Брюсова жила

Василий Павлович Щепетнев (1922)

Маги, они не только в Грейт Британии есть. Они везде есть. И в России тоже. Особенно в России. Потому, что нам здесь без магии — никак. Не выжить. Ученики магических академий на каникулах не баклуши бьют, а, как пионеры давних годов, сражаются за счастье всех добрых людей.

2

— Ну, брат, ты и удивил. Я-то думал, магов не бывает. Враки, — после долгой, неловкой паузы сказал Петька-Пирог.

— Ага. Очень удобно — что не понимаю, значит, враки, — задумчиво ответила Наташа.

— Я не сказал — не понимаю. Понять-то как раз можно. Всякие там лазерные проекторы, долби-стерео…

— В рукаве, да?

Все посмотрели на футболку Корнейки. И рукавов никаких нет.

— Бред, конечно, — согласился Пирог. — Но отчего-то всегда стараешься подобрать объяснение попроще.

— А ты не старайся. Простота, она…

— Простоту потом обсуждать будем, — перебил сестру Равиль. — Маг — это значит волшебник?

— Обученный волшебник, — ответил Корнейка. — До определенной степени, конечно.

— «Я ещё не волшебник, я только учусь» — процитировал кино Пирог.

— Ошибка Шварца. Нужно было «Я ещё не маг, а волшебник, я только учусь» — совершенно серьезно поправил Корнейка.

— Хорошо. Значит, ты — обученный волшебник, — Равиля не собьешь. Будет долбить в одну точку, пока не выдолбит нужного.

— До определенной степени. Скажем так — окончил начальную школу, сейчас учусь дальше.

— По классу скрипки, — вставил Пирог. Ему лишь бы болтать. Или это он берет дополнительную минуту на размышление.

— Очень уместная аналогия, — согласился Корнейка.

— Слушай, ты серьезно? — Санька посмотрел на Корнейку едва ли не с мольбой, скажи мол, что пошутил.

— Серьезней некуда.

— Нет, я вижу. Как ты с Джоем сладил, да ещё телевизор… Но зачем ты об этом рассказываешь?

— Не для хвальбы, уж поверь. Приходится. Вы видели не кино, не выдумку. Это была Лисья Норушка — через десять лет. Возможный вариант развития. То, что может быть.

— Что-то в этом духе я и почувствовал, — признался Равиль.

— И я, — согласилась Наташа.

— И я, — подтвердил Пирог.

— Если честно, то и мне показалось, что это наша деревня… — вздохнул Санька. Очень хотелось, чтобы всё оказалось фокусом, трюком, понарошкой. Вся честная компания бы посмеялась, да и делу конец.

— Но если может быть, то может и не быть, верно? — Равиль что-то про себя решил, и теперь уточнял детали.

— Верно, — Корнейка посмотрел на него с интересом.

— Быть или не быть, вот в чём… — начал было Пирог, но Наташа его перебила:

— Я, кажется, догадываюсь! Это от завода!

— Почему? — Санька в душе был с нею согласен, но разве это довод?

— Чтобы мир стал таким, нужно, чтобы что-то изменилось, верно? А у нас одна перемена грядёт — завод. Значит, в нём и причина.

— Логично, — пробормотал Пирог.

— А Кольке Верещагину велосипед горный отец пообещал купить, — сказал Санька.

— Причем тут велосипед?

— Прежде велосипеда у него не было, и мир не менялся. А из-за велосипеда всё и завертится. Логично? — и сам же себе ответил:

— Логично!

— Ты хочешь сказать, что завод здесь не при чём? — Наташа не обиделась. Другие девчонки, чуть поперек скажешь, дуются и видят в тебе врага смертного

— Я не знаю. Завод, он и есть завод. Заводов на земле построено — тьма. Ничего плохого. Я недавно видел — показывали в Голландии завод. Цветы, бассейн с рыбами золотыми, большущие… И, конечно, у всех зарплаты, дома, машины…

— Положим, мухи отдельно, а котлеты отдельно, — Равиль любил вставлять в слова газетные выражение. Привычка от отца, тот прежде работал пропагандистом, ещё в прежние времена. Порой Саньку казалось, что Равиль это делает нарочно, в пику тому самому взрыву, что отнял и отца, и дом — мать с детьми тогда гостила у сестры. — Заводов и у нас много и было, и есть, а достаток не каждому даётся.

— Какие заводы. Тот, что строится — по передовой технологии. Разница — как между этим ящиком и «Сони» — кивнул Санька на телевизор. Он и сам не знал, отчего вдруг стал защищать завод. Нет, знал — очень хочет, чтобы отец стал веселым. А без работы какое веселье, разве пьяное, как у дяди Михеича. Хорошо, отец держится. Обидно, что его, механизатора, в Чирках чернорабочим из милости устроили на стройке. Не на каждый день даже.

Подай-принеси-убери, шутит отец.

— Да что спорить-то, простота деревенская. Давайте спросим у Корнейки, он-то, наверное, знает, раз нам всё это показал, — думал-думал Пирог, и надумал

— Во-первых, я ничего не показывал. Это вы, вы сами увидели. Ваши мозги обработали информацию и выдали результат. Я, скажем так, сыграл роль проявителя, а не фотографа. Во-вторых, я здесь без году неделя, и что-либо узнать или почувствовать толком не смог.

— Послушай, тебя сюда специально послали, да? — нашло озарение на Пирога.

— Да. У меня здесь родные, и потому я должен острее видеть происходящее — так считает Наставник.

— Значит ли это, что угроза невелика, раз посылают, по твоему же выражению, мага — выпускника начальной школы? — поинтересовался Равиль.

— Тут одно добавление важно: «по классу скрипки». Нужен именно скрипач, а скрипачей мало, — без лишней скромности сказал Корнейка.

— И потом, бывают скрипачи в десять лет уже мировые знаменитости, да? — Наташа не сводила с Корнейки глаз. Конечно, высокий, да ещё маг… А он, Санька, самый обыкновенный. Карточный фокусы разве разучить? Нашёл он на чердаке книжку, старинную. С ятями, там и про фокусы карточные, и вообще много чего… Да нет, кому они нужны, эти фокусы…

— Всякие скрипачи бывают, — уклончиво ответил Корнейка, но восхищение в Наташиных глазах не угасло, отнюдь, она расценила ответ, как скромность лауреата.

— Послушай, а что ты вообще можешь — ну, кроме кино? — спросил Пирог. — Огненными шарами бросаться, например?

— От этого у нас дошколят отучают. Всё равно, что спичками баловаться.

— У вас — это где? — задал вопрос Равиль, и, как это часто бывает у Равиля, вопрос был — главным.

— Да в школе.

— Что-то вроде Академгородка? Академдеревни?

— Что-то.

— А попасть к вам можно? Или уже поздно — в двенадцать лет?

— Иные, как Ломоносов, и в семнадцать приходят. Только… Только кто из вас в музыкальную школу ходит?

— Никто. А, понял, способности нужны.

— Я ходил, — буркнул Пирог. — Два года, а потом бросил. Надоело. И пианино своего не было, а к соседям проситься… Мать договаривалась. Они ничего, соседи, хорошие, но кому ж это понравится — ходит каждый день чужой пацан и трям-трям по нервам.

— Способности, желание и возможность, — уточнил Равиль.

— Примерно так.

— Очень у вас секретно? Ну, тайно? Ведь в газетах о вас не пишут, по ящику не показывают.

— А Лисью Норушку часто по ящику показывают?

— Нет, — сознался Пирог. — Но всё же…

— Есть, конечно, секретность, как без неё. Больше по традиции. Кому нужно знать, о нас знают.

— А народу, стало быть, не нужно?

— Народ, друг Петька, он разный. Кто-то и знает. Вот ты сейчас узнал. Но для большинства магия — слишком странное явление. От неё будут требовать и высоких надоев, и повышений зарплат, и спасения от болезней…

— А вы не можете, да?

— Повысить зарплату?

— Нет, спасать от болезней? От рака, например?

— Некоторые маги могут.

— А ты?

— Я…

— Я понимаю, ты ещё только начальный курс прошел, но хоть зуб вылечить сумеешь?

— А к зубному нашему Пирожку сходить некогда. Ждет, когда специально для него пришлют мага, — съехидничала Наташа.

— Я ходил, — невозмутимо ответил Пирог. — В нашу районную поликлинику. Как добирался до неё — разговор отдельный.

Все понимающе кивнули. Уже год, как отменили регулярный автобус, и попасть в район, если в семье не было автомобиля — а таких семей в Норушке четыре из пяти, — выливалось в целое приключение. Для здорового. А больному — мука.

— Так вот, добрался. Отстоял час в очереди на запись. А мне и говорят — нету зубного врача. Старый на пенсию ушел, а нового взять неоткуда. Езжай-ка ты, говорят, в областную стоматологическую поликлинику. А до города от района ровно двести семьдесят километров, семь часов езды. И билет в оба конца, если с матерью ехать, стоит… И остановиться нам там, прямо скажем, не у кого. А место в гостинице, опять же, стоит — помереть дешевле. А у меня всего зуб…

— Понимаешь, — Корнейка смотрел на Пирога с сожалением, — есть великий закон: ежели в одном месте что-то прибавится, в другом непременно убавится. Великий маг вылечит тебе зуб в одну секунду — и в ту же секунду дырявый зуб окажется у самого мага. Он-то себе его, пожалуй, тоже вылечит, но уже не за секунду, а за час. Конечно, можно свой дырявый зуб за чужой счет починить в момент, но так Великие Маги не поступают. Вот и с раком. Великий Маг может вылечить больного раком, но сам возьмет болезнь на себя. От рака он будет исцеляться — ну, скажем, неделю. Во второй раз — месяц. В третий — год. А потом — всё. Или баш на баш. В смысле — жизнь на жизнь. Но это редко бывает… Маги — не ангелы.

— Получается, проку в твоей магии чуть, — огорченно ответил Пирог.

— И не стыдно? — возмутилась Наташа. — Спасти хотя бы одного человека от неминуемой смерти, по-твоему, пустяк? Или ради твоего зуба Корнейка должен лишиться своего, да?

— Ну нет, конечно, — смутился Пирог.

— Есть ведь и третий путь. Свой зуб можешь вылечить ты сам. Я только помогу. Травка нужна, мы ее в лесу найдем. И диета. Творожок, сыр, холодец. Через месяца два дупло и затянется.

— Это замечательно, — повеселел Пирог. — Холодец я люблю.

— А как насчет рака? — неуверенно спросил Равиль. — Его человек может — сам?

Корней молчал долго, казалось, невыносимо долго. По часам — минуты две.

— Знаешь, рак, он болезнь особая. Это как джинн в бутылке. Сидит и сидит, пока сам человек бутылку не раскупорит.

— А как же дети? В пять лет, в два, в шесть месяцев? У них-то откуда?

— То у родителей спрашивать нужно. Наследственность. Джинна выпустили они, но набрасывается тот на детей.

— И ничего… Ничего нельзя сделать?

— Отчего ж. Главное, чтобы человек понял, что его жизнь нужна другим. Тогда можно помочь.

— Сто пудов? — любил Пирог поговорки государственных людей.

— Для великого мага — девяносто девять.

— А для тебя?

— Не знаю. Ведь это — испытание. Смог помочь — великий маг. Не смог — так, фокусник, трюкач.

— Ладно, что мы все о болячках, да о болячках. Давайте лучше…

Джой поднял голову, оскалился, но не зарычал.

— Идёт кто-то.

Пришел не кто-то а сам Олег Степанович Гурьев, председатель колхоза «Великий Путь». Колхоза давно не было, вместо него организовали было акционерное общество, но с ним тоже не заладилось. А председатель остался.

— Справились? Вижу. Орлы. Знаю, что за тобой, Равиль, и проверять не нужно, весь в мать. Что ж, к собранию всё готово, не стыдно принимать людей. Вы гуляйте, гуляйте, а нам тут кое-что подправить нужно. Клуб я закрою сам, — и он пошел на сцену. Следом потянулись и другие конторские.

— Пойдем и в самом деле, что нам, — сказал Равиль, поглядывая на Джоя. Тот по-прежнему молчал, но клык из-под верхней губы был красноречивее всякого рычания.

Они вышли на улицу.

Зной спал, осенью можно было бы сказать «вечерело», но сейчас скорее подходило школьное «продлённый день».

— Ну, мы, пожалуй, пойдем, — Санька вспомнил о долге гостеприимства. Не сам вспомнил, живот подсказал. Дома, поди, и обед простыл, и вообще… Заработались.

— Куда? — Пирогу не хотелось расставаться. Вдруг Корнейка ещё что покажет. Или расскажет. Например, как собственными усилиями избавиться от дырки в зубе.

— Кушать, что подано, — вежливо объяснил Санька.

— Вот так и рушатся все начинания, — с сожалением проговорил Пирог. — Только-только подберешься к Великой Тайне, как приходит Время Обеда.

— Ничего, — Наташа взяла брата за руку, — есть ещё и Время После Обеда. Нам огород полоть, три грядки. А к вечеру…

— К вечеру и соберемся. У горелой ветлы, — у Пирога тоже были кое-какие огородные дела. Как и у Санька, да и у всех деревенских. Один колорадский жук чего стоит. Прежде, говорят, не знала наша земля такой напасти. Когда родители были, как он сейчас, жук и появился. Из Америки завезли. Когда он узнал, как он клял эту самую Америку! Но мать остудила гнев, напомнив, что и картошка тоже оттуда, из-за океана. Не было бы Америки — не было бы и картошки, помидоров, да много чего не было бы…

— А с Джоем что делать? — спросил Равиль.

— Со мной побудет. Хозяин его сейчас в таком настроении, что только обрадуется. Если спросит, ну, вдруг, так и говори, мол, учат собаку.

Собака облизнулась.

— Тоже, видно, голодная. Ладно, обедать, так обедать, — смирился с неизбежным Пирог.

Дома, если и заждались, то виду не показали. Джою удивились, но не очень, Корнейка объяснил, что взял Джоя на воспитание. Харч хозяйский, а пёс очень умный.

Обедали в саду, под рябиною. Мать расспрашивая Корнейку, как там у него на Урале. Корнейка отвечал обстоятельно, и получалось, что живут родственники жизнью самой обыкновенной. Командировки, ремонт, чистка колодца, сбор трав в лесу — как будто не маги, а обычные, деревенские люди. Быть может, родители и не знают ничего? Потом спросит у Корнейки.

— Ну, теперь отдохнете, наверное? — спросила после компота мать. — Всё ж с дороги…

— Пустое, тетя Валя. Что дорога? Спал без задних ног. И без передних. Мы вот на огород пойдем. Картошку полоть, жуков собирать.

— Ну, если хочешь… — протянула мать, но видно было, ответ пришелся по душе.

Огородов у Курачковых было два — один у дома, на десять соток, а другой, большой, на сорок соток, лежал в трех километрах от деревни. На него они с Корнейкой и пошли. Зной спал, и потому идти было легко, приятно, оглянуться не успели, как дошли.

— Вот он, наш огород, — показал Санька.

Длинные ряды уходили, казалось, за горизонт. Обман зрения, просто земля поднималась вверх, на бугор.

— Интересное местечко, — медленно протянул Корнейка.

— Место, как место. Обыкновенное.

— Не скажи… Ладно, об этом после. Что делать нужно — собрать жуков да полоть сорняки?

— Точно. У вас, на Урале, жуков колорадских много?

— Бывает, и залетают. Но против них есть старый волшебный способ.

— Какой?

— Сейчас покажу, — Корнейка прошелся вдоль рядка, собирая в банку колорадских жуков и личинок. Шёл и шёл, пока не собрал половину банки-литровки.

— Этак-то и мы можем, — протянул Санька.

— Погоди.

В банку он положил ещё всякого сорняка — осота, пырея, прочей вредности, перетряхнул банку и подсыпал в неё щепоть земли и поводил руками вокруг банки. Саньку показалось, что между ладонями у Корнейки проскакивают зелёные молнии, но наверное сказать он бы не мог — солнце светило ярко, а молнии, если не привиделись, были слабенькими.

— Полчасика подождем. Полежим в тенёчке, переварим обед.

— А потом?

— Увидишь, — пообещал Корнейка. — Практическая магия, раздел «Сельское хозяйство».

Они прилегли в тени посадки, что тянулась вдоль поля.

— Послушай, а мои… Они знают, что ты маг, и вообще? — просил Санька.

— Знают, но не верят. Вернее, не придают значения.

— Как это?

— Мы знаем, что Земля круглая, но в обычной жизни внимания на то не обращаем, верно?

— Верно, — согласился Санька, ничего не поняв.

Не понял — думай, учил отец. И он начал думать. Не придают значения… Ну да. Все знают, что от пьянства один вред, но пьют. Не придают значение. Или курение. Минздрав предупреждает, предупреждает, а хоть бы хны. Так, наверное, и родители. Маг, а что такое маг, наверное, что-то вроде музыкальной школы, или физико-математической для одаренных… Не задерживается мысль на этом и переключается на другое…

У Санька и самого переключились мысли на другое.

А Корнейка раскрыл пакет, в котором были банки для жуков, и вытащил из него завернутый в странные, большие листья, кусок мяса на кости.

— Обедай, Джой.

Тот обнюхал, вопросительно посмотрел на Корейку.

— Ешь, ешь.

Джой упрашивать не стал — схватил кус, утащил под куст и с утробным рычанием принялся пожирать.

— Откуда?

— Утром охотники лося завалили. Егеря куски, что получше, взяли, а остальное бросили. Не пропадать же добру.

— Какая охота, где?

— Да есть местечко в Подмосковье. Для руководства. Охотхозяйство имени… Впрочем, это неинтересно.

— Но как же ты… А, понял. Магия.

— Элементарная, — согласился Корнейка. — Перемещение объекта в пространстве при известных координатах.

Они полежали ещё. Джой от мясной сытости начал распевать свои овчарочно-азиатские песни. О чем видит, о том и поет. «Вот я лежу, наевшись лосиного парного мяся, а рядом обретенные друзья ведут задушевную беседу. Как сладостен миг покоя!»

О том ли пел Джой или нет, Санька точно не знал. Домысливал. Сочинял. Потом сочинял свое, но выходило куда как менее складно. За собаку думать легко, а вот по-человечески…

— Пора, — поднялся Корнейка. Он посмотрел банку на свет. — Процесс пошёл.

— Какой процесс?

— Структуральная модификация. Теперь и жуки, и личинки к картофелю будут чувствовать одно отвращение и станут питаться исключительно сорняками, — с этими словами он вытряс из банки жуков на ближайшую грядку. — Мало того, своим энтузиазмом они будут заражать всех жуков и всех личинок, с которыми столкутся.

— Значит, все? Колорадского жука больше нет?

— Увы. Надолго эти качества не сохраняются. Перекуется только поколение этого года. Но поле даст полуторный, а то и двойной урожай, что тоже хорошо.

— Ещё бы.

— А мы… Мы теперь можем погулять по окрестностям деревни, если ты не против.

Санька против не был. Уходя, он посмотрел на рядок — не то, чтобы не доверял Корнейке, а из любопытства.

Жуки с удовольствием устроились на осоте, и, похоже, до ночи колючий враг не доживет. Хорошая штука — магия, подумал он.

— Наука тоже может многое, если с умом, — будто прочитал его мысли Корнейка. — Тот же ДДТ, ядохимикат, не разбрасывайся им налево и направо, большую пользу принести бы смог.

— Значит, и магия может навредить?

— Запросто. Семь раз отмерь, а потом ещё семь раз, и только потом решай, применять магию, или можно обойтись тряпкою. Вот осот. Сейчас он вредный, а не будь его вовсе, как знать, не объявится что-нибудь вреднее вдесятеро. Прежде болезнь была, оспа. Извели. Ура, ура, и тут же СПИД вылез.

— Но жуки…

— Это у меня дополнительная нагрузка по биологии. Задание на лето — придумать и испытать на одном поле средство от вредителей. Я ведь на весь земной шар не замахиваюсь. Даже на район. Одно-единственное поле. Ну, идём?

Они шли не в деревню, рано. В Дом Дикого Барина. Санька решил показать Дом Корнейке. Даже не сам Дом, а Парк. Как-никак, достопримечательность. Почти союзного значения. Что такое «Союзное Значение», Санька твердо не знал, но так говорили о чем-нибудь особенном, небывалом.

Парк, что окружал дом, казался дремучим лесом. Ещё бы. Никто деревьев не рубил. Даже заядлые чирковцы, которые, отвернись, тень прихватят, и те обходили парк стороной. Нет, время от времени являлся человек неверящий, смеющийся над бабкиными страхами, но войдет в парк, отыщет дерево получше — или сразу три дюжины деревьев, начнет рубить или пилить — и вдруг сердце защемит, либо голова заболит, либо в поясницу вступит, да так, что хорошо, если месяцем больницы отделается. Геопатогенная зона — это мудреное слово Санька запомнил, потому что про Парк написали в журнале, в разделе «Непознанное».

И хорошо, что непознанное. Зато тихое и тайное. Нет ни бутылок битых, ни прочей дряни, как в парке культуры и отдыха, что в Чирках. Почти тайга. Белок много, куницу раз видел, а ещё, дятлы, сойки. Грибов полно. Если парку не вредить, то ничего, можно ходить. Не везде. На Могилу Колдуна он только издали смотрел, а ближе не пускал тревожный голос. Он так его прозвал — «тревожный голос», а на самом деле это, наверное, был обыкновенный страх. Ничего, отец говорит, без страха и жизни нет. Вот из окна пятиэтажного дома прыгнуть страшно, и хорошо, а то все бы давно попрыгали, что тогда? Нужно понять, чего боишься, а потом и решать, стоит ли перебарывать страх, или лучше все-таки отойти от окна, не лезть на подоконник.

Хотя у них в Лисьей Норушке и пятиэтажных домов никаких нет. Даже трехэтажных нет.

Но вот с Могилою Колдуна понять, чего боишься, он не может. И Равиль не может, и Пирог, и Наташа. А каждый слышит, будто кто-то внутри говорит «Стой!» Посмотрим, что Корнейка скажет.

А Корнейка молчал. Шёл по парку, прислушивался, приглядывался, даже, кажется, принюхивался. И Джой рядом с ним вел себя, словно выполнял приказ командира «Делай, как я!»

Наконец, у аллеи, что вела на Могилу Колдуна, они остановились.

— Непростое место, — Корнейка положил руку на голову Джоя, и тот замер, оцепенел.

— Чёрная магия? — спросил Санька.

— Чёрная, белая, в крапинку… — Корнейка выглядел озабоченным. — Много чего наверчено. Стоит дед, во сто шуб одет, кто его раздевает, тот слёзы проливает. Так и здесь — шуба на шубе, заклятие на заклятии. У мышки слезок не хватит. Всё смешалось в доме Облонских.

— В каком доме?

— В жёлтом. Это я так, не обращай внимание. Когда думаю, всякую чепуху говорю. Помогает сосредоточиться, — бормотал Корнейка, а сам тем временем присел на корточки и стал разглядывать траву. Обыкновенную, такой травы везде полно. Но, видно, Корнейка что-то в ней видел. То одну травинку сорвет, то другую. — Здесь с фантазией чудили. Силы изрядные, да на свисток все и ушли. Не вашим, не нашим, никому, — он выпрямился, отряхнул колени. — Ладно, идем.

— Туда? — показал Санька на Могилу.

— Ты хочешь? — вопросом на вопрос ответил Корнейка.

— Не то, чтобы очень. Просто любопытно, отчего место жуткое.

— Любопытство, оно, брат Александр, для кошек губительно, но мы не кошки. Да время неподходящее. Шум поднимется до небес. Поросята по сухостою и то тише ходят. Да ещё Сатурн в созвездии Весов… Нужно годить. Тяп-ляп, давай-давай — это для первоклашек. А мы люди солидные, низшую математику превзошли, за среднюю взялись, нам кляксы языком зализывать не подобает, — похоже, Корнейка сосредоточился не на шутку, если молол всякую чепуху. Бывает. Отец, как задумывается, песню мурлычет еле слышно, «хорошо картошку чистить одному на целый взвод», а Иван Иванович, сосед, когда шахматную задачу решает, обязательно что-нибудь из дедушки Крылова вспоминает. «Очки не действуют никак», или что-нибудь подобное.

— Что, Джой, куда пойдем, прямо, налево или направо?

Пес попятился.

— Назад? Тоже дело. Шаг вперед, два шага назад, три в сторону, лучше меньше, да лучше… Ладно, не будем перекладывать решение на пса, это нечестно, — Корнейка выдернул из земли дикий чеснок, протянул Саньку. — Возьми дольку, пожуй. Или даже две.

— Зачем?

— Увидишь.