Русь Чёрная – 1. Темноводье

Василий Николаевич Кленин, 2023

Середина XVII века, Дальний Восток, амурские земли. Большие неприятности нависли над атаманом Хабаровым и его казачьим отрядом. А южнее уже собирает силы империя Цин. Скоро всё очень плохо закончится для русских первопроходцев. Или нет? По крайней мере, этим вопросом задался один человек. Которого в этом времени быть не должно.

Глава 7

Год 162. Приказной человек

— Ну, хоть порох да свинец дал…

В землянке Хабарова было тесно. Все набольшие люди старого войска да есаулы годовщиков — все собрались на круг. Кузнец, прямо и не таясь, пояснил, с чем остался амурский отряд. Выросший почти до пятисот человек, кстати. Правда, сейчас такая силища грозила бедою: имевшиеся у казаков запасы еды на все пятьсот ртов уйдут за пару седмиц. И даже щедрые амурские леса да рыбный Амур такую ораву не прокормят.

— Думаю, ни о каком остроге нам и мыслить не надо, — подытожил приказной, когда маты и ругань в сторону уплывшего Зиновьева стихли (даже новые есаулы присоединились к общему хору). — Васька, все ли дощаники у нас вычинены?

— Все, Онуфрий, — степенно кивнул Панфилов. — Хоть, завтра в путь.

— А сколь мы там сможем новых людишек разместить?

Есаул прикинул и загрустил.

— Ну, ежели по тридцать и более пихать… Нет, всё равно человек за сто не влезут! Беда, приказной.

— Тогда, вместо острога рубим плоты, господа-казачество. Соберем лесу сырого, наделаем плотов просторных. Нам бы только до низовий дотянуть. Ну, и глядите: за десять дён не управимся — будем как Васька Поярков.

— Это как? — не понял намека Трофимка сын Никитин, что из новых есаулов.

— Мертвечину жрать! — хохотнул здоровяк Тит.

Годов 20 назад именно Василий Поярков с казаками первым пришел в амурские земли. Сразу, по привычке, стал гнуть местных об колено. Да силенок у него для того маловато было. Зимой, на Зее еще, тунгусы и дауры заперли их всех в зимовье и держали осадою. Казаки так оголодали, что принялись трупы глодать. С тех пор на Амуре местные народцы всех лоча (так здесь русских прозвали) считают людоедами.

То ли эта угроза, то ли святые угодники вспомогли, но плоты смастерили менее чем за седмицу. Хорошо хоть, к западу от лагеря стояла гряда холмов, на которых кое-где рос приличный лес. Пока одни валили сосны, другие с утра до ночи ловили белорыбицу речную, охотились, обтряхивали орешники, искали дупла с пчелами и прочая. Хоть, какая, а еда.

Еще стругали последние вёсла, как Кузнец начал собирать войско и распределять по дощаникам. Решил он сделать так, чтобы старые амурцы вперемежку с новыми сидели. Тут-то и вскрылось.

— Двенадцать служилых пропало, приказной, — растерянно подытожил есаул Панфилов. — И… и Дурной еще.

Онуфрий сын Степанов уже так привык к дурным вестям, что лишь рукой махнул. Сашку-толмача тоже выпускали из пороховной, чтобы он, гад, не отсиживался, а со всеми работал. Ну и вот… Васька Панфилов называл имена беглецов… и всё страннее становилось. Сначала вроде шли в списке одни поляковцы, но потом и хабаровские пошли. А Козьма сын Терентьев так вообще на Дурнова вечно зуб точил.

— Проверьте, что пропало, — устало велел он.

Проверили скоро.

— Иудины выкормыши с собой утащили топоров с десяток. Ну, которыми лес валили, — бодро начал перечислять Артюха Петриловский. — Мешок муки — чуть ли не последний. Два кисета соли, пороху фунта три, свинца отож. Но самое главное — воры в казну влезли и шестнадцать соболей умыкнули да две шапки!

Кузнец посмотрел прямо в ясны очи казначею. Артюшка взгляда не отвел, хотя, любой дурак понимал: на кой в диком лесу им эти соболя сдались! На зиму беглецам больше волчьи шкуры впору пойдут. Или медвежьи.

— Это всё?

— Всё, — кивнул Петриловский. — Ну, не считая своего, что у них было.

— Своего? — вскинулся Кузнец. — Они — служилые казаки! И в поход их за счет казны снаряжали. Так что своего у них: порты да крестик нательный!

Выкрикнул и затих.

«Вот и стал ты, Онушка, Хабаровым» — сообщил себе приказной человек.

Промысловые люди, что с лесом накоротке, легко нашли следы воров, которые уводили куда-то на север. Вдогон идти? Ну, и сколько дён это продлится? Войско-то на пороге голода: рыбу уже вместо хлеба жрут. То разве еда?

— Ну, и нехай в своих болотах сгниют! — сплюнул в сердцах Онуфрий и велел снаряжать дощаники.

Первым делом, решили навестить ближайшего соседа — Кокурея. Этот даурский князец жил немного ниже по Амур-реке, на ее правом берегу. Единственно, в чем отличался этот хитрый старикашка — он был первым, кто не стал противостоять хабаровскому войску, которое в 159 годе с огнем и мечом прошло по всей даурской и дючерской землям. Так что, если выше по Амуру все крепости были основательно порушены и пришли в запустение, то городок Кокурея и дальше жил.

Был он совсем небольшим (не сравнить с крепостью князьца Толги, что ниже по течению), но стоял вдали от реки. Так что внезапно подступиться к нему было непросто. Казаки сошли на низинный берег и крепким отрядом двинулись к даурам. Вокруг них на ветру колыхались озера полей злаковых или пастбищных лугов.

— Ты глянь-ко! — изумленно воскликнул кто-то из служивых. — Они ржу косят!

Вдали, действительно, мельтешили пешие фигурки дауров. При виде русских они начали разбегаться, но в руках у них и впрямь имелись косы да серпы.

— Чево это они? — стали дивиться русские.

Жать злаки было рановато. Особенно, рожь. Ей бы еще пару седмиц постоять, чтобы колос забурел да силой налился.

Хлипкие ворота крепостицы оказались заперты. Но Кузнец был готов к такому повороту, потому велел захватить малую железную пушечку. Она, конечно, стену не проломит, но разве эти дикари что понимают. Онуфрий с любовной неспешностью установил малое орудие, отмерил порох, заколотил ядро и поднес фитиль. Пушчонка грохнула, заполонив понизье дымом, который быстро сдул ветерок с реки.

— Открывай, Кокурейка! Государевы люди к тебе явились! Не перечь воле Белого Царя — худо будет!

В городке поднялся галдеж, бабьи крики, полные страха. Казаки тихо посмеивались. Наконец, створки распахнулись, и к «государевым людям» вышел сам Кокурей в затасканном халате со следами былой роскоши.

— Ясак плачен! Плачен! — замахал он руками.

— Ну, кто ж так гостей встречает? — нахмурился Васька Панфилов.

И казаки толпой повалили в городок, тесня князька с его суматошными попытками остановить «гостей». Дауры, при виде русских, разбегались по низеньким избам. Казаки деловито заглядывали за тыны, во тьму крошечных дверных проемов. Кто-то деловито хватал под мышку курицу или какую-нибудь мелкую утварь.

— Слышь, Кокурейка! — с широкой улыбкой повернулся к князьцу Онуфрий. — Так уж и быть, не буду я брать с тебя ясак. Ты его к весне готовь. Но видели мы, что твои дураки ржу косят неспелую. Почто так?

— Земля дурна, — набычившись, подбирал даур неудобные русские слова. — Рожь плохой. Всё плохой. Не хочу урожай.

Звучало дико, но Кузнец не хотел разбираться.

— Богато живете, — хмыкнул он. — Так ты, можа, мне свой хлеб отдашь? Коли тебе он ни к чему?

Кокурей на миг задохнулся, когда слова русского «князя» дошли до него.

— Ой-ай! — заголосил он. — Берись! Натка, всё берись! Берись и уходи!

Старенький даур ткнул пальцем в крепкий берестяной балаган. И прикрыл почти безбородое лицо ладонями, покрытыми сетью вспухших жил.

— Айда, мужики! — махнул своим людям приказной.

Дощатые двери выбили, и казаки с жадностью кинулись к внушительным ямам. Конечно, ячменя, ржи, гречихи, гороха в амбаре совсем немного осталось — накануне нового урожая так всегда. Но ежели с умеренностью подойти, то запасов зерна войску хватит на три седмицы. А то и месяц.

— Ай, спасибо, Кокуреюшка! — потеплел голосом Кузнец. — Хороший ты даур! Не то, что иные. Непременно скажу об том Белому Царю! Чтоб, значит, и на Москве знали, какой есть на Амур-реке лучший из князей.

Кокурей натянуто улыбался, не понимая и половины из сказанного. Он ждал только одного: когда страшные лоча выйдут, наконец, за крепостные валы.

— Хорошо у тебя, князь, да нам в путь-дорогу пора, — увидал Онуфрий думы даурца. — На прощание дай нам провожатого. Кого молодшего из семьи своей.

Кокурей, усыпленный интонациями русского предводителя, поначалу не сообразил. Но, когда смысл сказанного дошел до него, вдруг резко скинулся, снова замахал руками и закричал:

— Нет! Мой дасть аманат! Курген дасть! Нет! Все гость уходить! И ты уходи, лоча!

— А я вот в дому твоем гомон да топот слышу, старик, — нахмурился Кузнец. — Надо проверить!

— Нет! — и Кокурей заверещал что-то на своем дикарском языке. Без толмачей и перевести было некому. Но казаки и так поняли, что ничего хорошего князек-поганец не сказал: дауры вокруг вдруг забегали, принялись хвататься за дреколье, а у кого-то в руках и оружие появилось. Блеснула сталь.