Фиалковое зелье

Валерия Вербинина, 2012

Секретному агенту особой службы Полине Серовой дали ответственное поручение – она должна узнать, что скрывается за исчезновением письмоводителя из российского посольства в Вене. Почему мелкий чиновник привлек к себе столько внимания? За этим незначительным на первый взгляд событием может таиться серьезная угроза интересам Российской империи… Министр внутренних дел даже отправил двух других агентов, призванных отвлекать внимание от расследования Полины: утонченного Владимира Гиацинтова и силача Антона Балабуху. Но эти господа не пожелали играть роль ширмы – они рьяно принялись за дело, и вскоре миссия Полины оказалась под угрозой срыва. А как отвлечь внимание мужчин? Только заставить их соперничать друг с другом за любовь прекрасной женщины…

Глава 3

Приключения страждущих путешественников. — О том, как важно прорываться именно туда, куда следует. — Станционный смотритель и кое-какие особенности его характера. — Чрезвычайно поучительная беседа о рае.

— Нале-гай!

Прекрасным майским утром 1841 года Владимир Гиацинтов, весь в грязи и с расцарапанной щекой, смотрел, как из канавы вытаскивают их экипаж. Путешествие в Вену не задалось с самого начала.

Не успели офицеры в сопровождении денщика Васьки выехать из Петербурга, как у колеса треснула спица. Кучер — широкоплечий бородатый мужик с угрюмым лицом, отзывавшийся на имя Степан Козырев, — тут же заверил господ, что это ничего, была бы ось цела. Ось, однако, сломалась, когда офицеры подъезжали к Пскову. Ее починили у местного умельца и поехали дальше, но через полсотни верст сломалась уже вторая ось.

Возле Минска у экипажа отвалилось левое заднее колесо, и хорошо еще, что это произошло не на мосту, иначе офицеры вместе с кучером и денщиком неминуемо свалились бы в реку. Наконец, не доехав каких-нибудь полверсты до станции, расположенной в 62 верстах от Бреста, экипаж на совершенно пустынной дороге ухитрился-таки загреметь в канаву, из которой его сейчас пытались извлечь сбежавшиеся на подмогу мужики, к которым присоединился и Васька. Ими распоряжался все тот же неутомимый Степан, в то время как Балабуха и Гиацинтов, по счастью, отделавшиеся при падении лишь парой царапин, стояли несколько поодаль и угрюмо наблюдали за происходящим. Радоваться им было нечему, потому что одна из лошадей повредила ногу, а на починку экипажа требовалось время, и по всему выходило, что им удастся добраться до Вены никак не раньше июня.

— Не жизнь, а какое-то божье наказание, — проворчал Балабуха. — Ты посмотри, драгун, какую развалюху они нам дали! Казенный экипаж, тоже мне! А лошади? Ведь это черт знает что такое! То они расковываются на полдороге, когда на сто верст вокруг не сыскать кузницы, то начинают хромать, как только мы выедем со станции. Как будто проклятье над нами висит какое-то, честное слово!

— Не дрейфь, артиллерист, — отозвался Гиацинтов весело, хлопнув его по плечу. — Бог даст, прорвемся.

Балабуха недоверчиво поглядел на него.

— Как говорил наш полковник, — сказал Антон наконец, подпустив в голос изрядную толику иронии, — надо знать, куда прорываться, милостивый государь. А то можно так прорваться, что вообще проклянешь тот миг, когда туда полез.

— Ты что, уже жалеешь, что согласился на это дело? — удивился Владимир.

— Согласился! — хмыкнул здоровяк. — Ежели ты не заметил, нашего согласия никто и не спрашивал. Все уже было решено без нас.

— Да ты что, Антоша? Ведь граф Чернышёв как раз спросил, не против ли мы…

— Ну да, не против ли мы получить казенную квартиру в крепости, а если нет, почему бы нам не прокатиться в Вену, чтобы отыскать какого-то прощелыгу. Брось, Вольдемар! Не те мы фигуры, чтобы спрашивать нас, что мы хотим делать.

— Должен признаться тебе, — промолвил Владимир после небольшой паузы, — что если ты не принимаешь всерьез поручение министра, то я намерен приложить все силы, чтобы его выполнить. Это все, что я имею вам сказать, милостивый государь.

— Экий ты, Владимир Сергеевич, — проворчал Балабуха. — Ну я же тоже не собираюсь есть казенный хлеб даром. Я только одного не могу понять — почему, если наша миссия такая важная и нужная, нам дали такой дрянной экипаж? Неужели нельзя было найти чего-нибудь получше?

— Дружнее, братцы, — надсаживал глотку Степан, — налегай!

Экипаж вытащили из канавы, и офицеры подошли ближе — посмотреть, что осталось от их рыдвана. Вопреки их опасениям, он пострадал не так сильно, хотя одно стекло вылетело и два колеса из четырех подлежали замене, не говоря уже о прочих мелочах.

— Ладно, — решился Гиацинтов. — Айда на станцию!

И он с Балабухой зашагали по дороге, в то время как мужики, которым Степан посулил по алтыну, тащили за офицерами экипаж, а Васька нес вещи. Лошадей, одна из которых сильно хромала, Степан распряг и повел за собой.

На станции Владимир и Балабуха нашли грустного человека неопределенного возраста, который дремал у окошка над горшком с геранью. Когда романисты пишут: «неопределенного возраста», неопределенность эта обыкновенно простирается от 40 до 70 лет и никогда не затрагивает более молодые годы, хотя, казалось бы, и в юности можно выглядеть вполне себе неопределенно. Точности ради скажем, что смотрителю уже исполнилось 47 и что он порядком понаторел в битвах с путешественниками, которые вместо того, чтобы покойно сидеть дома и блаженствовать, распивая чаи с малиновым вареньем да почитывая толстые журналы, зачем-то куда-то ездили и бессовестно изнашивали колесами своих экипажей дороги необъятной Российской империи. По натуре смотритель был домоседом, что, впрочем, вовсе не помешало ему в молодости сбежать от жены, которая ему наскучила. Однако теперь на всех, кто путешествовал и, стало быть, задавал ему лишнюю работу, он смотрел косо, и не было в свете такой силы, которая заставила бы его дать лошадей путешественнику, который чем-либо оказался ему несимпатичен.

Не зная этих тонкостей и даже не подозревая о них, бесхитростный Гиацинтов объяснил смотрителю ситуацию и предъявил выправленную по всей форме подорожную.

— Нам нужен кузнец, — закончил Владимир, — и лошади.

Смотритель приоткрыл один глаз, шумно почесал под мышкой и вздохнул. По его внутреннему ощущению — а своему внутреннему ощущению он доверял всегда, — офицеры, несмотря на все сопроводительные бумаги, были не слишком важными персонами, и он вовсе не намеревался потакать им сверх меры.

— Кузнец Фома уехал пьянствовать на свадьбу к сестре, — печально ответил смотритель. — Завтра обещался быть, значит, появится дня этак через три.

— А лошади?

— Свободных лошадей нет, ваше благородие.

— Врешь небось, — вмешался Балабуха. — Давай почтовую книгу, борода!

— Пожалуйте, — с готовностью отвечал смотритель, придвигая к нему по столу засаленный гроссбух.

Балабуха, хмуря брови, прочитал последние записи. Помещица Осипова — 6 лошадей… Дворянка Полина Степановна (фамилия написана неразборчиво) — 3 лошади… Генерал Мелюзгин — 9…

— Вот басурман!

Одна тройка ушла с почтой.

— Значит, нет лошадей, — подытожил Гиацинтов.

Вошедший Степан значительно кашлянул в кулак.

— Там на конюшне еще одна тройка, ваше благородие, — доложил он.

Балабуха обернулся и грозно поглядел на смотрителя.

— Это курьерская, ваше благородие, — твердо отвечал тот. — Для курьера или фельдъегеря, которые на службе государевой.

— А я что, по-твоему, для своего удовольствия путешествую? — рявкнул Балабуха. Белки его глаз налились кровью.

— Полно тебе, Антон Григорьевич, — вмешался Гиацинтов. — Все равно ведь надо сначала экипаж починить… Скажите, любезнейший, кроме этого Фомы, поблизости больше нет никакого кузнеца?

Смотритель задумался. Владимир сунул два пальца в карман и извлек из него гривенник. Грустный человек бросил на блестящую монету взгляд, полный укоризны, и Гиацинтов вытащил еще один гривенник. Смотритель поднял левую бровь и стал почесывать ее со скучающим видом. Серебряные монеты со звоном упали на стол и, покрутившись, застыли на месте. Смотритель кашлянул и поглядел отсутствующим взором куда-то мимо Балабухи. Невольно тот покосился в ту же сторону, а когда через долю мгновения снова повернулся к смотрителю, на столе было пусто. Антон вытаращил глаза. Вздохнув со смиренным видом, смотритель пригладил усы, насупился и изрек:

— Вообще-то, если вам позарез нужно чинить карету, то к Фоме лучше не обращаться — пьет, зараза, как рыба. Зато рябой Ванька, который тут неподалеку…

— Ну так пошли за ним человека!

И примерно через полчаса Ванька уже был на месте и принялся за дело.

Смотритель кликнул свою жену. Она вышла и предложила офицерам откушать чем бог послал. После щей, поросенка с хреном, расстегаев и кофею путешественники почувствовали себя значительно уверенней, тем более что подавала блюда востроглазая плутовка Дуня, дочка смотрителя, которая то и дело оборачивалась на красивого Гиацинтова.

Когда импровизированный обед подошел к концу, Балабуха остался в избе, — как он уверял, его очень интересовали украшающие стены лубочные картинки. Гиацинтов же, наоборот, пошел поглядеть, как спорится дело у рябого Ваньки. Дуня, замешкавшись, хотела было последовать за Владимиром, но тут Антон окликнул ее и чрезвычайно вежливо попросил объяснить ему, какая именно битва изображена на самой большой картинке, и она осталась.

Владимир заглянул на задний двор, на котором Ванька колдовал над останками многострадального экипажа под присмотром денщика Васьки и бдительного Степана. Как сказал кучер, «еще пара часиков, ваше благородие, и можно в путь, если будут лошади».

Над высоким клевером жужжали мохнатые шмели и скользили стрекозы с прозрачными крылышками, отливавшими всеми цветами радуги. Розовели цветущие яблони, белели нежные вишни. Желтая вислоухая собака свернулась калачиком в тени плетня и дремала. У колодца, распустив белоснежные крылья, бродил большой красивый гусь. Завидев Гиацинтова, он вытянул шею и сказал: «Кра-кра».

Владимир постоял на месте, ни о чем не думая, наслаждаясь хорошей погодой и красотой окружающей природы. Солнце припекало. Вдоль дороги бежали полосатые верстовые столбы. Прочтя надпись на одном из них, Гиацинтов понял, что до ближайшей станции 20 верст. Назойливая муха попыталась сесть ему на щеку, но он, мотнув головой, отогнал ее. В следующее мгновение вдали, между вишневыми деревьями, показалась черная точка, которая стала медленно расти, приближаясь к станции.

Невольно Владимир подался вперед. Точка заинтересовала его. Иногда она исчезала из виду, когда дорога шла под гору, но вскоре вновь появлялась на следующем подъеме. То она брела зигзагами, то спотыкалась и падала, но через минуту опять поднималась на ноги и неуклонно продвигалась вперед. По мере продвижения точка обрела светловолосую голову, серый сюртук, серые же панталоны, пунцовый жилет, когда-то роскошный, а теперь разорванный галстух, огромный фингал под левым глазом и множество кровоподтеков на молодом, симпатичном, открытом лице.

Преодолев последний подъем, незнакомец оказался всего в каких-нибудь двух десятках метров от Гиацинтова. Теперь было ясно видно, что это и впрямь был невысокий, ладно скроенный молодой человек лет 25 или около того, которого недавно кто-то весьма чувствительно отколошматил. Шатаясь, неизвестный сделал два или три шага, но сил у него уже не оставалось, и, взмахнув руками, он рухнул в дорожную пыль.

— Кра! — недовольно сказал гусь, вместе с Владимиром наблюдавший за этой сценой.

Человек, лежавший на дороге, не шевелился. Поколебавшись, Гиацинтов быстро двинулся вперед.

— Эй, сударь! Эй! Что с вами?

Но сударь лишь издал слабый стон и закрыл глаза.

Гиацинтов в отчаянии огляделся по сторонам. На краю колодца стояла большая деревянная бадья. Недолго думая, Владимир схватил ее, быстро зачерпнул воды и выплеснул ее всю на незнакомца, облив при этом и свои брюки.

Результаты не замедлили сказаться. Во-первых, молодой офицер в мокрой одежде почувствовал себя нелепо и неловко, и во-вторых, незнакомец издал нечто вроде бульканья, открыл глаза и не без труда принял сидячее положение. Сначала он увидел сказочное дерево, осыпанное белыми цветами, затем какую-то необыкновенную птицу, похожую на лебедя, и наконец — высокого стройного молодого человека с темными волосами, хрустальными глазами, ямочкой на подбородке и лицом ангела.

— Сударь, — пролепетал незнакомец, — скажите мне: я в раю?

— Нет, — удивленно ответил Владимир. — Вы недалеко от станции.

Его собеседник глубоко вздохнул.

— Значит, я не умер? — без особой радости спросил он.

— Насколько я могу судить — нет, — заверил его собеседник.

— И слава богу, — сказал странный незнакомец, после чего вновь потерял сознание.