У случайностей в плену

Валерий Столыпин, 2020

Человек не может жить в обстановке однообразия. Это противоречит биологической природе. Приходится редактировать приоритеты, ценности, мечты, планы. Как можно сохранить любовь надолго, если она живая? Идёшь с человеком по одной тропинке, спишь с ним у костра под одним одеялом, но доходите до развилки, и выясняется, что одному надо налево, второму направо. Можно попытаться найти компромисс. Скорее всего, и он окажется временным, потому, что ландшафт местности меняется быстрее, чем мы. Рано или поздно происходит охлаждение. Человек задумывается, в чём причина, и приходит к выводу, что давно живёт, реализуя чужую жизненную стратегию. А жизнь коротка. Какое-то время любовь поддерживают мощные химические процессы, социальные обстоятельства, общие устремления, но и эти катализаторы размывает время. Обратная трансформация любви заложена в наши гены. Эмоции и чувства умирают так же быстро, как зарождаются. Это жизнь. Ничего другого природа создать не в силах.

Доверяй, но проверяй

Вопреки быстротечным годам,

Вопреки макаронам на ужин,

Я тебя никому не отдам!

Впрочем, ты никому и не нужен…

Влад Южаков

Прочитал я однажды популярную книженцию по основам психологии, где автор объяснял, что любой человек, повествуя о чём либо интимном, на самом деле рассказывает о себе, как поступает в такой ситуации, почему, зачем… именно сам, поскольку иного опыта, кроме своего, у него нет.

Я и задал вопрос жене, желая узнать, что у неё на уме, интересно ведь, — Ларочка, ответь мне на один нескромный вопрос — почему женщины изменяют?

И что же я услышал… мамочки — имена персонажей были разнообразные, ситуаций вагон, причин измен — море, реальных случаев, с её слов — немерено. Получалось, что изменяют практически все.

Сижу теперь, обтекаю, и думаю — не пора ли пора разводиться? И вообще, что это было — отягощённость личным жизненным опытом или женская осведомлённость во всём, что касаемо интриг и отношений?

Когда влюбляешься по уши, кажется, что это навсегда и забыть, потерять, отпустить собственные интимные чувства и того, кто их породил, невозможно в принципе.

Проходит срок, и уже не просто понимаешь, а знаешь точно, в реальной жизни возможно всё.

А ещё начинаешь постигать способность отличать конфету от фантика, в который она талантливо завёрнута.

Некоторые насобачились так ловко предъявлять обёртку со съеденным задолго до этого или испорченным содержимым, что приходится все слова и эмоции пропускать через социальные фильтры: старательно отсеивать всё, что в рекламных целях выставлено напоказ.

Что в сухом остатке? В сущности, ничего.

Когда начинаешь вникать в ситуацию, включить задний ход уже невозможно — всё, что касается семьи и брака плотно огорожено красными флажками. Ты в загоне.

К отношениям присовокуплены довески и отягощения, свернуть которые чересчур мудрено: например, общая жилплощадь, неделимое имущество, долги, дети.

Вот и приходится приспосабливаться к ситуации, искать варианты безысходного отступления на ещё более слабые позиции.

Чего уж греха таить — не случилась у нас с женой вечная любовь, сломался механизм интимного вдохновения на восьмом годочке семейной жизни, да и те прожиты большей частью в соперничестве и распрях.

Кто бы знал, откуда они берутся те неразрешимые проблемы, по большей части вырастающие из обычных пустяков, которые яркое, светлое и тёплое легко превращают в бесцветное и сумрачное.

Динамика плодотворной творческой активности начинает буксовать, эмоции и чувства тускнеют. Мы всё те же, а интимного единения нет.

Из малюсеньких зёрнышек, брошенных женой в благодатную почву, как грибы после дождя выросли ростки ревности. Не то чтобы настоящий лес подозрений, а так, пока молодая поросль, жиденькие всходы.

И что делать! Что выросло, то выросло, придётся окучивать, что есть.

Прежде случалось всякое, когда те или иные факты заставляли задуматься про непоколебимую верность: в обнимку заставал на празднествах (вроде как замёрзла, а её согрели), засосы, о которых ни сном, ни духом (разве что запамятовал, выпив мальца лишку) фиксировал, на наглой лжи ловил, запахи посторонние неприличного характера обонял.

Понимаю, что большинство фактов можно объяснить случайностью, стечением обстоятельств, неоправданной ревностью. Кто из нас при определённых предпосылках не страдает подозрительностью.

Даже самый стойкий, уверовавший в непогрешимость супруги, порой спотыкается об интуитивное ощущение надвигающейся трагедии. Про такие случаи говорят: спинным мозгом чую.

Вот и у меня шестое чувство проснулось. Фактов нет, только предположения, но не на пустом же месте.

Масса косвенных подтверждений моей раздражительности имеют место быть: домой позже чем раньше приходит, возбуждённая не в меру, глазки отводит куда-то мимо меня, краснеет неловко, от друзей шарахается, детишек почём зря наказывает, а главное — духами напрочь пропиталась.

Когда улики вместе объединил да сопоставил, вот тут мне кисло стало: ведь это классический залёт.

Чтобы предъявить, его ещё доказать нужно.

Иду ва-банк, рассказываю жене о якобы измене, в надежде, что начнёт нервничать и расколется.

В деталях, в красках, с картинками, повествую о разврате немыслимом. Мужики в курилке таких историй каждый день пачками на обсуждение выставляют.

Как правило, в этих историях мужчины всегда на высоте: дама — красотка писаная, обязательно замужняя, и практически недотрога, а он… сам весь из себя, волшебник и маг обаяния, гуру убеждения, виртуоз обольщения, атлет в постели. Пришёл, увидел, победил.

Если не по любви, то запросто силой взял.

Покумекал я слегка, как преподнести супруге суровую весть, насупонил брови, сдаваться ведь как бы пришёл. И приступил, потупив очи долу, сдаваться.

Чем наглее врёшь, тем охотнее верят. Это тоже у психологов вычитал.

Начинаю врать без оглядки. Пусть побесится. Встретил, мол, зазнобу. Покорила, очаровала, взяла в полон.

— Полюбил я её, ничего с собой поделать не могу.

И подробности, конечно — где, как, сколько.

Запахи, вкусы, ощущения, эмоции. Слезу для достоверности пустил. Вчера, мол, когда с ней беседовал про измены, одумался, понял, что не прав, что жить дальше во лжи мочи никакой нет.

— Хочешь — казни, хочешь — милуй. Вот моя повинная голова, если желаешь — руби с плеча, заранее согласен на всё. Потому что люблю только тебя.

Она, естественно, зацепилась, и вопросы наводящие задаёт — кто да что.

Врать, так врать, — подруга твоя лучшая, согласен говорю, — Светка Ионова. Влюбился по уши, согрешил, когда ты на работе была. Она к тебе приходила с какой-то бедой. А тут я.

Ну и успокоил. Сама понимаешь, как.

Женщин проще всего лаской утешить. Прижал к груди, кровь и вскипела. Ух, и жаркая же она, Светка, ох и юркая. Так подмахивала, чуть богу душу не отдал. С тех пор мы и того… короче, спим, милуемся, даже о браке мечтаем.

— Тварь! Не зря я ей не верила. Как в воду глядела. Это надо же? Вокруг пальца обвела подруженька. Ну ладно, отольются ей мои слёзки. А как, как, расскажи… у неё что, бриллиантовая вагина, что ли? Ты расскажи, расскажи. Поподробнее. Неужто я хуже этой рыжей стервозы? Стараюсь для тебя, стараюсь… сколько волка ни корми, он всё одно налево смотрит.

— Да нет, баба как баба, только у неё темперамент вулканический. И старательная очень. Хочешь не хочешь, а если в кровать с ней лёг — пиши пропало… часа на четыре, не меньше. А фигура… произведение искусства. Дотронулся и потёк.

Извини, но ты последнее время раздобрела, обабилась. Про то, что у неё интимные мышцы каким-то особым способом тренированы, я уже и не говорю. Вроде и детей столько же, как у тебя, а щёлочка узенькая, просто девичья. Ну, и это, у тебя ведь выпрашивать нужно, а она сама предлагает.

— Это я-то обабилась? А у гадины этой, значит, фигура. Так вот что я тебе, муженёк, расскажу, чтобы тебя от того бесподобного силуэта вырвало: мы с её муженьком, с Эдичкой, раньше вас закрутили. Вот так-то.

И мужик он, не в пример тебе, элитный, просто конь породистый, призовой скакун. Четыре часа… ха, да Эдичка шесть часов может без перерыва на обед, даже восемь. А зарабатывает вдвое больше тебя.

При всём этом спокойный как слон. Про габариты и каменную твёрдость его интимного аргумента промолчу. И компрессия. Спереди войдёт, а сзади простыню в зад засасывает.

— Смешно. Может быть, покажешь насчёт простыни? Не забывай, что я с твоим Эдичкой в баню периодически хожу. Размер его домкрата много раз видел. Не впечатляет.

— Чего ты в ней нашёл, а? Худая, мосластая, волосёнки щипанные. Тоже мне, царица Савская. Титьки у ней до пупа висят, как постиранные наволочки. Дырка, говоришь, узенькая! Зуб даю — не в ту щель с перепуга попал.

— Она же твоя лучшая подруга.

— Была.

— Это точно. Как узнает, что ты её мужа совращала, как курочку по пёрышку причёску твою фирменную на шиньоны подёргает. И промежность заштопает.

— Кто кому. Пусть забирает своего Эдичку, и проваливает. Знать больше не хочу.

Не думал я, что мой блеф свернёт на просёлочную дорогу и понесётся по бездорожью. Надо, думаю, выкарабкиваться. Ну не верю я во всю эту чушь. Так не бывает. И сам себя поправляю — сам же говорил, что бывает всё. А коли правда?

Разошлись по разным комнатам, курим прямо дома. Дым коромыслом, в голове бедлам.

Всё, это конец!

— А чему, собственно финниш? Я изменил, она изменила. По большому счёту мы квиты.

Ууу! Что значит квиты? Я-то на самом деле не изменял, навыдумывал фигни всякой с целью проведения разведочных действий, а она, Лариска-то, на самом деле… вот ведь дрянь!

Есть, есть повод для развода, есть!

А квартира, а машина, а дети… какой к чёрту развод!

Узнал, твою маму, на свою голову! Оно тебе нужно было? Вот ведь идиот, право слово. Ну, гульнула баба мальца, что с того! Кто теперь на сторону не прыгает? Семья дороже.

— Ларис, а Ларис!

— Не подходи, поганец, убью! Век предательства не прощу. На смертном одре вспоминать буду.

— Я это, того, пошутил. Наврал, хотел тебя проверить.

— Проверил! Отчаливай. С Эдькой жить буду. Он хотя бы честный. Не то, что ты.

— Ну да, ну да. Постель ещё не повод… самый честный, блин. При живой жене, точнее, с двумя жёнами. Конь, говоришь? Может, размер гривы покажешь? Хотя грива это про тебя. У него другие выдающиеся детали. Ларис, а сильно у него выдающиеся, докуда достают-то? Вот чего ты меня опять завела? Я ведь мириться пришёл. Зуб даю, что соврал.

— Тогда или сейчас? Соврал-то, спрашиваю, когда? А то, что у Светки шрам в паху и родинка на правой ягодице, аккурат там, где рассказал, тоже выдумал! Конечно, милый… не делай из меня идиотку. Есть… и шрам есть, и родинка. Небось перецеловал всю с ног до головы. И эту тоже, через которую дети вылазят, язычищем вылизал. Вот как я тебе теперь доверять смогу? У-у-у гадость патлатая!

— Это же просто, Ларис. Мы летом на пляже вместе отдыхали. Она в бикини была. Всё же видно, кроме того, что под треугольником. Вы же, бабы, дуры набитые, норовите всю внутренность потенциальному потребителю предъявить.

— Ах, вот мы, значит, какие? Развратные, похотливые, бесстыжие. А вы, мужики, образец чистоплотности и целомудрия. Нигде у вас ничего не видно, только топорщится. Вы нам, мы вам. Квиты. Только у нас есть, на что приятно посмотреть, что с удовольствием потрогать можно. А у вас-то… ой-ой, без слёз не взглянешь, висит чёрт-те что, тряпочка… тьфу!

— Понятно, а у вас не висят, болтаются. По стойке смирно, когда в собачьей позиции стоите, а снизу призывно ягодка наливается: сорви меня, добрый молодец, только не подавись. Я ведь не спрашиваю, откуда ты знаешь, что у Эдьки одно яичко длиннее другого.

— Любовница твоя рассказала. Кстати, и о том, что шесть часов кряду может, тоже она. А ещё… ладно, не важно, проехали. Мириться он, видите ли, пришёл. Так и мирись, не хами. Ягодки. А ничего, что я ими детишек твоих выкормила? Посмотрела бы я, как ты… не, ничего, пошутить хотела… неудачно. Ладно, давай уже, мирись. Я ведь тоже тебе наврала. Мамой клянусь. Отомстить хотела.

— Так и я тоже… блефовал, чтобы тебя расколоть.

— Чего это меня-то! Он, главное, изменил, а меня проверять удумал. Хорошенькое дельце. Со Светки слез и мириться приполз. Не дала, что ли… или выгнала! Чего это я несу, дура? Ты, дорогой, не слушай меня, бабский характер, всегда хочется последнее слово вставить. Допустим, я тебе поверила, и что, чем компенсировать будешь?

— Ну, ты, Лариска, и стерва. Предлагаешь за твои кувырки с Эдичкой мне расплатиться? Я тебе как на духу: ничего у нас со Светкой не было. Усекла?

— Я твои извинения принимаю. За стерву отдельно мириться будем. Она тебе гораздо дороже обойдётся, чем Светку трахнуть.

— Да не было у меня с ней ничего. Можешь у неё сама спросить.

— Я и не сказала, что было. Постель ещё не повод для знакомства. Один раз разрешаю.

— Выходит, ты мне не поверила?

— Доверяй, но проверяй. Есть такое понятие — срок давности. Извинения приняты, но с испытательным сроком.

— Тогда и ты… одну из подробностей, которую мне предъявила про Эдичку, эпизодик такой малюсенький, он мне рассказывал, только не про тебя… вот я и думаю…

— Думает он. Чем размышлять-то, тыквой? Значит, и мне тоже он рассказал.

— Ага, прямо так взял и сдался с потрохами лучшей подружке своей жены. Я тоже Светке обо всех своих приключениях на стороне докладываю. Чисто для хохмы, чтобы ты не волновалась, а то ещё ревновать вздумаешь.

— Кого ревновать-то, тебя, что ли? Кому ты нужен, разве только мне, да и то, потому что дети.

— Вот и не ревнуй.

— Даже не думаю. Трахайся, сколько влезет. Только не со Светкой.

— Ловлю на слове. С какого дня налево можно?

— Прямо сейчас и начинай. Я готова.

— Так мы уже чего, помирились?

— А я о чём, битый час талдычу?

— Может, нам Светку с Эдиком в гости пригласить? Расскажем им всю эту хохму с обоюдной разводкой, посмеёмся от души.

— Ты чего, совсем ку-ку, хочешь меня с лучшей подругой поссорить?

Мы рассмеялись и побежали мириться.

Темпераментно вышло, азартно, чертовски чувственно, аж мурашки по телу.

Но я так ничего и не понял, не поверил в хохму. Умеют же бабы воду мутить.

Интересно, а она мне поверила?