Музыкальные вечера в Дахау. «Променад» по аппельплацу и лагерштрассе

Василий Матвеевич Лифинский, 2020

Эта книга – тяжелая, трудная, страшная, – о войне и концлагерях, о чудовищной жестокости фашизма, о стойкости и мужестве фронтовиков на войне и в плену, о тех погибших и выживших, кто ради нас не щадил своей жизни на поле боя и в гестаповских застенках. Здесь нет вымышленных героев. В работе над книгой использованы уникальные архивные документы и воспоминания ветеранов, познавших тяжесть кровопролитных сражений и горечь нацистского плена, от ужасов которого невозможно не содрогнуться.

Глава III. Плен

А народ, бывший в нем, он вывел и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи.

2 Цар. 12:31

В плену истинное мужество заключается не в том, чтобы призывать смерть, когда не осталось сил жить, а в том, чтобы остаться непоколебимым перед смертью, когда цена жизни — предательство. Тяжелыми, а для многих смертельными, были первые дни, недели и месяцы плена. Чтобы лучше понять отношение лагерной охраны к военнопленным, достаточно прочитать мемуары немецкого солдата Кёрнер-Шрадера: «На деревянных вышках — охрана с пулеметами. Между вышками парные патрули с собаками. Когда темнело, пленных с помощью собак отгоняли от ограды к центру лагеря. Охранники поднимались по лестнице на вышку и там передавали пулеметы. При передаче часовой, отстоявший свою смену, давал очередь в толпу пленных, согнанных в центр лагеря, как доказательство того, что он сдавал исправное оружие. А в центре лагеря на песке оставалось несколько трупов. После этого заступающий на пост часовой лично сам проверял пулемет, давая очередь по толпе. Затем сдавший вахту охранник спокойно спускался с вышки» (Кёрнер-Шрадер П. Дневник немецкого солдата).

Из приказа по 60-й немецкой мотопехотной дивизии № 166/41, опубликованного в сборнике материалов «Нюрнбергский процесс» (МНП, документ СССР-124/3): «Русские солдаты и младшие командиры очень храбры в бою. Даже отдельная маленькая часть всегда принимает атаку. В связи с этим нельзя допускать человеческого отношения к пленным. Уничтожение противника огнем или холодным оружием должно продолжаться до тех пор, пока противник не станет безопасным… Фанатизм и презрение к смерти делают русских противниками, уничтожение которых обязательно».

Немецкий солдат, выполняя подобный приказ и не желая конвоировать пленных на сборный пункт, мог застрелить каждого из них. Расстрелы безоружных, попавших в плен красноармейцев не были большой редкостью. Расстреливали не только комиссаров и политруков Красной Армии, но и тяжелораненых бойцов, от которых вермахт избавлялся в первую очередь. К февралю 1942 года, по данным немецких источников (Reinhard Rurup), около двух миллионов советских солдат, попавших в плен, умерли от голода, холода, эпидемий или были расстреляны.

«В случае с русскими пленными речь идёт не о военнопленных в обычном смысле, но, как подчеркнул фюрер в своей последней речи, о врагах, которые сплошь состоят из зверей и скотов. Так с ними в первую очередь и следует поступать» (Eugen Kogon. Der SS-Staat, s. 186–188).

1 сентября 1941 г. на территории Крымского полуострова, а также Херсонской и Запорожской областей Украины нацисты создали новую административную единицу — генеральный округ «Крым» с населением около 2 млн человек. Центром этого новообразования был выбран Симферополь. Генеральный округ «Крым» являлся составной частью ещё более крупной оккупационной структуры — рейхскомиссариата «Украина». Помимо округа «Крым», в рейхскомиссариат входили ещё пять генеральных округов: «Волыния-Подолия», «Житомир», «Киев», «Николаев» и «Днепропетровск». Полновластным правителем этих оккупированных территорий стал видный функционер нацистской партии Эрих Кох, который имел резиденцию в городе Ровно.

Высшим органом гражданской оккупационной администрации в генеральном округе «Крым» являлся генеральный комиссариат, который возглавил Альфред Фрауэнфельд.

В административном отношении территория генерального округа делилась на 14 округов, в каждом из которых планировалось создать окружной комиссариат. Как правило, эти новые административные единицы объединяли два-три бывших советских района. К своим обязанностям Фрауэнфельд приступил 1 сентября 1942 г., административный центр был перенесён из Симферополя в Мелитополь, а генеральный округ получил название «Таврия».

На протяжении всего периода оккупации реальная власть на Крымском полуострове принадлежала командующему войсками вермахта в Крыму, который по вертикали подчинялся командующему группой армий «А» (с апреля 1944 г. — группа армий «Южная Украина»). С декабря 1941 г. по май 1942-го на этом посту находился командующий 337-й пехотной дивизией генерал-лейтенант Карл Шпанг.

С мая по июль 1942 года в Крыму развернулись ожесточенные бои, в результате которых гитлеровцы оккупировали полуостров, вся полнота административной власти на его территории перешла к соответствующим органам штаба 11-й армии генерал-фельдмаршала Манштейна.

Согласно приказу Гитлера от 17 июля 1941 г., на рейхсфюрера СС и шефа германской полиции Гиммлера было возложено «полицейское обеспечение восточных территорий». Последний назначал главных фюреров СС и полиции, которые являлись высшими полицейскими чиновниками в рейхскомиссариатах или тыловых районах групп армий. Хотя фюреры СС и полиции формально подчинялись рейхскомиссарам, реальную власть над ними имел только Генрих Гиммлер.

В округах и районах генерального округа «Таврия» находились структурные подразделения аппарата фюрера СС и полиции, которые возглавляли соответственно окружные и районные фюреры. Всего было 14 полицейских округов, фактически совпадающих территориально с округами гражданской администрации. Охранная полиция и полиция порядка были представлены в этих округах соответствующими отделами (Романько О. В. Крым под пятой Гитлера).

Полевые комендатуры создавались обычно в пределах одного или двух бывших советских районов. Им подчинялись местные комендатуры, создаваемые в городах, районных центрах, крупных узлах железных и шоссейных дорог и местах дислокации военных гарнизонов. Комендатуры должны были выполнять в том числе охрану коммуникаций, военных объектов и лагерей военнопленных. В Крыму этим занимались 4 полевые и 23 местные комендатуры.

Подразделения тайной полевой полиции были представлены группами, каждая из которых имела в своём составе от двух до пяти комиссариатов, разделенных на внешние команды. Всего функционировали четыре оперативные группы: «А», «Б», «Ц» и «Д», приданные группам армий. В тыловом районе группы армий «Юг» действовала оперативная группа «Д», штаб которой с ноября 1941 г. по август 1942-го располагался в Симферополе.

После занятия полуострова оккупанты приступили к уничтожению «враждебных» (коммунисты) и «расово неполноценных» (евреи, крымчаки, цыгане) групп населения. Эти функции были возложены на оперативную группу «Д». Её подразделения действовали в Симферополе и крупных населённых пунктах полуострова, уничтожив к началу 1942 года более 20 тыс. мирных жителей. Постоянным местом расстрелов гитлеровцы избрали противотанковый ров в Курцовской балке, в двух километрах от Симферополя, балку у села Дубки и так называемый Картофельный городок. Совхоз «Красный» был превращён в лагерь смерти, в котором находились тысячи заключённых — советских военнопленных и жителей Крыма. Здесь ежедневно совершались расстрелы, за годы оккупации погибло более 8 тысяч человек. В других городах и селах нацисты также устраивали жестокие расправы. Местами массовых расстрелов мирных жителей стали Красная Горка в Евпатории, Аджимушкайские каменоломни и Багеровский ров в Керчи. «По приходу Красной Армии в Керчь в январе 1942 года при обследовании Багеровского рва было обнаружено, что он на протяжении километра в длину, шириной в 4 м, глубиной в 2 м, был переполнен трупами женщин, детей, стариков и подростков» (ЦГАОР СССР, ф. 7445, Л. Смирнов).

Всего за время оккупации Крыма нацисты расстреляли 72 тыс. человек, более 18 тыс. крымчан замучили в тюрьмах и лагерях. Кроме того, на территории Крыма фашисты уничтожили около 45 тыс. советских солдат и офицеров, оказавшихся в немецком плену (О. В. Романько).

«Зверское обращение с военнопленными практикуется немцами и на пересыльных пунктах, при переброске советских военнопленных. В районе с. Демьяновка Украинской ССР пересыльный пункт для военнопленных расположен под открытым небом. Многие пленные умирают от истощения. Во время следования пленных к местам назначения ослабевших пристреливают на месте. При переброске советских пленных из Хорола в с. Семеновка на Украине красноармейцев заставляли все время бежать. Падавших от истощения и усталости пленных немедленно расстреливали» (из ноты НКИД В. М. Молотова. — Москва, 25.11.1941).

Созданный под Керчью лагерь военнопленных представлял собой страшное зрелище. На огороженное колючей проволокой пространство были согнаны десятки тысяч красноармейцев и местных жителей. Раздетые и разутые люди умирали от холода и голода. Рядом с живыми лежало множество трупов, которые не убирали по нескольку дней. Жителей, передававших пленным пищу и хлеб, избивали, а военнопленных, пытавшихся взять передачи, расстреливали. На смену погибшим гнали новых пленных. Жители Керчи в ужасе наблюдали, как конвоиры пристреливали тех, кто не мог идти от истощения и ранений. «Вся дорога от переправы до города, протяженностью 18–20 км, была усеяна трупами красноармейцев» (МНП, документ СССР-63—/6). Такие переходы назывались «маршами смерти».

Перемещение советских военнопленных осуществлялось с большими жертвами, особенно в первый и последний годы войны. Транспорт использовался редко, основной формой их перемещения были пешие колонны. Конвоировали пленных по специальным маршрутам, как правило, вдали от населенных пунктов, по бездорожью и открытой местности. Их протяженность достигала от нескольких десятков до нескольких сотен километров. Переходы длились до четырех недель. Ежесуточный переход иногда составлял около 40 км, причем в колоннах находились раненые, больные и истощенные пленные.

Из архивных документов и свидетельств очевидцев известно, что в лагерях и в ходе марша царили произвол, издевательства, переходившие в зверство: раненых убивали, сжигали, подвергали пыткам, вырезали на теле звезды, отравляли газом в каменоломнях, топили в море, забрасывали гранатами помещения, где находились красноармейцы. Полно и ясно по этому поводу высказался один из очевидцев крымской трагедии 1942 г.: «Земля была полита кровью и усеяна трупами умерших и убитых в пути следования колонн военнопленных».

Людей, прибывших в лагерь, окруженный колючей проволокой, в первые месяцы войны размещали под открытым небом на голой земле. Они были незащищены от ветра, дождей и холода. У большинства пленных не было даже шинелей. Они жили в норах, пещерах, землянках, шалашах, спали на холодной и сырой земле. Это значительно увеличивало смертность. Насилие и издевательства лагерной охраны были обычным явлением. Особенно жестоко с пленными обращались лагерные охранники из украинцев (Ерин М. Е. Советские военнопленные в нацистской Германии 1941–1945 гг.).

Первые немецкие лагеря в прифронтовой полосе чаще всего представляли собой открытое пространство в поле, овраге, или же это были карьеры, на дне которых размещали пленных. Склоны служили естественной преградой для побега. Нередко, размещаясь под открытым небом, пленные вынуждены были ночевать в вырытых ими ямах. В 22-м армейском пункте сбора пленных большая их часть располагалась в землянках и «только с помощью ручных гранат их удавалось выгонять на свет божий» (К. Streit). С наступлением темноты все пленные должны были лежать, по каждому поднявшемуся открывался огонь без предупреждения.

Иногда пленных размещали на скотных дворах, складах, фермах, стадионах, в разрушенных казармах и церквах. Лагерная территория огораживалась несколькими рядами колючей проволоки, некоторые лагеря обносились дощатыми заборами высотой до 3 м. Для длительного пребывания, как правило, использовались уже имеющиеся постройки: полуразрушенные здания, бараки, конюшни, сараи, все малопригодные или вовсе не приспособленные для жилья помещения. Пленные сами строили бараки и лагеря, используя примитивные средства, вся территория огораживалась колючей проволокой и сторожевыми вышками.

Согласно справочнику Федеральной архивной службы (Росархив, 1994) в Керчи военнопленных содержали в лагерях, расположенных:

— ул. Аджимушкайская (концлагерь);

— район бочарного завода (концлагерь);

— Вокзальное шоссе (концлагерь);

— клуб ИТР (лагерь);

— школа им. Войкова (лагерь);

— здание гестапо (тюрьма);

— городская тюрьма (военнопленные и гражданское население);

— ул. Чкалова, здание детских яслей (лагерь);

— здание средней школы № 24 (лагерь);

— п. Самострой (лагерь);

— п. Аджимушкай, клуб им. Энгельса (лагерь).

Гражданка П. Я. Булычева, 1894 г. р., уроженка Керчи, показала: «Я была свидетельницей того, как неоднократно гнали наших военнопленных красноармейцев и офицеров, а тех, которые из-за ранений и общего ослабления отставали от колонны, немцы расстреливали прямо на улице. Я несколько раз видела эту страшную картину. Однажды в морозную погоду гнали группу измученных, оборванных, босых людей. Тех, кто пытался поднять куски хлеба, брошенные проходящими по улице людьми, немцы избивали резиновыми плетками и прикладами. Тех, кто под этими ударами падал, расстреливали. В период второй оккупации Керчи в мае 1942 г. они с еще большим остервенением стали расправляться с пленными.

…Военнопленные были загнаны в большие здания, которые потом поджигались. Так были сожжены школа им. Войкова и клуб инженерно-технических работников. Ни одному из пленных не удалось выбраться из горящего здания. Всех, кто пытался спастись, расстреливали из автоматов. Зверски были замучены раненые бойцы в рыбацком поселке Маяк» (МНП, документ СССР-63/6).

Другая свидетельница, жительница этого же поселка А. П. Буряченко, показала: «28 мая 1942 г. немцы расстреляли всех оставшихся в поселке и не успевших спрятаться мирных жителей. Фашистские изверги издевались над ранеными советскими военнопленными, избивали их прикладами и потом расстреливали».

В районе Керчи имеются Аджимушкайские каменоломни. Жительница деревни Аджимушкай Н. Н. Дашкова рассказала: «Я лично видела, когда немцы, выловив красноармейцев в каменоломне, подвергли их издевательствам, а потом расстреливали».

В 1942 г. фашисты бросили живьем в колодец деревни Аджимушкай около 100 пленных красноармейцев, трупы которых впоследствии были извлечены жителями и похоронены в братской могиле.

В клубе им. Энгельса во время оккупации был расположен лагерь военнопленных, в котором находилось свыше тысячи человек. Немцы издевались над ними, кормили их один раз в день, гнали на тяжелые, изнурительные работы, а тех, кто от истощения падал, расстреливали на месте.

Жительница поселка им. Войкова Н. И. Шумилова показала: «Я лично видела, когда мимо моего двора вели группу военнопленных. Трое из них не могли двигаться. Они были тут же расстреляны немецким конвоем».

Гражданка П. И. Герасименко, жительница поселка Самострой, свидетельствует: «…В наш поселок согнали много красноармейцев и офицеров. Территория, где они находились, была огорожена колючей проволокой. Раздетые и разутые люди умирали от холода и голода. Их держали в самых ужасных, нечеловеческих условиях. Рядом с живыми лежало множество трупов, которые не убирались по нескольку дней. Пленных избивали прикладами, плетками, кормили их помоями. Жителей, пытавшихся передать пленным пищу и хлеб, избивали, а военнопленных, пытавшихся взять передачи, расстреливали».

В 24-й керченской школе немцы создали лагерь военнопленных. О порядках в этом лагере рассказала учительница школы А. Н. Наумова: «В лагере было много раненых. Несчастные истекали кровью, но оставались без помощи. Я собирала для раненых медикаменты и бинты, а фельдшер из числа военнопленных делал им перевязки. Люди падали от истощения и болезней, умирали в страшных мучениях. 20.06.1942 трое военнопленных были избиты плеткой за попытку совершить побег из лагеря. Пленных расстреливали».

Учительница школы им. Сталина Кожевникова лично видела, как была расстреляна группа военнопленных офицеров и красноармейцев в районе фабрики-кухни и завода им. Войкова.

Тех пленных, которых не смогли использовать в прифронтовой зоне, эвакуировали. При дивизиях были созданы пункты сбора военнопленных, откуда они должны были направляться в такие же пункты при армиях. Командующим тыловыми районами групп армий подчинялись пересыльные лагеря, охрану которых обеспечивали охранные дивизии, состоящие из стрелковых батальонов охраны тылов и пехотных полков. Из этих пересыльных лагерей (дулагов) пленные должны были направляться в «пункты приёма» на границе с генерал-губернаторством, а оттуда — в стационарные лагеря (шталаги) на территории генерал-губернаторства и Третьего рейха.

Все находившиеся в лагерях Германии военнопленные и иностранные рабочие были в ведении: а) концернов и их отдельных предприятий; б) верховного командования вермахта (ОКВ); в) главного управления имперской безопасности (РСХА). Во власти первых были так называемые рабочие лагеря. Под началом ОКВ находились различного рода лагеря военнопленных: дулаги, т. е. транзитные лагеря, шталаги — лагеря для красноармейцев и офлаги — лагеря для офицерского состава, а также лагерные рабочие команды. В подчинении РСХА были концентрационные лагеря и так называемые рабочие исправительные лагеря. Концлагеря имели множество филиалов или внешних команд, количество которых, по официальным данным, опубликованным правительством ФРГ, доходило до 1118.

После поражения советских войск на Керченском полуострове гитлеровское командование 15 июня 1942 года издало подробные распоряжения о вывозе из прифронтовой полосы вновь поступающих пленных и об обращении с ними. Считалось достаточным, чтобы пленные жили в землянках и питались «русским хлебом». Численность советских пленных при этом продолжала неуклонно сокращаться за счёт чрезвычайно высокой смертности. На совещании в германском министерстве снабжения 24.11.1941 г. был предложен новый рецепт «русского хлеба»: «Чтобы изготовить для русских специальный хлеб, необходима смесь, состоящая из 50 % ржаных отрубей, 20 % отжимок сахарной свеклы, 20 % целлюлозной муки и 10 % муки, изготовленной из соломы или листьев» (МНП, документ СССР-117).

Из обвинительного заключения Нюрнбергского трибунала под номером СССР-32 (ЦГАОР СССР, ф. 7445): «Обвиняемый ефрейтор германской армии Рецлав Рейнгард, прошедший обучение в отдельном батальоне «Альтенбург», на следствии показал: на курсах было организовано несколько лекций руководящих чиновников германской тайной полевой полиции, которые прямо утверждали, что народы Советского Союза, и в особенности русской национальности, являются неполноценными и должны быть в подавляющем большинстве уничтожены, а в значительной своей части использованы немецкими помещиками в качестве рабов. Эти указания исходили из политики германского правительства в отношении народов оккупированных территорий, и надо признать, что в практической работе каждым военнослужащим германской армии, в том числе и мною, неуклонно выполнялись».

Оказавшись в плену, люди попадали в необычные для жизни условия (массовые казни, горы трупов, крематории, голод, издевательства). Сотни тысяч советских военнопленных были подвергнуты одному из самых страшных испытаний — голоду. Из приказа № 22 штаба 88-го полка вермахта: «Конские трупы будут служить пищей для русских военнопленных. Подобные пункты (свалки конских трупов) отмечаются указателями». Голод заставлял людей есть траву, сухие листья, сено, кости, ремни, кору деревьев, желуди, улиток, крыс, падаль.

В фашистских лагерях военнопленных умерщвляли не только при помощи голода, массовых расстрелов, но и применяли усовершенствованные методы убийства. В концлагере Освенцим осенью 1941 года впервые был опробован на 900 советских военнопленных способ массового убийства при помощи «Циклона Б».

Из свидетельских показаний шофера частей СС Пауля Вальдмана (МНП, документ СССР-52): «Заключенных беспрерывно возили из внутреннего лагеря на трех грузовых машинах, одну из которых водил я. Сама экзекуция происходила в бараке, который незадолго до этого был оборудован для данной цели. Одно помещение предназначалось для раздевания, а другое — для ожидания. В помещении играло радио, и довольно громко. Это делалось для того, чтобы заключенные не могли заранее догадаться, что их ожидает смерть. Из второго помещения они поодиночке шли через проход в маленькое, отгороженное помещение, на полу которого была железная решетка, под решеткой был сделан сток. Как только военнопленного убивали, труп уносили два немецких заключенных, а решетка очищалась от крови.

В этом небольшом помещении имелся прорез, приблизительно в 50 сантиметров. Военнопленный становился затылком к щели, и стрелок, находящийся за щелью, стрелял в него. Такое устройство практически не удовлетворяло, так как часто стрелок не попадал в пленного. Через восемь дней было произведено новое устройство. Пленного, так же как и раньше, ставили к стене, потом на его голову медленно спускали железную плиту. У военнопленного создавалось впечатление, будто хотят измерить его рост. В железной плите имелся ударник, который опускался и бил заключенного в затылок. Он падал замертво. Железная плита управлялась при помощи ножного рычага, который находился в углу этого помещения. Умерщвленные таким образом военнопленные сжигались в четырех передвижных крематориях, которые перевозились на прицепе автомашины» (речь идет о Заксенхаузене — нацистском концлагере, расположенном рядом с Ораниенбургом в 35 км к северу от Берлина).

В Яновском «Цвангсарбайтлагере» подо Львовом по приказанию гитлеровцев оркестр из заключенных музыкантов исполнял специально сочиненную мелодию, названную «Танго смерти». Территорию лагеря оккупанты замостили надгробными камнями с Яновского и Клепаривского кладбищ, под ногами на плацу кое-где на могильных плитах читались фамилии погребённых. За мастерскими, неподалеку от конюшни, поставили две виселицы. Такие же эшафоты соорудили возле кухни во второй части лагеря. Если не хватало места, людей вешали и на дереве. Пытки, истязания и казни гитлеровцы проводили под «Танго смерти», а незадолго до подхода советских войск все оркестранты, прямо во время последнего исполнения этой музыки, ставшей символом ужаса, во главе с дирижером львовской оперы Мунтом и профессором львовской консерватории Штриксом также были расстреляны.

Комендант Яновского лагеря оберштурмфюрер Вильгауз систематически стрелял из автомата с балкона канцелярии лагеря в заключенных, работавших в мастерских, потом передавал автомат своей жене, которая также стреляла. Гауптштурмфюрер СС Франц Вардок подвешивал заключенных за ноги к столбам и так оставлял их до наступления смерти; оберштурмфюрер Рокита лично распарывал заключенным животы; начальник следственной части Яновского лагеря Гайне просверливал тела заключенных палкой или куском железа, плоскогубцами вырывал у женщин ногти, затем раздевал свои жертвы, подвешивал за волосы, раскачивал и стрелял по «движущейся мишени». Гауптштурмфюрер СС Фриц Гебауэр замораживал военнопленных зимой в бочках. Жертвам связывали руки и ноги и опускали в воду. Обреченные находились в бочке до полного замерзания.

Из протокола допроса свидетеля Манусевича под номером СССР-6в/8 (в Яновском лагере Манусевич работал в команде заключенных, занятой сжиганием трупов, после сожжения 40 тысяч трупов советских людей, умерщвленных в Яновском лагере, команда была отправлена для аналогичных целей в лагерь, размещенный в Лисеницком лесу): «В этом лагере на фабрике смерти были организованы специальные 10-дневные курсы по сжиганию трупов, на которых занималось 12 человек. Фамилии курсантов не знаю, но это были не рядовые, а офицеры. Преподавателем курсов был комендант сжигания полковник Шаллок, который на месте, где выкапывали и сжигали трупы, рассказывал, как практически это производить, разъяснял устройство машины по размолу костей». Суду далее будут представлены фотография этой машины и акт её осмотра, вернее, акт технического освидетельствования.

«Дальше Шаллок объяснял, как разровнять яму, просеять и посадить деревья на этом месте, где рассыпать и прятать пепел человеческих трупов. За время моего пребывания, то есть за пять с половиной месяцев работы в Яновском и Лисеницком лагерях, было пропущено десять партий курсантов».

«Кроме расстрелов, в Яновском лагере применялись разные пытки, а именно: в зимнее время наливали в бочки воду, привязывали человеку руки к ногам и бросали в бочки. Таким образом человек замерзал. Вокруг Яновского лагеря было проволочное заграждение в два ряда, расстояние между рядами 1 м 20 см, куда забрасывали человека на несколько суток, откуда он сам не мог выйти, и там умирал от голода и холода. Но прежде чем забрасывать, человека избивали до полусмерти. Вешали человека за шею, ноги и руки, а потом пускали собак, которые разрывали человека. Ставили человека вместо мишени и производили учебную стрельбу. Этим больше всего занимались гестаповцы: Гайне, Миллер, Блюм, начальник лагеря Вильгауз и другие, фамилии которых не могу припомнить. Давали человеку в руки стакан и производили учебную стрельбу. Если попадали в стакан, то человека оставляют живым, а если в руку, то тут же расстреливают и при этом заявляют, что «вы к труду не способны, подлежите расстрелу». Детей от 1-го месяца до 3-х лет бросали в бочки с водой, и там они тонули. Привязывали человека к столбу против солнца и держали до тех пор, пока человек не умирал от солнечного удара.

Кроме этого, в лагере перед посылкой на работу производили так называемую проверку физически здоровых мужчин путем бега на расстояние 50 м, и если человек хорошо пробежит, то есть быстро и не споткнется, то остается живым, а остальных расстреливали. Там же, в этом лагере, была площадка, заросшая травой, на которой производили бег, если человек запутается в траве и упадет, то его немедленно расстреливали. Трава была выше колен. Женщин вешали за волосы, при этом раздевали догола, раскачивали их, и они висели, пока не умирали.

Был такой еще случай: одного молодого парня гестаповец Гайне поставил и резал от его тела куски мяса. И одному сделал в плечах множество ножевых ран. Этот человек вылечился и работал в бригаде смерти, а впоследствии был расстрелян. Возле кухни во время получения кофе палач Гайне, когда стояла очередь, подходил к первому, который стоял в очереди, и спрашивал, почему он стоит впереди, и тут же его расстреливал. Таким же порядком он расстреливал несколько человек, а потом подходил к последнему в очереди и спрашивал его, почему ты стоишь последний, и тут же расстреливал его. Все эти зверства я лично сам видел во время пребывания в Яновском лагере».

Из выступления помощника главного обвинителя от СССР Л. Н. Смирнова (стенограмма заседаний военного трибунала 14–19 февраля 1946 г.): «Оглашенные мною показания свидетеля Манусевича находят полное подтверждение в официальном Сообщении Чрезвычайной Государственной Комиссии «О злодеяниях немцев на территории Львовской области». Из Сообщения Чрезвычайной Комиссии видно, что система гнуснейших издевательств над беззащитными людьми насаждалась и организовывалась высшей лагерной администрацией, неизменно подававшей подчиненным личные примеры бесчеловечности.

Я не буду никак комментировать этот документ, но я прошу уважаемый Суд обратить внимание на некоего оберштурмфюрера СС Густава Вильгауза, упоминаемого в этом документе».

Гауптштурмфюрер СС Гебауэр установил в Яновском лагере систему зверского истребления людей, которую потом, после его перевода на новую должность, «совершенствовали» коменданты лагеря — оберштурмфюрер СС Густав Вильгауз и гауптштурмфюрер СС Франц Варцок.

«Я лично видел, — сообщил Комиссии бывший заключенный лагеря Аш, — как гауптштурмфюрер СС Фриц Гебауэр душил женщин и детей, а мужчин замораживал в бочках с водой».

Заключенные в лагере истреблялись без всякого повода, часто на спор. Свидетельница Р. С. Киршнер сообщила следственной комиссии, что комиссар гестапо Вепке, поспорив, ударом секиры разрубил мальчика пополам.

Одной из отличительных особенностей Яновского лагеря было то, что помимо имеющихся эшафотов, гитлеровцы дополнительно соорудили так называемую «добровольную виселицу» для тех, кто уже не в силах был дальше терпеть зверства фашистов и решил покончить жизнь самоубийством.

В 1943 году в день рождения Гитлера (ему исполнилось 54 года) комендант Яновского лагеря оберштурмфюрер Вильгауз отсчитал из числа заключенных 54 человека и лично их расстрелял.

При лагере для заключенных была организована больница. Немецкие палачи Брамбауэр и Бирман каждого 1-го и 15-го числа проводили проверку больных и, если устанавливали, что среди них имеются такие больные, которые находятся в больнице более двух недель, тут же их расстреливали. При каждой такой проверке расстреливались от 6 до 10 человек.

Пытки, истязания и расстрелы немцы производили под музыку. Для этой цели и был организован оркестр из заключенных, который во время казней постоянно исполнял одну и ту же мелодию, названную «Танго смерти». С сентября 1941-го по июнь 1944 г. под песчаной горой ниже лагеря, в «Долине смерти», где совершались массовые казни, фашистами расстреляно от 150 до 200 тысяч заключённых.

Особенно тяжелая участь выпала на долю раненых военнопленных. В зону ответственности ОКВ можно было эвакуировать только тех раненых, чьи раны заживут в течение 4-х недель. За другими следовало присматривать в особых вспомогательных лазаретах для военнопленных, оборудованных персоналом пересыльных лагерей. Эти лазареты создавались не внутри пересыльных лагерей, а на расстоянии 500–900 м от них. Во многих случаях раненых расстреливали сразу на поле боя. Более четкие инструкции даны в документах, регламентирующих обращение с «ненужными на войне» пленными, которые из-за утраты зрения, конечностей или из-за других ранений были «более неспособны к службе» и, соответственно, нетрудоспособны. Даже в ужасающих условиях лагеря их участь была особенно трагична.

С июня 1942 года всех пленных офицеров Красной Армии, от младшего лейтенанта до полковника включительно, имевших гражданские специальности, стали отправлять на работу в Германию. Обращение с легкоранеными пленными несколько улучшилось, что было связано с дефицитом рабочей силы в рейхе. В то же время тяжелораненых советских военнопленных, признанных инвалидами и нетрудоспособными, командование вермахта передавало СС и полиции на местах. Согласно указаниям рейхсфюрера СС и начальника германской полиции Гиммлера, предписывалось «передать пленных дальше и обеспечить работой», что являлось зашифрованным приказом о ликвидации пленных. Бывший руководитель отдела IV А 1 РСХА штурмбанфюрер СС Курт Линдов заявлял после войны, что генерал-майор фон Гревениц, начальник службы по делам военнопленных, в 1942 г. на совещании представителей ОКВ и РСХА предложил передавать неизлечимых советских пленных для ликвидации в гестапо (Christian Streit).

Общее количество нетрудоспособных пленных, переданных гестапо, неизвестно, поскольку данная статистика тщательно скрывалась. Начиная с осени 1941 года айнзатцкоманды мюнхенского гестапо стали отбирать в VII корпусном округе «неизлечимо больных» пленных и расправляться с ними. После выхода в сентябре 1942 года приказа Кейтеля нетрудоспособные пленные были доставлены в концентрационные лагеря и умерщвлены. В концлагере Нойенгамме только за ноябрь 1942 года газом отравили 251 советского пленного инвалида. Большое количество нетрудоспособных пленных было доставлено в концлагерь Маутхаузен, где их попросту уморили голодом. В концлагере Майданек в ноябре 1943 года газом отравили группу из 334 советских военнопленных инвалидов.

Как показывают сохранившиеся документы, в оккупированных советских областях приказы Мюллера и Кейтеля о ликвидации тяжелораненых советских военнопленных неуклонно выполнялись. В конце октября 1942 г. нетрудоспособные пленные 358-го стационарного лагеря в Житомире «в большом количестве были переданы в распоряжение начальника полиции безопасности». Часть пленных была незамедлительно ликвидирована. 24 декабря 1942 года оставшиеся в живых 68 или 70 военнопленных по приказу начальника полиции безопасности подверглись в Житомире, на северо-западе Украины, «особому обращению». Дело только потому попало в документы, что 20 человек из подлежащих «особому обращению» пленных, ставшие свидетелями расстрела своих товарищей, убили эсэсовцев и сумели бежать (Streit C. Keine Kameraden. — Stuttgart, 1978).

О стойкости советских пленных, проявленной в фашистских застенках, можно судить по письму пятерых заключенных из гестаповской тюрьмы г. Киева (конец 1941-го — начало 1942 г.): «Дорогие друзья, мирные жители, бойцы и командиры. Мы, узники фашизма, сейчас находимся за три часа от смерти. Нас пять человек: Виктор Селезнев, Иван Кириллов, Петр Афанасьев, Андрей Кошелев и Володя Данилов.

Сидим в смертной темнице уже девять дней. Попали в плен в момент оккупации Киева. Нас терзали, пытали, казнили… Мучили два месяца подряд. Пытались узнать много из военной тайны. Но честные воины, русские воины знают, что Родина дороже жизни. Если мы пятеро погибнем, то за нас отомстят миллионы наших товарищей. Прощайте, скоро мы все погибнем, но погибнем геройской смертью.

Прочтите эту записку и сообщите родным, что русские погибают смертью храбрых. Возле виселицы в минуту перед смертью споем «Интернационал». Да здравствует Родина! Да здравствует Красная Армия! Витя Селезнев. Ржев, Кирова, 14. Иван Кириллов. Калинин, ф-ка Ворошилова, д. 5, кв. 20. Кошелев Андрей. Хреновое, Воронежская область. Петр Афанасьев. Ст. Оскол, Советская, 3. Володя Данилов. Тамбовская обл., дер. Негорелое. Прощайте. Данилов».

О силе духа и стойкости советских солдат и офицеров также свидетельствуют многочисленные надписи на стенах гестаповских тюрем, лагерных казематов и карцеров. Некоторые из них написаны на стене или нацарапаны на штукатурке: «Братишки! Черноморцы дорогие! Не думайте, что я попал в плен здоровым. Я был тяжело ранен, но подлечили, сволочи, чтобы использовать как рабочего. Не иду. Сегодня били, отбили все до селезенки, прощайте. Ваш Михаил».

«Сегодня меня не будет, но останетесь вы, моряки-черноморцы. За меня, братишки, пошлите несколько пуль — пусть помнят, что мы не сдаемся, что меня нет, но есть вы. Ваш Николай».

«Меня пытали, били резиновыми палками, на моем теле нет живого места. Оно все черное от побоев».

«20 мая 1944 г. Уводят в неизвестном направлении 280 русских офицеров. Прощайте, братья! Кто будет читать эти надписи, вспомните о нас».

«Русский народ никогда не забудет и не простит фашистам за такие зверства над народами, и в особенности над русскими. Голод, расстрелы, избиения, издевательства».

«Здесь сидел за побег с шахты Чеснаков А. М. 21 день, два побега». «Акулиничев Михаил Федорович 1925 г. р., с Урала, г. Свердловск, сидел за третий побег. И еще буду бежать».

«Будь проклят этот карцер, просидел 35 дней, все пережил и в аду был от переживаний. Товарищи по камере, не отчаивайтесь, мы свою жизнь завоюем».

«Памятный день. Год назад я, Чернов, попал к паразитам в руки и нахожусь под их властью. Да будет проклят этот день и власть паразитов. Да здравствует свобода всех народов!»

«Здесь, как и под Сталинградом, русские люди стояли насмерть! Прощайте, не забудьте нас!»

Из мемуаров военнопленного Г. Н. Сатирова «Русский человек и перед лицом смерти не пасует»: «Стены камеры испещрены надписями чуть ли не на всех языках мира. (В тюрьме бьют смертным боем за точечку на стене, а здесь почему-то не обращают на это никакого внимания.) Я видел русские, французские, польские, немецкие, итальянские, чешские, украинские, арабские, словацкие, голландские, греческие надписи. Вот некоторые из них: «Vive la France!» (Да здравствует Франция!), «Esccze Polska nie sginela!» (Еще Польша не погибла!), «Alsase est francais!» (Эльзас принадлежит Франции!), «Vive De Golle! A bas Lavale et Doriot!» (Да здравствует де Голль! Долой Лаваля и Дорио!)

Есть и более длинные записи: «Они били меня, эти проклятые боши. Меня — офицера французской армии, кавалера Почетного легиона. Били за то, что я не желал на них работать, предпочитая любезничать с хорошенькой немкой. Я знаю, они меня казнят. Но я не боюсь смерти. Франция отомстит бошам!»

От русских надписей веет озорством, удальством, ухарством. Вот изображен большой фаллос с подписью: «Х… Гитлер!» А вот другой рисунок: русский уд направлен в сторону немецкой цитронии (гейневское выражение). Подпись гласит: «Е… я вашу новую Европу!» И все в таком же роде.

Когда просмотришь все надписи, первое впечатление остается далеко не в пользу русских. Как-то даже досадуешь на своих. Думается: вот у французов всюду проглядывает любовь к отчизне, ностальгия, а в наших надписях нет и следа патриотизма, никакой взволнованности чувств. Отчего это?

Я рассказал об этом товарищам по тюремной камере. Никита Федорович задумался вначале, но потом с живостью возразил: «А мне, знаете, нравятся русские надписи. У французов сантименты, порожденные в большой мере страхом пыток и казни. Русский же человек и перед лицом смерти не пасует. Сейчас его поведут на пытку, через час, может быть, пристрелят, а наш земляк положил на все с прибором. Это ли не положительная черта русского характера».

Задумался и я. В самом деле, Никита Федорович в основном прав. Французское сердце, как стены старинной капеллы, искусно расписано всякими сакраментально-сентиментальными образами — арабесками. Тут можно встретить и «belle France», и «chére Patrie», и «chagrin de pays», и amour, и уж, конечно, exil (прекрасная Франция, дорогое Отечество, тоска по родине, любовь, изгнание). За русским же озорством таится огромная сила, уверенность, воля к жизни и к борьбе» (Отечественные архивы. — 2003, № 6).

Надпись на стене тюремной камеры № 17 в Луцке (январь 1944 г.): «Приближается черная, страшная минута! Все тело изувечено — ни рук, ни ног. Но умираю молча. Страшно умирать в 22 года. Как хотелось жить! Во имя жизни будущих после нас людей, во имя тебя, Родина, уходим мы. Расцветай, будь прекрасна, родимая, и прощай. Твоя Паша». Гестаповцы арестовали Пашу Савельеву 22 декабря 1943 года. После ужасных пыток и мучений в январе 1944 г. фашисты сожгли ее во дворе средневекового католического монастыря, превращенного гитлеровцами в кровавый застенок (Литературная газета. — 02.06.1960).

Чем больше свирепствовали гитлеровцы в тюрьмах и лагерях, тем острее становилось чувство ненависти к палачам, тем сильнее было желание мстить за погибших друзей, за все пережитое в этом аду, тем чаще происходили побеги из лагерей. Тех, кого удавалось фашистам поймать, казнили на виду у всего лагеря страшной казнью. Беглецов расстреливали, вешали, отдавали на растерзание собакам или помещали в клетку из колючей проволоки и заставляли умирать медленной смертью от голода и жажды. Однажды троих бойцов, пойманных после побега, заживо сварили в котлах лагерной кухни. Но даже эти изощренные злодейства не могли сломить воли пленных, задушить в них стремление снова вырваться на свободу и опять начать борьбу с ненавистным врагом (Смирнов С. Брестская крепость).

В послевоенные годы немецкий исследователь X. Пфальман определил, что только до 1 сентября 1942 года, за первые 14 месяцев Великой Отечественной войны, из плена бежали почти 41 300 офицеров и солдат Красной Армии. Так, в июне 1944 г. в одном из своих докладов о состоянии военной экономики страны министр вооружений и военной промышленности Шпеер говорил, что побеги из лагерей иностранных рабочих и военнопленных приняли угрожающие размеры и что из общего числа бежавших ежемесячно удается обнаружить и вернуть к местам работы от 30 до 40 тыс. человек.

Какой части вырвавшихся из-за колючей проволоки лагерей удалось обрести полную свободу и вернуться в строй антифашистских борцов, сражавшихся с оружием в руках, сказать, разумеется, невозможно. Тем не менее участие большого числа их в партизанских отрядах на временно оккупированной врагом территории Советского Союза, а также в других странах, свидетельствует о том, что значительная часть побегов, особенно в последний период войны, увенчалась успехом. Только во Франции сражались 35 000 советских солдат и офицеров, бежавших из немецкого плена, — более 6000 из них погибли (Chris McNab).

Согласно же немецким данным, советские военнопленные за годы войны совершили около миллиона попыток побега, многие из них — неоднократно.

Чем больше затягивалась война, тем нужнее становился труд пленных на заводах Германии. Для достижения более высокой производительности труда надо было их «поставить на ноги», что позволило незначительно снизить крайне высокую смертность среди советских пленных.

Организационный отдел управления по делам военнопленных верховного командования германской армии (ОКВ) 1 мая 1944 года докладывал гитлеровской ставке, что частями вермахта захвачены в плен 5 165 381 красноармеец и командир Красной Армии. Известный западногерманский историк профессор Боннского университета Ганс-Адольф Якобсен считает, что 2 млн военнопленных погибли в стационарных лагерях, 280 тыс. умерли в транзитных лагерях и 1 030 157 расстреляны при побегах или казнены службой безопасности и гестапо. По данным Якобсена, основанным на документах ОКВ, общее количество советских пленных доходило до 5 700 тыс. человек, из которых пережили плен немногим более 1 млн. Согласно отечественным публикациям за первый период войны Красная Армия потеряла пленными свыше 3 млн, а за всю войну — около 5 млн.

На Нюрнбергском процессе советская сторона представила документ из аппарата рейхсминистра А. Розенберга (справка на имя рейхсмаршала Г. Геринга, сведения в ней давались по состоянию на 10 января 1942 г.), в котором говорилось об общем числе советских пленных и называлась цифра в 3,9 млн, из них имелись в наличии только 1,1 млн. О «недостающих» 2,8 млн в справке ничего не говорилось, но из других немецких источников известно, что общее количество умерших в лагерях советских пленных к середине января 1942 года перевалило за отметку в 2 млн человек, без учета свыше 400 тыс. пленных, погибших еще до поступления в лагерь (Земсков В. Н. Российская история. № 3, 2011).

Большинство зарубежных исследователей, основываясь на документах штабов немецких войск, называют число 5,7 млн военнопленных. С ними можно было бы согласиться, но известны факты, когда немецкое командование относило к военнопленным гражданских лиц. Отечественные источники дают число 4,559 млн человек, однако в него не включены партизаны, подпольщики и т. д. К тому же нельзя забывать тот факт, что учет личного состава Красной Армии в первые годы войны из-за крайне сложной обстановки не был полным. По данным начальника управления МО РФ генерал-майора В. Попова, в немецком плену находились 4,5 млн советских военнослужащих, из которых погибли 2,722 млн человек.

«Всего вместе со своими подчиненными тяжесть неприятельского плена разделили 83 генерала, среди них 7 командующих армиями, 2 члена военного совета, 4 начальника штаба армий, 5 начальников артиллерии армий, начальник тыла армии, командующий ВВС армии, начальник отдела военных сообщений армии, 19 командиров корпусов, 2 заместителя командиров корпусов, 3 начальника артиллерии корпуса, 31 командир дивизий, заместитель командира дивизии, командир танковой бригады, начальник училища, начальник кафедры Военной академии Генерального штаба, начальник оперативного управления фронта, начальник управления Главного разведывательного управления Генерального штаба, заместитель начальника санитарного отдела фронта.

Несмотря на скудное питание, тяжелые работы, глумление и издевательства, на обещания немецких властей всяческих благ, лишь около десятка генералов дали согласие на сотрудничество с врагом. Шести генералам удалось бежать из плена. За подготовку побегов и советскую агитацию среди военнопленных в лагерях были казнены 15 человек, в их числе генерал-лейтенант Д. М. Карбышев, генерал-майоры И. С. Никитин, Г. И. Тхор, Герой Советского Союза И. М. Шепетов, 10 умерли от голода, болезней, побоев и тяжелого физического труда. За мужество и героизм, проявленные на фронтах и в плену, были удостоены звания Героя Советского Союза генералы Д. М. Карбышев (1946), Г. И. Тхор (1991) и звания Героя Российской Федерации — М. Ф. Лукин (1999). Все посмертно» (Дембицкий Н. П. Судьба пленных).

Надежда на спасение, надежда выжить — это и есть та самая искра, которая помогает людям бороться за право на своё существование в плену. Иногда страстное желание выжить переходит какую-то невидимую грань подсознания, и человек перестаёт быть человеком, и товарищ отбирает у своего товарища хлеб или становится предателем. Только непоколебимая воля и вера в победу советского народа позволяли сохранить человеческое достоинство в плену, что само по себе было уже подвигом. В чудовищном круговороте беспощадных нацистских концлагерей тусклый лучик надежды светил измученным и голодным пленным, заставляя истерзанные сердца биться на исходе последних сил.

Известный американский публицист Генри Кэссиди, возглавлявший в годы войны Московское бюро информационного агентства США Ассошиэйтед Пресс, 7 мая 1945 г. написал: «Русские могут утверждать, без особых опасений быть опровергнутыми, что они сделали больше всех для победы в Европе. Их победы были самыми главными… и горе их было величайшим, потери их были величайшими».

Бóльшая часть советских военнопленных попала в плен в первые 6–8 месяцев войны, и бóльшая их часть, более 2 млн, была убита в это же время. Казни пленных осуществлялись в несколько этапов. Выявленные по нашивкам комиссары и политруки расстреливались вермахтом в прифронтовой полосе. Помимо этого, части СС имели собственные приказы, в исполнении которых вермахт должен был оказывать им содействие. Части СС, допущенные в прифронтовую полосу, расстреливали также евреев, а иногда и всех коммунистов. Раненые и ослабленные военнопленные расстреливались в ходе длительной и изнурительной пешей эвакуации, во время так называемых маршей смерти. После прибытия в лагеря спецподразделения с помощью доносчиков из числа пленных проводили дальнейшую «сортировку», которая заканчивалась расстрелом «опасных элементов» или отправкой «нежелательной» части пленных в лагеря уничтожения (Hans-Adolf Jacobsen. Kommissarbefehl… Freiburg 1965, S. 200–204).

Расстрелы «наиболее активных и политически опасных» для фашистов советских пленных, которые осуществлялись частями вермахта до середины 1942 года, а частями СС до конца войны, исполнялись по личному указанию Гитлера в строгом соответствии с совершенно секретным «приказом о комиссарах».

Плен