Статский советник по делам обольщения

Валерия Вербинина, 2015

Баронесса Амалия Корф, секретный агент российского императора, только что вернулась из Парижа с успешно выполненного задания – ей удалось перехватить компрометирующие фотоснимки одного из министров, завязавшего неподобающие отношения с итальянской певицей Линой Кассини. Но этого оказалось мало, ведь Лина собирается в Петербург с гастролями! Как предотвратить новые встречи высокопоставленного чиновника с любовницей? Амалия предложила простое решение – отвлечь внимание певицы на другого кавалера, на роль которого выбрали… ее дядюшку Казимира, известного ловеласа и сердцееда! Баронессе удалось достать приглашения на праздник в доме посла Германии, где должна была петь Лина. Но вечер неожиданно для всех закончился… убийством Михаэля Риттера, немецкого коллеги Амалии! И конечно, она первой попала под подозрение…

Глава четвертая, в которой дядюшка Казимир пьет пиво и закусывает маринованным имбирем, а баронесса Корф теряет дар речи

Утром во вторник Амалия проснулась с тем смутным ощущением, которое знакомо каждому человеку, который сознает, что взвалил на себя непосильную задачу или неосмотрительно дал обещание, выполнить которое будет чрезвычайно трудно. И в самом деле, чем больше Амалия думала о предстоящей миссии, тем сильнее она укреплялась во мнении, что совершила ошибку, дав начальству поймать себя на слове.

«И зачем я только упомянула своего дядюшку? Щучья холера! Как будто меня за язык кто-то тянул…»

Чувствуя глубокое недовольство собой, Амалия встала, привела себя в порядок, оделась и спустилась в гостиную, обставленную французской мебелью в стиле XVIII века. Ее мать Аделаида сидела там, читая роман Маркевича^[3].

— Мама, — решилась Амалия, — мне нужно кое-что с тобой обсудить. Я… Дело в том, что я попала в неприятное положение.

Она оглянулась на дверь, тщательно притворила ее за собой и присела к матери на диван.

Точно неизвестно, что именно обсуждали в гостиной две дамы и к каким выводам они пришли. Зато доподлинно известно, что около двух часов того же дня дядюшка Казимир, проживавший в одном доме со своей сестрой и племянницей Амалией, развернул принесенную слугой газету, на первой полосе которой по чудесному совпадению красовался внушительный портрет Лины Кассини, и углубился в чтение. Одновременно дядюшка потягивал пиво из кружки, причем время от времени закусывал его кусочками нежно-розового маринованного имбиря, которые маленькой вилочкой выуживал из расписной тарелки.

Тут, пожалуй, самое время описать дядюшку Казимира поподробнее, потому что в нашем повествовании он будет играть весьма существенную роль. Казимир Браницкий был невысоким, в меру упитанным господином со светлыми волосами и глазами, которые Амалия считала серыми, а влюбленные в Казимира дамы упорно называли голубыми. Во всем его облике прослеживалось нечто кошачье, но это был кот, который гуляет сам по себе и не признает никаких посягательств на свою свободу — точнее, на то, что он под этим словом подразумевает.

Свобода в понятии Казимирчика означала прежде всего отсутствие того, что он обозначал словом «буза», подслушанным у одной из своих пассий. С точки зрения благородного шляхтича, все вокруг только и делали, что бузили, то есть занимались откровенной чепухой. Они ходили на работу, где начальник в любой момент мог на них накричать, делали карьеру, интриговали, пытались нажить состояние, а вместо него наживали разве что язву желудка. Они женились, заводили детей, жаловались на то, что оклада на содержание семьи не хватает, потом заводили любовниц, которые их обманывали, и выдерживали дома бесконечные сцены. Наконец, они то и дело пытались приструнить Казимирчика, повлиять на него, заставить его образумиться. Они хотели, чтобы он стал таким же, как они, — то есть устроился на никому не нужную скучнейшую работу, терпел придирки начальства, обзавелся семьей и вообще стал полезным членом общества. Но Казимир был совершенно равнодушен к обществу, равно как и к его мнению о самом себе.

О нет, он никогда ничего не декларировал и никому себя не противопоставлял; но в его поступках явно прослеживалась некая линия, которая ставила в тупик людей, которым приходилось с ним пересекаться. Будь я писателем-соцреалистом вегетарианских 70-х годов, я бы просто написала, что Казимир был буржуа до мозга костей и убежденный тунеядец, и в этом имелась бы некоторая доля истины. Будь я романистом эпохи Гончарова, я бы констатировала, что Казимир был в своем семействе паршивой овцой, и намекнула бы на его сходство с Обломовым. Потому что, как и Обломов, Казимир упорно стремился к отрицанию любой деятельности, которая требовала усилий от него лично.

Был ли он законченным эгоистом? Мне трудно ответить на этот вопрос утвердительно, потому что при всех своих недостатках Казимир был на редкость добродушен, а эгоизм — свойство, имеющее неприятную особенность самоутверждаться за счет окружающих. Казимирчику бы такое и в голову не пришло. В общении он был очень мил, а с дамами — сама галантность, сама предупредительность и само очарование.

Казимир любил женщин — не какую-нибудь одну женщину, а просто женщин, всех разом, и по этой причине никак не мог остановиться на ком-нибудь определенном. Как мотылек, он порхал из романа в роман, покоряя модисток, солидных домовладелиц, жен чиновников и даже прожженных кокоток, в чью спальню не проникнешь без солидного гонорара. Но Казимирчикумел так устраиваться, что для него всегда делали исключение.

О нет, он не был обычным волокитой, который готов пустить слюну при виде каждой незнакомки, проходящей мимо; не принадлежал он и к числу тех утомительных кавалеров, которые устраивают длительную осаду, так что женщины в конце концов согласны переспать с ними, лишь бы отделаться от их навязчивости. Он не хвастался своими любовными подвигами перед приятелями, уснащая свои рассказы красочными выдуманными подробностями; не вел записную книжечку с отметками каждой новой любовницы и скабрезными подробностями; наконец, он не соблазнял девушек и никого не разорял. О нем нельзя даже сказать, что он действовал как-то особенно, чтобы понравиться очередной даме сердца, но факт остается фактом: женщины были от Казимира без ума. Они понимали, что он непостоянен, на него нельзя положиться, что он небогат и от него не дождешься каких-то особенных подарков, но все спасительные доводы теряли свое значение, стоило только Казимиру появиться и посмотреть своими голубыми глазами вам в душу. Одним словом, Казимирчик был неотразим и прекрасно знал это.

Отношение Амалии к дядюшке менялось на всем протяжении ее жизни. В детстве он был просто одним из людей, который всегда присутствовал в доме и в детской иерархии располагался где-то ниже любимой няни. В подростковом возрасте Амалия осознала, что Казимир — обыкновенный паразит, то есть существо совершенно бесполезное, от которого нет и не может быть никакого проку, и стала обращаться с ним соответственно. Вообще моя героиня предпочла бы иметь родственником какого-нибудь образованного, талантливого, неординарного человека, — но увы, образованным и талантливым людям обыкновенно достаются близкие, которые в грош их не ставят, а на долю Амалии выпал легкомысленный, ничем не выдающийся повеса, который так и собирался пропорхать мотыльком до глубокой старости, ничем более не интересуясь. Однако при всей своей нелюбви к дядюшке Амалия все же вынуждена была признать, что и он не лишен достоинств. К примеру, его можно было запустить в комнату, в которой назревает крупная ссора, и двое джентльменов вот-вот отхлещут друг друга по щекам, и раздастся грозный вызов на дуэль — но Казимирчик, как любое существо породы кошачьих, одним своим появлением приносил мир, и через несколько минут ссора как-то сама собой сходила на нет. Кроме того, от Амалии не укрылось, что при всем своем эгоизме Казимир был вовсе не глуп и порой мог подать весьма дельный совет. После брака с бароном Корфом, который завершился разводом, Амалия стала жить в одном особняке с матерью и дядей и скрепя сердце признала за ним право на существование, лишь бы он не слишком ей докучал. И Казимир благоразумно держался в рамках, которые она согласна была ему отвести, то есть тратил деньги, которые она получала, но не заходил в расточительстве слишком далеко, не заводил интрижек на домашней территории и не создавал Амалии проблем, если не считать отдельных визитов его бывших любовниц. Потому что некоторые пассии Казимира вбили себе в голову, что только им будет под силу укротить его, навеки пришпилив к своей юбке, и осчастливить посредством приведения к алтарю. Ради этого иные были готовы бросить своих богатых, но опостылевших мужей, а одна дама и вовсе заявила, что готова ехать за Казимиром хоть на край света, лишь бы он достался в исключительное пользование только ей одной.

Тут, пожалуй, стоит признаться, что популярность ее дядюшки у женского пола ставила Амалию в тупик. Она придавала большое значение внешней привлекательности и могла бы принять происходящее, будь Казимир неотразимым красавцем; но, с ее точки зрения, он был самый обыкновенный мужчина, не слишком уже молодой, хоть еще и не стар, и у нее язык не поворачивался назвать его высокодуховной личностью или хотя бы интересным человеком. В культурном смысле Казимир был совершенный неандерталец — не как современные неандертальцы, которых интересует только новая модель смартфона и которые даже не знают, кто такой Лев Толстой, но все же неандерталец. Искусство не трогало его; он был способен пройти мимо самой гениальной картины на свете и даже не заметить ее, а книги ценил лишь за то, что чтение неизменно погружало его в сон. Граф Толстой или Сенкевич, Мопассан или Дюма — ему было безразлично; он мог начать читать что угодно, но вскоре безмятежно засыпал. Достижения науки и вовсе его не интересовали, хотя он обладал цепкой памятью и мог в разговоре привести какую-нибудь цитату или с умным видом сослаться на статью, недавно прочитанную в газете. Хоть убейте, Амалия не могла понять, что женщины в дяде находили, и в конце концов была вынуждена сделать для себя нелестные выводы по поводу представительниц своего пола вообще и их ума — в частности. Тут, скажем прямо, она была не права. Привыкнув к Казимиру и зная наперечет его недостатки, она упорно не желала видеть, что в обыденной и скучной жизни многих, очень многих женщин он был как глоток свежего воздуха. И ценили они его не за то, знал ли он творчество Толстого или нет, а за то, что он был обаятельный, воспитанный, скромный, но знающий себе цену; не стяжатель, не подлец, не домашний садист, не неврастеник, а просто приятный во всех отношениях мужчина, который всегда скажет вам комплимент, и скажет он его так, что вы будете чувствовать себя королевой. С Казимиром можно было свободно говорить о том, о чем женщины редко говорят с мужчинами — о фасонах платьев, о новых духах, о повседневных мелочах, из которых складывается жизнь. Каковы бы ни были недостатки Казимира, с ним было очень уютно, и даже если вы видели его насквозь и не обманывались на его счет, все равно, когда он уходил, вас охватывало сожаление.

Сейчас, как, впрочем, и всегда, Казимир переживал очередной роман — на сей раз с женой подданного Австро-Венгерской монархии, чеха по происхождению, который задумал поставить в России пивное дело на широкую ногу. Месяц назад он приехал в Петербург, прихватив с собой жену, которая вовсе не рвалась его сопровождать. Для нее лучшим городом на свете была Прага, и она не собиралась ничего менять в своей жизни. В Петербурге она первое время отчаянно скучала и жаловалась на холод, ветер и серое небо. Но тут на улице ей повстречался Казимирчик, и холод, небо и ветер вдруг потеряли всякое значение.

Она повеселела, помолодела, заказала несколько новых платьев и заявила, что жизнь в России ей нравится, и вообще Прага и Петербург начинаются на одну и ту же букву, а это определенно добрый знак. Чтобы упростить ситуацию, она представила мужу Казимира как человека, который когда-то ухаживал за ее дальней родственницей и с которым она случайно столкнулась в городе. С супругом Казимирчик сразуже подружился, и почтенный пивовар даже стал советоваться со своим новым знакомым по поводу того, какие сорта пива будет лучше пустить в продажу. Напустив на себя задумчивый вид, Казимир ответил, что без предварительной дегустации он ничего решить не может, и с той поры к нему на дом каждый день стали доставлять несколько бутылок отличного пива, дабы он попробовал его и высказал свое авторитетное мнение. В данный момент, жмурясь, как кот на сметану, Казимирчик потягивал темное пиво и, как уже было сказано, заедал его маринованным имбирем. Эта нехитрая комбинация открыла пану Браницкому путь в нирвану — хотя, возможно, он в жизни не слышал такого слова. Так или иначе, Казимирчик блаженствовал, и на его круглой физиономии застыло выражение совершенного довольства жизнью и своим местом в этой жизни. Искоса поглядев на дядюшку, Амалия смутно подумала, что ей придется нелегко; но отступать было некуда, и она храбро ринулась в атаку.

— Кто это там на первой странице — неужели госпожа Кассини? — спросила она.

Казимирчик мельком взглянул на портрет в газете и подцепил на вилку еще немного имбиря.

— Да, она вроде бы завтра приезжает в город. — Он съел то, что было на вилке, и запил пивом, после чего счел нужным объяснить: — Я помогаю хорошему знакомому определить, какой сорт пива лучше будет продаваться в России. Должен сказать, что это нелегкая задача, тем более что раньше я был уверен, что не люблю пиво, но тут все дело в том, как пить и чем закусывать.

Вилка снова нырнула в тарелку, и Амалия, почувствовав, что пиво можно обсуждать еще долго, решила вмешаться.

— Эта Лина Кассини очень красивая женщина, — сказала она. — Говорят, она первая красавица Европы.

Казимирчик внимательно посмотрел на нее.

— Ты лучше, — просто ответил он.

Интонация некоторых слов не менее важна, чем их смысл. В тоне Казимирчика не чувствовалось ни подхалимажа, ни даже намека на лесть; он произнес эти слова как нечто само собой разумеющееся, как, например, учитель математики сказал бы, что дважды два равно четыре, и оспаривать это совершенно бесполезно. Амалия почувствовала, что теряется.

— Мне кажется, — заметила она, — ты мог бы завести с ней роман, если бы захотел.

Нет, вы представьте себе: вы мирно сидите у себя дома, лакомитесь пивом с имбирем и никого не трогаете, как вдруг ни с того ни с сего вам дают понять, что вы можете… Ну допустим, охмурить Кэмерон Диас. Что бы вы сделали? Насторожились бы? Заинтересовались? Попытались бы отшутиться?

Признаться, Амалия ждала чего-то подобного; однако тут дядюшка ее удивил.

— Мог бы, — спокойно отозвался Казимир в ответ на ее слова. — Но не хочу.

— Но почему? — изумилась Амалия.

Казимир неопределенно повел плечом и поглядел на остатки пива в бутылке, прикидывая, не надо ли прямо сейчас открывать следующую. По правде говоря, он не слишком жаловал знаменитостей. По его мнению, все они как бы носили маски, предназначенные для публики, а масок Казимир не любил. Он предпочитал иметь дело с обыкновенными женщинами, которые жили своей жизнью и не притворялись, что они другие — или, по крайней мере, притворялись лишь тогда, когда их вынуждали обстоятельства. Кроме того, за знаменитостями всегда следуют толпы обожателей, а Казимир, верный своему кошачьему инстинкту, толпы не любил.

— Готова держать пари, — настойчиво продолжала Амалия, — что ты мог бы добиться от нее всего, чего угодно.

— Держать пари в кругу семьи — дурной тон, — наставительно заметил собеседник.

Амалия утратила дар речи, а тем временем ее дядюшка потянулся за второй бутылкой пива.

— К тому же, — добавил он, — синьора Кассини мне совершенно не интересна.

— Дядюшка! Один Джованни Больдини^[4] написал четыре ее портрета…

— Пусть напишет еще четыре, — пожал плечами неисправимый Казимир. — И потом, я не живописец и никогда не собирался им быть.

На это абсолютно ничего нельзя было возразить.

— Некоторые любят в пиве горечь, — продолжал дядюшка, поглаживая бутылку так, словно она была женщиной. — Но должен признаться, лично я…

Тут Амалия вспомнила слова начальника о том, что в некоторых ситуациях самое лучшее — идти напролом, и решила отбросить всякие околичности.

— Дядюшка, речь идет о деле государственной важности… Так что тебе придется познакомиться с Линой Кассини. Ну и… все остальное тоже.

Казимир вытаращил глаза.

— Мне? Боже мой! Во что ты меня втягиваешь? Это что, из-за твоей работы? — догадался он. — Хорошенькое дельце! Но при чем тут я?

— Ни при чем, — терпеливо ответила Амалия. — Конечно же, ни при чем. Просто так получилось… И теперь уже ничего не изменить. Если ты не увлечешь Лину и не добьешься, чтобы она бросила одного человека… Одним словом, все может кончиться очень скверно, — волнуясь, закончила она.

Казимир пристально посмотрел на нее.

— Постой. Итак, синьора Кассини… м-м… завела роман с кем-то, о ком я ничего не хочу знать, но твоим сослуживцам надо, чтобы этого романа не было. Так?

— Да.

— Ваш план никуда не годится, — заявил Казимир. Он осушил кружку, открыл вторую бутылку и щедро налил из нее пива. — Во-первых, появление второго любовника не обязательно означает отставку первого. Во-вторых, с таким же успехом можно было подослать женщину к любовнику синьоры, чтобы разрушить его отношения с Линой.

— Все уже решено, — покачала головой Амалия. — И второй путь нам не подходит. Действовать нужно через Лину, и поэтому… Поэтому я подумала о тебе.

— Это было совершенно лишнее!

— Дядя! Только подумай, тебе выпадает шанс завоевать такую женщину… Любой мужчина отдал бы все на свете, чтобы только оказаться на твоем месте!

— Я с удовольствием уступлю ему свое место, и даже не за все на свете, а за что-нибудь более скромное, — съязвил Казимирчик. — Зачем вообще мне нужна эта Лина Кассини? Что у нее есть такого, чего нет у моей Марты?

Мартой звали жену пивовара.

— Ну, во-первых, Лина Кассини красавица…

— И что? Красавиц много…

— Во-вторых, она молода…

— Есть и моложе ее, коли уж на то пошло!

— В-третьих, — выложила Амалия свой главный козырь, — ее знает весь мир!

Однако ее довод не произвел на дядюшку никакого впечатления.

— И что это меняет? Все равно она ничем не лучше любой другой женщины. И к тому же слава портит характер.

— Значит, у вас будет возможность его исправить, — нашлась Амалия.

— Слишком много сложностей, — вздохнул дядюшка. — И вообще, я совершенно не готов к подобным авантюрам!

Казимирчик был расстроен. Только что все было прекрасно, он пил пиво и наслаждался жизнью, и нате вам — вдруг выяснилось, что судьба в образе прелестной племянницы требует, чтобы он занимался чем-то, что ни капли его не интересовало и без чего он спокойно бы обошелся. По мысли благородного шляхтича, это было самое натуральное притеснение, и он вовсе не собирался сдаваться просто так. Посягательства на свою свободу — точнее, на свободу ничего не делать — он воспринимал крайне болезненно, если только они не были подкреплены доводами, перед которыми ему приходилось отступить. А Казимир, надо вам сказать, не то чтобы очень любил деньги, но смирялся с их силой. Кроме того, если уж ему не давали спокойно пить пиво, то было бы только справедливо потребовать за это возмещение.

— Сколько? — деловито спросил он.

Амалия замялась.

— Двести рублей. — По правде говоря, прижимистый Багратионов согласился выделить любовнику Лины в случае успеха только сто рублей, но Амалия решила увеличить сумму за свой счет. — Все дополнительные издержки — за счет нашей службы.

— А аванс? — всполошился Казимир. — Я не могу без аванса.

— Дядя, — ледяным тоном спросила Амалия, — вы мне не доверяете?

— Аванс укрепляет доверие, — не моргнув глазом ответил дядюшка.

— Хорошо, — вздохнула Амалия. — Зайдите ко мне вечером, и вы получите… м-м… задаток. Что-нибудь еще?

— Я в жизни этим не занимался, — вздохнул Казимир.

Тут, признаться, Амалия утратила дар речи вторично.

— Чем вы не занимались? — сердито осведомилась она, когда голос вернулся к ней. — Не обольщали женщин?

Если с матерью Амалия обычно общалась на «ты», то с дядей все обстояло сложнее: с глазу на глаз она чаще употребляла «ты», но иногда переходила и на «вы», как того требовало обращение к старшему родственнику или некие смысловые оттенки, которые она пыталась таким образом выразить.

— Я никогда не делал этого за деньги, — пояснил дядюшка. — Главное, чтобы это не вошло в привычку, — задумчиво прибавил он.

Тут Амалия догадалась как следует всмотреться в глаза Казимира — и по их блеску она поняла, что он подтрунивает над ней. Признаться, Амалия и сама ценила хорошую шутку, но сейчас, когда на карту была фактически поставлена жизнь человека…

— Дядюшка! — возмутилась она.

— Хорошо-хорошо, я все понял, — покладисто согласился Казимир. — Итак, во-первых, не двести рублей, а пятьсот. Во-вторых, мне нужен предлог, чтобы познакомиться с Линой и понаблюдать ее вблизи.

— Она дает концерт в пятницу, — сказала Амалия, благоразумно решив пока не обсуждать пункт первый. За пятьсот рублей в благословенном Петербурге тех лет можно было неплохо прожить целый год.

— Я не люблю музыки, — поморщился Казимир. — И не вижу смысла стоять в толпе ее поклонников, которые все будут сражаться за ее внимание. Нет, тут нужно что-то другое, менее официальное.

Амалия задумалась.

— В воскресенье Лина будет на дне ангела княгини, жены немецкого посла, — сказала она. — Споет несколько песен, но в остальное время она будет свободна. Правда, особняк посла — не самое удобное место для общения… Но если ты настаиваешь, я сделаю так, чтобы нас пригласили.

— День ангела сгодится, — кивнул Казимир. — Кстати, в газете правду говорят, что она приезжает на Северном экспрессе?

— Да, а что?

— Так, ничего. Впрочем, раз уж я ввязался в это дело, мне понадобится как можно больше подробностей о Лине, ее друзьях, ее привычках… Ну, ты сама понимаешь. Что она любит, что ненавидит, и так далее.

— Она любит духи и экзотические цветы, но больше всего — драгоценности, — сказала Амалия. — Если понадобится, то у меня есть фамилия ювелира, который их нам даст, потому что тратить на них казенные деньги строго-настрого запрещено. Что касается ненависти… Есть, скорее, чисто женская неприязнь. Ты слышал о Марии Фелис?

— Ты имеешь в виду танцовщицу? Испанку?

— Да. Лина и Мария терпеть друг друга не могут. Они соперничают во всем — в количестве любовников, дорогих подарков, портретов, которые с них пишут знаменитые живописцы. Кстати, Мария Фелис тоже приезжает в столицу. Будет выступать в том же театре — дирекция сделала гениальный ход. Две главные звезды сцены в одной программе!

— Хм, — задумчиво сказал Казимирчик. — А Мария Фелис приезжает на том же экспрессе и тоже будет выступать в эту пятницу? — Амалия кивнула. — Знаешь, я бы посмотрел на нее на этом концерте. Ну и на Лину тоже, само собой. Чем черт не шутит, может быть, мне удастся обратить на себя ее внимание — хотя я на это не слишком рассчитываю: наверняка все петербургские ротозеи сбегутся на Лину поглазеть и будут расточать ей пошлые комплименты. Трудно иметь дело со звездами, — горестно продолжал Казимирчик, глядя на тающую в кружке пену, — потому что их уже ничем не удивишь, и приходится как следует постараться, чтобы они тебя заметили.

— Я уверена, дядя, — серьезно сказала Амалия, — что у тебя все получится.

— Я постараюсь, конечно, — степенно ответил дядюшка, — но сама понимаешь, в таком тонком деле гарантировать ничего не могу. Конечно, я приложу все усилия… — Он допил пиво и поднялся с места. — А это дело — оно действительно такое важное, как ты говоришь?

— Важнее не бывает, — заверила его Амалия.

— Охо-хо, — непонятно к чему промолвил ее собеседник. — Как все это неожиданно… и некстати… Плохи, значит, дела у Российской империи, раз она не может обойтись без Казимира Браницкого…

Тут Амалия потеряла дар речи в третий раз, а Казимирчик гордо просеменил к выходу — и был таков.

Примечания

3

Болеслав Маркевич (1822–1884) — русский писатель, пользовавшийся большой популярностью в свое время.

4

Джованни Больдини (1842–1931) — знаменитый портретист, итальянец по происхождению, который большую часть жизни прожил в Париже. Прославился большим количеством портретов светских красавиц и знаменитостей, написанных в импрессионистической манере.