Вуаль из солнечных лучей

Валерия Вербинина, 2017

Сотрудница особой службы Его Величества баронесса Амалия Корф не любила работать на другие ведомства. Но что поделать, если о помощи ее попросил сам резидент российской разведки во Франции! Амалия получила более чем странное задание: проследить, как умрет гениальный химик виконт де Ботранше. Сомнений в неминуемой гибели ученого на дуэли от руки британского агента полковника Уортингтона ни у кого не было. Однако случилось непредвиденное – Ботранше одним выстрелом уложил бывалого вояку Уортингтона! Неожиданная развязка, но задание Амалии выполнено, и, казалось бы, можно забыть об этом странном деле, но не тут-то было. Эта необычная дуэль повлекла за собой множество последствий – пропал напарник баронессы, и ей пришлось участвовать в его поисках, в ходе которых Амалия неожиданно для себя весьма близко познакомилась с братом убитого полковника…

Глава 6

Лотерейный билет

Пробудившись на следующее утро, Амалия не стала сразу вставать, а некоторое время лежала в постели, отдавшись прихотливому течению своих мыслей. Баронесса Корф вовсе не была новичком в своей профессии и прекрасно сознавала все ее риски, но все же исчезновение Сергея Васильевича Ломова встревожило ее — как встревожило бы, например, исчезновение векового дома напротив ее окон. В Ломове, несмотря на его кажущуюся неотесанность и склад характера, обнаруживающий много общего с нижними офицерскими чинами, было нечто от скалы — незыблемое, несокрушимое и потому внушающее уважение. Амалия знала, что ему довелось выбраться живым из нешуточных передряг, и ей казалось, что уж с кем с кем, а с Сергеем Васильевичем никак не может произойти ничего экстраординарного. Теперь он исчез при обстоятельствах, которые нельзя было назвать иначе чем странными, и ей с коллегами предстояло разобраться, что же с ним произошло.

Амалия привела себя в порядок, позавтракала, разобрала почту, позвонила Осетрову и узнала, что о Ломове до сих пор нет никаких вестей.

«Среда, четверг, пятница… в субботу он уже покинул Париж на экспрессе. Не так уж много у него было времени, по правде говоря… Он общался с Хобсоном, Скоттом и с доктором, присутствовавшим на дуэли. Возможно, кто-то из них сказал Сергею Васильевичу нечто такое, что подтвердило его подозрения… — Амалия встряхнулась. — Но начну я вовсе не с них».

Она еще раз позвонила Осетрову и спросила, не может ли он устроить ей срочную встречу с Елагиным.

— Сударыня, я уже передал вам все, что мне удалось узнать от него, — довольно сухо заметил Осетров. — Вы уверены, что встреча необходима?

Положа руку на сердце Амалия должна была ответить «Нет», но она, разумеется, сказала «Да».

— Хорошо, — промолвил Осетров, и, хотя он отменно владел собой, в его голосе все же прорезались нотки легкого раздражения. — Я пришлю к вам Виктора Ивановича.

Амалия и сама не знала, что побудило ее начать поиски Ломова с человека, который видел Сергея Васильевича одним из последних. Впрочем, к чести Виктора Ивановича Елагина следует сказать, что он не заставил себя ждать. Не прошло и часа после звонка баронессы Корф, когда в дверь временно занимаемого ею особняка на улице Риволи позвонили. Через несколько минут перед Амалией предстал молодой человек лет двадцати пяти, русоволосый, худощавый и бледный. Его можно было бы даже назвать ничем не примечательным, если бы не умные светлые глаза, и, увидев их, баронесса Корф отметила про себя, что с Елагиным можно иметь дело.

— Прошу вас, Виктор Иванович, присаживайтесь… Может быть, чаю или кофе? Вы уже завтракали, надеюсь?

Гость сказал, что он уже завтракал, но от чая не откажется, и тот был принесен. Пока Виктор Иванович отдавал должное чаю, Амалия размышляла, с чего ей начать разговор.

«Любой свидетель — нечто вроде лотерейного билета: можно потратиться и ничего не получить, можно выиграть какую-нибудь мелочь, но редко бывает, чтобы сразу выпадал главный приз… А, была не была!»

— Вы давно в Париже, Виктор Иванович? — начала Амалия.

— Второй год, госпожа баронесса.

— Полагаю, вы мечтали о большем, чем сопровождать кого-то на вокзал, — заметила баронесса Корф, испытующе глядя на своего гостя.

Молодой человек смущенно улыбнулся.

— О сударыня, я, конечно… С другой стороны, никогда нельзя знать наверняка, где понадобится твое содействие… Я прекрасно сознаю, что у меня еще мало опыта для того, чтобы выполнять серьезные поручения…

— Вы давно знаете Сергея Васильевича?

— Нет, госпожа баронесса. Я впервые услышал о нем от господина Осетрова.

— Он был сильно недоволен тем, что господин Ломов пропустил поезд и остался в Париже?

— Я бы сказал, что господина Осетрова не волновал пропущенный поезд, — медленно проговорил Елагин, глядя на Амалию. — Куда больше его рассердило то, что он назвал самоуправством.

— То, что Сергей Васильевич стал расследовать гибель полковника?

— Да. Господин Осетров написал ему письмо — довольно резкое, насколько я могу судить.

— Откуда вам это известно?

— Господин Осетров поручил мне доставить его послание господину Ломову.

Ой, как интересно. А ведь Осетров не упоминал ни о каком послании, только о том, что Елагин сопровождал Ломова на Северный вокзал.

— И вы доставили письмо Сергею Васильевичу? — спросила Амалия.

— Да.

— И тогда же познакомились с ним, верно?

— Да.

— Когда это было?

— Дайте-ка подумать… Да, точно, в пятницу. За день до отхода Северного экспресса, на который Сергей Васильевич все-таки сел.

— Скажите, Виктор Иванович, какое он на вас произвел впечатление, когда вы впервые его увидели?

Елагин замялся.

— Сергей Васильевич — очень своеобразный человек, — проговорил он наконец.

— Неужели он обругал Осетрова?

— Э-э… Боюсь, сударыня, я не могу этого повторить, — ответил молодой человек, краснея. — Сергей Васильевич прочитал вслух несколько фраз из письма… вот откуда мне известно, что оно было довольно резким. А потом господин Ломов…

— Полагаю, он сказал, что господин Осетров может подтереться своим письмом, — заметила Амалия. — Или сделать с ним что-нибудь похуже…

Елагин издал горлом какой-то булькающий звук и уставился на собеседницу, не веря своим ушам.

— Было такое? Ну же, Виктор Иванович…

— Было, — выдавил из себя молодой человек.

— Как Сергей Васильевич держал себя во время вашей первой встречи?

— Боюсь, мне не с чем сравнивать, сударыня. Я ведь не имел чести знать его прежде.

— Может быть, он производил впечатление человека, который опасается кого-то или чего-то?

— По-моему, — сказал Елагин после паузы, — Сергей Васильевич вообще никого не опасался. По крайней мере, он производил именно такое впечатление.

— Он жил в гостинице «Нева» на улице Монсиньи. Когда вы приходили к нему и когда уходили, вы не обратили внимания, может быть, кто-то наблюдал за его номером? Или просто околачивался поблизости?

— Я уже думал об этом. Но нет, я ничего такого не заметил.

— В разговоре Сергей Васильевич упоминал о полковнике Уортингтоне? Говорил о дуэли, о том, что с ней что-то не так?

— Нет, сударыня. Вообще наша беседа получилась короткой. Я представился и передал ему письмо. Он прочитал его, некоторые фразы повторил вслух, потом… потом грубо сказал, что господин Осетров может сделать со своим письмом. «Передай этому любителю просиживать штаны в уютном кабинете, — сказал мне господин Ломов напоследок, — что я ему не подчиняюсь и чихать хотел на его указивки».

— Узнаю стиль Сергея Васильевича, — пробормотала Амалия. — Не указания, а именно указивки… Что было дальше?

— Дальше, сударыня, я откланялся и ушел. По правде говоря, оказавшись за дверью, я вздохнул с облегчением. Не сочтите за дерзость, но…

— Я вполне вас понимаю, — успокоила собеседника Амалия. — Когда господин Осетров известил вас, что вы должны будете сопровождать Сергея Васильевича на Северный вокзал, вы, вероятно, не испытали особого восторга?

— Боюсь, что нет.

— Каким вам показался Сергей Васильевич в вашу вторую встречу?

— Таким же, как и в первую. Он абсолютно не производил впечатления человека, который чего-то опасается или боится. Я имел несчастье сказать ему, что мне нравится Париж и я нахожу Эйфелеву башню смелым творением. Сергей Васильевич возразил, что Париж — та же деревня и что значение Эйфелевой башни — отвлекать людей от их забот. По-моему, ему просто нравилось мне противоречить. Не думаю, чтобы он воспринимал меня всерьез.

Как Осетров охарактеризовал Елагина — трезвомыслящий? Действительно, весьма трезвомыслящий молодой человек. Амалия взглянула на собеседника с невольным одобрением.

— Вы ехали в наемном экипаже? — спросила она.

— Да.

— У вас не возникло впечатления, что за вами кто-то следил?

— Нет.

— А у Сергея Васильевича?

— По-моему, нет. Я хочу сказать, если бы он заметил слежку, он бы насторожился, верно? И я бы это заметил.

— Но вы ничего не заметили?

— Нет. По-моему, он был рад, что вскоре вернется в Петербург. И он выглядел и вел себя абсолютно естественно.

Амалия задумалась, машинально мешая ложечкой остывший чай. Ну и что такого особенного она узнала, настояв на беседе с Елагиным? Что Осетров был недоволен, что он прислал Сергею Васильевичу резкое письмо и что Виктор Иванович не заметил абсолютно ничего подозрительного или угрожающего.

— Вы остались на перроне до отхода поезда? — спросила она.

— Согласно полученным мной от господина Осетрова инструкциям. Я ведь должен был убедиться, что господин Ломов… э… словом, что ему не взбредет в голову покинуть поезд.

— Скажите, Виктор Иванович, вы хорошо видели его вагон?

— Разумеется. Я остался стоять возле него.

— Скажите, когда прозвучал сигнал к отправлению и состав тронулся, кто-нибудь пытался вскочить в поезд?

— Нет.

— Вы уверены? Может быть, кто-то пытался запрыгнуть не в вагон Ломова, а в другой…

— Нет, госпожа баронесса. Я бы заметил, если бы что-то такое имело место. Но никто не пытался догнать поезд.

— То есть все было как обычно: последний свисток, паровоз тяжело трогается с места, набирает скорость, вагоны плывут мимо вас…

— Да, сударыня, все именно так и было. Паровоз шипел и плевался паром, вагоны стали удаляться от меня, и последний раз я увидел Сергея Васильевича, когда он сидел у окна купе и говорил с кем-то.

— Говорил?

— Да, он сидел, повернув голову, и явно обращался к кому-то. А что?

— С кем он мог говорить? Он ехал в купе один.

— Может быть, к нему зашел кондуктор?

— Зачем кондуктору входить в купе, если поезд еще не отошел от вокзала?

— Я не знаю, — удрученно пробормотал Елагин. — Я просто не обратил внимания… Мне казалось, это неважно…

— Вы видели, с кем говорил Сергей Васильевич?

— Нет, сударыня.

— Хотя бы очертания фигуры, не знаю, перья на шляпке, хоть что-нибудь…

— Но я не запомнил ничего такого… Я видел только Сергея Васильевича у окна, и то недолго, потому что поезд уже катил прочь.

Амалия нахмурилась. Что, собственно, следует из слов Виктора Ивановича? Что кто-то заглянул к Ломову в купе. Можно подыскать десятки причин для того, отчего кому-то понадобилось побеспокоить Сергея Васильевича. К примеру, один из пассажиров перепутал его со своим знакомым. Или обратил внимание на незанятое место, а в соседнем вагоне едет разлученный с семьей бедолага-кузен, и место в купе Ломова непременно облегчит воссоединение родственников. Почему бы и нет, ведь сама Амалия нередко сталкивалась с тем, как назойливы бывают люди, которые уверены, что имеют право решать свои проблемы за ваш счет. Или, к примеру, продолжала фантазировать баронесса Корф, кто-то из кондукторов заметил в коридоре багаж, загромождающий проход, ошибочно решил, что это багаж Сергея Васильевича, и обратился к нему…

Да, можно изобрести объяснения, одно правдоподобнее другого, но Амалия внезапно поняла, почему не верит ни одному из них. Елагин не заметил слежки, и Ломов, судя по словам своего спутника, тоже ее не заметил. Конечно, Виктор Иванович молод и вполне мог что-то упустить, но Амалия знала Ломова слишком хорошо и верила, что уж он-то не упустил бы ничего. Значит, слежки не было, а не было потому, что она не нужна, когда ты точно знаешь, что твой объект в определенный день и час сядет на поезд. Сергея Васильевича ждали уже в экспрессе, и в купе к нему заглянули, чтобы проверить, на месте ли он.

Амалия услышала, что Елагин обращается к ней, и повернулась к нему.

— Мне очень стыдно, сударыня, что я так вас разочаровал, — сокрушенно промолвил молодой человек.

— Что вы, Виктор Иванович, даже не смейте так думать, — вполне искренне ответила баронесса Корф. — Наоборот, вы очень мне помогли!