Тайник в старой стене

Валерий Шарапов, 2021

1948 год. Псков. На продовольственный склад воинской части совершено разбойное нападение. На месте преступления обнаружены мертвыми двое грабителей. Похоже, был кто-то еще, кто расправился со своими подельниками. Расследование поручено капитану угро Павлу Звереву. Опытный сыщик подозревает, что бандиты охотились не за крупами и тушёнкой, их интересовало что-то другое… Дело приняло неожиданный оборот, когда выяснилось, что следы этого ограбления ведут в квартиру бывшего офицера царской армии, сумевшего в свое время присвоить уникальную коллекцию золотых монет…

Часть первая

Антипов

Глава 1

г. Псков, послевоенные годы…

Стре́лки доползли до двенадцати, и часы ударили гулким протяжным боем. Корнев откинулся в кресле, съежился и, отодвинув лежавшие перед ним папки со сводками, медленно встал. Приступ начался примерно в половине одиннадцатого, и Степан Ефимович до сих пор чувствовал ноющую резь в боку.

«Проклятая язва — будь она неладна, нужно обязательно выпить чаю, а еще лучше что-нибудь съесть!»

До обеда оставался еще целый час, а бутерброды, которые Степан Ефимович утром принес из дома, — Корнев жил один, поэтому завтраки готовил себе сам, — были давно съедены. Заводская столовая, находившаяся неподалеку, в которой постоянно обедал он сам и большая часть его сотрудников, откроется только в час. Прижав руки к животу, Корнев поморщился, потом поднялся, подошел к сейфу и, открыв его, посмотрел на стоявшую за папками бутылку армянского коньяка и лежащую рядом с ней плитку немецкого шоколада марки «Halloren». Не бог весь что, но все же!..

Несмотря на сильную боль, прикоснуться к припрятанным в сейфе припасам Степан Ефимович пока что не решался. Этот коньяк и этот шоколад принес Корневу один его старый знакомый — полковник Сухов, который недавно вернулся из Германии.

Первая гвардейская краснознаменная танковая армия, в которой служил Сухов, после войны была расквартирована в Дрездене и до настоящего времени дислоцировалась в Германии. Однако спустя три года часть подразделений была отозвана в Союз, и Сухова перевели в Псков.

По возвращении на родину Сухов получил новое жилье и на следующий же день после заселения организовал в своей новой квартире веселую пирушку. Сначала гуляли лишь несколько приятелей полковника из числа его сослуживцев, но к вечеру к ним присоединились едва ли не все соседи, живущие в подъезде. Утром, проснувшись с жуткой головной болью, полковник не обнаружил в квартире служебного удостоверения и, что самое страшное, пропал его лежавший в шкафу табельный револьвер. Сухов, перепуганный до смерти, тут же отправился в Управление милиции и, узнав, кто им руководит, потребовал встречи с начальником псковской милиции, представившись его старым другом.

Корнев не сразу узнал полковника-танкиста, с которым ему доводилось встречаться. Это было в годы войны, и их знакомство было весьма шапочным — они лишь пару раз пересекались на оперативных совещаниях в сорок четвертом, когда Корнев воевал на Северо-Западном фронте и командовал батальоном. Сухов не особо жаловал Корнева и смотрел на него свысока; им довелось обменяться лишь несколькими фразами, на этом их знакомство и закончилось. Теперь же дружелюбия у Сухова значительно прибавилось.

Услыхав о случившемся с Суховым, начальник псковской милиции не смог отказать «старому другу». Он вник в ситуацию и согласился помочь, обещая не придавать делу лишней огласки.

Вора задержали уже на следующий день. Похитителем оказался новый сосед Сухова, мелкий жулик, которого пригласили на новоселье. Сосед, воспользовавшись вакханалией, которую устроили Сухов и его товарищи на новоселье, тут же сориентировался на месте и, заглянув в тумбочку, прихватил лежавшие там документы и револьвер, после чего спокойно скрылся и припрятал украденное в надежде продать потом на барахолке.

Когда милиционеры отыскали обнаглевшего ворюгу, Сухов долго жал Корневу руку, а на следующий день явился к нему снова, слегка навеселе, и торжественно вручил «старому приятелю» дорогой коньяк и шоколад. Корнев долго отказывался, но полковник так наседал, что Степан Ефимович уступил и взял предложенные бесшабашным гостем подарки.

Корнев не одобрял подобных подношений, поэтому до сей поры так и не притронулся ни к коньяку, ни к шоколаду — все это так и пылилось у него в сейфе уже не меньше недели. Однако сегодня Степан Ефимович решил-таки отступить от своих принципов. Пить алкоголь, да еще посреди рабочего дня, в одиночку, Корнев, разумеется, не собирался, а вот шоколад…

Так как унять внезапно возникшую резь в желудке было просто необходимо, он взял шоколадную плитку, покрутил ее в руке и подошел к окну.

Под окнами росли кусты сирени, возле стоящей у беседки серой легковушки на лавочке сидел его личный водитель Володя Горячев и, нацепив на нос огромные очки, не спеша листал прошлогодний журнал «Огонек». Корнев уже совсем было собирался распечатать плитку, но вдруг застыл, дернулся и прильнул к окну.

Из-за кустов на большой скорости выскочил наполированный до блеска сто первый «ЗИС» и резко затормозил у крыльца. Молодой водитель в синем кителе со старшинскими погонами выскочил из машины и бросился было открывать дверь. Но не успел: пассажир уже вышел сам и, едва не сбив с ног своего шофера, поспешно направился к парадному входу. У Корнева перекосился рот, холодная капля пробежала между лопатками. Он аккуратно положил шоколад на подоконник и замер в полнейшем ступоре; про резь в животе он и думать забыл.

В себя подполковника привела громкая трель телефонного звонка. Корнев шагнул к столу, схватил трубку и рявкнул что было сил:

— Слушаю!

В трубке послышался перепуганный голос оперативного дежурного:

— Антипов! Сам! Промчался мимо меня сразу наверх! И ведь никто ж не предупредил. Что мне делать-то, товарищ подполковник?

Ничего не ответив, Корнев в отчаянии бросил трубку. Он запустил руку в свою густую шевелюру, закинул волосы назад и бросился к сейфу, на котором лежала его фуражка. На ходу подполковник застегнул верхнюю пуговицу, схватил фуражку, но, зацепившись за стол коленом, выронил ее из рук. Злосчастный головной убор покатился, словно горящее колесо на Ивана Купалу, и остановился у самого порога. Корнев бросился к двери, нагнулся и потянулся было к фуражке, но тут же отскочил, потому что дверь в этот момент распахнулась. На пороге стоял сам начальник Главного управления МВД области Антипов. Позабыв про фуражку, Корнев вытянулся и зычно прокричал:

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!

— И тебе не хворать, — буркнул Антипов.

Он подобрал подкатившийся ему под ноги головной убор, прошел в кабинет и, бросив фуражку на стол, уселся не в кресло, как это обычно бывало, а на диванчик у стены. Сердце Корнева бешено трепыхалось. Он все еще тянулся в струнку и нервно покусывал губы.

В Управлении городской милиции Антипова за глаза дразнили «солдафоном», боялись как огня, но по сравнению с начальником Главка его считали просто «ду́шкой». В отличие от Корнева генерал Антипов не воевал. Перед самой оккупацией города он был эвакуирован в Саратов, где продолжил борьбу с преступными элементами и пособниками врага. Тогда еще он занимал должность заместителя начальника Управления по оперативной работе, но вернувшись в родной город Псков в сорок шестом, занял самый высокий пост в системе МВД области. Несмотря на то что Антипову не пришлось поднимать в бой батальоны, этот генерал мало чем отличался от боевых командиров Красной армии, а своей жесткостью и требовательностью превосходил многих из них. За глаза его называли Грозным, сравнивая со всем известным Иоанном из династии Рюриковичей. Антипов одним росчерком пера мог снять с должности или уволить любого начальника, а мог и повысить какого-нибудь лейтенанта-выпускника и поставить сразу на майорскую должность.

Однако сегодня с Антиповым явно творилось что-то странное. Корнев заметил это, лишь только немного успокоился и пришел в себя. Про свою язву он и думать забыл.

— Ефимыч, у тебя выпить есть? — прохрипел Антипов, расстегивая верхнюю пуговицу кителя. Услышав столь неожиданную просьбу, Корнев сухо уточнил:

— Что, простите?

— Что, что! Выпить, говорю, есть? — Антипов достал из кармана портсигар, закурил сигарету, выпустил густую струю серого дыма и огляделся. Увидев удивленный взгляд Корнева, поморщился и нервно продолжил: — Да помню я, что ты не куришь! Если нет пепельницы, дай, что ли, какой-нибудь стакан, чтобы я тебе ковер не испачкал!

— Стакан? Зачем же стакан, есть у меня пепельница!

Корнев открыл ящик стола, достал припрятанную там хрустальную пепельницу, поставил ее на тумбочку возле генерала, потом быстрым шагом дошагал до сейфа. Армянский коньяк, подарок Сухова, он поставил на ту же тумбочку, мысленно похвалив себя за то, что так и не притронулся к шоколадке. Положив ее к коньяку, принес один из двух стоявший на подносе стаканов.

— Пепельницу нашел — молодец! А стаканов неси парочку, — выдохнув, процедил Антипов, наполнив посуду до краев. — Да-да! Не куришь — не кури, а выпить со мной ты сегодня просто обязан. Уж не обижай начальника.

Генерал залпом выпил свой коньяк, даже не посмотрев на плитку шоколада, которую Корнев уже успел разломить на кусочки. Подполковник закашлялся, у него вдруг запершило в горле, словно это не Антипов, а он, Корнев, выпил целый гра́ник янтарного напитка.

— Сегодня какой-то праздник? — поинтересовался подполковник, идя за вторым стаканом.

Антипов лишь хмыкнул:

— Может, праздник, а может, и нет! — Он снова наполнил стакан, но уже на треть и снова опрокинул его одним махом. Корнев плеснул коньяку себе, выдохнул и медленно выпил. Горло обдало живительным жаром, резь в животе на время исчезла.

Антипов одобрительно кивнул и вылил в свой стакан все, что осталось в бутылке. Корнев, совсем уже успокоившись, искоса поглядывал на своего непосредственного начальника.

Антипов и впрямь не походил сам на себя. В эту минуту этот всегда верный своему делу блюститель правопорядка и ревностный слуга закона, сухой как мумия фараона и чем-то похожий на хищную птицу генерал выглядел подавленным и даже слегка испуганным. Обычно плотно сжатые губы его сегодня были слегка приоткрыты; ввалившиеся яблоки глаз, доселе сурово выглядывающие из-под выгнутых дугами бровей и режущие, точно скальпель хирурга, сегодня казались потухшими и совершенно пустыми. Весь облик Антипова словно кричал о том, что он чудовищно устал.

— Ну что, удивлен, что я к тебе вот так, без предварительного звонка? — слегка захмелевший генерал погрозил Корневу пальцем. — Да ты садись, садись, Ефимович! В ногах правды нет.

Корнев аккуратно присел, но не в свое кресло, а на один из стоявших вдоль стола стульев. Генерал выдавил хитрую улыбку и снова погрозил Корневу пальцем. Подполковник мучился догадками: что же случилось?

Антипов, словно угадав его мысли, перешел к сути:

— Ты вчерашние сводки читал?

— Так точно, товарищ генерал!

— Значит, про нападение на военный продсклад знаешь?

— А как же? — оживился Корнев. — Знаю, товарищ генерал.

— Что думаешь по этому поводу?

Корнев мысленно похвалил себя за то, что с утра ознакомился с оперативной обстановкой в городе и внимательно изучил новые сводки. Он встал и четко, по-военному, доложил:

— В ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое мая несколькими неизвестными, предположительно тремя, произведено нападение на продовольственный склад войсковой части 3473. Злоумышленники проникли на территорию части через лаз в заборе и, оглушив часового, взломали замок складского помещения. Однако, судя по всему, между нападавшими произошла ссора, в результате чего случилась банальная поножовщина, двое из нападавших были убиты. Третий, совершив убийство своих подельников, скорее всего испугался и скрылся, ничего не прихватив со склада. В настоящее время личности убитых бандитов устанавливаются, ведется проверка.

Антипов фыркнул и схватил уже опустевшую бутылку из-под коньяка:

— Да сядь ты… чудак человек! О черт! А что, больше нет?

— Чего нет?

— Выпить, говорю, больше нет?

Корнев почувствовал, что краснеет, и виновато пожал плечами. Полчаса назад он отпустил свою секретаршу Леночку, так как у ее дочери поднялась температура. У Леночки в шкафу могли быть припрятаны на такие случаи и кофе, и коньячок, но запасного ключа от шкафа у Корнева не было. Степан Ефимович потянулся к телефону и собирался было озадачить кого-нибудь из дежурной части, но потом вспомнил о прохлаждавшемся под окнами Володе Горячеве. Он уже подался было к окну, но Антипов его опередил. Генерал открыл фрамугу и громко крикнул своему водителю:

— Саня! А ну сгоняй!

Послышался звук заведенного мотора. Антипов вернулся на свое место и закурил очередную сигарету. Сделав пару затяжек, он продолжил:

— Значит, сводку ты прочел! Это хорошо, только ты сам-то себя слышишь? Слышишь, что ты мне тут городишь?

— Не понял вас, товарищ генерал, — снова засуетился Корнев.

— Что «не понял»? Вон оно как у тебя все: «предположительно», «судя по всему», «скорее всего»… Не работаете ни черта! — начальник Главка хлопнул по тумбочке кулаком так, что едва не опрокинул стоявшие на ней стаканы. — Вот точно так же мне и этот мямлил…

— Извините, товарищ генерал, — Корнев снова напрягся. — Вы сейчас про кого?

— Да про следака́ этого, Богданова! Видишь тут какое дело. Ну, ты сам посуди: массовый голод послевоенных лет, в ряде районов все еще недоедают, катастрофическая нехватка продовольствия, а тут не просто бандитский налет на какую-нибудь продовольственную базу, а проникновение в воинскую часть! Это же ЧП районного масштаба! Часовому голову проломили плюс ко всему два трупа! Прокуратура, будь она неладна, тут же подключилась, возбудила уголовные дела и взяла все под свой контроль, как будто мы без них не справимся. Прислали теперь этого следователя…

— Так это он мямлил?

— Он! А кто же еще? А он мальчишка совсем. Хорошо хоть прокурорские разрешили по старинке подключиться нашим. — Антипов снова сник, схватился за пустую бутылку и выругался. — Ладно. Хватит вокруг да около! Просьба у меня к тебе, Ефимыч! Личная просьба!

Корнев снова вскочил и отчеканил:

— Что нужно сделать, товарищ генерал?

— Сейчас я для тебя Петр Дмитриевич, — поправил Антипов, — да расслабься ты, не вставай.

— Все понял! Слушаю вас, Петр Дмитриевич!

Корнев сел. Генерал нагнулся вперед и вдруг как-то весь сжался, точно еж:

— Есть у меня личный интерес в этом деле. Вот оно как. Дело это ко мне на стол попало, изучил, посмотрел я и не поверил своим глазам. Один из убитых, про которых ты говорил, — это Васька! Васька Малашин! Я его по фотографии узнал. Поначалу сомневался, а потом даже сам в морг съездил, на труп посмотрел. Я как его мертвого увидел, все мои сомнения исчезли.

Генерал потер глаза, прокашлялся и тяжело вздохнул.

— Простите, а кто такой этот Васька? — уточнил Корнев.

— Васька Малашин? Да пацаненок один — сосед наш. Мы с его родителями до войны в одном дворе жили. Куда родители Васькины делись, я не знаю, но знаю, что с Егоркой моим они лучшие друзья были. Потом вместе в школу милиции пошли, потом в одном и том же райотделе служили и пропали в один и тот же день в сорок первом.

— Егор — это, если я вас правильно понял, ваш сын?

— Правильно ты понял!

В этот момент в кабинет вбежал водитель Антипова и выставил на стол две бутылки коньяка, положил лимон, пару яблок, кольцо «Краковской» колбасы. И исчез.

— Ну Санек… ну молодчина! — обрадовался Антипов и поманил Корнева: — А ну, налетай!

Только сейчас начальник милиции почувствовал новый приступ и вспомнил про свою злосчастную язву. А чего он и вправду теряется?

Степан Ефимович подошел к столу, порезал лимон и колбасу, махнул полстакана принесенного генеральским водителем коньяка. Лимон он предусмотрительно отодвинул в сторону и набросился на «Краковскую».

Еда, точно бальзам, обогрела его ноющее нутро. Корнев почувствовал, как боль в животе постепенно утихает. От удовольствия он даже закрыл глаза.

— Ну вот, совсем другое дело, Ефимыч! — усмехнулся Антипов. — Так что? Возьмешься мне помочь?

— Как я должен вам помочь? Если я правильно понял, ваш сын пропал в сорок первом при исполнении…

— Они с Васькой Малашиным отправились на выезд, и оба пропали! А случилось это в июле сорок первого, в тот самый день, когда город был занят немцами. Тогда вовсю эвакуация шла, сам помнишь, что творилось.

— Ваш Егор и этот Малашин выехали на место происшествия и не вернулись. А что тогда стряслось? С какой целью они выехали?

— Да не знаю я! В том-то все и дело. Нас еще за день до этого спешно эвакуировали. Егоркин райотдел должен был на следующий день убыть, но не успел. Мы ведь с сыном даже попрощаться не успели.

— Если в такой суматохе на место выехал наряд, получается, что там что-то серьезное случилось, — Корнев задумался. — Значит, вы хотите, чтобы мы не только разобрались с нападением на склад, но и попробовали выяснить, куда могли подеваться Егор и этот Малашин. Надеюсь, фотографии Егора сохранились?

— Да в том-то и дело, что нет! Я ведь тогда все бросил, спешка была жуткая, потом дорога. Нашу колонну на самом выезде «мессеры» обстреляли, пожар начался, ужас что творилось. Так что про фотографии в тот момент думать не приходилось.

— А фото этого Малашина имеются?

Антипов хмыкнул:

— Только те, что сделали вчера, но там он мертвый! Убит ударом острого предмета прямо в сердце.

— Понимаю. Значит, этот Малашин, как вы утверждаете, был одним из тех, кто напал на продовольственный склад?

— Ну, так а я о чем тебе уже полчаса талдычу?

— А вы понимаете, что если ваш сын выжил, то он тоже может…

— Чушь! Мой Егор не грабитель и не убийца! Просто если Васька в сорок первом не погиб, то, возможно, и мой Егор жив!

— Понимаю, — Корнев, в отличие от генерала, явно не ощущал подобной уверенности. — И вы хотите, чтобы к делу подключились мои сыскари?

— Верно, — Антипов налил себе еще, потом поморщился и поставил стакан на стол. — О черт! Мне, похоже, уже хватит! Так вот: я тебе уже говорил про следователя, который ведет это дело. Сопливый мальчишка, только после учебы, опыта — ноль! Ефимыч, я тебя прошу, пусть делом займется кто-то такой, кому и я, и ты можем полностью доверять, кому по силам довести это дело до конца! Ты же знаешь, что мои жена и дочь умерли в блокаду, а Егорка пропал. Один я совсем остался, так же как и ты, а теперь у меня появилась надежда.

— Понимаю, — Корнев опустил голову и вспомнил своих жену и двух сыновей, погибших в концлагере «Кресты» под Псковом.

— Я хочу, чтобы твой самый опытный опер подключился к расследованию и фактически возглавил его! — Антипов застыл, в его обычно суровых и властных глазах сейчас можно было видеть волнение и неуверенность.

— Я все понял…

— Так что, есть у тебя такой опер — настоящий «волкодав», который не спасует и доведет это дело до конца?

Брови Корнева сдвинулись, с минуту он что-то прокручивал в голове.

— Так что, есть или нет? — генерал начинал нервничать, и Корнев решился:

— Есть тут у меня один, этот ни перед чем не спасует!

Корнев взял трубку телефона и, услышав голос оперативного дежурного, твердо распорядился:

— Корнев у аппарата! Немедленно отыщите мне Зверя!

Глава 2

Корнев распрощался с начальником Главка и вздохнул с облегчением, но на душе у него все еще скребли кошки. Перед убытием Антипов приказал ежедневно докладывать ему о ходе расследования, и это никак не радовало подполковника. Антипов не сказал, в какой форме нужно докладывать. А что, если генерал захочет, чтобы ведущий расследование оперативник докладывал ему о результатах лично? Степан Ефимович прекрасно понимал, что такое развитие событий может иметь весьма печальные последствия, прежде всего для него самого и его карьеры.

Генерал Антипов был мужчиной суровым. Поэтому, поручив расследование, связанное с поиском Антипова-младшего, своему старому приятелю Пашке Звереву, Корнев рисковал нарваться на неприятности.

Капитан Зверев имел в Управлении весьма сомнительную репутацию. Павел Васильевич, не так давно занявший место начальника оперативного отдела Псковской милиции, слыл человеком ветреным и не очень дружил со служебной дисциплиной. Зверев, которого большинство сотрудников Управления за глаза называли Зверем, был человеком импульсивным, хамоватым и жестким, к тому же считался настоящим бабником, не пропускавшим ни одной юбки. Однако даже недруги Зверева в Управлении считали его лучшим специалистом своего дела.

Степка Корнев и Пашка Зверев, невзирая на их абсолютную непохожесть, сошлись еще в ранней юности. Оба — воспитанники детдома на Интернациональной, оба окончили Томскую школу милиции, потом ловили жуликов в одном и том же райотделе, вместе отправились на фронт. Правда, служили в разных местах и по-разному.

Степан Корнев прошел всю войну и вернулся комбатом моторизированного батальона и кавалером двух орденов. Пашка же в армии сильно не отличился, в смысле не отличился в карьерном плане. И связано это было с главной слабостью Зверева, а именно все с тем же его неравнодушием к прекрасному полу. Получилось так, что Зверев вместе с одним высокопоставленным полковником положили глаз на одну и ту же зеленоглазую красавицу медсестру. Девица оказалась довольно бойкой и не смогла отказать ни тому, ни другому, и в результате разразился настоящий скандал, связанный с рукоприкладством. Дело закончилось тем, что полковник попал в санчасть со сломанной рукой, а Зверева чуть не разжаловали в рядовые и не отправили в штрафбат.

Пашку спасла сложная обстановка на фронтах. Комдив Зверева готовил наступление и решил замять дело. Командиру пехотного взвода старшему лейтенанту Звереву вкатили строгача, а спустя некоторое время быстренько перевели в другую часть. Зверева это не особо опечалило, так как он попал служить в разведку, а это по-настоящему увлекло его, и он на время, а точнее, до самого конца войны, позабыл про женщин. Но только до конца войны…

* * *

Эту ночь Паша Зверев, как это частенько бывало, провел не дома. Успешно завершив очередное расследование, связанное с квартирной кражей, он вместо того, чтобы вернуться домой и как следует выспаться, направился в кафешку с забавным названием «Соло́мка» на Советской.

Отчего заведение называлось именно так, Павел Васильевич не знал, да и не особо из-за этого печалился. Здесь прилично кормили, да и контингент был, говоря соответствующим языком, не самый задрипанный. Несмотря на то что Зверев в последние дни питался как попало, он решил не набивать желудок сосисками и котлетами и заказал бутылочку самого лучшего коньяка, лимон и зеленые яблоки. Именно их он считал лучшей закуской к янтарному напитку.

Выпив грамм сто пятьдесят и съев четвертинку яблока, Павел Васильевич ощутил самое настоящее блаженство. Почувствовав себя отдохнувшим, он огляделся по сторонам и увидел то, что так хотел увидеть. Миловидная блондинка со стрижкой каре в голубой блузке и белой плиссированной юбке скучала неподалеку. Приглядевшись, Зверев заметил, что молодая женщина тоже нет-нет да и поглядывает в его сторону. Павел Васильевич одарил очаровательную соседку улыбкой и уже спустя десять минут угощал ее коньяком.

Девушку звали Лариса, и их случайное знакомство двигалось вперед семимильными шагами. Зверев, каким-то только ему одному известным способом, сумел разглядеть в Ларисе утонченную натуру и поэтому долго рассказывал случайной знакомой о французских импрессионистах и даже прочел наизусть «Благословенный час» и «Аллегорию» Верлена^[1]. Потом они заказали еще коньяку, и получилось так, что эту ночь Зверев провел у Ларисы.

Утром, по своему обыкновению, Зверев опоздал на работу. С утра он так спешил, что даже не позавтракал и поэтому с трудом дождался обеда. В столовой он наконец-то дорвался до еды и побаловал себя холодной окрошкой и шницелем с гречкой. После этого прогулялся по скверу, чтобы немного развеять гудящую от недосыпа голову и растрясти содержимое желудка.

С обеда Зверев опоздал всего на каких-то сорок минут, поэтому не испытывал ни малейших угрызений совести. Когда дежурный на КПП сообщил Павлу Васильевичу, что его разыскивает Корнев, Зверев скривил лицо, ожидая очередной нудной лекции о необходимости поддержания служебной дисциплины. Однако когда Зверев ввалился к подполковнику в кабинет и разлегся на кожаном диване из красного дерева, понял, что разговор с начальством предстоит серьезный.

Оказывается, Корнев и не думал его воспитывать. Дождавшись, когда Зверев усядется на свой любимый диван, подполковник расположился рядом и начал издалека.

— Все еще не отошел от вчерашнего? — довольно мягким тоном поинтересовался Корнев. — Может, чайку́?

Брови Зверева выгнулись, на его лице промелькнуло удивление:

— Снова запутанное дело?

— А как ты догадался?

— Обычно ты сначала орешь как бешеный, а уж потом к делу переходишь! А сейчас даже чай предложил! За чай спасибо, не откажусь. Правда, я только что из столовки, но одно другому не мешает. Мне покрепче и с двумя кусочками сахара.

Корнев заскрежетал зубами.

— Не нуди, рассказывай, что там у нашего генерала случилось.

— Значит, ты уже в курсе, что он был здесь?

— Дежурный сказал! А вот то, что вы тут с ним алкоголь распивали, не сказал. Не дуй щеки, просто от тебя хорошим коньяком попахивает.

Корнев нервно поерзал на стуле и вытер ладонью губы.

— Тебе коньяк предлагать не стану, даже не надейся, ты мне сегодня трезвый нужен. А как ты догадался, что у Антипова серьезное дело?

— Стал бы он с тобой тут просто так бражничать. Давай рассказывай, что стряслось!

Корнев кратко поведал Зверю о нападении на военный склад и о личной просьбе генерала. Зверев слушал молча, выкурив при этом две сигареты. После этого он, позевывая, сказал, что готов заняться этим делом, и потребовал в свое распоряжение автомобиль. Получив согласие начальника, Зверев театрально приложил руку к козырьку и вальяжно вышел из кабинета.

Глава 3

Спустя несколько часов Зверев в сопровождении молодого опера Костина уже ехал по набережной в сторону Любятова, где располагалась нужная им войсковая часть. Володя Горячев, личный шофер Корнева, сидел за рулем и смачно дымил сигаретой. Веня Костин — протеже и правая рука Зверева — сидел справа от водителя и разгадывал кроссворд. Зверев устроился сзади и, откинувшись, мирно посапывал с полуприкрытыми глазами. Его слегка мутило, и не только от выпитого накануне коньяка.

Перед тем как ехать в воинскую часть, они побывали в городском морге, где Зверев внимательно изучил тела напавших на склад грабителей. Сейчас он обдумывал увиденное накануне, и перед ним как живой стоял жилистый носатый мужчина в окровавленном грязном халате и огромных круглых очках. Патологоанатома звали Геннадий Карлович.

— Вот первая жертва, — патологоанатом снял окровавленную простыню с трупа.

Костин, стоявший за спиной Зверева, тут же нагнулся над трупом. Сам же Зверев разглядывал мертвеца, не приближаясь к нему.

На каталке лежал настоящий великан — широкие плечи, бычья шея и выдвинутый вперед подбородок. На шее мертвеца виднелась отчетливая тонкая линия, покрытая загустевшей кровью. На груди здоровяка были наколоты несколько остроконечных куполов и парящий над ними ангел.

— Личность убитого до сих пор не установлена, — заявил Геннадий Карлович. — Чуть больше сорока, судя по наколкам, этот гражданин принадлежит к криминальному миру. Причиной смерти стала потеря крови, случившаяся в результате повреждения левой сонной артерии и дыхательных путей.

— Догадаться, что ему горло перерезали, не очень трудно, — подытожил Зверев. — Еще какие-нибудь повреждения на теле имеются?

— Искривленная переносица, многочисленные сросшиеся переломы кистей рук и ребер, но это все старые раны. Похоже, этот парень любил пускать в ход кулаки и делал это регулярно.

— То есть кроме перерезанного горла никаких свежих повреждений на теле не обнаружено?

— Ни единого синячка́!

Зверев нагнулся к телу и задал очередной вопрос:

— У него грязные руки! Пальцы исцарапаны и под ногтями грязь. Что это?

— Ваши криминалисты уже брали пробы из-под ногтей, но я и без экспертизы скажу, что это самая обычная земля, — сообщил Геннадий Карлович.

— Еще есть что добавить?

— Больше ничего, разве что нож, которым перерезали горло бедняге, был очень острый.

— Показывайте второго.

Патологоанатом подошел к очередной каталке и снял простыню со следующего мертвеца. Взору оперативников предстал худосочный мужчина с тонкой шеей и довольно крупной головой. На мертвеце не было видно внешних повреждений, и лишь пригнувшись, Зверев заметил маленькую красную точку чуть повыше левого соска.

— Этому вогнали в самое сердце что-то очень тонкое, — сообщил Геннадий Карлович.

— Заточка? — осмелился предположить Костин.

— Я бы не исключал шило или даже вязальную спицу. Так же как и в первом случае, прочих повреждений не наблюдается. Мне говорили, что он пытался ограбить склад, но заметьте, что в отличие от здоровяка у него никаких наколок нет — значит, он не из воров и не блатной. Руки без стертостей и мозолей, примерно такие же, как у вас или у меня. Так что он и не работяга.

— И кто же он, по-вашему?

— Говорю же, он имел такую же профессию, как вы или я.

— Хотите сказать, что он был патологоанатомом? — улыбнулся Зверев.

Геннадий Карлович хмыкнул:

— Не исключено. Так же как и то, что он мог быть милиционером.

Случайная догадка Геннадия Карловича, подтверждавшая версию генерала Антипова, заставила Зверева напрячься. Он еще раз мысленно прокрутил в голове все, что узнал об этом парне со слов генерала: «Этот худой — Васька, Василий Малашин, лейтенант милиции, друг и сослуживец Егора».

Или все-таки начальник Главка ошибся?

* * *

Машина свернула на Речную и остановилась на красный сигнал светофора. Когда загорелся зеленый, Горячев включил передачу, газанул и вдруг что было сил дал по тормозам.

— Чтоб тебе! — гаркнул Горячев так, что разбудил Зверева, а Костин выронил карандаш и едва не расшиб себе нос о лобовое стекло.

— Вот дурища! Еще бы чуть-чуть — и ты бы ее по асфальту раскатал! — воскликнул возбужденный Веня, вытирая вспотевший лоб. — Разве ж можно так под колеса бросаться!

Горячев уже выходил из машины. Веня тоже открыл дверь, рванулся, но, почувствовав на своем плече железные пальцы Зверева, остался сидеть на месте.

— Кто там? — поинтересовался Зверев.

— Девица! Выскочила на красный, думала проскочит, хорошо, что наш Володя — настоящий ас, — ответил Веня, шаря под сиденьем в поисках оброненного карандаша.

— Девица, говоришь?

— Угу, девица, — просипел Веня.

— Красивая? — не унимался Зверев.

— Да кто ж ее знает?

— Так нужно узнать!

Зверев моментально оказался возле машины и неспешно направился к Горячеву, который возвышался над симпатичной девушкой в зеленой блузке и с ленточкой, вплетенной в толстую косу.

Разгневанный водитель размахивал руками, ругался на чем свет стоит, правда, использовал при этом исключительно нормативную лексику. Девушка стояла, опустив голову, ее щеки пылали огнем, глаза часто моргали, а очаровательный носик морщился. Дрожащие губы при этом лепетали робкие извинения.

На вид нарушительнице правил дорожного движения было лет двадцать пять. Не то чтобы красавица, но довольно милая. Стройная, одета скромно, но со вкусом. «Скулы чуть широковаты, но ее это не портит», — отметил про себя Зверев и одобрительно кивнул. В руках у девушки был сверток, перевязанный тонким шпагатом, она прижимала его к груди, точно любящая мать младенца.

Зверев приблизился и совершенно беззлобно спросил:

— Сильно испугалась?

Девушка обернулась, глаза ее, казалось, молили о спасении. Зверев улыбнулся так, как умел улыбаться только он.

— Павел Васильевич! Да что ты такое говоришь? Испугалась она! А я как испугался! — проговорил обиженный Горячев.

Зверев обнял водителя за плечи и тихо прошептал ему в ухо:

— Иди покури, Володя. Все ведь хорошо закончилось: все живы, а это — главное! Ты, кстати, в очередной раз проявил себя, Корнев умеет подбирать себе кадры. Володя, ты лучший водитель из всех, которых я знал, а Корневу я непременно расскажу при случае, как ты своим умением и мастерством спас безвинное создание столь приятной наружности.

— Да как же так… — попробовал возразить Горячев, у которого все еще клокотало в груди, но Зверев легонько подтолкнул водителя к машине:

— Иди, Володя, иди! Заодно проверь, цела ли машина, а с нашей новой знакомой я сам все улажу.

Горячев махнул рукой, подошел к своему авто и, недовольный, плюхнулся на водительское сиденье.

— Спасибо вам! — сказала девушка, когда водитель удалился.

И тут незнакомка в первый раз по-настоящему улыбнулась. Зверев до сих пор был уверен, что так наивно и мило могут улыбаться только дети.

— Мне спасибо, а за что?

— За то, что вы спасли меня от этого злобного дядьки! Я понимаю, что виновата, но чего же так кричать-то? Ну задумалась я, просто очень спешила.

— Этого ужасного дядьку зовут дядя Вова, — поучительно сообщил Зверев. — Он, кстати, лишь на пару лет старше меня. Получается, вы и меня считаете дядькой?

Девушка прыснула со смеху.

— Нет! Что вы! Вы совсем не дядька! Вы… Меня Александрой зовут. Можно просто Саша! — Она протянула Звереву тоненькую изящную ладошку. От былого испуга не осталось и следа.

— Павел! — Зверев пожал протянутую руку. — Можно просто Паша.

— Да я уже поняла, что Паша… — девушка прикусила губу. — Ой, а я ведь и впрямь очень спешу!

— Простите, а куда?

— В больницу на Коммунальную! Я маме лекарства везу! Ей операцию нужно делать, а в больнице нужных препаратов нет, а я вот отыскала. Если не успею к одиннадцати, операцию могут перенести.

Зверев понимающе кивнул и посмотрел на часы. До назначенной встречи оставалось всего полчаса, а на Коммунальную пилить минут двадцать не меньше. Если они повезут девушку в больницу, то наверняка опоздают. Корнев лично договорился о встрече с командиром части и попросил не опаздывать, ссылаясь на то, что у командира жесткий характер и он ждать не любит. Зверев раздумывал недолго:

— Садись на заднее, отвезем тебя к маме в лучшем виде!

До больницы они добрались за семнадцать минут. Горячев всю дорогу скрипел зубами, а Костин понимающе уткнулся в кроссворд и не поднимал головы.

У больницы они попрощались.

— А мы с вами еще увидимся?

— Возможно… когда-нибудь, — Зверев пожал плечами.

— Увидимся! Обязательно увидимся!

Прежде чем взбежать по лесенке и исчезнуть в здании больницы, новая знакомая подскочила к машине, выхватила у Костина карандаш и книжку с кроссвордами, написала что-то на одном из листов, оторвала его и вручила Звереву. — Это мой телефон! Обязательно позвоните!

— Вы действительно этого хотите? — уточнил Зверев.

— Очень хочу! Вы мне очень помогли, если бы не вы…

— Поблагодарить меня можете и сейчас!

— А я и благодарю! Но вы все равно позвоните!

— А зачем?

Девушка по-детски улыбнулась, в ее глазах сверкнули искорки:

— Потому что вы мне понравились!

Примечания

1

Поль Мари́ Верле́н — французский поэт-символист, один из основоположников литературного импрессионизма и символизма.