так… — медленно сказал я, ставя чашку на поднос, и Жуков разом подобрался. Я ему хоть и не начальник, но дело это напрямую касается моих интересов, и соответственно — решать всё равно через меня придётся, — Крота этого не трогать, а через пару неделек надо будет перевести его на какую-нибудь другую должность. Што-нибудь такое…

Я пощёлкал пальцами, подбирая потерявшиеся слова.

–… да, точно! Штоб должностишка выглядела вкусно и многообещающе, но крот сидел там на жёстком поводке, сам того не подозревая!

— С Мишкой посоветуюсь сперва, его всё-таки вотчина. Не трогать, — повторяю ещё раз, — и плотно не обкладывать! Я не я буду, если господа-товарищи Гершуни и Савинков за ним со стороны не присматривают! Пусть их… мы пойдём другим путём.

— Со стороны России к нему можно подобраться? — я немигаючи уставился на Жукова, — Может, родственники и друзья-товарищи там остались? С той стороны он подвоха не ждёт. С подбрюшья зайти, а?

— Пожалуй, — чуть помедлив и взяв паузу на пару затяжек, согласился шериф, — Мнится мне, што всё ж таки он не вполне идейный, и террором не враз воспылал. Может, сидит кто на Российской каторге из родных, а ему помочь пообещали, может ещё што… смотреть надо.

— Надо проверить, — филином ухнул делопроизводитель, закивав, и стряхивая ненароком в чашку перхоть с давно немытой большой головы, — непременно!

— Да, Сергей Алексеевич, Савва Игнатьич… — я чуть склонил голову, признавая заслуги делопроизводителя, — верно сказал — выйдут на нас с этим кротом, будь он неладен! Непременно выйдут! Што вы думаете по этому поводу?

— На опережение будем работать, — чуть поведя плечами, ответил Жуков после короткой паузы и закусил трубку, делая затяжку, — Савинков с Гершуни несколько даже бравируют финансовой… хм, всеядностью и неразборчивостью, готовностью сотрудничать с кем угодно ради свержения самодержавия в Российской Империи.

— Так што, господа хорошие, — он суховато усмехнулся, — никто и не удивится, ежели окажется, што у них налажены контакты не только с финансовыми кругами некоторых стран, но и со спецслужбами оных.

— Не ново, — киваю согласно, зеркаля усмешечку, — Старая формула: противники существующего режима в твоей стране — есть злобные уголовники и террористы, а точно такие же противники существующего строя в странах недружественных — доблестные борцы за свободу.

Жуков фыркнул устало и открыл было рот, но я предупредительно приподнял руку, пока заарканенные мысли не вырвались и не убежали прочь дикими мустангами.

— Ситуация нам известна, и потому нужно перекинуть контакты от нас… да собственно, и не очень важно, к кому. Нас устроят как внутренние разборки Дома Романовых, так и интересы финансовых кругов Уолл-стрита. При необходимости — создать нужную доказательную базу… Ну да не мне вас учить, Сергей Алексеевич. Со своей стороны обещаю всемерную поддержку, насколько это вообще возможно. Люди, деньги, идеи…

Он молча прикрыл глаза, зная моё отношение к убийству Великокняжеской четы и о последствиях этого теракта. Не то чтобы я принципиальный противники террора вообще…

… но вот использование для этой цели авиации нам сильно навредило. Чего стоит один только вспыхнувший разом интерес к зенитной артиллерии…

— А через крота… — я чуть задумываюсь…

* * *

–… мы сольём нужную информацию Савинкову и Гершуни, сыграв ими втёмную, — закончил я объяснять свою идею Мишке, прилетевшему вчера в Дурбан по делам Генштаба.

— Хм… — встав с дивана, Пономарёнок башней возвысился в гостиной и принялся расхаживать, меряя шагами комнату, враз уменьшившуюся в размерах.

— Слить… — он покусал губу и выдохнул шумно, — ладно, возможно. Не так просто, как ты думаешь…

— Хм… — чуточку ёрнически спародировал его Фира, и брат замолк.

— Я чево-то не знаю? — кротко поинтересовался он, но тут же понял свою оплошность.

— Ах да… — лающе рассмеялся Мишка, — действительно, чево это я… опыт у тебя в этих делах побольше моего! Совсем я зазнался…

— Это заразное, — очень серьёзно сказал Санька, вкусно хрустя каким-то фруктом, — был человек как человек, а лет через несколько будешь ходить строевым и считать всех, кто не в мундире, стрюками и шпаками.

— Да уже… — пробормотал Мишка, потирая лицо и встряхиваясь, — и всё же! Ладно — слить какую-то информацию, здесь в общем-то верю — справимся. Легкомысленно относиться к дезинформации не стоит, но… в общем — да, реально. Но уговорить их решить за нас проблему с болгарским Фердинандом? Я чево-то не понимаю?

Он вопросительно уставился на меня, а Владимир Алексеевич, в кои-то веки вырвавшийся с работы не ближе к полуночи, а всего-то к восьми вечера, машинально кивнул, соглашаясь с Пономарёнком.

— А кто сказал, што будет легко? — отвечаю вопросом на вопрос, — Уговаривать их, естественно, мы не будем. Информация должна пойти косвенно, притом желательно из разных источников, по кусочкам.

— Та-ак… — заинтересовался Гиляровский, переглядываясь с дочкой. Они большие любители подобных интеллектуально-психологических ребусов.

Недостаток образования у Владимира Алексеевича нивелируется интеллектом, колоссальным жизненным опытом и отменным владением практической психологией. Лишь близкие друзья за холерической натурой и постоянными розыгрышами видят настоящего Гиляровского — умного, тонко чувствующего человека, способного просчитывать своих противников на несколько ходов вперёд и играть на нескольких метафорических шахматных досках разом.

— Схема, собственно, не нова, — неторопливо начал я, собираясь с мыслями, — Савинков и Гершуни — не просто радикалы, но люди крайне тщеславные, падкие на славу. Громкие политические убийства, притом не только в Российской Империи — основа основ их организации. Будут громкие акции — будут новые боевики, финансирование и разумеется — слава.

— Пожалуй, — охотно согласился дядя Гиляй, — я склонен полагать, што в настоящее время они обсуждают несколько акций сравнимого масштаба, и как минимум к одной ведут подготовку.

— Получается, нам надо просто слегка подтолкнуть их в нужном направлении, — задумчиво подытожила Надя, переглядываясь с подругой.

— Подтолкнём? — я посмотрел на задумавшегося Владимира Алексеевича.

— А пожалуй… — медленно ответил тот, подкручивая усы, — Болгария мне не чужая^[18], а видных отечественных славянофилов я всех знаю лично. Кому и што писать… хм…

Он выпал из беседы, но судя по хитрющей физиономии матёрого котяры, замыслившего очередную пакость — удачно. В голове у Владимира Алексеевича сырая идея начала оформляться должным образом, и я нисколько не сомневаюсь, что несколько дней спустя на свет божий появятся детища сегодняшней беседы, и несомненно — дельные! Бывший мой опекун не состоит из одних только достоинств, но именно что репортёр он на редкость дельный, и общественное мнение привык не только раскачивать, но и формировать.

— Это понятно, — медленно кивнул Мишка, взявший на себя, очевидно, роль адвоката дьявола, — мнение мы, можно сказать, раскачали. Я даже не сомневаюсь, што даже если прямо сейчас в твоей голове нет ещё плана, как нам натравить Савинкова на Фердинанда вот прямо сейчас, то ты его придумаешь.

— Придумаем, — поправляю брата, — это, собственно, самая сложная часть плана.

— Это? — Мишка вскинул бровь и скрестил руки, — А мне-то, скудоумному офицеру Генштаба, всё мнилось — дескать, самое сложное, это скормить информацию кроту и террористам так, штоб они ни секундочку не усомнились, што это чистая правда, и что решение, принятое в свете полученной информации, их собственное, а не навязанное извне!

— Я ведь правильно понимаю, и ты не хочешь, штобы лет через несколько выплыла бы информация о нашем якшании с террористами? — надавил он голосом, мастерски оперируя интонациями.

— Правильно, — улыбаюсь как можно более благожелательно, но чувствую — выходит скорее ехидно!

Скрестив руки на груди, Мишка воздвигся надо мной памятником, выжидательно глядя сверху вниз.

— Да просто всё, — не тушуясь, плюхаюсь в кресло и смотрю на брата снизу, — Помнишь, ты говорил, што надо бы напомнить матабеле, по чьей милости они живут?

— Это как связано? — растерялся брат.

— А Коля звал на облавную охоту, — гну я свою линию, — вот я подумал… а если совместить?

— Вот смотри… — приглашающе хлопаю рукой по соседнему креслу, и Мишка охотно усаживается рядом, с облегчением прекращая дурацкое соперничество, на которое нас подталкивает пубертатный возраст, — если мы пригласим на сафари нужных людей, включая старичков из первого авиаотряда, это будет выглядеть естественно?

— Вполне, — кивнул брат, — отдохнуть в старой компании, развеяться… погоди! До Колькиных земель далекова…

Он откинулся и замолк.

–… ах вот оно што, — засмеялся брат, — на аэропланах, да?

— Угум, — киваю я, с облегчением видя прежнего Мишку, который просто — брат, а не офицер, радеющий за честь Генштаба, — и матабеле проникнутся, и вечеринка на славу…

–… и кроту под таким соусом можно будет скормить любую дезу! — выдохнул брат.

— Да и не только кроту, — после еле заметной паузы добавил он раздумчиво, — На эту ось можно… нужно понакрутить много чего интересного, очень уж ситуация выходит яркая и нестандартная. Да… один ход, а сколько всего сделать можно!

— Надо будет сценарии проработать, — предложила Фира, прикусывая нижнюю губу и явно прикидывая вчерне два-три интересных варианта.

— Втёмную? — поинтересовался Санька, — Я к тому, что такая орава с актёрством точно не справится, особенно когда подопьют. Может, слить самым болтливым информацию заранее, а потом, на сафари, мы эти темы тихохонько поднимем, и будет наш крот искренне считать, што добыл её самолично!

… на том и порешили.

* * *

–… да, Ежи^[19] всю старую гвардию собирает. Да, да… все приглашены…

В просторном, полупустом высоком ангаре со сводчатыми потолками и каменными полами звуки разносятся хорошо, да собеседники и не думают понижать голоса. Шум станков из соседнего цеха еле слышен, а здесь, в предбаннике известного всему миру конструкторского бюро, тишина и чистота, сравнимые с операционной.

На полу и на станинах разобранные двигатели, экспериментальные модели самолётов и автомобилей, остро пахнущие металлом и смазкой. Местами разложены чертежи, и механики нет-нет, да и подойдут к бумагам, хмыкая и почёсывая стриженую голову замасленной рукой.

Народу немного, едва ли десяток человек, но каждый — на вес золота! Заработки в ЮАС немалые, а квалифицированный профессионал, элита-элит рабочего мира, может позволить себе снимать не только квартиру, но пожалуй, и особнячок с чернокожей прислугой!

Здесь же, в опытовом цеху, заработки такие, что право слово — оторопь берёт! Даже по щедрым меркам ЮАС — невообразимо много! Правда, и требования соответствующие.

–… а и правда ведь, прекрасная идея! — отозвался собеседник хрипловатым баритоном, — Давненько мы не собирались вот так запросто — всем составом и без лишних формальностей!

Узнав голос Кошчельного, Аляксандр Рыгоравич^[20] обратился в слух. Не то чтобы он надеялся услышать стратегическую информацию государственного масштаба, но порой и в обыденных разговорах начальства проскакивает что-то небезынтересное.

Даже если это всего лишь сплетни из бухгалтерии или пикантная подробность вчерашних нетрезвых похождений, полезно быть в курсе подобных вещей, что для человека понимающего самоочевидно. Сегодня эта информация бессмысленна, а завтра, быть может, именно она станет увесистым аргументом в пользу твоего повышения или иной жизненной приятности!

Лёжа под кузовом грузовика на деревянном поддоне из тонких упругих реек, Аляксандр Рыгоравич, не глядя, брал то один, то другой инструмент из лежащих рядом, изображая работу и напряжённо вслушиваясь в разговор. Начальник с собеседником остановились буквально в нескольких шагах от механика, ненадолго прекратив беседу.

Скрежетнул кремешок зажигалки, и по ангару поплыл сладковатый запах дорогого табака.

— Облавная охота… — пан Кошчельный, окутываясь клубом дыма, ностальгически захмыкал в густые усы, — прямо как в славные времена Ржечи Посполитой!

Механик не видит его, но настолько хорошо выучил привычки начальника, что очень живо, прямо-таки синематографично представил эту сценку.

— Пан Тадеуш… — укоризненным тоном сказал собеседник, — ну право слово, ваши попытки натянуть историю двухсотлетней давности на реалии века двадцатого…

" — Феликс! Феликс Щенсны!" — наконец опознал Аляксандр Рыгоравич второго собеседника, и кровь гулко шарахнула по барабанным перепонкам. Не то чтобы"Счастливчик"такой уж редкий гость на опытовом производстве, вот уж нет! Рыгоравич лично ему представлен, при встречах здороваются за руку и…

… механик засомневался ненадолго, а не лучше ли ему вылезти из-под автомобиля и подойти поздороваться? Здесь есть как плюсы — с возможностью вклиниться в беседу, так и минусы — не факт, что при человеке стороннем они обронят что-нибудь… этакое. Лишнее. Не предназначенное для третьего лица.

Ведь как ни крути, но он, Аляксандр Рыгоравич,"Счастливчику"лишь представлен, в то время как пан Кошчельный с ним давно и плотно дружит. В подобном непринуждённом разговоре, когда собеседники полагают себя беседующими тет-а-тет, всплывают порой о-очень пикантные подробности! А уж правильно ими воспользоваться…

— Пан Феликс! — кашлянув нетерпеливо, перебил Кошчельный военачальника, — давайте не будем спорить по поводу виденья истории! Я считаю, что она движется по спирали и сюжет неизменен, а в этом спектакле меняются лишь декорации да имена актёров. Вы, марксисты, можете считать историю последовательной сменой поколений при совершенно изменившихся условиях.

— Ладно! — засмеялся Феликс, — Ваша взяла! В самом деле, вы имеете право смотреть на мир через стёкла любого цвета! Кто из нас прав… Полагаю, судить будут потомки, и не факт, что беспристрастные.

— Вы правы, пан Щенсны, — отозвался Тадеуш, мешая формальное обращение с фамильярным прозвищем, тем самым как бы принося извинение за неуместную историческую ностальгию. Добрые приятели, они придерживаются не слишком-то схожих политических взглядов, а пана Кошчельного подчас заносит с историческими ретроспективами.

Дзержинского можно назвать марксистом, хотя ортодоксальность его взглядов изрядно потрёпана африканскими реалиями. Сложно оставаться неуступчивым ортодоксом, когда Судьба, вознёсшая тебя едва ли не на вершину Олимпа, требует гибкости ума и понимания момента, а никак не политической девственности! Да и интернационализм его, столкнувшись с африканскими аборигенами, затрещал по швам.

Кошчельный же имеет взгляды хотя и социалистические, но изначально далёкие не только от марксизма, но и от какой-либо интернациональности. Выросший вдали от Родины, он с большим и не всегда уместным пиететом относится к истории и культуре Польши, продавливая свою позицию с упорством миссионера и грацией носорога.

— Воздушная охота… — с нотками мечтательности произнёс Феликс, выдыхая дым.

— Первая в истории! — уместно перебил Тадеуш друга, и далее они со вкусом обсудили предстоящее действо. Дзержинский всё время сбивался на политический аспект будущего мероприятия, список приглашённых гостей и возможность обсудить тот или иной вопрос с нужным ему человеком в неформальной обстановке.

Тадеуш высмеивал излишне формализованный подход и дразнил тем, что он-то славно поохотится и крепко надерётся со старыми друзьями… К чёрту политику!

Дзержинский отшучивался, отругивался, но вынужден был признать, что в карьере политика есть свои минусы, а профессиональная деформация уже начала корёжить праведную марксистскую душу!

— Всё, всё… — засмеялся наконец Феликс, — твоя взяла, пан Тадеуш! Признаю, карьера политика имеет куда как больше минусов, если сравнивать с карьерой инженера! В своё оправдание обязуюсь заниматься на охоте не только делами, но и повеселиться от всей души!

— То-то… — назидательно сказал пан Кошчельный, и они, поговорив ещё немного, удалились прочь.

Аляксандр Рыгоравич некоторое время молча лежал под грузовиком, пытаясь переварить услышанное. Получалось… получалось, ему — кровь из носа — надо попасть на эту охоту!

— Я што, не из старой гвардии? — шёпотом произнёс он, накручивая сам себя и придумывая всё новые и новые аргументы как для спора, так и для обиды на Егора, оставившего заслуженного человека без приглашения. Вариант, что механик останется без приглашения, более чем возможен.

Положа руку на сердце, птица он не того полёта, чтобы парить на одном уровне с такими людьми, как Дзержинский или Панкратов. Его удел, это демократичное рукопожатие при встрече, групповые фотографии пятым слева в девятом ряду, да поздравления"к датам", когда начальственная рука самолично пишет несколько строк на открытке.

Он и без того получил немало! Не считая возможности гордиться собой и неизбежных фотографий в учебниках истории (пусть даже и в пресловутом девятом ряду), были преференции не только моральные, но и вполне материальные. Крупный участок под застройку в предместьях разрастающейся Претории, дом в Дурбане, который ныне сдаётся, принося своему владельцу не самые большие, но и далеко не маленькие средства. Наконец, возможность взять кредиты под столь низкий процент, насколько это вообще возможно, будет он решится завести дело, и десятка два не столь очевидных, но вполне ощутимых приятностей.

Если брать"Старую Гвардию"вообще, а тем паче ранжировать их по заслугам перед ЮАС и Кантонами, Аляксандр Рыгоравич влезает в условную роту, как в старые штаны — с большой натяжкой и не застёгивая. А вот если судить с позиций формальных, то… повод для обиды имеется!

Он из тех, Первых! У истоков авиации! Заслуженный человек! А его…

— А вот шишь вам, — прошептал он, выкатываясь на поддоне из-под кузова грузовика, — Аляксандр Рыгоравич всех вас продаст и купит!

Обиды, действительные и мнимые, ржавчиной обгладывали душу механика. Он уже забыл, как после победы ему предлагали карьерный рост, помощь в становлении производства и многое другое. Давай, Рыгоравич! Поможем!

Отказался… по какой уж причине — не важно. Решил, что не вытянет и не стоит прыгать выше головы? Испугался резкого взлёта? Пожалуй.

А потом разъело душу, и как-то так повернулось в его голове, что уже не он сам отказался, а его оттолкнули былые товарищи! А предложения помочь… да право, были ли они!? Это ведь всё так… формально было, неискренне. Без должного уважения!

Аляксандр Рыгоравич искренне считал, что прав именно он, и что это только его решение…

… а Джордж Бергманн, он же Сидней Рейли, он же Зигмунд Маркович Розенблюм, уроженец Одессы, считал иначе…

— Без меня, значит? — прошептал Рыгоравич, не вставая с поддона, — А вот это мы ещё посмотрим!

В голове его закрутились шестерёнки мыслей, отсеивая одну идею за другой и…

— Вот оно, — пробормотал он, улыбаясь так, что позавидовал бы голодный крокодил, — Зазнался Егор Кузьмич, зажрался! Неинтересно ему боле с простым людом ручкаться, в этих… сферах витает! Высших. Ну-ну…

Пройдясь мысленно по поводу зажравшихся начальничков, которые ещё недавно из общей миски холопские щи сёрбали, а сейчас знаться не хотят с былыми товарищами и вообще…

— Рыгоравич, — вытирая замасленные руки чистой тряпицей, окликнул его подошедший коллега — нестарый ещё, но какой-то неказистый, корявый мужичок с вечно взлохмаченной рыжеватой бородёнкой, — ты чавось разлёгси то?

— А? — нервно вздрогнул Аляксандр Рыгоравич и рассмеялся принуждённо, — Задумался, Иваныч, чево тебе?

— Дык ето… — Иваныч не сразу собрался с мыслями, он из тех работяг, что думают руками, а головы им так, для общей комплектности и чтоб шапку носить! А… ну да, ещё есть в неё!

Люди такого рода часто косноязычны и кажутся едва ли не умственно отсталыми. Но стоит им взяться за работу, как становится понятно, что впечатление это обманчиво, а работяга каким-то нутряным чутьём понимает, что и как нужно сделать, нередко давая сто очков форы специалистам с университетскими дипломами.

Используя преимущественно предлоги, мат и неопределённый артикль"бля^[21]"для связки оных, работяга тыкает корявым пальцем (неизменный атрибут людей,"думающих"руками) в проблему, тут же предлагая решение и претворяя его в жизнь. А вот объяснить, как это у него получается, он в принципе не сумеет! Чертёж читать, это запросто… а в буковках путается!

— Так ето… — повторил работяга, собираясь с мыслями и убирая тряпицу в карман комбинезона, — помочь нужна! Подержать, тово-етово… ну и покумекать вместях, коль время есть.

— Найдём, Иваныч! — дружелюбно отозвался Аляксандр Рыгоравич, вздёргивая себя на ноги и пинком закатывая поддон под грузовик, чтоб не мешался в проходе, — Кому иному, а тебе-то… пошли!

— Заковыка, понимаешь, тово-етово, — идя по широкому проходу меж полуразобранных механизмов и работающих людей, бубнил польщённый Иваныч, искренне считая что не вываливает на человека плохо связанный набор слов, а весьма толково вводит коллегу и приятеля в курс дела, — Инженера́, значица, подсуропили, ети их… Кхе! Задачку мне, стал быть, подкинули, сукины дети, а я вот тута…

— Ничево, Иваныч, — отозвался Рыгоравич, подделывая язык под заскорузлые уши коллеги, — я не из тех, которые зажралися. Я как был простяга, таким и остался, не то што ети, из начальства которые!

Проблема Иваныча оказалась из тех, когда одна голова хорошо, а у семи нянек — дитя без глазу.

— Етическая сила! — получасом позже понял наконец суть проблемы Аляксандр Рыгоравич, — Они ж, инженера́ яйцеголовые, каждый свою часть работы сделали, а как оно вместе будет смотреться, на этом их соображалка и всё! Вот же ж дурни!

— Так ето… — Иваныч замялся, собираясь с мыслями, пока Аляксандр Рыгоравич ещё раз проглядывал чертежи и убеждался, что с технологичностью двигателя дела — полный швах! Идей и идеек на чертеже полнёшенько, но все они хороши сугубо по отдельности, а вместе — химера механическая! Сделай такую, и все лошадиный силы на пердячий пар изойдут, безо всякого толку.

— Да давай… — механик подхватил чертежи в одну руку, уцепив приятеля другой, — пойдём ругаться, Иваныч! Пойдём, пойдём! Куда ж я без тебя?

Обсуждая головожопость молодых инженеров и проблемы у работяг, возникающие от чужой, стал быть, глупости, они подошли по усаженной платанами аллее к двухэтажному зданию конструкторского бюро. Охранник на входе, крепкий однорукий мужчина с револьвером на поясе и глазами матёрого убивца, пропустил их без вопросов, ухмыляясь в прокуренные усы. Какие, к чёртовой бабушке, пропуска? Свои ведь!

В КБ Аляксандр Рыгоравич, пользуясь авторитетом грамотного механика и старожила, влетел в помещение и устроил инженерам разнос, тыкая их носом в чертежи.

— А вот здеся… ась? — прищуривался он, не отпуская взглядом вчерашнего студента, пытающегося сохранить остатки самоуважения, — Хитро придумано, но как подлезть?

— У меня, может, дипломов университетских и нет, — выговаривал он, — но на плечах не тыква насажена, а голова, и думать ей умею! Вы, когда придумки свои придумывали, хоть раз взял за труд покумекать, а как оно не на бумаге-то будет? Ась?!

Инженера переглядывались друг с дружкой, хмыкали, открывали было рты… Затем вглядывались повнимательней в чертёжи — туда, куда тыкал грязный палец Аляксандра Рыгоравича, да и закрывали обратно, алея ушами. Чего уж там! За дело…

— Иваныч уж на што мастер… — следовал кивок на косноязычного слесаря, — а и то озадачился! С ево руками золотыми, и то исхитриться не сумел! А вы ето в производство хотите? Шалишь!

— Кто тут… — на шум появился воинственно настроенный Кошчельный, — а-а, Аляксандр Рыгоравич! А я-то думал, опять комиссия от Фольксраада без предупреждения пожаловала! Что тут такое…

Сощурившись, он пригляделся к чертежам моментально понял проблему, багровея лицом и всем своим видом обещая недоучкам суровый разнос, но чуть погодя. Перца на хвост молодым специалистам он не жалеет, но бережёт инженерский авторитет, считая публичные выговоры хамским моветоном.

Молодых специалистов Кошчельный бросает в работу, как в воду с лодки — на самую средину реки. Выплывет с проектом, так и молодец, а нет… что ж, рядовые исполнители тоже нужны.

Да и закалка… хоть насчёт уверенности в себе, а хоть и самоуверенности! Бесценный жизненный урок.

— Аляксандр Рыгоравич! — повернулся пан Тадеуш к механику, и задушевно взяв под локоток, отвёл к распахнутому окну, накалённому солнцем, — Вовремя ты зашёл! Я с утра тебя искал… Ты ж ещё в первом составе Авиаотряда, так?

— Ну… так, — осторожно согласился механик.

— Вот! — воздел палец к небу поляк, — А всё скромничаешь, всё позади норовишь спрятаться! Как дело делать, так Аляксандр Рыгоравич нотов ночами не спать, а как за орденами в очередь, так робеешь, аки красна девица!

— Ну… — выдавил Рыгоравич, не понимая ни происходящего, ни своей реакции на похвалу. В душе поднялось давно забытое чувство единства, как тогда…

— В общем… — пан Тадеуш закопался во внутреннем кармане пиджака, — а, вот! Персональный пригласительный! Вся Старая Гвардия собирается…

Примечания

18

Гиляровский воевал в Русско-Турецкую, хотя и на Кавказском фронте.

19

Ежи — у поляков Георгий или Егор.

20

Без аналогий! Просто конкретно это имя влезло в мой мозг штопором, и я таки сдался!

21

Экзаменационный билет в американской школе разведки: Перед каким словом в вопросительном предложении — "мужики, кто крайний за пивом?" — надлежит ставить неопределенный артикль"бля"? Да, собственно, везде: — Бля, мужики, кто крайний за пивом? — Мужики, бля, кто крайний за пивом? — Мужики, кто, бля, крайний за пивом? — Мужики, кто крайний, бля, за пивом? — Мужики, кто крайний за пивом, бля? Но, конечно же будет: — Мужики, бля, кто, бля, крайний за пивом, бля? На самом деле все зависит от того какую дополнительную информацию ты хочешь сообщить очереди. Разберем ваши варианты: 1. Какая очередь длинная — то. Ну ничего, постою с мужиками. 2. Вот ведь выстроились тут, а я думал не будет очереди. Как я вас ненавижу, алкашей. 3. Ну вот ведь, конец очереди не найдешь. Ровно в очереди стоять не можете. 4. Ох, ну хот пиво есть. Хотя я предпочел что покрепче 5. Максимально нейтрально. Мужики, я свой.