Глава 6
Таинственная Полина Степановна. — Как горничная Маша потеряла дар речи и вновь обрела его в самый подходящий момент. — Тайна желтого чемоданчика. — Приключение в «Золотом льве».
— Должна сказать, что я нахожу ее совершенно невзрачной особой, — сказала Полина Степановна, глядя на маленький портрет, который она держала в руке. — И волосы черные! Нет, ну что мне делать с черными волосами?
Пока наши герои тряслись в скверной карете по буеракам и колдобинам Российской империи, которые в ней по неизвестной причине именуются дорогами, таинственная собеседница военного министра с комфортом передвигалась в превосходном экипаже, запряженном резвыми лошадьми. Верная привычке всем запасаться заранее, Полина Степановна захватила с собой невероятное количество вещей на все случаи жизни, так что ее карета больше походила на Ноев ковчег в миниатюре. Помимо вещей, Полина взяла с собой горничную Машу, в которой была вполне уверена, и кучера Пахома, который выглядел так представительно, так величаво, что встречные экипажи нередко сами уступали им дорогу.
По пути между станциями Полина Степановна размышляла о том, как ей лучше всего взяться за исполнение своего задания, важность которого была ей отлично известна. Портрет, присланный неведомым агентом Кавериным с Мадейры, некоторым образом являлся частью ее миссии, и все же Полина была портретом недовольна. На нем изображалось вялое, невыразительное личико, обрамленное черными локонами, которые составляли разительный контраст с собственным цветом волос нашей героини.
— Полина Степановна, так ведь всегда можно надеть чужие волосы, — заметила Маша и, чтобы подкрепить свои слова, достала из чехла роскошный парик с тугими завитыми локонами. Полина поглядела на него и насупилась.
— Не люблю парики, они глупо смотрятся, — проворчала она. — И вообще черные волосы мне не идут.
— Вам все идет, — решительно объявила Маша, отлично знавшая свою госпожу.
— Ты, Машенька, врушка, — вздохнула Полина. — Но ничего не поделаешь, придется смириться с этим монстром… Давай сюда парик.
— Вот сюда напустить локоны и сюда, — говорила Маша, колдуя над париком, — и совсем не будет видно, что это не ваши волосы.
— Совсем? — недоверчиво спросила Полина.
— Ей-богу, сударыня!
— Подай зеркало, — капризно распорядилась молодая женщина.
Зеркало явилось и объявило, что Полина Степановна на свете всех милее, всех румяней и белее, а кому это не нравится, тот волен искать себе другую сказку.
— Ну… ничего, — промямлила Полина, вертя головой так и эдак, чтобы лучше разглядеть себя.
— Да что там, вы смотритесь просто чудесно! — объявила Маша.
— Да уж, умеешь ты убеждать, — вздохнула ее госпожа и, отложив зеркало, принялась изучать досье с подробностями жизни своей будущей героини, которое Алексей Каверин также прислал с Мадейры.
Это был скучный перечень родственников, который следовало знать назубок, личных привычек (цвета, книги, любимая собачка в детстве) и прочих мелочей, которые могли в будущем совершенно не пригодиться, но если ими пренебречь, могли и погубить. Полина Степановна отложила досье и покачала головой.
— И все-таки мне совершенно непонятно, что делать с тетушкой… И с тобой, Маша!
— А что я? — заволновалась горничная. — Я же всегда при вас, Полина Степановна! Разве я когда вас подводила?
— Не в этом дело, просто у венской барышни не может быть русской горничной. То есть она может быть, но это вызовет массу ненужных расспросов… и, конечно, подозрений.
— Вы хотите обойтись без меня? — обиженно спросила Маша, надув губы.
— Ты же не умеешь говорить по-немецки в совершенстве? Значит, будешь жить на отдельной квартире с Пахомом и встречаться со мной, только когда я прикажу.
— Полина Степановна! Ну я же по-французски умею… от вашего парикмахера выучилась… и по-немецки немножко… Неужели этого мало?
— Этого недостаточно, Машенька, — вздохнула Полина. — Вот если бы ты знала немецкий, как его знают жители страны, или хотя бы с грехом пополам португальский, чтобы я выдала тебя за свою горничную, которую я привезла с Мадейры, или…
Она задумалась.
— Или что? — поспешно спросила Маша.
— Или вообще не говорила бы, — закончила Полина.
— То есть была бы немая? — с надеждой спросила горничная.
Полина Степановна кивнула.
— Вот тогда я могла бы тебя оставить, а иначе…
— Так я больше ни слова не скажу! — торжественно объявила Маша. — Как только прибудем в Австрию, молчок! Ни словечка! И клещами из меня ничего не вытянут!
— Надо бы тогда потренироваться заранее, — с сомнением заметила практичная Полина. — Потому что кто привык разговаривать, тому трудно остановиться.
— Хорошо, — покорно ответила служанка. — Так я молчу?
— Ну, попробуй помолчать.
— Разговаривать мне нельзя, — оживилась Маша. — Ну а мычать хотя бы можно?
— Можно, — великодушно разрешила ее госпожа.
Она была уверена, что бойкая Маша, у которой был весьма острый язычок, не продержится и получаса, однако служанка и в самом деле погрузилась в молчание и не прерывала его. Решив ее испытать, Полина Степановна попросила:
— Маша, подай мне зеркало!
Маша закивала, что-то неразборчиво промычала и вручила госпоже зеркало.
— А что, — задумчиво промолвила Полина, — пожалуй, кое-что у нас может получиться. Маша, теперь слушай внимательно: я — человек, который хочет побольше узнать про твою госпожу. Теперь тебя зовут Мария, и на имя Маша ты откликаться не должна. Послушай-ка, Мария! Правда, что твоя мадемуазель ужасная зануда?
— Да ну вас! — оскорбилась Маша. — Сами вы зануды, каких поискать!
— Ага, Машенька, попалась! — покачала головой Полина Степановна. — Получается, ты все-таки не можешь меня сопровождать.
— Полина Степановна! Ну я клянусь… Я сегодня весь день буду молчать! Ни словечка больше не скажу!
— Маша, ты уже обещала и не сдержала свое слово!
— Нет, Полина Степановна, это другое! Испытайте меня еще раз!
— Хорошо, — с сомнением в голосе отозвалась ее собеседница. — Итак, еще раз. Мария, это правда, что твоя госпожа на редкость противная особа?
Маша в ответ замычала и затрясла головой.
— А, да ты немая! Что же госпожа тебя держит? Ты, верно, дурочка, да?
Маша открыла было рот, чтобы обидеться, но вовремя вспомнила, что говорить нельзя, и только развела руками, показывая полное смирение.
Видя, что Маша настроена решительно, Полина Степановна пошла в атаку и от лица мифического неизвестного принялась честить себя, Машу и Пахома на все корки. Но Маша только молчала, разве что лишь порою протестующе мычала и вообще казалась прямо-таки образцовой немой.
— Маша, честное слово, ты меня удивляешь, — призналась Полина Степановна. В следующее мгновение их экипаж издал какой-то сдавленный чавкающий звук, дернулся и остановился.
— Это еще что такое! — возмутилась Полина и высунулась наружу. — Пахом! Пахомушка, что там такое?
— Да лужа, сударыня! — ответил кучер с убитым видом.
— И что с ней, почему мы стоим? — изумилась Полина.
— Да это не лужа, — кипятился кучер, — это какое-то болото! А с виду лужа как лужа, кто же знал, что прямо на дороге у них такое… — Он поудобнее перехватил вожжи и хлестнул лошадей. — Но, родимые! Вывозите!
Но родимые не вывезли. Экипаж застрял в трясине крепко, и хуже всего было то, что эта трясина неведомым образом образовалась аккурат посреди дороги.
— Конечно, весенние дожди виноваты, — подытожила Полина Степановна, брезгливо оглядев желтоватую глинистую жижу, в которую их экипаж провалился на глубину чуть ли не в полметра. — И казнокрады, правительство же выделяет деньги на улучшение дорог, причем немалые!
Маша замычала и энергично закивала.
— Попытаюсь-ка я разгрузить экипаж, — объявил Пахом. — Вещичек-то у вас, сударыня, все-таки немало… вот они и мешают нам выбраться.
— Что значит немало? — вскинулась Полина. — Всего двадцать два чемодана… не считая мелких! Да я вообще, можно сказать, в этот раз ничего с собой не взяла!
Пахом, который знал, что по поводу вещей с госпожой препираться бесполезно, только покачал головой, после чего принялся отвязывать чемоданы и переносить их на обочину. Однако даже после того, как он снял все дорожные сундуки и помог Маше с Полиной Степановной выбраться из кареты, та не сдвинулась с места.
— Придется звать на помощь, — удрученно промолвил Пахом. — Крепко мы завязли, ох, крепко!
— Ну так зови, чего ты ждешь? — уже сердито ответила Полина Степановна.
Она была не на шутку раздосадована. В самом деле, прежде наша героиня была по части дорог исключительно удачлива. В своих многочисленных путешествиях она почти никогда не попадала в передряги, подобные этой. Да, бывало, что экипаж застревал на полпути, что какие-то мелочи ломались, но все налаживалось с прямо-таки необыкновенной быстротой.
В этот раз, впрочем, никакой быстроты не предвиделось, зато неподалеку собрались зеваки — мужики и несколько мальчишек, которые наперебой давали свои советы по поводу того, как следует вытаскивать экипаж, и обменивались замечаниями, на их взгляд, крайне глубокомысленными, а на взгляд Полины — донельзя нелепыми.
— А карета-то, карета!
— Эк какая игрушечка, англинская, небось!
— То-то и оно, что англинская, для наших дорог не приспособленная.
— Главное, чтобы колеса остались целы, а то в прошлом месяце тут тоже бричка барина увязла.
— Да что там увязла, чуть ли не утопла…
— Вместе с чиновником, хе! А он по казенной надобности, значит…
Наконец с помощью нескольких дюжих мужиков, которые согласились за деньги толкать экипаж сзади, в то время как Пахом понукал лошадей, удалось кое-как извлечь карету из трясины, в которую она угодила. Однако тут выяснилось, что оба передних колеса нуждаются в починке, а вся нижняя часть кареты — в основательной чистке от жижи, которая налипла на нее и принялась стремительно засыхать под ярким солнцем, попутно приобретая крепость цемента.
— Верьте слову, сударыня, — молвил утомленный Пахом, — никак, ну никак нельзя ехать дальше! Чиниться надо.
— А вы езжайте на постоялый двор, — посоветовал один из мужиков. — Там рядом и кузнец есть, и передохнуть можно с дороги-то!
Деятельная Полина Степановна, которая терпеть не могла отдыхать, все же была вынуждена согласиться, тем более что двор оказался всего лишь в половине версты отсюда. Однако, когда многострадальная карета наконец достигла двора, хозяин объявил, что кузнец и вообще мастер на все руки Ванька куда-то отлучился, потому как у господ, ехавших по соседней дороге, тоже приключилась оказия с экипажем.
Тут у Полины Степановны сделалось такое лицо, что даже Пахом крякнул, почесал в затылке и счел за благо убраться подальше. Маша что-то промычала, обращаясь к госпоже.
— Ах, да прекрати ты, в самом деле! — сердито вскричала Полина и топнула ногой.
Кипя от раздражения, она проследовала в дом, а Маша отправилась проследить за вещами и, если понадобится, помочь Пахому отчистить экипаж от грязи.
— Вишь, а горничная-то немая, — сказал вихрастый половой Степашка, обращаясь к своему товарищу. — А барыня на нее кричит, значит… Нехорошо!
Хорошенькая востроглазая Маша сразу же пришлась ему по сердцу, и через некоторое время он отправился посмотреть, как она устроилась. Он застал такую картину: Маша одиноко сидела на груде чемоданов, больше напоминающей гору Арарат, а в десятке шагов от нее Пахом, который свято верил, что никто, кроме него, не имеет права заниматься лошадьми или каретой, чистил колеса и днище от грязи.
— Здравствуйте, красавица, — сказал Степашка Маше, улыбаясь во весь рот. — Как это вы удачно к нам заехали!
Пахом мрачно покосился на него и стал скрести с удвоенной силой.
В это время на двор влетела тройка, тащившая коляску, в которой ехал сдобный, румяный, одетый с иголочки молодой человек с каштановыми волосами, расчесанными со всем возможным тщанием, и усами, которые обличали в их обладателе заправского франта. На пухлых румяных устах молодого человека застыла восторженная улыбка, которая была так крепко к ним привинчена, что никогда их не покидала. Что бы ни говорил Андрей Андреич Мериносов (а вновь прибывший звался именно так), выражал ли он соболезнование, молился ли, разговаривал с вышестоящими или с простыми мужиками — улыбка не сходила с его лица, даже когда обстоятельства вовсе не располагали к тому, чтобы улыбаться.
— Что, опять беда? — вскричал он. — И кто же? Мне говорили, какие-то путешественники, но от этого Ерошки толком ничего не добьешься!
Кабатчик доложил ему, что в лужу на дороге провалился экипаж какой-то барыни или барышни, толком не разберешь, но хорошенькая и сердитая, аж жуть. При этих словах Мериносов почему-то слегка пригасил свою улыбку.
— Гм… Пожалуй, пойду-ка я представлюсь ей. Вдруг ей что-нибудь понадобится…
— А вы давно у госпожи своей служите? — выспрашивал тем временем Степашка у Маши, горя любопытством.
Маша подумала и сделала широкий неопределенный жест.
— Что, с детства? — догадался Степашка. Маша энергично кивнула и стала подниматься с чемоданов.
— Это ты зря торопишься, — успокоил ее Степашка. — Я только что слышал колокольчик Андрей Андреича. Если он твою госпожу возьмет в оборот, она еще долго отсюда не уедет.
— Ы? — искренне удивилась Маша, делая большие глаза.
— Ага, — подтвердил Степашка и, зачем-то понизив голос и оглянувшись на Пахома, стал рассказывать о Мериносове.
Меж тем улыбчивый Андрей Андреич расшаркался перед Полиной Степановной, выказал намерение приложиться к ручке и как бы между делом попытался выведать ее обстоятельства: куда она путешествует, зачем и почему. Полина, которой Мериносов инстинктивно не понравился с первого взгляда, отвечала уклончиво, но ее собеседник не отставал.
— А экипаж у вас какой богатый, — говорил Мериносов, косясь за окно. — Жаль, как жаль, что Ванька уехал! Вы не хотите отведать здешней ухи? Наш хозяин так ее готовит, что просто ах! — И он выразительно поцеловал кончики своих пальцев.
Но Полина Степановна, у которой рыба всегда ассоциировалась с чем-то костистым и малоэстетичным, твердым голосом уху отвергла.
— Однако, если не починят экипаж, вам уж верно придется тут заночевать, — сказал Мериносов, улыбаясь еще шире. — Почему бы тогда не попробовать заодно и ушицы?
Еще более твердым, прямо-таки стальным голосом Полина Степановна выразила надежду, что экипаж починят непременно, что избавит ее от ночлега в этом облюбованном насекомыми месте.
— А не то я буду жаловаться! — закончила она, сверкая глазами. — Государю императору!
«Эк куда хватила!» — помыслил Андрей Андреич, счастливо улыбаясь. Бедняге было невдомек, что при желании Полина Степановна могла нажаловаться хоть обер-прокурору Святейшего синода, хоть главнокомандующему российской армии, хоть его императорскому величеству, причем все эти лица выслушали бы ее самым внимательным образом.
Тут явилась немая Маша и стала подавать госпоже какие-то знаки. Радуясь, что горничная догадалась избавить ее от общества этого невыносимого типа, Полина поднялась с места и, наскоро извинившись, проследовала за Машей. Однако за порогом горничная вовсе не обрела языка, а стала махать руками и делать какие-то маловразумительные знаки.
— Маша, мне это надоело, — сердито сказала Полина Степановна. — Условимся так: немая ты только для всех остальных, а со мной, когда никого нет поблизости, говоришь, как обычно. Ну?
Маша вздохнула и опустила руки.
— Сударыня, — горячо прошептала она, — у них тут заговор!
— Против кого? — остолбенела Полина.
— Против вас, — горестно объявила Маша. — И всех проезжающих. Тут, видите ли, две дороги, и та, по которой поехали мы, короче. А неподалеку тут живет помещик Мериносов…
— И?
— Ему принадлежит местная земля. И этот постоялый двор — тоже его.
— И?
— Так лужа на дороге — как раз его рук дело! С виду она такая неприметная, но если в нее попадешь, уже не выберешься. И все экипажи ломаются, которые туда попадают… А когда карета ломается, вам волей-неволей приходится ехать на ближайший постоялый двор, ждать кузнеца, платить ему… Вы заказываете обед, потом ужин… за комнату платите… в карты играете…
— В карты? — спросила Полина Степановна таким тоном, что Маша невольно затрепетала. — В какие еще карты?
— Ну, если бы вы были мужчиной, вы бы играли в карты, от скуки, — объяснила Маша. — С Мериносовым. Если предстоит большая игра, так он прямо к себе зазывает, в имение… От него только что как раз очередные путешественники уехали, да еще какой-то господин попался, который путешествовал по своей надобности… Тот господин играл нечисто, и его того… проучили маленько… Да только остальные господа, судя по всему, были не лучше. Они Мериносова чуть не обставили…
Полина Степановна тяжело вздохнула. Вот вам и объяснение всему: яме на казенной дороге, услужливым мужикам, которые наперебой советовали ей именно этот постоялый двор, улыбчивому Андрею Андреичу…
— Знаешь что, Маша, — распорядилась Полина, — достань-ка мой маленький чемоданчик. Который желтенький такой… Да, и скажи мне вот что: откуда ты все это узнала?
— Да от слуги, Степашки, — отвечала Маша. — Он видит, что я немая, ну и… разболтал мне все, думая, что дальше меня уж точно не пойдет. Видите, как полезно иной раз быть немой?
Когда Полина Степановна вернулась в дом, Андрею Андреичу сразу же бросилась в глаза произошедшая в ней перемена. Молодая женщина объявила, что экипаж починят неизвестно когда, стало быть, ей все-таки придется отведать здешней ухи, и она искренне надеется, что господин Мериносов составит ей компанию. Очень жаль, конечно, что ей нечем себя занять в ожидании кузнеца. Будь здесь ее муж, она бы с удовольствием сыграла с ним в карты… так, по-дружески.
— О, сударыня, — оживился Андрей Андреич, — так вы играете в карты?
И, потирая свои маленькие выхоленные ручки, шепотом велел хозяину распорядиться насчет ухи, да чтобы та была погуще и повкуснее.
Полина отдала ухе должное, после чего Маша принесла нераспечатанные колоды карт, выуженные из того самого желтого чемоданчика.
— Сыграем по маленькой? — с надеждой предложил Андрей Андреич, искрясь медоточивой улыбкой.
— Отчего же не сыграть? — отвечала Полина Степановна. — Только учтите: много вы у меня выиграть не сможете, потому как я женщина бедная.
«Знаем, знаем мы твою бедность! — улыбнулся Мериносов. — Вон экипаж какой ладный, небось не одну сотню рублей стоит… Такие даже в Петербурге и то нечасто попадаются!»
— Ну-с, начнем, — предложил он, вскрывая колоду.
Полина Степановна начала и, к величайшему своему удовольствию, выиграла три гривенника. Потом проиграла пару рублей, потом один отыграла, потом проиграла снова. День клонился к вечеру, хозяин по знаку Мериносова принес свечи и удалился. Полина играла, выигрывала и проигрывала, следя за тем, когда именно Мериносов дает ей выигрывать, чтобы поддержать в ней интерес к игре. Куча золота и серебра перед Андреем Андреичем все росла и росла, и все шире и самодовольнее становилась его улыбка. Полина Степановна раскраснелась и твердила, что вот прямо сейчас она все отыграет. Хозяин, уже давно привыкший к подобным сценам, помалкивал да улыбался в усы. Уже на кону были последние сто рублей Полины Степановны, уже должна была она неминуемо пойти ко дну, как подстреленный коварным пиратом королевский фрегат. И тут случилось чудо: Полина отыгралась, потом еще раз, и еще, и еще. Хозяин и слуги, собравшиеся в зале, остолбенели… Они не понимали, что происходит. Под конец Полина Степановна выиграла все, даже два рубля, проигранные вначале, и хладнокровно сгребла деньги в ридикюль.
— Многоуважаемая, — простонал Андрей Андреич, который не верил своим глазам, — вы невероятно везучи! Смею ли я просить о том, чтобы отыграться? На сей раз играем моими картами, — добавил он как бы невзначай.
Волосы его, лежавшие гладко, когда он только приехал, теперь стояли дыбом от напряжения, словно невидимые карточные черти весь вечер немилосердно таскали его за вихры.
— Отчего же не отыграться? — отвечала Полина с любезнейшей улыбкой.
И, воспрянув духом, Андрей Андреич послал Степашку за своей особенной колодой, которая уже принесла ему не одну сотню рублей. Полина Степановна, извинившись, отлучилась на несколько минут и по возвращении столкнулась со Степашкой в дверях. Ни половой, ни хозяин, ни Мериносов не обратили на это никакого внимания. Дрожащими руками Андрей Андреич распечатал колоду.
— Три тысячи рублей! — объявил он.
— Это почти все, что я у вас выиграла, — хладнокровно заметила Полина Степановна. — Но эти деньги теперь мои, а у вас есть 3000 рублей? Предупреждаю вас, на честное слово я не играю и векселя не принимаю.
Пришлось послать за деньгами — заначкой, которую Андрей Андреич хранил на черный день. И, едва он увидел свои карты, Мериносов понял, что этот черный день наступил.
Конец ознакомительного фрагмента.
