Содом и гоморра. Синдром неудачника (отрывки из мужской жизни). Рассказы

Валерий Павлович Евстигнеев

Эта книга о сложных взаимоотношениях мужчин и женщин. Перед вами поучительное чтиво, которое поможет вам учиться на чужих ошибках. Купи и прочти!

Сутки из жизни санитаров морга

Пролог: Земная суета — явление кратковременное

ПОЛИКЛИНИКА: На первом этаже нового светлого здания поликлиники с восьми утра народ выстраивался в очередь, держа в руках различные направления. Сдавали кровь на пятом, баночки с мочой и мокротой — этажом ниже. На третьем этаже мужчины и женщины диагностировались на ЭКГ и ультразвуке. На втором, народ просматривался под рентгеном. А в вестибюле жизнь особенно кипела. Возле регистратуры нетерпеливо шумели и топтались страждущие, создавая впечатление праздничной ярмарки. За симпатичным фасадом новой поликлиники в глубине двора стояло небольшое серое приземистое здание патанатомического отделения. У покосившейся двери на ящике сидел плохо выбритый санитар, одетый в старенький халат с замытыми коричневыми пятнами. Санитар курил и с каким-то затаенным любопытством смотрел на стеклянную стену новой поликлиники. За тщательно вымытыми витражами была видна лестница, по которой с первого на пятый и обратно бесконечно сновали озабоченные своим здоровьем люди. Санитар глубоко затягивался папироской, свободной рукой нетерпеливо барабаня по ящику. Он ждал.

Для Бога мёртвых нет

В курортном городе стоял мертвый сезон. Тоска жуткая, и вся местная «элита», то есть те, у кого водилась за душой лишняя монета, собирались в интуристовской гостиницы, в развалюченном на зимний период баре. Двое молодых санитаров, работающих в судебной экспертизе, не пропускали ни одного вечера, оставляя понемножку деньги, нажитые за бурное для их работы — летнее время. Народу в баре было немного. Из динамиков пел Том Джонс, захмелевшие санитары говорили о чем-то, выкуривая одну за другой. Чуть позже в бар спустился очередной завсегдатай — Гришка таксист, немолодой, но очень подвижный и разговорчивый коротышка. Был он холост и как многие в его возрасте, — страдал от желания влюбится. Был жаден до молодых девочек, живя с каждой новой пассией где-то по полгода. В рабочее время подъехав к бару он выпивал чашечку кофе, успевая при этом пофлиртовать со всеми знакомыми дамами, а в выходной день приходил в бар с той девицей, с которой в это время у него был роман. Кофе пил уже с коньяком, и все внимание уделял только ей, ухитряясь при этом кивком головы или подмигиванием здороваться с другими дамами.

Этот вечер у него был рабочий и, взяв дежурную чашечку кофе, он подсел к санитарам. Разговор сразу зашел о дамах. Гришка заинтересованно выпытывал — пробовал ли кто из санитаров ту или другую девицу из находившихся в баре и если ему говорили «да», он подобострастно спрашивал: «Ну как она?», а если «нет», то с видом знатока говорил: «Напрасно, классная девка поверьте моему опыту». Выпив кофе, Гришка взглянул на часы: «Пора делать деньги» — пожал руки санитарам и стал подниматься по винтовой лестнице. Санитары продолжали вспоминать вчерашний вечер. Вчера они здесь же пили с двумя знакомыми девчонками, а после закрытия пригласили их к себе на работу. Ключ от кабинета судебной экспертизы, да и от самого морга был у них всегда с собой. В кабинете стоял старый топчан и, судя по всему, по ночам им пользовались чаще, чем днем. Шум скатывающегося по ступенькам тела заставил замолчать всех, кроме Тома Джонса. Гришка лежал в начале лестницы, широко раскинув руки. Никто не закричал и не испугался, все подумали, что Гришке кто-то дал по роже и тот скатился по лестнице в низ. Первым к нему подошел бармен, он ради такого случая вылез из-за стойки. Похлопал Гришку по плечу, потом поднялся на несколько ступенек, заглянул за угол, никого не увидел, опять спустился. Присев на корточки, стал похлопывать лежащего по щеке. Двое друзей санитаров и кто-то из девиц тоже подошли узнать, в чем дело. Санитар, тот, что был потемней и покрепче, пощупал у Гришки пульс, потом приложил руку к груди, пытаясь услышать сердцебиение. Подняв голову, сказал бармену: «Звони в „скорую“ и в милицию — кажется, не дышит».

До приезда «скорой» и милиции Гришку не стали трогать, правда, кто-то попытался сделать ему искусственное дыхание, а кто-то из женщин даже заплакал. Милиция попросила всех отойти в сторону, врач повозился с Гришкой недолго, констатировал смерть (скорей всего от остановки сердца) и уехал, объяснив милиции, что «скорая» предназначена для перевозки живых людей, а не для транспортировки трупов. Бармен принес белую скатерть, Гришку отодвинули чуть в сторону от прохода, сложили руки на груди и накрыли белой скатертью. Друзья взяли еще по рюмке и, присев за ближайший от Гришки столик, стали принимать решение. «А что, — сказал тот из санитаров, что был посветлей. — Бар закрывается, сейчас придет машина, может и мы рванем на работу, подготовим Гришку, чтоб завтра утром не возиться?» «давай рванем», — ответил тот, что потемней. Санитарная машина приехала почему-то не-скоро. Бармен выгнал из бара всех, кроме санитаров, и они, взяв еще по одной, помянули таксиста. Шофер санитарной машины принес замызганные носилки. Друзья помогли уложить на них Гришку и стали поднимать по винтовой лестнице. Темный, что покрепче, был впереди, а светлый с шофером сзади. Привезли Гришку в морг, положили на мраморный стол, шофер уехал, время было позднее, на улице темно. Не говоря друг другу лишних слов, коллеги стали раздевать Гришку.

Снимая каждую вещь, они тщательно обыскивали карманы и все содержимое клали на соседний столик. Стащили с покойного брюки, светлый поморщился — изнутри они густо были измазаны жидким калом.«Ты это что, нарочно, Гриша? — и, посмотрев на Темного, который копался в бумажнике, спросил, — сколько там?» «Не густо, но полтинник мы возьмем себе, помянем завтра». «А чего завтра? Я ж тебя просил взять с собой». Светлый поливал из шланга уже нагого Гришку.«Я взял, она в плаще». «Смотри, у него хорошая зажигалка и ручка, как делить будем?» «Молча», — ответил Светлый. Вышел в пред-банник и вернулся с двумя стаканами, наполненными до половины коньяком.«За тебя, Гриша!» — они чокнулись. «Ты давай, берись за череп, а я — остальное, так будет быстрей». Темный подложил покой-ному под шею деревянный брусок и, взяв скальпель, сделал первый надрез за ухом, потом все дальше и дальше по волосяному покрову через всю голову до другого уха. «Что-то кровищи много, — посетовал он.«А чему ты удивляешься, и двух часов не прошло, он теплый еще. Одень фартук, а то заляпаешься». Светлый в это время делал надрез на туловище. Надрез начинался от шеи и доходил до половых органов. Сделав надрез, он, одной рукой приподнимая кожу, ловко подрезал ее изнутри, вдоль ребер, сначала с одной, потом с другой стороны. Грудная клетка оголилась. Черный проделывал примерно то же, но на голове. Ухватив кожу и волосы, он натягивал их на лицо, отделяя скальпелем от лобной кости. Так же он поступил и с нижней частью.«Отдели грудину, у тебя это лучше получается», — Светлый протянул коллеге массивный скальпель. Надрезав сухожилие возле ключицы, Темный двумя сильными движениями сверху вниз проехался скальпелем по бокам ребер. Ухватив одной рукой верхнюю часть грудины, он потянул ее на себя, и она отделилась, держась только за пленку, отделявшую ребра от основных жизненных органов. Этот вырезанный кусок он бросил между ног покойного.«Ну что, покурим и еще по рюмашке?» «Не откажусь, — Светлый включил воду, они ополоснули руки. Оба были без перчаток. Лежащее на столе Гришкино тело стало неузнаваемым. Оскальпированная голова с натянутой на лицо кожей, изнутри была ярко-розового цвета, из длинного разреза торчали белые косточки ребер и виднелись внутренности. Взяв пилу из нержавеющей стали, темный принялся за череп. Пилить его надо было в два приема. Сначала — лобную кость от виска до виска, потом — затылочную часть, да так, чтобы зазоры встретились. Допилив череп, темный вставил между зазорами зубило, стукнул пару раз молотком, тоже из нержавейки, верхняя часть черепа отвалилась. В проеме виднелся мозг, сделанный, как из гипса. Он был усеян бороздками и красными прожилками. У Светлого работа тоже подходила к концу. Сначала ему понадобился очень длинный скальпель, он просунул его под кожу на шее и, уткнувшись острием в челюсть, стал надрезать вдоль нее. Пройдя полукруг — от одного конца до другого, он запустил руку под кожу — почти по локоть — и, ухватив покойника за язык, потянул его на себя. Натягивая его, он другой рукой делал надрезы по позвоночнику изнутри и, таким образом, в его поднятой руке оказались все «органы комплекса». Все держалось друг за друга, начиная от языка и заканчивая прямой кишкой. Эту массу внутренностей Светлый положил на маленький никелированный столик, предварительно обмыв их из шланга. Утром придет врач и будет копаться в каждом отдельном органе, диктуя при этом возможные отклонения машинистке. Извлеченный мозг тоже лег на этот же столик, доктор нарежет его, как помидор, ища кровоизлияние или какую-нибудь опухоль. Выпотрошенный Гришка уже мало походил на человека. Он напоминал пустой сосуд. Сосуд на треть был заполнен кровью, и Светлый, взяв черпак, похожий на кухонный половник, стал вычерпывать из Гришки кровь. Когда полость опустела, куском ветоши он изнутри заткнул дырку заднего прохода, а другой довольно крупный кляп подсунул под провисшую кожу шеи.«Ну что, дружок, давай до дому, переночуй сегодня у меня, плюс у меня дома еще бутылка, и пожрем, жрать охота, умираю. Утром шеф придет, а у нас все готово, и ему быстрей, и нам мороки меньше.

Утром друзья проспали. Не умывшись толком, примчались в морг, где их ждала неприятность. Гришка оказался не их трупом. Он относился к так называемым больничным трупам, поскольку был хроником, страдающим ишемической болезнью сердца и много лет состоящим на учете. У таких покойников был свой патологоанатом и ассистировал ему другой санитар. Морг был один, и работники двух разных отделений испокон веку враждовали между собой — то из-за уборки, то из-за времени вскрытия, поскольку стол был один. И вот тебе на, такой прокол. Худой и длинный шеф, смахивающий на паука, сказал припухшим от вчерашних возлияний санитарам: «Пока Исаак Фраймович еще не в курсе, а санитар его уже пришел, так что выкручивайтесь как хотите, а мне две объяснительные на стол». Хлопнул дверью и ушел. Светлый почесал затылок: «Да, вляпались, твоя была идея». «Заткнись, сам все придумал!«В дверь вошел санитар из конкурирующей фирмы — громила невероятных размеров. Было непонятно, как он может работать в таком маленьком помещении, тем более, что врач, его шеф, являл из себя минимум бочку для кваса.«Так, что тут у меня?» — он наклонился к старухе, лежащей на носилках, стоявших на полу, изучил исписанную шариковой ручкой бирку, привязанную к ее ноге. На животе у нее лежал мертвый новорожденный с торчащей из него пуповиной. Младенец резко выделялся на фоне желтого старушечьего тела и напоминал фарфоровую статуэтку, к его ножке тоже была привязана бирка.«А это что за трупина?» — громила кивнул головой на стол где лежал разделанный Гришка. Уперев огромные руки в бока, он оглядывал сверху двух небритых приятелей. У громилы было круглое, чисто выбритое розовое лицо, пахнущее одеколоном. Накрахмаленный халат, фартук без единого пятнышка, резиновые перчатки, посыпанные тальком, и белоснежная докторская шапочка. У двух конкурентов, имеющих совсем другие понятия, этот педантизм всегда вызывал усмешки и подковырки, но сегодня было желание ткнуть скальпелем в это огромное туловище. «Понимаешь, дружище, хотели помочь тебе, так что с тебя причитается», — неудачно попробовал схитрить Светлый. Громила перевел на него свои ничего не выражающие глазки и, покачиваясь при этом с пяток на носки, хотел что-то ответить.«Да кончай ты», — вмешался Темный и, подняв большие невинные глаза на Громилу, предложил: «Ты скажи, что надо, и давай уладим это дело». «Ладно, — сказал Громила, — у меня еще два трупа лежат в больнице, остывают, и того четыре, не считая младенца. Сам я зашивать никого не буду, брошу на каталки, а вы к завтрашнему сами всех зашьете, помоете, побреете и оденете. Да не забудьте вычистить весь морг, желательно, чтобы блестел, поскольку грязи я не люблю, вы знаете. Можете наточить инструменты, разрешаю: младенца после отнесите в кочегарку, а я попробую недоразумение замять. Светлый хотел было возмутиться, но Темный, перебив его, сказал: «Пойдем перекусим, а то во рту у меня жутковато». Громила, услышав о еде, заказал себе пару пакетов молока за счет конкурирующей фирмы.

Перейдя через дорогу, друзья зашли в диетическую столовую, Светлый ворчал: «Да, Гришка, подложил ты нам свинью, спасибо!«Держа подносы со скудной едой, подсели к двум молоденьким девушкам, их было много кругом — рядом пед-училище.

Прихлебывая щи из кислой капусты, Светлый не удержался и выкинул свой проверенный фортель чтобы заполучить девчачий компот — начал рассказывать Темному анекдот про покойников: «В блокадном городе в морге работают два студента, голодные, спасу нет. Пока один отвернулся — другой разрезал покойника, а там макароны с мясом. Он их быстренько и сожрал. Другой увидел, да поздно было. Ну, думает, ничего. Берет историю болезни и вслух читает — умер, мол, от холеры. Ну, тот, что макароны съел, два пальца в рот и блевать, а второй все это быстро с полу слизал и говорит: «Вот спасибо, люблю с подогревом». Девчушки, прикрыв рты ладонями, вскочили из-за стола и ушли.«Ну вот, сегодня имеем два вторых и два компота», — сказал, потирая руки, Светлый.«Ловко, — с уважением посмотрел на него Темный. — Не забудь, быку надо купить молока. Вернувшись с треугольными пакетами, они вошли в предбанник. Светлый заглянул в"операционную»: «Можете перекусить, сэр». Громила вышел, локтем закрыв за собой дверь. Выглядел он уже не так, как утром. Шапочка по краям пропиталась потом, фартук и перчатки густо заляпаны кровью.«Порядок — все молчат, так что я скоро закончу и дело за вами. Открой пакетик, пить охота, — обратился Громила к Светлому, держа при этом руки в окровавленных перчатках, как заправский хирург. Светлый зыркнул глазами по соседним столикам, которые были густо заставлены банками с различными органами, залитыми формалином, и, увидев старые ножницы, которыми раньше разрезали двенадцатиперстную кишку, ухитрился незаметно срезать ими угол пакета.«Прошу вас, сэр. — Он передал пакет Громиле. Громила присосался и через минуту пакет был пуст.«Ну все, бывайте».

Выйдя на улицу, они увидели Гришкину девицу, она смотрела на них покрасневшими, затравленными глазами. Девица была молода и красива. Санитары переглянулись. Светлый подскочил к ней первым.«Здравствуйте, сочувствую, но, сама понимаешь — «се ля ви». Мы как старые Гришкины приятели поможем, не волнуйся, все справочки, свидетельства и прочее оформим, а ты поезжай в похоронное бюро и закажи все, что надо, размеры гробы я скажу, одним словом, договоримся так — ты приходи сюда к 8 вечера, и мы скажем, что делать дальше, да прихвати с собой Гришкины вещи — костюм, рубашку, галстук, носки, желательно нижнее белье, ну все — иди и не волнуйся.«Спасибо вам, — произнесла девица и направилась к стоянке такси. Друзья плотоядно посмотрели ей вслед.«Ловко», — сказал Темный.

На территории больницы часто ошивался юродивый, был он лыс, имел лицо с признаками болезни Дауна. Санитары увидели его возле бачков с мусором рядом с больничной собакой, которую Темный часто подкармливал кусочками человеческой печенки.«Иди сюда, дело есть! Спирта хочешь?»«Так точно, командир!» — юродивый отдал честь.«Вымоешь помещение — получишь бутылку». «Слушаюсь, мой командир», — и опять приложил руку к виску. Потом санитары взялись за работу. Светлый кого надо брил и зашивал клиентов, а Темный одевал их в соседнем помещении, для чего нужны были навыки и физическая сила. Зашивать — дело нехитрое. Главное, чтобы кожа соединялась как можно плотнее для того, чтобы искромсанные мозги и внутренности, всунутые в пустой труп, не протекли и не испачкали одежду покойного. В пустой череп засовывались любые тряпки, сверху ставилась отпиленная черепная кость, и кожа на голове тоже сшивалась — от уха до уха. Часть Гришкиных потрохов Светлый переложил в старуху, а на свободное место впихнул младенца, который стал похож на выпотрошенного цыпленка. Остатки черепа у него гнулись, как у пластмассовой куклы, поскольку вместо кости состояли из мягкого хряща, который при вскрытии разрезался обыкновенными ножницами. Появился с тряпкой и полным ведром воды юродивый. Он разулся, снял носки, до колен засучил брюки, то же самое он сделал с рукавами военной рубахи. Покойники находились уже в соседней комнате-хранилище и лежали на деревянных нарах чистенькие, аккуратные, одетые и причесанные, только Гришка был гол и портил общую картину. Неожиданно со всего размаха Юродивый вылил полное ведро воды на каменный пол, чуть не окатив Светлого.«Что же ты делаешь, козел?» «Так точно, начальник», — Юродивый отдал честь, упал на колени и стал тщательно тереть пол.«Так, надо смываться, — Светлый зашел в хранилище, где Темный повязывал старушке, ставшей похожей на куклу из „Детского мира“. На ней уже были платье с длинными рукавами, из-под которых виднелись белые манжеты, ажурный белый воротничок, толстые чулки, тапочки, аккуратно завязанный платочек на голове и расшитый вручную носовой платок в руке.-Сейчас мы рванем в магазин, затаримся выпивкой, встретим „вдову“ и пригласим ее в кабинет на собеседование. За это время уродец тут все отмоет». «Ловко», — глядя с уважением, сказал флегматичный Темный.

В восемь вечера в кабинете служебной экспертизы был накрыт стол — банка лосося, нарезанная колбаса, водка и пиво. Она пришла с узелочком, не опоздав ни на минуту. Глаза были уже не красные, а слегка подведены тушью. Светлый пригласил ее в кабинет и усадил на тахту.» Вот, предлагаю помянуть. Мы сделали все, что могли, осталось только одеть», — он налил всем водки, она пыталась отказаться, но Светлый и темный убедили ее, что так надо, таков обычай. Выпили, Светлый подсунул ей пиво — она запила, попросила закурить. Светлый, подмигнув темному, сказал — пойди посмотри, все ли отмыл этот урод, запри морг, да прихвати с собой Гришкину одежду. Темному было лень уходить с (банкета), тем более, что морг находился в соседнем здании, но Светлый вытолкал его и, заперев за ним дверь, подсел на тахту к «вдове», нежно глядя на нее, сказал: «Ну что, помянем?»

В морге все блистало. От стола, пола, стен исходила свежесть. Войдя в хранилище, Темный увидел юродивого, который, спустив штаны, ерзал на старухе и делал неприличные движения.«Ах ты, паскуда, — он схватил юродивого за шиворот военной рубахи, стащил со старушки и дал пинка по голой заднице. юродивый, подтягивая штаны, лепетал: «Дай спирт, начальник». Темный вытолкал его на улицу. Приведя старуху в порядок, он посмотрел на Гришку и на узелок — как ни крути, а одевать его надо. Развязав узелок, он сверху увидел новые носки, присел к Гришке на топчан, снял с себя старые, а новые надел на себя. Через полчаса, закрыв морг, Темный направился в кабинет. От него не отставал юродивый, хватая за рукав и периодически повторяя: «Дай спирт, начальник». Пинки, угрозы не помогали.

Светлый, открывая и пьяно подмигивая, показывал большой палец, хотя Темному и так было видно по помятой тахте и по раскрасневшейся"вдове», чьи черные колготки валялись на полу, что все в порядке. Через час пьяный Светлый вырубился устроившись на стульях, а Темный с «вдовой» улеглись на тахте и после жарких поцелуев тоже заснули. Все это время юродивый скребся под дверью, попискивая: «Дай спирт, начальник», но потом затих, напоследок погремев какой-то канистрой и стукнув по двери каким то предметом, как будто подпирая её чем то тяжёлым.

(Сон санитара) На длинной тенистой аллее, протянувшейся вдоль реки, к высокому сухопарому мужчине с серым цветом лица и в очках с большими диоптриями, подошел странного вида мужчина. На голове, мексиканская шляпа, сомбреро, на теле рубаха-гавайка, украшенная изображением экзотических бабочек. Шея замотана в красный шифоновый шарф, чёрные штаны, на ногах — белые тапочки. Мужчина высоко приподнял шляпу, демонстрируя неровный шов от уха до уха, явно пытаясь быть узнанным. Извиняясь он задал вопрос: «По-прежнему ли молодой человек работает в морге?» Санитар пристально присмотрелся к подошедшему, силясь узнать. А узнав, но не до конца, явно знакомые черты, ответил утвердительно. Мужчина в сомбреро казался сначала спокойным, объясняя, что молодой человек его недавно вскрывал. Он даже стал рассказывать кое-какие подробности, чтобы санитар вспомнил быстрее. Напомнил он и про разрыв перчатки во время снятия кожного покрова с головы (скальпирования). Санитар вглядывалась в говорящего, что-то припоминая и в то же время слабо, что соображая в происходящем. А мужчина, в белых тапочках все больше распаляясь, стал возмущаться неправильно поставленным ему диагнозом. И, достав из нагрудного кармана справку, точней, свидетельство о смерти, начал требовать его немедленной переделки. Порывшись в авоське, он достал прозрачный целлофановый пакет с разрезанной на мелкие части печенью и тыча санитару в лицо, кричал: «Не было у меня никакого цирроза, у меня всего лишь кровоизлияние в мозг».

Эпилог: Каждый живущий умрет

Придя на следующий день, Громила остался доволен выполненной работой, несмотря на царящий переполох. Единственное, что портило вид в сверкающем морге, это два обгоревших мужских трупа, лежащих на столе, и один женский — в позе боксера уложенный, на носилках, стоящих на непривычно чистом полу.