Банкир. Клан «Восточный банк»

Василий Лягоскин

Эта невероятная история никак не могла произойти. Но она произошла. И теперь Александру – обычному парню, старшему менеджеру банка «Восточный», нужно очень постараться, чтобы вернуться домой. Что-то подсказывает, что путь этот не будет скучным и безопасным…

Глава 4. Шеф и Малышка

Александр отрыл глаза. Закрыл. Снова открыл. Картинка не поменялась. По-прежнему над кроватью висело зеркало, а спинка удобного, такого родного кресла упиралась в стену. И парень видел это кресло, и себя самого в том зеркале. Больше того, он был уверен; он знал, что эти два предмета, явившиеся словно ниоткуда, были связаны между собой. Больше того — они есть две части одного феномена. Откуда взялась такая уверенность, Саша не смог бы объяснить даже себе самому. Но вот она была, и все. Причем, это чудо определенно подчинялось каким-то законам. Таким, как закон сохранения энергии, ну, или известный закон, пришедший в голову Ньютона вместе с яблоком, упавшим с дерева.

— Хотя, — почесал коротко стриженый затылок Александр, — говорят, никакой яблони не было. Да и здесь, кстати, яблок я не вижу. И спросить не у кого. Так что пойдем другим путем. Уже опробованным. Попробуем выстроить логическую цепочку. Тут появилось два предмета — зеркало и кресло. А исчезли… исчезла сумка. Вместе со всем своим (то есть уже моим) содержимым. Какой вывод? Как это не парадоксально, но зеркало с креслом — это и есть сумка. Я прав?

— Прав, — буркнули одновременно зеркало с креслом.

Светлый прямоугольник над кроватью при этом пошел рябью, отчего изображение Александра, восседавшего на кресле в одних трусах, практически исчезло. А кресло вздулось упругим пузырем и выдало ответ прямо в эти трусы. Ну, и в то, что они так поспешно скрыли от Боблы. Саша едва не ответил креслу — тем самым местом. Но вместо этого подпрыгнул, и заорал; ртом, естественно:

— Прекратить немедленно!

Кресло с зеркалом прекратили. Весьма своеобразно — превратившись в сумку, которая по прежнему лежала на кровати. Самого процесса трансформации Александр, несмотря на все чудеса ловкости и быстроты, которые демонстрировал сегодня, так и не заметил. Хотя попробовал провести этот процесс несколько раз. Сумка послушно показывала фокус.

— А что-то другое можешь? — спросил он, остановившись на той фазе, где наличествовало кресло; и тут же добавил, — отвечает только зеркало.

— Могу, — послушно ответило зеркало, — только это не я, господин.

— А кто?

— Ты, господин. В твоей власти указать сумке тот вид, который будет услаждать твой взор.

— Давай-ка без этих восточный словоизлияний, — чуть поморщился Александр, — к тому же у нас дома всех господ еще в семнадцатом году… Хотя, конечно, сто лет прошло, да и господ опять хватает… Но ты меня так не зови. Не нравится мне это. Называй меня… шефом. Понятно?

— Понятно, Шеф.

— Молодец! А как тебя зовут?

— Кого — меня, или сумку?

— Ага, вас уже двое.

— Двое, шеф. То есть сумка она и есть сумка. И зовут ее по разному. В последнее время ее называли…

— Знаю — «Сумка висельника». Это мне тоже не нравится. Пусть будет просто сумкой. Теперь с тобой. Как тебя называли прежде?

— Никак, шеф. Я просто слуга.

— Сумки?

— Нет, — слуга никак не проявил нетерпения такой бестолковостью своего нового господина, — твоя.

— Тогда, я думаю, никто не будет против, если я дам тебе имя. Ты не против?

— Нет, Шеф.

— Думаю, сумка тоже возражать не будет, — хохотнул новоявленный шеф, — назову-ка я тебя… Назову…

Он вдруг вспомнил опять щенка-алабая, тот радостный визг, который почудился ему недавно из сумки, и закончил.

— Называю тебя Малышом. Нравится?

— Нравится, шеф.

Однако особой радости в звуках, что издавало зеркало, Саша не почувствовал. И объяснение этому буквально висело в воздухе; прямо перед носом Александра.

— Так, — протянул он, — включаем опять цепочку. Точнее, отматываем ее назад. Ага — вот! ТВОЯ слуга! Так ты у нас девушка, или женщина, или девочка? Значит, будешь Малышкой. Так нравится?

Теперь в голосе невидимой Малышки энтузиазма было гораздо больше.

— А кстати, — сколько тебе лет?

— По исчислению мира, в котором мы находимся, Шеф — четыре тысячи пятьсот двадцать, — бесстрастно ответила Малышка.

— Ни фига себе, — чуть не свистнул Александр, — а в земных годах это сколько будет?

— Это исчисление мне не известно, Шеф — таким же ровным голосом ответило существо, обитающее в сумке, — среди миров, о которых я знала, прежде, чем попасть в этот ограниченный мир, название «земной», «Земля», было больше четырехсот. Какой из этих миров тебя интересует?

— Ну тот, который с луной, вокруг солнца вертится.

— Подобных совпадений почти двести, Шеф.

— Да, задачка, — протянул шеф, — и чувствуется, что логическая цепочка коротковата. Оборвана, в общем, и второго конца не видно.

Малышка дисциплинированно ждала продолжения. И дождалась — практически сразу же.

— Хорошо, об этом позже, — заявил ей шеф, — давай теперь про сумку.

— Давай, Шеф.

— Что она может?

— Все, что прикажешь, Шеф, — ответила слуга; потом добавила, — в пределах встроенных в нее плетений.

— То есть не все, — чуть огорчился Александр, — а кто, кстати, встроил эти самые плетения?

— Мой первый господин, Шеф.

— И где он теперь?

— Ушел, Шеф.

— Может, он тебе сказал тебе куда, когда уходил?

— Не сказал, Шеф, — Малышка помолчала, а потом негромко и медленно, словно не была уверена в том, что свершает сейчас правильный поступок, добавила, — но я знаю, куда он ушел, Шеф.

— Замечательно! — поощрил ее интонацией Александр, — и куда?

— На другой план, Шеф.

— Спасибо, очень информативно, — Саша даже чуть поклонился в своем кресле, — давай про сумку дальше.

Тут его взгляд остановился на собственной одежде, и вопрос родился сам собой:

— Одежду для меня, такую, чтобы подходила для этого мира, сообразить сумеете?

— Одежда в сумке уже есть, Шеф.

— Прямо на меня, и прямо такая, какая нужна?!

— Хозяину сумки она подойдет, Шеф.

— Что-то не видел я там никаких штанов с куртками, — проворчал под нос Саша; Малышка его услышала.

— Она скрыта в кармане, Шеф.

— Каком кармане?

— Мой второй господин называл его пространственным.

— О, что—то я об этих пространственных карманах слышал. Или читал, — даже обрадовался Александр, — безразмерные, так? И сколько их там? Погоди, сначала о хозяевах. Сколько, говоришь, их было всего?

— Я не говорила об этом, Шеф, — мягко поправила его Малышка, — а было их всего четверо. Ты пятый.

— И куда делись второй, третий и четвертый?

— Ушли, Шеф.

— Это я уже догадался. Они тоже не сказали тебе, куда?

— Не сказали, Шеф.

— Но ты знаешь?

— Знаю, Шеф.

— И куда же?

— Второй, Гипнос, ушел совсем, Шеф.

— Ага, — догадался Александр, — умер.

— Да, Шеф.

— Или убили?

— Ты очень догадливый, Шеф.

— Да что ты все шеф, да шеф. Ты еще заяви: «Шеф! Все пропало! Клиенту снимают гипс!».

— Шеф! Все пропало! Клиенту снимают гипс! — послушно повторило зеркало, повторяя интонации Александра.

— Тьфу ты, — чуть не сплюнул тот, — можешь, ты хотя бы через фразу будешь ко мне так обращаться?

— Могу.

— Тогда так. Не через две, а через пять фраз, понятно?

— Понятно.

Саша понял, что Малышка начала отсчет, и усмехнулся. Потом продолжил терзать ее вопросами о сумке:

— С одеждой разберемся. Примерим попозже. Оружие там есть?

— Есть, ш… Есть. Ты его уже видел.

— Этот тот ножик, что ли, — разочарованно протянул шеф, — да им же даже цыпленка не зарежешь. Или… (он вдруг догадался; ну, или выстроил новую логическую цепочку) этот ножик не простой? Тоже трансформер? Во что он может предращаться? Хочу автомат Калашникова!

Вообще-то можно было попросить, или пожелать что-то более убойное, но знаменитый АКМ был единственный из огнестрелов, из которого Александр стрелял в своей жизни. Целых два раза, в армии. Увы, тут, как говорится, ему обломилось.

— Не знаю, что такое автомат уважаемого господина Калашникова, — без всяких эмоций сообщила Малышка, — но этот ножик может принять вид любого оружия… клинкового.

— То есть, — разочарованно вздохнул Саша, — всякие там шпаги, рапира и эти…

Он так и не вспомнил, как в книжках называли огромный двуручный меч. Представлять его себе тоже не пожелал. Тем более, что достать его пока было тоже проблематично. Александр пожелал очередной трансформации сумки. Теперь она была в первоначальном виде, на коленях у Александра, но часть по прежнему была представлена в виде кресла.

— Ну, что тут у нас, — открыл он артефакт.

Увы, кроме какой-то круглой штуковины в виде обруча диаметром сантиметров двадцать, или чуть больше, в единственном отделении ничего не было.

— А где мой айфон, — с зарождающимся гневом в голосе спросил Александр, — и ключи с флешкой? И что это за хреновина?

Он поднял голову, обращаясь по привычке к тому месту, где совсем недавно висело говорящее зеркало. Ответила ему Малышка; из приоткрытой сумки. О пропавшем имуществе распространяться не стала; видимо, решила, что новый шеф достаточно догадливый — сам поймет, что перечисленные артефакты покоятся в соответствующих пространственных карманах. И достать их оттуда получится, лишь только после того, как он наденет на голову ту штуковину, что покоилась в сумке.

— Так? — спросил он у Малышки в смутной надежде, что та сумеет воспринять его не высказанную в слух мысль.

— Истинно так, шеф, — подтвердила слуга уже пятого в своей жизни господина.

— Ага, — подумал он, опять про себя, — это что, была пятая по счету фраза?

Рука его тем временем, не дожидаясь ответа, тянула из сумки обод. И потащила дальше, к голове. Но водрузить артефакт на макушку не успела.

— Шеф! — заверещала вдруг Малышка, игнорируя очередность.

— Что?! — аж подскочил Саша, — опасность?!

— Не совсем, — гораздо более спокойно заявила «сумка», — лучше бы тебе лечь на кровать.

— Что, будет так опасно… или больно?

— Не должно, Шеф, но… лучше лечь.

— Ишь ты, — удивился такой заботливости бездушного существа Александр, — или у тебя есть все таки душа?

Вслух же он спросил:

— Ты о господах от первого до четвертого номера тоже так беспокоилась?

Малышка ответила после долгой паузы. Александр успел даже добраться до кровати, и там остановился. Под светом так и не дошедшего до края окна солнца он принялся разглядывать обод. Материал артефакта сильно напоминал тот самый камень, из которого была изготовлена бутылка с гномьей настойкой. Лишь множество золотых точек, или звездочек мерцали по всей поверхности. Они исчезали и появлялись в новых местах. Но их количество — знал почему-то шеф — было неизменным. В какую-то логическую цепочку включить этот факт он не успел. Малышка тихо ответила:

— Нет…

Саша удовлетворенно кивнул, и откинул край покрывала. Под ним оказалась подушка без наволочки, и местный матрас; естественно без простыни. Парень этому обстоятельству совершенно не удивился. Даже решил, что одним из логических построений будет замена спальных принадлежностей для очередного постояльца полностью — матраса с подушкой.

— Зато наволочку с пододеяльником надевать не надо, — усмехнулся он, — если тут знают, что это такое. А мы поступим так!

Он накинул уголок покрывала на место, лег на кровать и поерзал немного, устраиваясь поудобнее. Так действительно было лучше, чем кресле, каким бы привычным оно не было. Потом сел, стараясь не сдвинуться с занятого места, и медленно опустил обод на голову.

— Черт, царапается, — ругнулся он, отметив, что никаких заусениц и скрытых игл в артефакте вроде бы не было.

Та легкая боль, что уколола его прямо посреди лба, вдруг набухла, заняла всю вселенную, и отключила сознание Александра — через миг после того, как он сам начал откидываться назад…

Лежать на подушке было очень уютно. Даже не хотелось открывать глаза. А открыв — хотелось их закрыть, и не открывать больше никогда. Потому что Главе клана троллей вдруг представилось, что он стал гоблином. Только у этих ребят (и девчат тоже) кожа и на руках, и на лицах, и в иных местах нескладных тел была зеленой. Как и у Александра сейчас. По крайней мере ладони, которые он поднес к глазам, точно имели интенсивно-зеленую окраску.

— Трындец, — заявил он себе, — интересно, еще одна веревка в сумке есть?

С этими словами он резко сел на кровати, возвращая миру и собственным ладоням естественную окраску. Казалось, ничто вокруг не изменилось. Только вот со спины, оттуда, откуда он только что встал, тянуло таким приятным теплом. Александр резко вскочил с кровати, и уставился на большой прозрачный шар зеленого цвета, в котором он и находился верхней частью своего тела, и который так напугал парня. Вернее, это было полушарие; вторая часть шара очевидно терялась в покрывале, подушке, матрасе…

Он нагнулся, и с понятным удовлетворением отметил, что эта короткая цепочка его не подвела; самый краешек шара светил ровным зеленым светом под кроватью. Это почему-то взбодрило Александра — так, словно он съел еще одно блюдо с мясом. Он даже огладил этот шар, как хорошего друга; погладил по поверхности волн, из которых шар и состоял. Каким-то особым зрением шеф отмечал, что эти волны густыми прядями поднимаются из самой сердцевины шара, которая находилась где-то в районе подушки, и возвращаются назад, не в силах покинуть родное гнездо.

Александр повернулся. Сумка лежала на кресле, и светилась ровным голубым цветом. Как и кресло, кстати. Вообще-то в комнате много что выглядело чуть иначе. Больше всего Сашу поразили стены. Они были все испещрены какими-то закорючками, горевшими ярко-красным пламенем. И видел их Александр не только на гладкой ровной поверхности, но и в толще стен. Такие же, но чуть менее интенсивные значки расползлись по огромному стеклу, которое и представляло собой окно. На то, что в этом окне размером где-то полтора на два метра не было оконных переплетов, он обратил внимание сразу же, как вошел в комнате. Но и тогда, и сейчас, не сомневался, что такую хрупкую на вид прозрачную ограду не разбить даже кувалдой. Но теперь он знал почему. Нет, не так — он знал, что прочность и стен, и материала, который заменял тут стекло, была связана именно с этими закорючками. Которые словно живые бродили внутри каменной тверди.

В голове вдруг тревожно забили невидимые молоточки. Ну, или забегали те самые барашки из стада, что прежде стройными рядами ждали команд пастуха. Они словно кричали ему, Александру: «Хозяин, опасность!».

— Где? — резко повернулся шеф, — здесь?!

Он уперся взглядом в крюк, по прежнему висевшему на потолке, и провел ровную линию до пола. Вернее, линия там уже была — тонкая, черная, дрожащая от внутреннего напряжения, и испускавшая вокруг себя волны злобы, страданий и отчаяния. Именно так — злобы того, кто сейчас, быть может, наблюдал за ним, и страданий с отчаянием существ, что наполняли эту злобу неимоверной силой. Александру хотелось рвануть отсюда, от этого черного троса толщиной миллиметров в пять, подальше. Желательно из трактира, и города. Но он пересилил себя; представил, как показывает фигу существу, пытавшемуся донести до него ауру всемирного ужаса.

И действительно показал, даже две; и шагнул вперед, постоял рядом, не заходя в круг, который почему-то теперь был ограничен окружностью черного цвета. Даже поднял руку, но задержал ее, когда от сумки послышалось деликатное покашливание.

— Малышка, быстро ко мне! — скомандовал он; почувствовав рядом дуновение свежего ветра, он спросил, не поворачиваясь, — ты видишь это?

— Нет! — страхе ответила та, прижавшись плечом к шефу, — чувствую зло, идущее от этого места, но не вижу.

— Ну, как же! Вот же она, — воскликнул Александр, — смотри!

Трогать руками этот тросик вселенского зла он не решился. И тут же позавидовал Заю, и другим троллям, имевшим на пальцах такие замечательные длинные когти. Подняв указательный палец правой руки к глазам, он помечтал:

— Вот бы и мне такий. Хоть один.

И совсем не удивился, когда обнаружил на месте коротко обрезанного ногтя длинный, прозрачный, но вполне реальный коготь.

— Будем считать тебя моим воплощенным желанием, — усмехнулся он.

Коготь медленно приблизился к черной нити, а потом коротким дерганым движением зацепил ее, словно гитарную струну. Трос действительно загудел; басовито и угрожающе. Причем звук шел сверху, из неимоверной дали. Александр поднял голову кверху, и отметил, как на потолке проявилась, и замерла на несколько мгновения чья-то физиономия. Властная, злобная, не ставящая ни во что никого и ничего вокруг. В нем отчетливо читалось единственное желание занятого своим великим делом существа — запомнить букашку, отвлекшую его, единственного и неповторимого, от сущего. Запомнить и покарать — когда не будет других, более значимых дел.

Рядом кто-то истерически закричал:

— Это он! Это он, Аблиз! Ты вызвал его, несчастный!

Отвлекшись на мгновенье от лика на потолке, Александр отметил лишь смазанную тень, метнувшуюся в угол комнаты. Когда же его взгляд вернулся к лику, потолок был девственно чист. Не считая, конечно, крюка, который по прежнему пронзал черный трос. И вел последний, как понял Саша, в даль, которому нет названия. А начинался… Он опустил взгляд вниз, к самому центру проклятого круга, и понял, что начинается этот поток магической энергии, спресованной так, что ее не возьмет никакая сталь, где-то рядом; на одном из подземных уровней.

И только теперь Александр понял, что кто-то только что стоял рядом и надежно подпирал его своим плечом — до тех пор, пока сверху на них не глянул тот самый Аблиз. Медленный поворот головы остановил взгляд в углу, где жалась к стене девушка, совсем еще девчонка.

— Лет пятнадцать-шестнадцать, — оценил он, — хотя фигурка уже очень даже ничего. Да и личико тоже…

Только что-то беспокоило Сашу в этом лице; да и в целом в фигуре. Они были какими-то смазанными. Взгляд словно терял их. Девушка будто исчезала, истаивала из этого мира, и снова возвращалась сюда. Тяжелыми, словно вгоняющими в пол гвозди, шагами Александр направился в этот угол. Девушка сжалась в комок еще плотнее. Теперь мерцание стало не таким заметным — словно тело незнакомки действительно уплотнилось. Увы — это утверждение, точнее начало новой логической цепочки, разорвалось сразу после первого звена. Никакой плотностью тут и не пахло. Потому что склонившийся над девушкой парень попытался обнять ее за плечи, и поставить на ноги, но… Руки свободно прошли сквозь фигуру, заставив ее лишь чуть подрожать вместе с воздухом.

— Ты кто?! — воскликнул пораженный парень, успевший поводить руками внутри девичьего тела, и не отметивший никакого сопротивления, — что ты тут делаешь?

Он тут же отступил подальше от угла, словно приглашая незнакомку успокоиться и подняться. И та словно поняла его, действительно вскочила на стройные ножки, и сделала несколько шагов вперед. На ножках, кстати, очень органично и достаточно кокетливо смотрелись и кожаные штанишки, и сапожки на среднем каблуке, и… Взгляд остановился на груди; поднялся выше, к лицу, отмеченному какой-то дикой красотой. Потом скользнул еще выше, и там замер — сразу на двух рожках, горевших внутренним огнем много ярче, чем все остальное тело. Да, изнутри этого призрака рвался наружу темный цвет. Но эта темнота, понял Александр, не имела ничего общего с той, что сочилась из черного жгута, пронзавшего комнату. Она была сродни той темноте, что дарила добрые сны и целебный отдых.

Медленно, словно боясь спугнуть, парень двинулся вокруг застывшей призрачной леди. Та лишь провожала его взглядом больших выразительных глаз. Но, какими бы большими они не были, за спину себе смотреть она не могла. А именно там Саша обнаружил еще одну интересную особенность девичьего тела. В аккуратной прорези кожаных штанов наружу игриво торчал хвостик. Недлинный, сантиметром тридцать длиной, он, казалось, жил своей жизнью. В то время, как призрачная девушка замерла, стараясь не дышать, ее хвостик, такой же прозрачный, кокетливо подергивал мохнатым кончиком из стороны в сторону. Словно приглашал поиграть.

И Александр не выдержал — примерился к этому живчику, к самому его кончику, украшенному кисточкой волос (точно так же, как когда-то в младших классах примеривался к косичкам одноклассниц), и ухватился за него. И даже успел ощутить необыкновенную мягкость и теплоту этого кончика. Реальную мягкость и теплоту! А потом комнату затопил пронзительный и возмущенный девичий крик — куда до него обычным российским школьницам!

Девчонка подпрыгнула, и развернулась в воздухе, готовясь к яростной атаке. А Саша едва не расхохотался:

— Какая атака, о чем вы?! Ну стукни меня по башке, такая вся прозрачная. Я ничего не почувтсвую. Разве что развернешься, да хвостом меня по щекам отхлещешь — как перчатками.

Вслух он естественно ничего этого не сказал, хотя в ярости эта девица была еще прекрасней. Лишь спросил негромко и строго, как хозяин комнаты:

— Кто ты, девочка?

А потом едва не оказался в нокауте, в третий раз за последние несколько часов — когда девчушка мигом успокоилась, поникла плечами, и еще тише ответила:

— Я Малышка, шеф…