В поисках Леонардо

Валерия Вербинина

Секретный агент Амалия получает задание заполучить для коллекции Эрмитажа шедевр Леонардо да Винчи, который некий ловкий мошенник ухитрился продать одновременно русскому царю, английской королеве, германскому кайзеру и австрийскому императору, после чего исчез с картиной и всеми деньгами. Поиски приводят Амалию на корабль, отправляющийся в Новый Свет, причем среди пассажиров скрываются агенты всех обманутых правителей – им тоже поручено найти картину. Что ж, посмотрим, кто окажется первым!

Глава первая,

в которой высокое лицо пребывает в недоумении

Его высокопревосходительство действительный тайный советник Волынский, в мундире и при орденах, стоял возле своего рабочего стола — объемистого, красного дерева, украшенного затейливой резьбой и снабженного несметным множеством хитроумных ящичков, в недрах которых затаились всевозможные государственные тайны. За окном, наполовину прикрытым тяжелой бархатной портьерой, виднелся кусок Невы и серое небо, в которое вонзался золотой шпиль Адмиралтейства. Тусклого освещения, проникавшего снаружи, не хватало, поэтому уже в четыре часа пополудни зажгли лампы, и блики огней трепетали, отражаясь на намечающейся нежно-розовой лысине сановника.

Господин действительный тайный советник находился в затруднительном положении, чего с ним давно уже не случалось. Тридцать четыре года, проведенные им на службе у царя, казалось бы, должны были приучить Волынского ко всякого рода неожиданностям, однако только что он с некоторым изумлением убедился: это не так. В настоящее время он был занят тем, что мысленно вычислял того, кто вздумал сыграть с ним сию скверную шутку, дабы выставить его в смешном свете. Был ли то влиятельный князь К.? Министр Г.? А может, это сам наследник, цесаревич Александр Александрович? Недругов у Волынского, причем один могущественнее другого, немало, — ведь невозможно взобраться на самый верх, никого не задев по дороге. Тонкие губы советника неприязненно сжались. Он выразительно кашлянул, прочищая горло, и еще раз поглядел на особу, чье появление выбило его из колеи в этот ничем не примечательный день 6 ноября 1880 года.

Особа, о которой идет речь, была чрезвычайно миловидной блондинкой семнадцати лет от роду, с черными высоко изогнутыми бровями и карими глазами, в которых нет-нет да вспыхивали золотистые искорки. Умело пригнанное платье цвета gris perle^[1] было ей весьма к лицу, хоть и отличалось безыскусностью кроя. В руках особа держала маленькую муфту из меха снежной лисы.

В помпезном кабинете, подавляющем своей вызывающей роскошью, с дорогой мебелью и огромным, писанным маслом, портретом императора Александра II на стене, эта девушка была явно не к месту. Казалось, она заблудилась по пути на очередной бал или в гостиную, полную светских бездельников, и по ошибке завернула сюда спросить дорогу.

Впрочем, по виду девушки никак нельзя было сказать, что она чувствует себя не в своей тарелке. У нее было спокойное, немного отрешенное лицо человека, который вынужден ждать чего-то или кого-то, но отнюдь не испытывает неловкости или неуверенности. В ней было какое-то внутреннее достоинство, и именно это достоинство побудило чиновника вскочить со своего места за столом и шагнуть девушке навстречу, едва она вошла. Ему вдруг показалось невероятным сидеть, когда она стояла, — и это при том, что его высокопревосходительство не имел привычки подниматься, чтобы приветствовать своих подчиненных.

Волынский снова кашлянул. Молчание явно затягивалось. Супостат, подославший к нему блондинку с муфтой, все еще не был найден, и советник мысленно махнул на вычисление его рукой. Кроме того, он отчего-то забеспокоился, хорошо ли уложены его волосы и вообще, достаточно ли представительно он выглядит.

— Значит, вы — Амалия Тамарина? — спросил он. — Амалия Константиновна, если не ошибаюсь?

— Именно так, ваше высокопревосходительство, — с приятнейшей улыбкой отвечала его собеседница.

Волынский неожиданно подумал, что длинное витиеватое обращение, к которому он, в общем-то, давно уже привык, в ее устах звучит как-то по-особенному. Подобные мысли были ему не слишком свойственны. Советник нахмурился, вперил суровый взор в муфту и слегка покачнулся на носках.

— Тамарина, Тамарина… — повторил он нараспев. — Известная фамилия, кажется?

— Некоторые так считают, — отозвалась Амалия вежливо, ничуть не погрешив против истины.

— Я знавал одного Тамарина, — глазом не моргнув, соврал действительный тайный советник. — Правда, его звали не Константин, а…

— Однофамилец, наверное, — спокойно заметила его собеседница. — У моего отца братьев не было.

— Ах так… — По тону советника можно было заключить, что он только что узнал факт величайшей важности. — Но что же мы стоим, в самом деле? Прошу вас, присаживайтесь, Амалия Константиновна.

Император Александр на стене, в бакенбардах и с усталым лицом, казалось, оживился, созерцая очаровательную блондинку и хлопочущего вокруг нее чиновника. Последний собственноручно пододвинул прелестнице Амалии кресло, принял муфту и положил ее на другое сиденье, после чего сел сам — однако не на свое привычное место, отгороженное от посетителей столом, а на один из стульев с кокетливо изогнутыми ножками.

— Гм, — сказал его высокопревосходительство, улыбаясь и приглаживая височки, — вы ведь только что из Москвы, кажется? Ну, как там погода?

Амалия не замедлила высказаться в том духе, что в Петербурге гораздо теплее, и вообще, здешняя погода не в пример лучше тамошней.

— Вот видите, — расцвел действительный тайный советник, — я всегда говорю: Петр Великий знал, что делал, когда перенес сюда столицу.

После чего последовал небольшой сравнительный перечень достоинств града Петрова и недостатков первопрестольной. Решительно, Нева куда больше похожа на реку, чем Москва с Яузой, вместе взятые, а белые ночи в Петербурге… Но, едва заведя разговор про ночи, советник и сам почувствовал, что малость забежал вперед.

— Итак, теперь вы работаете у нас, — подытожил он.

Амалия загадочно улыбнулась. Император Александр, кажется, жалел, что не может сойти с портрета, всю его хандру как рукой сняло. А советник, устремив на Амалию пронизывающий взор, осведомился — не то игриво, не то серьезно:

— Что заставило такую девушку, как вы, попроситься к нам в службу?

Амалия слегка подняла брови. Собственно говоря, она никуда не просилась. Все получилось как-то само собой и практически без ее ведома. Впрочем, были и другие, особые обстоятельства, и они-то как раз и сыграли решающую роль.^[2]

— Князь К. решил, что я могу пригодиться, — коротко ответила она, чтобы не вдаваться в утомительные объяснения.

— Ах так, — со значением протянул Волынский. — Князь К…

Стало быть, под советника подкапывается именно он. Или не подкапывается?

— Его императорское величество, — добавила Амалия, покосившись на портрет, — также одобрил его идею.

Волынский ощутил глухое сердцебиение. Вот вам! Как обманчиво бывает первое впечатление: платье самое простецкое и прическа небрежная, а явилась с протекцией от самого императора. Мда-а, с такой девицей надо держать ухо востро: мало ли кем она может оказаться… Волынский слегка отодвинулся назад на стуле и сказал самым официальным тоном:

— Ну, раз так, я думаю… У вас уже есть опыт в делах, подобных нашим?

— Никакого, — не колеблясь ни мгновения, ответила Амалия.

«Оно и видно», — в сердцах подумал советник.

— Какие языки вы знаете?

— Французский, немецкий, английский, итальянский, — с некоторой гордостью перечислила девушка. — И польский, разумеется.

«Значит, мать у нее полячка. Так-так, любопытненько. Надо бы навести об этой Амалии Константиновне справки поточнее. Интересно, как княгиня Юрьевская, морганатическая супруга императора, относится к тому, что ее муж оказывает протекцию сей незаурядной барышне, говорящей на пяти языках и наверняка имеющей другие, не менее очевидные достоинства?» — подумал Волынский, а вслух произнес, с любопытством глядя на свою собеседницу:

— Очень хорошо. Я думаю, ваши знания вам пригодятся. Поскольку вы в нашем деле новичок, то задание будет несложным. Уверен, вы с ним справитесь.

Амалия выпрямилась.

— И что же это за задание?

Волынский заколебался. Раньше, когда он получил распоряжение — приставить к делу некую девицу, совершенно ему неизвестную, — ему показалось, что он поступит правильно, направив ее туда, где ее присутствие было бы более чем уместно. Теперь же, глядя в эти светло-карие глаза, он уже не был в своем решении так уверен. Волынский кое-что смыслил в людях, и этого кое-чего оказалось вполне достаточно, чтобы в короткий срок прийти к самым неутешительным выводам. У Амалии Тамариной нет ни опыта, ни необходимых навыков, она не разбирается в особенностях их профессии; более того, она слишком юна, бесхитростна, беззащитна и наверняка станет легкой добычей для любого мошенника, понаторевшего в их ремесле. Откровенно говоря, ей вообще было нечего делать в особой службе; но отступать было поздно, и, глубоко запрятав свою досаду, Волынский заговорил по-деловому четко и сухо:

— Вы должны незамедлительно отправиться в Париж, где поступите в распоряжение нашего агента Аркадия Пирогова. Во Франции господин Пирогов исполняет одно ответственное и чрезвычайно деликатное поручение. Ваша же задача заключается в том, чтобы его страховать. — Он заметил на лице Амалии легкую тень смущения и остановился.

— Страховать — это… — нерешительно начала девушка.

— Следить, чтобы он не попал в беду, — спокойно пояснил советник. — Видите ли, дело, которым занимается Пирогов, очень важно для нас, и провал ни в коем случае не допустим. Есть основания предполагать, что если о миссии Пирогова узнают агенты других держав, то они сделают все, чтобы помешать ему добиться своего. — Волынский вздохнул. — Пирогов — один из лучших наших людей, но и лучшие люди имеют свои слабости. Вы не должны ни под каким видом пускать его за игорный стол, иначе может случиться так, что он за картами забудет о своем задании. Также я прошу вас проследить, чтобы он не угодил ненароком под карету и не стал жертвой несчастного случая. С секретными агентами то и дело приключаются всякие неприятности, но вы не должны обращать на это внимания, — добавил советник. — У вас будут документы на имя месье и мадам Дюпон из Шарлеруа. Всем остальным займется Пирогов. — Волынский позволил себе подобие улыбки. — Как видите, задание и в самом деле очень простое.

Амалия подумала, что это с какой точки зрения посмотреть. В ее собственной семье имелся азартный игрок — дядя Казимир Браницкий, и никакая сила на свете не могла оттащить его от зеленого сукна, даже его собственная сестра, которой он боялся как огня.

— Значит, я не даю этому месье Пирогову играть и слежу, чтобы он не погиб до исполнения задания, — подытожила девушка. — Не могли бы вы мне все-таки рассказать, в чем оно заключается?

Волынский отрицательно покачал головой:

— Рад бы, дражайшая Амалия Константиновна, да не могу. Тайна, знаете ли, она на то и тайна, чтобы ее хранить.

— Ну что ж… — Амалия смерила его взглядом, ослепительно улыбнулась и поднялась с места. — Тогда, ваше высокопревосходительство, не смею более злоупотреблять вашим вниманием. Полагаю, я должна теперь собраться для отъезда во Францию?

Волынский мрачно посмотрел на нее.

— Сядьте, Амалия Константиновна. К чему такая спешка? Вы еще не получили моих инструкций.

— Ах, простите великодушно, Петр Еремеевич. — Амалия села и разгладила складки платья на коленях.

— Завтра утром, — с неудовольствием заговорил советник, — вы сядете со своим пашпортом на поезд. В Париже оставите документы в посольстве, у статского советника Белякова, он же выдаст вам бумаги на имя Амели Дюпон.

— Почему Дюпон? — не удержалась Амалия. — Это ведь очень распространенная во Франции фамилия, как у нас Иванов.

— Именно поэтому, — сухо сказал действительный тайный советник. — Чтобы затруднить установление вашей истинной личности. Как вы думаете, сколько понадобится времени, чтобы проверить всех Дюпонов, проживающих во Франции? То-то же.

У Амалии мелькнула мысль, что уловка какая-то детская, ведь достаточно отследить ее путь до и после посольства, чтобы раскрыть ее, но ничего не сказала.

— Итак, вы — Амели Дюпон, а Пирогов — Эрве Дюпон. Эту схему мы придумали, как только нам поручили поиски Висконти, но агентесса, которая должна была сопровождать Пирогова, совершенно неожиданно выскочила замуж. — Кончик рыхлого носа Волынского дернулся от возмущения. — Совершенно непростительное легкомыслие! И, главное, даже меня не предупредила. В хорошеньком я оказался положении, доложу я вам!

Амалия смотрела на этого старого, сухого, поблекшего человека. Нет, она не ошиблась: в нем и в самом деле было что-то детское. Полученные им обиды, мнимые или действительные, он переживал с типично детской злопамятностью.

— А кто такой Висконти? — спросила она, чтобы хоть что-то спросить.

— Онорато Висконти, который… — Волынский остановился. — А вы очень хитры, — убежденно заявил он, грозя Амалии пальцем. — Очень! Значит, вам не терпится узнать, чем занимается Пирогов?

— Мне было бы это интересно, — ответила Амалия совершенно искренне.

Волынский встал, заложил руки за спину и прошелся по кабинету.

— Что вам известно о Леонардо да Винчи? — спросил он наконец, подходя к портрету Александра.

— О Леонардо да Винчи? — удивилась Амалия. — Великий итальянский художник и изобретатель, родился в Винчи близ Флоренции, умер во Франции, в Клу, я видела его могилу, когда была в тех краях. Самая знаменитая его картина — «Джоконда», которая…

— Достаточно, — перебил ее Волынский с легкой гримасой утомления. — Не тараторьте, как гимназистка, мадемуазель, это неприлично.

— Простите, ваше высокопревосходительство, — тут же нашлась Амалия. — Я совсем забыла, что говорю с человеком по меньшей мере втрое старше себя.

Волынский подозрительно уставился на свою новую подчиненную. Почудилось ли ему или она и впрямь имела намерение поставить его на место? Но взор у Амалии был такой чистый, такой безмятежный, что действительный тайный советник подавил раздражение. Он подумал, что Амалия Константиновна попросту глуповата. Конечно же, она и в мыслях не имела задеть его.

— Спору нет, Леонардо — великий художник, — продолжал Волынский более сухо. — Однако картин его осталось мало, ничтожно мало, и иные из них даже не закончены. Французам повезло, что их король Франсуа^[3] Первый пригласил Леонардо к себе. В результате им досталась «Джоконда», не говоря уже о мелочах вроде «Мадонны с младенцем и святой Анной», «Иоанна Крестителя», «Вакха», «Прекрасной Ферроньерки» и «Мадонны в скалах». У англичан — только посредственная копия последней и картон «Святой Анны», но оно и понятно: они никогда ничего не смыслили в искусстве. В Италии, главным образом в Уффици, осели ранние вещи Леонардо — набросок «Святого Иеронима», «Благовещение» и «Поклонение волхвов», например. Впрочем, «Поклонение волхвов» производит впечатление даже в таком виде. В монастыре Санта-Мария-делле-Грацие в Милане находится знаменитая фреска «Тайная вечеря», от которой, можно сказать, почти ничего не осталось, одно воспоминание. В Кракове хранится испорченный портрет Чечилии Галлерани, «Дама с горностаем». У нас же только пятнадцать лет назад появилась одна-единственная «Мадонна», купленная по случаю у миланского герцога Антонио Литта^[4]. — Действительный тайный советник сокрушенно вздохнул. — Некоторые, впрочем, сомневаются, что последняя и впрямь написана Леонардо. Ни в Дрездене, ни в Берлине, ни в Вене его картин нет, так что вы сами понимаете, что началось, когда неожиданно всплыла эта старая картина… Она называется «Леда».

— О! — воскликнула Амалия. — Но ведь «Леда» безвозвратно утрачена…

— Так считалось, — перебил ее действительный тайный советник, — в течение очень долгого времени. О «Леде», по сути дела, было известно немногое. Леонардо привез ее с собой во Францию, и она осталась там, как и «Джоконда». Потом кто-то — возможно, мадам де Ментенон, морганатическая супруга Луи Великого, — нашел, что картина непристойна. Мифическая Леда, как вы, верно, знаете, известна тем, что Зевс соблазнил ее в образе лебедя. — Волынский вгляделся в лицо Амалии, не покрылось ли оно стыдливым румянцем, но хрупкая барышня и ухом не повела. — Считается, что именно по этой причине картина Леонардо была уничтожена. Во всяком случае, она бесследно исчезла в самом конце семнадцатого века. Надо сказать, что картинам на сей сюжет не слишком везет — Мария Медичи, например, приказала уничтожить «Леду» Микеланджело, которая опять-таки оскорбляла ее представления о нравственности. К счастью, остались рисунки Леонардо к его работе, остались копии с «Леды», снятые другими художниками, так что мы можем представить себе, как она выглядела. Лучшая копия, хотя и весьма вольно передающая оригинал, принадлежит художнику… как его, с совершенно непотребной фамилией…

«Содома», — мысленно подсказала Амалия. Эту картину она видела в Риме, в галерее Боргезе.

— Есть еще набросок Рафаэля и несколько копий меньшего значения, разбросанные по всему свету^[5]. — Волынский остановился у стола, открыл один из ящичков и стал перебирать лежащие в нем бумаги. — Барон Корф представил мне основательный доклад на эту тему… Ах да, вот и он. Помимо копий, мы располагаем подробными словесными описаниями «Леды», среди которых наиболее полным является описание Кассиано дель Поццо, сделанное в 1625 году. Если верить ему, Леонардо изобразил стоящую во весь рост Леду почти полностью обнаженной. Сбоку от нее — лебедь, у ее ног — два яйца, из скорлупы которых появляются четверо детей: Кастор и Поллукс, Елена и Клитемнестра. — Волынский свирепо фыркнул. — Все это происходит на фоне превосходно выписанного пейзажа. Глаза у Леды опущены, на губах задумчивая улыбка. Работа выполнена на трех продолговатых деревянных панелях, причем стыки между ними расклеились и краска вдоль стыков осыпалась уже в то время, когда картину видел этот Кассиано. Тот же автор отмечает, что шедевр вообще находится в неважном состоянии, так что, возможно, вовсе не соображения морали были причиной его исчезновения, а то, что картина просто-напросто пришла в полную негодность. — Волынский положил доклад обратно в ящик и с хрустом задвинул его внутрь стола. — Замечу, что картина считалась бесспорным шедевром, но разыскать ее никто не пытался. Так что вы можете себе представить, что, когда к князю Урусову, нашему послу в Италии, обратился его хороший знакомый с вопросом, не желает ли он приобрести для своего государя «Леду» Леонардо да Винчи, он отнесся к этой идее весьма прохладно. Тем не менее, так как его знакомый был уважаемым человеком и Урусову не хотелось обижать его, наш посол взял с собой эксперта и отправился поглядеть на картину. — Волынский сделал выразительную паузу.

— И что же, ваше высокопревосходительство? — с любопытством спросила Амалия.

— Это оказалась действительно «Леда» да Винчи, — ответил Волынский с грустью. — Эксперт чуть с ума не сошел от радости. Картина сильно потемнела от времени — известно, что Леонардо любил мудрить с красками, — но тонкость прорисовки, сфумато, обработка панелей и другие вещи, в которых специалисты разбираются больше нас с вами, не оставляли сомнений. Это была та самая «Леда». Но Урусов, как человек осторожный, прежде всего справился, откуда она взялась. Он получил самые исчерпывающие объяснения: предки продавца, Онорато Висконти, долгое время были послами при французском дворе, и не исключено, что кто-то из них выпросил картину, чтобы спасти ее от гибели.

— Так продавец — Онорато Висконти?

— Именно. Из семьи, что когда-то правила Миланом, до прихода Сфорца. Дворянин, светский завсегдатай, человек в высшей степени приличный. Картину он обнаружил случайно, среди старого хлама на чердаке. Оказывается, тот Висконти, что вез ее домой, в пути умер не то от чумы, не то от холеры, и его вещи мало того что прибыли с большим опозданием, так еще и никто не захотел к ним притрагиваться, их даже не стали толком разбирать. Звучит вполне убедительно, не правда ли? За картину Висконти заломил чудовищную цену, но, сами понимаете, она того стоит. Урусов не мог выплатить всю сумму сразу — да и никто не смог бы, кроме Ротшильда, — так что он оставил Висконти задаток (что-то около восьми тысяч рублей золотом) и попросил держать их сделку в тайне, зная, что многие державы захотели бы прибрать картину к рукам. — Волынский укоризненно покачал головой. — Вы знакомы с Урусовым?

Амалия кивнула:

— Я была в Италии с отцом и встречала его. Очень любезный господин.

— Тогда вы можете вообразить себе его физиономию, — сладострастно проскрипел Волынский, заложив руки за спину и раскачиваясь на носках, — когда он узнал, что Висконти исчез, а денежки и картина испарились вместе с ним. В Петербург полетели отчаянные депеши. Когда кто-то садится в лужу, кого просят исправить положение? Ясное дело, Волынского. Я тотчас отрядил Пирогова разобраться на месте. И что он мне докладывает? Что notre honnkte^[6] Висконти, помимо нас, успел пообещать картину английской королеве Виктории, германскому кайзеру Вильгельму и австрийскому императору Францу-Иосифу. И представители этих государей, замечу, исправно выдали ему задаток, и все просили сохранить дело в строжайшем секрете. Каково, а?

— И ни один из них…

— Ни один, уверяю вас, не догадывался о подвохе. Еще бы! Ведь они имели дело с самим Онорато Висконти, всем известным, всеми уважаемым господином, который ни разу никого не обманул! — Глаза Волынского горели. — Его императорское величество был в ярости и приказал во что бы то ни стало отыскать картину и доставить во дворец. На карту поставлен престиж монархии! А у меня проблема — этот мошенник Пирогов, как только завидит карты, начинает чувствовать зуд в ладонях. Ха-ха-ха! — Он громко рассмеялся над собственным каламбуром. — Вы ведь понимаете, о чем я? Так вот, к картам его подпускать ни в коем случае нельзя!

— Ваше высокопревосходительство, — учтивейшим образом перебила его Амалия, — теперь мне все более или менее понятно, кроме того, почему наш агент оказался в Париже. Ему что, удалось напасть на след Висконти?

— Ах, вот вы о чем… — Волынский пригладил седеющие височки. — Да, теперь все секретные службы Европы только тем и занимаются, что ловят этого шаромыжника. Согласно последним сведениям, синьор Висконти удрал из Италии и перебрался во Францию, где и затаился. Он принял массу предосторожностей, чтобы его не нашли, но в разведке тоже работают люди не промах. Если верить сообщениям Пирогова, агенты кайзера едва не перехватили Висконти на улице возле какой-то захудалой гостиницы, но тот сумел сбежать, оставив их с носом. В свою очередь, сам Пирогов ухитрился добраться до вещей Висконти и выпотрошил весь его багаж, но ни денег, ни картины не обнаружил.

— Может быть, это потому, — задумчиво заметила Амалия, — что никакой картины и не было, а была только приманка, с помощью которой Висконти хотел поправить свое финансовое положение и от которой избавился, как только добился своего.

Волынский резко распрямился.

— Конечно, я указал на такую возможность в записке его императорскому величеству, — желчно промолвил он. — Я предположил, что Леонардо — никакой не Леонардо, а эксперт Илларионов, осматривавший картину, чистой воды осел. — Волынский хитро сощурился. — Но ведь другие послы тоже приводили своих экспертов, а английский посол лорд Фаунтлерой так тот вообще отличился — не поленился прихватить с собой сразу двух искусствоведов из Британского музея. Все эксперты дали положительное заключение, иначе этот мошенник Висконти не смог бы так ловко вытрясти из послов денежки. Нет, в том-то и сложность, что картина действительно существует, что она действительно написана Леонардо, и если мы не заполучим ее, весь мир будет смеяться над нами. Хорошо еще, что проныры-газетчики не пронюхали об этой истории. Представьте, какой разразился бы скандал: четыре посла великих держав дали себя провести, как мальчишки! — Лицо Волынского раскраснелось от удовольствия. — К счастью, Пирогов хорошо знает свое ремесло, и в своем последнем донесении он сообщил, что теперь Висконти от него точно не ускользнет. Дело в том, что мошенник собирается навсегда покинуть Европу. На каком именно корабле, Пирогов пока не знает, но когда вы встретитесь с ним, к тому времени наверняка уже узнает. — Волынский подался вперед. — Так вот, если вам придется сопровождать нашего агента в путешествии через океан, ни в коем случае не выпускайте его из виду, потому что немцы, австрийцы и англичане дремать не будут. Не дай бог, Аркашка свалится за борт во время шторма или свернет себе шею, поскользнувшись на палубе, так что как следует приглядывайте за ним! Да, и помните: никаких карт! Он уже пару раз горел на этом, но сейчас не тот случай, когда можно расслабляться. «Леда» должна быть в России!

— Я понимаю, ваше высокопревосходительство, — смиренно сказала Амалия, добавив: — Но что, если эксперты все-таки ошиблись и никакой «Леды» на самом деле нет? Ведь Висконти, насколько я помню, был очень искусным рисовальщиком. А я, признаться, не очень верю в истории о шедеврах, воскресающих из небытия. И потом, Висконти ведь мог просто-напросто подкупить экспертов, чтобы те дали положительное заключение. Если «Леда» — обыкновенная фальшивка, то тогда становится понятным и его поспешное бегство, и то, почему картины не оказалось среди его вещей. Ведь тогда…

— А это уже, драгоценнейшая, не ваша забота, — ласково-ядовитым тоном перебил ее Волынский. — Неужели вы полагаете, что я сам не пришел к такой же мысли? В моем возрасте накладно получать нагоняи от государя! Так что извольте перестать умничать, это до добра не доводит. Лучше ступайте-ка на первый этаж в кабинет к господину Серебряному да получите денежки на накладные расходы, а потом — айда собирать вещички. Завтра с утренним поездом вы отбываете в Париж. Пирогов встретит вас на вокзале. По французскому паспорту вы будете его жена, не забывайте об этом. — И он с удовольствием увидел, как покраснела Амалия.

— Но я же совсем не знаю его, как и он меня, — попробовала протестовать девушка. — Как он поймет, что это я?

— Ему сообщат номер вашего места и ваши приметы, — сухо сказал Волынский. — Кстати, у вас будет тринадцатое место. Вы не слишком суеверны, я надеюсь?

— О, что вы, ваше высокопревосходительство! Число «тринадцать» — мое самое любимое, — не моргнув глазом заявила Амалия.

— Вот и прекрасно, — одобрил Волынский. — А вы агента Пирогова узнаете без труда. Он мужчина привлекательный и без зазрения совести этим пользуется. Счастливого пути, мадам Дюпон.

Действительный тайный советник вернулся за свой стол и опустился в кресло. Амалия поднялась, присела в почтительном реверансе, поправила свою муфту и удалилась. Император Александр с портрета с тоскою глядел ей вслед.

Оставшись один, Волынский коротко и нетерпеливо звякнул в колокольчик. Тотчас растворилась невидимая боковая дверь, и в проеме возник высокий немолодой слуга в ливрее.

— Опять подслушивал? — недовольно бросил советник.

— Никак нет, ваше высокопревосходительство.

— Голова совсем седая, Ларион, мог бы и не врать, стыдно… Чаю неси.

— Это что же такое делается! — ворчал сановник пять минут спустя, переливая чай из чашки в себя. — Ты видел, кого мне присылают?

— Видел-с.

— Невероятно! Они думают, секретная служба — это шутки шутить. Скоро институток посылать начнут.

— Да, ваше…

— Гимназисток со школьной скамьи прямиком. А?

— Я ничего, ваше…

— Хотя, конечно, барышня приятная. Но в нашем деле совершенно без надобности.

— Это ваше высокопревосходительство точно изволили заметить.

— Я ее к Пирогову приписал, — сказал сановник. Левый глаз его дернулся — вероятно, Волынский полагал, что таким образом подмигивает.

— Как можно, ваше высокопревосходительство? — вскинулся Ларион. — Такая деликатная барышня… Это же ведь скандал до небес поднимется! Пирогов-то по женской части…

— А мне-то что? Я за чужие шашни не в ответе. Я вообще тут ни при чем, запомни, Ларион. А вот нечего посылать ко мне кого ни попадя!

Надвигался вечер. Золотой шпиль Адмиралтейства таял в сумерках.

* * *

Из дневника Амалии Тамариной.

«6 ноября. До сих пор не могу поверить, что я на службе. Видела В. — своего нового начальника. Несмотря на ордена, впечатление неважное. Говорили о Леонардо. Онорато Висконти, оказывается, мошенник. Кто бы мог подумать. Я его хорошо помню, мы с отцом встречали его в Риме в прошлом году. Веселый, любезный, занимательный человек. Уже тогда было известно, что у него денежные затруднения, но, несмотря на это, он всегда отказывался продавать немногие картины, доставшиеся ему по наследству. О «Леде» я никогда от него не слышала, ни единого намека. То, что он проходимец, в некоторой степени оказалось для меня неприятным сюрпризом. На какие ужасные вещи толкает людей нужда! Собираю вещи: завтра еду в Париж».

Примечания

1

Жемчужно-серый (фр.).

2

О том, что это были за особые обстоятельства, читатель может подробнее узнать из романа В. Вербининой «Амалия и тень в маске».

3

В нашей традиционной историографии этот король с маниакальным упорством именуется Франциском, точно так же, как Луи — Людовиком, а Анри — Генрихом. (Здесь и далее — прим. автора.)

4

Читатель может заинтересоваться, отчего советник не называет «Мадонну Бенуа», которая также находится в Эрмитаже. Ответ прост — она была куплена у семьи Бенуа лишь в 1913 году, а его высокопревосходительство не был провидцем…

5

Наиболее точной считается копия работы Чезаре да Сесто, ученика Леонардо, которая находится во флорентийской галерее Уффици.

6

Наш честный (фр.).