Первые искры

Василий Криптонов, 2019

Вернуться из школы и обнаружить свой дом в огне – само по себе неприятно. Услышать из огня голос сестры, зовущей на помощь – неприятно вдвойне. Но, бросившись её спасать, перенестись в другой мир… Тут уже всё не так однозначно. Вчерашний школьник становится вместилищем древней силы, магом Огня, на которого возлагают большие надежды члены почти уничтоженного клана. Жизнь играет новыми красками. Приключения, магия, красивые девушки… Но есть пара нюансов. Например, магия Огня в этом мире под строгим запретом. А вернуть к жизни сестру, принесённую в жертву Огню, будет весьма и весьма непросто.

Глава 9

Всю подневольность своего положения я осознал довольно скоро. Меня держали в подземном «дворце», откуда я не мог выбраться при всём желании. Мелаирим и Талли входили и выходили совершенно свободно, потому что у них были печати Земли. А у меня была только печать Огня, и стены меня не слушались. Я даже в комнате не мог закрыться! А порой хотелось психануть и хлопнуть дверью. Вот, значит, каково первозданному Пламени быть заточённым в недрах Земли. Но меня хоть кормили неплохо — чаще, чем раз в год.

Тренировки с Талли проходили всё интереснее, я осваивал новые и новые простые заклинания, прокачивая свою огненную силу. Особенно мне нравилось заклинание «Скульптор». Применив его, можно было заставить огонёк принять любую форму. Чем больше деталей вспоминалось, тем лучше получалась скульптура.

На словах просто, на деле — попробуй сделай! Сидишь, щуришься, шипишь сквозь зубы, а руки так и тянутся — поправить, разровнять… Огонь мне, конечно, вреда не причинял, но и ощущения от ожога хватало, чтобы утратить концентрацию. Пламя немедленно теряло форму, и заклинание приходилось творить заново.

Спустя неделю мне удалось изобразить вполне себе сносную ромашку (вообще хотел розу, но потом понизил планку).

— А я думала, у нас мальчик будет, — ехидно заметила Талли, как раз в этот момент заглянувшая в святилище, где я отрабатывал навыки.

Я, разумеется, дико смутился и попытался на ходу превратить ромашку в меч. Получилось нечто до такой степени несуразное, огромное и вяло фаллическое, что Талли, взвыв от смеха, выбежала прочь. Ну и Огонь с ней. Дура.

На следующий день, пытаясь нарисовать Огнем с натуры саму Талли, я спросил: какой вообще смысл в этом заклинании? В бою ведь всё равно, чем ты во врага кинешь: огненным шаром или огненным пони.

Талли в ответ посмотрела на меня, как на идиота.

— Это красиво, — сказала она.

— И всё?!

— А что ещё? Разве в твоем мире нет такого понятия, как искусство?

— Ну, есть, но… Какой смысл создавать скульптуру, если она исчезнет сразу, как ты отведёшь взгляд?

— А какой смысл в скульптуре, которая исчезнет через век или тысячу лет? Произведения искусства согревают сердца смотрящих и живут в памяти вечно. В Ирмисе был целый орден Творцов, и люди каждый день ходили смотреть на созданные ими изваяния и представления. У самых искусных изваяния двигались и разыгрывали пьесы.

— Двигались? — выдохнул я, глядя на кривого уродца, который у меня получался вместо высокой стройной девушки. Его хотелось пристрелить, чтобы не мучился. Примерно так я и сделал.

— Ты всё? — с усмешкой спросила Талли. — Продолжим завтра?

— А какой смысл? — пожал я плечами. — Мне до таких высот, как ты говоришь, лететь, пер… Ну, в общем, высоко лететь. И ради чего? Кто будет смотреть мои скульптуры? Ты и Мелаирим?

— Ты прекрасен, — без тени насмешки сказала Талли. — Ты великолепен! Именно такой и был нам нужен: жалкий слизняк без цели, без воли, без чувства прекрасного. Тем легче Огонь займёт место твоей воли. Ты ему только окрепнуть дай! А что до заклинаний, то мне лично без разницы, какое ты прокачивать будешь, лишь бы ранги поднимались, без этого от тебя толку чуть. Хочешь, найди другое. Но если вдруг поможет, я могу и голой попозировать. Так или этак, а куда-то мы продвинемся. Подумай до завтра.

И она, подмигнув, ушла. Оставила меня, униженного, раздавленного и возбуждённого до крайних пределов. Разумеется, воображение тут же заполнила голая Талли, неподвижно застывшая передо мной.

В своих чувствах к Талли я до конца не разобрался, как и в её чувствах ко мне. То, что она была самой шикарной девушкой из всех, что я видел по эту сторону смартфона, сомнению не подлежало. Когда она бывала в дурном настроении, я прикусывал язык. Стоило ей улыбнуться, и я начинал болтать без умолку.

По всем статьям я подходил под определение «влюблённый дурачок», за одним исключением: влюблённым я себя не чувствовал. Чего-то не хватало. Какого-то касания душ, что ли. А Талли, хоть и приближалась несколько раз к этой черте, переступать её не спешила, потому что ей на мою личность было, в сущности, плевать. Откуда я, в конце концов, знаю, может, у неё там, наверху, парень есть.

Мелаирима я видел редко. Видимо, студентке второго курса исчезать было проще, чем проректору, поэтому я, по сути, жил с Талли. Каждый раз, почтив меня своим присутствием, Мелаирим задавал какой-нибудь неожиданный вопрос, а ответов порой и вовсе не слушал. Просто смотрел, улыбаясь, мне в лицо и что-то там себе понимал.

— Скучаешь по родителям? — озадачил он меня однажды.

— К… конечно! — выдавил я.

На самом деле, к стыду своему, о родителях я почти не вспоминал. Они всегда присутствовали в моей жизни как данность. Рано уезжали на работу, поздно возвращались. Иногда мы целыми неделями общались исключительно при помощи записок, прилепленных к холодильнику.

Если я по кому и скучал, так это по сестрёнке, с которой мы, по сути, вдвоём и жили. Об этом я тут же, спохватившись, сообщил Мелаириму. Но он будто меня не услышал. Улыбнулся еще шире, пробормотал: «Хорошо, хорошо» — и удалился.

Что тут, спрашивается, хорошего? Но так случилось, что тем же вечером я узнал что.

Я шёл из туалета к своей комнате. Задумавшись, свернул не туда и оказался возле кабинета Мелаирима, где тот негромко разговаривал с племянницей. Проход они «зарастить» забыли, и, хотя говорили негромко, я, замерев и обратившись в слух, сумел разобрать каждое слово.

— Он ведь скоро заскучает, — холодным тоном говорила Талли. — Магия его уже не так чтобы занимает, он схватывает на лету. Ну и водить его вокруг постели целый год точно не получится. Слюни он, конечно, распускает — не отмоешься, но совсем не растекается. Ты уверен, что он подходящий кандидат?

— Огонь его выбрал, — печально отвечал Мелаирим. — И я готов спорить, что до принятия в клан всё было гладко. Но когда он выбирал печать… Мне показалось, что он взял не тот камень, на который указывал Огонь.

— Да? — оживилась внезапно Талли. — То-то мне и показалось, что Тейваз ему совсем не идёт. Значит, у него всё-таки есть хребет? Это проблема.

— Таллена, не наводи панику. — Я прямо почувствовал, как Мелаирим поморщился. — Стоит ли называть хребтом желание мальчика ковыряться в носу исключительно безымянным пальцем, а не каким-либо другим? Пусть наслаждается крохами, которые считает своими. Их с каждым днём всё меньше.

Ты заметила? Поначалу он то и дело морщился: у него болела голова, когда он пытался вспомнить что-то, чего не существует в нашем мире. Теперь перестал. Так устроен мозг: забери у человека слова, и память растает, превратится в обрывочные картинки, которые ничего не пробудят в сердце. Родителей он уже не помнит, это воспоминание поглотил Огонь. Скоро та же участь постигнет его любимую сестрёнку, имя которой он уже не пытается произносить. Он либо избавит меня от клятвы, либо пройдёт год, и возвращать будет некого.

Я попятился, широко раскрыв глаза и ощущая, как тяжело колотится сердце в груди. Мелаирим ведь прав! Прав, старый подонок! Показали мне пару фокусов, пару ещё кое-чего, и я позволил себе забыть обо всём!

Да, конечно, я думал о нашей сделке, но в мыслях не мог перешагнуть через необходимость выбрать жертву. Жертва представлялась мне хрупкой блондиночкой с жалобными голубыми глазами, которые будут сниться мне до конца дней. Но ведь мир наверху не сплошь населён голубоглазыми жалобными блондинками! Надо хотя бы попытаться, хотя бы начать, выбраться на поверхность!

А хуже всего было то, что я не мог толком вспомнить лицо сестры. Вместо него охотно всплывала Рюгу Рена с заставки на моём смартфоне (вот имена анимешных персонажей почему-то в этом мире легко вспоминались и произносились), и тут память заканчивалась. Исчезала та тонкая, необъяснимая связь между мной и моей сестрёнкой, пропали наши долгие разговоры за полночь, когда она, ещё мелкая, боялась засыпать одна и пробиралась ко мне в комнату. И всё из-за того, что я забыл родной язык?! Не верю!

Вернувшись в комнату, я включил смартфон и открыл снимок сестры. Смотрел на него долго, до рези в глазах, впитывая памятью каждую чёрточку её улыбающегося лица. Только она одна и осталась у меня от прежнего мира, где я родился и вырос. Терять эту ниточку я не собирался ни при каких обстоятельствах.

Но заряда смартфона оставалось меньше половины. А потом? Что потом? Я выключил смарт и уснул, сжав кулаки. Алая печать горела на кулаке всю ночь.

Утром я пришёл в святилище первым, до завтрака, и Таллену встретил в угрюмой позе. Я сложил на груди руки, закутался в плащ и, наклонив голову, смотрел в огонь. Минут десять эту позу отрабатывал.

Но Талли усилий не оценила.

— Ты чего нахохлился, как курица на петуха? — спросила она. — Подумал над моим интересным предложением?

— Всю ночь думал, — отважно пискнул я (голос некстати сломался).

— Мозоли не натёр? — фыркнула Талли. — Ладно, не красней, как девица, говори уже, раздеваться мне или…

— Одеваться, — перебил я, наступив на глотку своему воображению. — Мы идём наверх. Искать жертву.

Талли помолчала. Подошла ближе, заглянула мне в лицо, приподняв бровь.

— Н-да? — сказала она.

— Ага, — кивнул я. — Или я никаких больше заклинаний отрабатывать не стану.

— Запомни один хороший урок, — вздохнула Талли. — Когда требуешь, не торопись с «или», пока не спросят: теряешь возможность получить требуемое даром. Но я тебя услышала. Иди завтракать, я поговорю с дядей и присоединюсь. Устроим тебе экскурсию.

Она ушла, покачивая бёдрами, а я смотрел ей вслед, раскрыв рот, и не верил ушам. Что, серьёзно? Вот так запросто?! Я отправляюсь гулять по незнакомому миру?!

Мама, это же то, чего я боюсь едва ли не больше всего в жизни!