Горчаков. Лицеист

Валерий Пылаев, 2022

1967 год. Мир, которым правит магия аристократов, рок-н-ролл звучит даже во дворце ее императорского величества, а отечественные «Волги» успешно сражаются на ночных улицах с американскими «Понтиаками». Очередная бешеная гонка по Санкт-Петербургу заканчивается трагедией. Врачи и целители, уже приговорившие юного князя Горчакова к смерти, списывают чудесное спасение на внезапно проснувшийся Дар. Но даже родовая магия не в силах объяснить, почему у парня полностью изменились привычки и вкусы… И откуда берутся странные сны о местах, в которых ему еще не приходилось бывать.

Глава 9

— Князь… Вы заняты?

Гижицкая едва слышно скользнула в кабинет и прикрыла за собой дверь. Внутри было темно — я оставил включенной только лампу на дедовом столе, — но в полумраке идеальные бедра смотрелись еще соблазнительнее. Загорелое тело прикрывала только рубашка — огромная, явно мужская, да еще и надетая кое-как. Гижицкая потрудилась застегнуть лишь несколько пуговиц где-то на уровне пупка, и безразмерный ворот уже сполз чуть ли не до середины плеча и грозился свалиться вообще. Снизу белоснежная ткань прикрывала все, но я почему-то знал, что под рубашкой нет ничего.

Совсем.

— Графиня. — Я отложил еще дымящуюся трубку. — Чем обязан?..

— Без особых причин. — Гижицкая, покачивая бедрами, двинулась вперед. — Просто захотела увидеть вас, князь.

— Посреди ночи? — пробормотал я, скосившись на часы на стене. — Брат говорил, что от вас можно ожидать чего угодно, но такое…

— И что же еще вы слышали? Что я вертихвостка? — Гижицкая без всякого стеснения уселась боком ко мне прямо на дедовский стол. — Что у меня не лучшая репутация в высшем свете? Что из-за меня случаются дуэли? Или что приличному дворянину в моем клубе лучше не появляться?

— В том числе.

Я изо всех сил старался не смотреть туда, где рубашка бесстыдно задиралась. Но получалось так себе.

— Да? — Гижицкая развернулась и провела ладонью по столу, смахивая на пол какие-то смертельно важные бумаги. — И это важно?

Твою ж… Да пошло оно все к черту!

— Нет. — Я подался вперед. — Для меня — нет.

Гижицкая улеглась грудью на стол и опрокинула чернильницу. Рубашка тут же намокла, прилипла к дереву и не скрывала уже вообще ничего. Чуть ниже ключиц кожа была еще загорелой — но там, где ее не касалось солнце, становилась молочно-белой.

Ох, ничего себе отрастила… В девятнадцать-то с небольшим лет!

— Я такая неловкая… — Гижицкая схватила меня за галстук и потянула к себе. — Простите, князь.

Я вдохнул запах ее волос — но вместо мягких губ мне в лицо ударил ветер и холодные брызги.

Приятное наваждение исчезло вместе с дедовским кабинетом. Осталось только открытое настежь окно, гроза снаружи и ощущение облома вселенских масштабов. Я с рычанием откинул пропотевшее чуть ли не насквозь одеяло, уселся в кровати… и услышал за дверью тяжелые шаги.

— Да вашу ж матушку… — простонал я, натягивая штаны. — За что?..

Дверь в комнату распахнулось и с грохотом ударилась в стену. В коридоре мелькнула вспышка, похожая на алый цветок. Я плюхнулся на пол, откатился в сторону — и тут же вскочил на ноги. Струя пламени метнулась за мной, но слишком поздно: я уже махнул через подоконник — прямо навстречу грозе. Огонь с треском впился в болтающиеся створки, расколол стекла, вырвался следом, лизнул в голую спину — и все-таки не успел. Я отделался клочком сгоревших волос на затылке.

Полет со второго этажа дался куда сложнее. Я сгруппировался, но собрать дух на мягкую посадку смог только у самой земли. Воздух загустел, подхватывая тело и будто надуваясь огромным шариком, сжался — и, не выдержав, лопнул. Скошенная трава впилась в ладони, но времени жалеть себя не осталось. Я кувырнулся вперед, вскочил на ноги — и в место, где я только что был, ударила Булава. Земля вздрогнула, и мне в спину полетели влажные ошметки.

Я изо всех сил помчался к лесу. Ночной гость наугад подпалил пару деревьев, швырнул мне вослед еще одного Горыныча — и сам спрыгнул из окна: сверкнула молния, и я увидел, как по стене к земле скользнула громадная черная тень.

Значит, побегом из усадьбы дело не ограничится.

Вздохнув, я чуть замедлился, готовясь к долгой гонке по лесу. Дождь хлестал как из ведра, поросль и сухие ветки то и дело кололи босые ноги, но куда больше меня волновал Горыныч, злобно гудящий где-то сзади в паре десятков шагов. Огненный змей гнался за мной, на ходу грызя молодые деревья и срывая кору со старых. Не самое опасное заклятье — но могучее, хоть и медлительное.

А еще — умеющее преследовать цель даже без указки хозяина.

Однако с этим я хотя бы уже умел бороться. Достаточно чуть сбить установку или сместиться в сторону — и Горыныч потеряет след: разворачиваться змеюка все-таки не умеет. Я немного вырвался вперед, выбрался на открытое место, чудом удрал от двух выпущенных по очереди Булав — а потом резко свернул в сторону, закручивая траекторию обратно к усадьбе. Огонь за спиной взревел, дернулся — но не поспел за мной и с недовольным ворчанием укатился куда-то вдаль.

Правда, легче от этого не стало — скорее наоборот. Удрав от Горыныча, я снова подставился: в свете колдовского пламени преследователь видел меня как на ладони. Еще одна Булава с треском выбила щепки из старой березы в паре шагов, а потом сквозь гром и шум дождя я услышал что-то среднее между жужжанием и свистом.

— Твою мать! — Я плюхнулся животом в лесную грязь. — Совсем с ума сошел?!

Пару деревцев в мою руку толщиной как бритвой срезало. Даже слабенькая Булава запросто сломала бы несколько ребер, но брошенный с полусотни шагов Серп вполне способен разрубить человека надвое. В ход пошла тяжелая артиллерия — и от нее могла спасти или скорость, или надежная защита… А лучше — то и другое одновременно.

Ход и Кольчуга. Базовые заклятья, которые без труда давались мне на тренировках… но не сейчас. Энергии было достаточно — и внутри, и даже снаружи. Она лилась с неба дождем, бурлила вокруг — и все равно упрямо не желала сплетаться в нужный рисунок. А обычные, человеческие силы уже заканчивались: соперничать с магически ускоренным противником я не мог.

На чистом упрямстве пробежав еще где-то с полкилометра, я уперся в речку. В воду лезть не стал — там меня просто приморозили бы в два счета. Пришлось сворачивать и шлепать по грязи вдоль берега, но беспощадный преследователь догнал меня и там. Булава, Булава, Горыныч — и еще Серп на десерт. Я успел укрыться за деревом, и заклятье с хищным звоном шарахнуло в толстый ствол. Вгрызлось до половины, не меньше, и уже на излете клюнуло в локоть. Неглубоко — но по руке тут же заструилось что-то горячее.

И это почему-то прогнало страх окончательно. Убегать было некуда — кусты трещали в десятке шагов, — но подраться я еще мог. Сложив пальцы в кулак, я крутанулся из-за дерева и швырнул Булаву. Громадная тень подняла руку, и мое заклятье с лязгом ударило в Щит. Второе ушло в сторону. Я выдал еще две Булавы и из последних сил добавил Серпы — с обеих рук одновременно. Они с искрами чиркнули по цели и унеслись вдаль, выкашивая молодую поросль. Но никакого ощутимого вреда не нанесли.

Ну все. Приехали.

Щит у меня все-таки получился — слабенький, хрупкий и кривой, впрочем, на один удар его кое-как хватило. Потом что-то подцепило меня за ноги, опрокинуло — и припечатало сверху, вбивая в размокшую грязь.

— Все, — простонал я, — хватит! Да чтоб тебя…

— Плохо, Саша. Огорчаешь старика.

Андрей Георгиевич навис надо мной грозной тучей. На его лице красовалась царапина — явно не от моего косого Серпа, скорее уж от ветки, — а одежда и бритая голова были мокрыми, тем не менее он даже не запыхался. Ход позволял уже немолодому и грузному безопаснику двигаться втрое быстрее меня, почти не уставая.

— Нормально! — огрызнулся я, ощупывая ребра. — Больно, блин…

— До свадьбы заживет. Вставай.

Будто у меня был выбор. Я кое-как выковырял избитую тушку из грязи и поднялся на ноги. В последние дни такие ночные «учения» повторялись нередко — но раньше я хотя бы не подозревал, что меня хотят угробить всерьез.

— Сатрап, — проворчал я. — Мучитель.

— Поговори мне тут. — Андрей Георгиевич погрозил огромным — чуть ли не с мою голову — кулачищем. — Почему не удрал? Опять Ход не получается?

— Опять. — Я вздохнул и осторожно потянулся. — Кажется, ребро сломал.

— Ничего, потерпишь. Пойдем к дому.

Я поплелся следом за Андреем Георгиевичем, мысленно костеря деда на все лады. Это он придумал отдать меня на растерзание безопаснику, убив сразу двух зайцев: я не только понемногу осваивал родовой Дар, но и расплачивался за свои многочисленные прегрешения. И вот уже почти две недели моя жизнь напоминала учебку кадетского корпуса: тренировки, тренировки, книги, недолгий крепкий сон — и снова тренировки. Кое-что получалось неплохо, тело привыкало к нагрузкам, я становился сильнее, и в каком-то смысле муштра мне даже нравилась…

Но уж точно не в те дни, когда заканчивалась членовредительством.

— Серп! — Я с трудом удержался от соблазна залепить Андрею Георгиевичу в затылок чем-то вроде Булавы. — Так ведь убить можно.

— Это если попасть. И Кольчугу не пробьет, я слабенький кидал.

— Да не было у меня Кольчуги, — признался я. — Не сплетается, зараза.

— А-а-а… Ну, так и не попал же. — Андрей Георгиевич пожал плечами. — В следующий раз сплетется.

Ага. Вот так возьмет и сплетется. Само, в подходящий момент. От злости я чуть сильнее ударил босой ногой в землю — и боль тут же напомнила о себе, прокатившись от бедра вверх и застряв где-то в грудине справа. Сломал? Или на этот раз повезло и обойдусь синяком размером с голову?

— А если нет? Что деду скажете?

— Что будет у него теперь два целых внука и две половинки. — Андрей Георгиевич чуть замедлил шаг. — А если серьезно, хотел бы попасть Серпом — попал бы.

— Да знаю… — Я вспомнил, как он на днях срезал одинокий сухостой чуть ли не с половины километра. — Кадетов с юнкерами так же гоняют?

— Так же, да не так же. Когда я в Александровском учился — вот тогда гоняли… А теперь смехота одна.

— И Мишу в Павловском, значит, тоже берегут, — усмехнулся я. — А вы меня Серпом…

— Нету у меня времени тебя жалеть, Сашка. — Андрей Георгиевич вдруг развернулся и схватил меня за плечи. — Понимаешь, дурья твоя башка? Не-ту!

— Да почему?!

— Потому, что у нормальных… у обычных людей Дар растет по чайной ложке, с детства. Если дворянин выбирает военную службу — после кадетского корпуса идет в училище. И там он из унтера становится подпоручиком. За три или четыре года. — Андрей Георгиевич тяжело вздохнул. — Вполне достаточно, чтобы вылепить из пацана офицера… А ты три недели назад был бездарем, а теперь выдаешь Булаву на уровне пехотного штабс-капитана!

— Прямо так? — смутился я.

— Прямо так. Только ты не вздумай возгордиться. Это не радость, а полный… — Андрей Георгиевич на мгновение смолк, подбирая подходящее слово. — Плохо это, в общем. Опасно! Поэтому и дисциплина нужна железная, и контроль. Думаешь, мне нравится с тобой ночью по дождю скакать?

— Думаю, не очень.

— То-то и оно, что не очень. Загонял старого по лесу, так еще и пришибешь ненароком. — Андрей Георгиевич мрачно улыбнулся и снова зашагал в сторону усадьбы. — Ты мне лучше скажи, чего у тебя с Кольчугой не вышло.

— Да ничего не вышло, — буркнул я. — Сил хватает, плетение помню, начинаю — а узор разваливается. С Ходом то же самое: на тренировке запросто, а чуть что — сразу дергаюсь… А вроде просто все! Так, потом сюда и…

Я провел пальцем в воздухе, вспоминая простенький энергетический рисунок… и вдруг почувствовал что-то похожее на легкое прикосновение. К плечам, к животу, к груди — везде: Кольчуга мгновенно оплела все тело. Без малейшего усилия.

Контур замкнулся и сработал.

— Тьфу ты, Сашка! — рассмеялся Андрей Георгиевич. — Сразу бы так. Практика нужна… В боевых условиях, так сказать.

— Куда уж боевее.

— Не пойму я, что с тобой. Обычно более-менее ровно все идет. А у тебя плетения на тройку с минусом — зато Булавой так въе… ударишь! — Андрей Георгиевич тряхнул головой. — Что потом два дня локоть болит. И это через Щит!

— Да сложные эти плетения. — Я почесал затылок. — С атакующими проще. Хотя мне вообще не очень понятно, зачем нужны эти Серпы и Молоты, если я из кольта не хуже шарахну.

— Ну… начнем с того, что боевые заклятья придумали где-то за тыщу лет до первых пушек. А может, и за две тыщи — тут тебе точно никто не скажет. Не все, есть и посвежее, но из основных — большинство. — Андрей Георгиевич распахнул передо мной заднюю дверь усадьбы. — Во-вторых, оружие носят немногие, зато Булавой тебя огреет даже восьмилетняя девчонка… Слабенько — но огреет.

— Ага. — Я вспомнил, как отделал Воронцова в больнице, чудом не попав под заклятье. — Дар всегда со мной.

— Да. И в-третьих, — Андрей Георгиевич грузно затопал по лестнице, — для Одаренного выше пятого класса и Булава, и Серп, и все эти железные пукалки — фигня. Даже не комариные укусы. А первый класс может такое сотворить, что даже не придумаешь!

— Вот блин… — Я остановился перед раскрытой дверью своей комнаты. — А вы видели?

— Видел. — Андрей Георгиевич потер изуродованную когда-то правую щеку. — Больше видеть не хочу. И ты, дай Бог, не увидишь… Заходи, ложись, Сашка. Будем твои боевые раны смотреть.

Чувствовал я себя действительно так себе, и на ребрах справа уже наверняка налился синяк, но напрягать Андрея Георгиевича почему-то не хотелось. Из матерого дедова безопасника, могучего великана с косой саженью в плечах он вдруг на мгновение превратился в себя настоящего. Усталого и немолодого дядьку, которому не так уж легко было носиться по ночному лесу за шестнадцатилетним пацаном. Даже под Ходом.

— Да ничего. — Я махнул рукой. — Само заживет. Заодно в плетениях потренируюсь.

— Молодец. — Андрей Георгиевич взглянул на часы. — Пять утра уж скоро. Досыпать будешь?

— Вряд ли, — отозвался я. — Сполоснуться бы надо. И хочу с одной штукой разобраться.

— Как знаешь. Но чтобы к завтраку — как штык был.