Армянский излом

Валерий Николаевич Худяков

Повесть «Армянский излом» посвящена событиям, происходившим в Армении в течение первых месяцев после землетрясения 1988 года, в которых автор принимал непосредственное участие. В повести рассказывается о ликвидации последствий стихии, об организации помощи армянскому народу со стороны братских республик Советского Союза и Международного Красного Креста. Фамилии и имена некоторых участников описываемых событий вошли в повесть без изменений. Книга предназначена для широкого круга читателей.

НОСТАЛЬГИЯ (калейдоскоп странствий)

В полудреме, будто бы из далека, вдруг услышал он голос стюардессы, сообщавшей, что полет по маршруту Москва — Хабаровск подошел к концу. Дальше предстояло самолетом ИЛ-14 добраться до Сахалина, точнее до города Оха, города нефтяников, северной столицы острова.

…А вот и старая японская фанза, одна из трех, в которых расположилась база геологической партии, входившей в состав экспедиции двадцатого района. Руководство экспедиции находилось в Москве, на улице Марины Расковой, и еще там я устроился в эту партию сезонным рабочим, по рекомендации моего друга Славки Хныкина, до этого уже побывавшего в дальних экспедициях на полевых работах. Герман Саввич Ведерников, начальник партии, встретил приветливо.

— Познакомься с ребятами, Сергей, а завтра в маршрут, на полуостров Шмидта, точнее, на мыс Леверштейна, северную оконечность Сахалина.

Старый вертолет МИ-4, с закопченными от выхлопных газов грязно-зелеными бортами, долго кружился над безлесыми вершинами сопок, выбирая место для посадки. Сопку подыскивали в непосредственной близости от реки Томи, в долине которой были намечены поиски хромитов. Наконец, вертолет приземлился, и отряд во главе с начальником партии и геологом Женей Морозовым высадился на вершине сопки, похожей на лысину с оторочкой из трудно проходимого кедрового стланика. Пока разгружали вертолет, Герман Саввич с Женей решили спуститься к реке, присмотреть место для лагеря. Закончив разгрузку, мужики соорудили костерок, заварили знаменитый таежный чай с листом багульника. Леша Антошкин взял в руки гитару, поправил колки:

— «Поёт морзянка за стеной веселым дискантом.

Кругом снега, хоть сотню верст исколеси.

Четвертый день пурга качается над Диксоном,

Но только ты об этом лучше песню расспроси…».

Вертолетчики ждали Германа Саввича, он должен был лететь с ними обратно, в Оху, и уже нервничали, опасаясь, что не успеют вернуться до темноты на свой аэродром. Решили прогреть двигатель, уже завращался винт, как вдруг откуда-то снизу послышался выстрел из карабина. Через несколько минут из почти непроходимых зарослей кедрового стланика появились и, задыхаясь, подбежали к вертолету Герман Саввич и Женя.

— Грузите все в вертолет, — с трудом выдохнул начальник, — это не Томи, это река Орлиная, и дайте скорее мне чаю, пожалуйста.

Загрузили обратно всю амуницию, и вертолет, раскрутив свой могучий винт, снова поднялся над тайгой, унося отряд геологов к месту стоянки у реки Томи. Так начинался первый в жизни, поэтому, наверное, самый интересный, наполненный массой неожиданностей, полевой сезон будущего геолога Сергея Славина….

…А это уже год восемьдесят первый. Наша база в Шахтерске на южном Сахалине. Изучаем газоносность Сахалинского угольного бассейна. Оттуда лечу в командировку в Оху, нужно отобрать из нефтяных скважин три десятка проб нефти и газа и привезти их в Шахтерск. А дальше переправить в Москву, на изотопный анализ.

Вот и Оха. Те же три фанзы, стоят себе…, вокруг тот же забор. Как будто никуда и не уезжал. Сколько же лет прошло? Пятнадцать. А все те же деревянные тротуары со ступеньками на спусках, те же синие двухэтажные домики в Почтовом переулке, та же автобусная остановка и рядом большие железные ящики для мусора.

Коллеги в «нефтеразведке» любезно помогли с отбором нужных проб, и уже на пятый день я был готов к вылету в Шахтерск. Прямой рейс до Шахтерска сегодня уже улетел полностью укомплектованный, следующий только через неделю. Придется лететь до Александровска, а там пересесть на рейс Александровск — Шахтерск, который по расписанию вылетает через час после прибытия рейса из Охи. Согласен лететь так, какая мне разница. Пробы упакованы, звоню из гостиницы в аэропорт, спрашиваю, как оформить провоз в самолете нефтяных и газовых проб. Ответили, что можно без специального оформления, только надо предупредить на регистрации. Тут же сказали, что регистрация на рейс Оха — Александровск начинается через двадцать минут. Не позавтракав, мчусь в аэропорт и успеваю на регистрацию в последний момент.

Объявили посадку в автобус. Аэропорт новый, после регистрации ехать автобусом до старого летного поля минут двадцать. На регистрации моя очередь крайняя. Предупреждаю, что везу с собой в бутылках пробы газа и нефти. Дежурный сержант милиционер просит показать багаж и пройти с ним в другое помещение. Там он приступает к составлению протокола задержания и изъятия опасного груза. «Как же так? — говорю, — мне же сказали, что можно». «Мало ли что Вам сказали, опасный груз в самолете провозить нельзя. И все». «Как же быть? Мне необходимо эти пробы доставить в Шахтерск». «Это Ваши проблемы, а я не имею права пропустить. Выставляйте все Ваши бутылки на стол, я должен их переписать». Не торопясь, переписывает этикетки. «Слушайте, сержант, у Вас есть начальник здесь в порту? Позовите, пожалуйста, надо разобраться». Подумав, достает из-за пазухи рацию. «Товарищ капитан, здесь у меня нарушитель с опасным грузом, требует, чтобы Вы подошли». Минут через пятнадцать вошел в комнату капитан. «Что везете?» «Пробы нефти и газа», — отвечаю. «На регистрации предупредили?» «Конечно, предупредил», — говорю. Смотрит на сержанта: «Так какого же ты черта задерживаешь человека и вместе с ним весь рейс? Говорил же на инструктаже, „геологов с образцами и пробами пропускать без задержки“. Ну и балбес попался. Извините, гражданин, давайте, я Вам помогу упаковать, и торопитесь, Вас полный автобус пассажиров больше получаса уже ждет».

Пассажиры, конечно же, высказались, но это оказалось даже не полбеды, а вовсе ничего, по сравнению с тем, что последовало за всем этим. В Александровск наш рейс прибыл с опозданием ровно на час, когда самолет на Шахтерск только что улетел. Следующий рейс до Шахтерска через четыре дня. Чувствую, попал в капкан. «Как добраться?» — спрашиваю в кассе избы-аэропорта. «Из Тымовского, здесь недалеко, на южный Сахалин курсирует пассажирский поезд. Доедете до станции „Взморье“, пересядете на поезд до Ильинского, а оттуда автобусом часа три с половиной — четыре до Шахтерска». Сдаю билет, удерживают за опоздание на рейс. Подвернувшимся автобусом еду в Тымовское, на ж.д. вокзал, покупаю сквозной билет до Ильинского. Денег оказалось «в обрез». Сажусь в миниатюрный вагон японского поезда. Непривычно маленькие диваны, столики. Вспомнил, что не успел позавтракать, очень захотелось есть. С собой ничего нет, денег — ни копейки.

Поезд тронулся. Едем со скоростью не более сорока километров в час. В соседних отсеках пассажиры разложили еду, выставили бутылки с пивом, едят, разговаривают, веселятся. Чтобы утолить голод, хожу в умывальник пить воду. Помогает. На рассвете следующего дня вышел на станции Взморье. Поезд до Ильинского отправляется в десять часов. Нужно закомпостировать билет, иду в кассу, кассирша протягивает мне отмеченный билет: «с Вас два рубля». «За что?» — спрашиваю. «Как за что? За компостер». «Миленькая, да у меня и двух копеек в кармане нет, а не то, чтобы двух рублей». «Ладно, забирай свой билет и проваливай, бич проклятый». Стыдно, но пришлось «проглотить». К вечеру на таком же поезде приехал в Ильинское. Уже нет мочи, как хочется есть, увидел бак с питьевой водой, напился, вроде отлегло. Автобус до Шахтерска только завтра в девять утра. Пришлось ночевать на вокзале. Хорошо, хоть место есть, где сидеть. Голод не дает спать, кажется, что ночующие пассажиры — соседи только и занимаются тем, что всю ночь напрополую едят, да пиво с лимонадом пьют. Но в баке воды много, ничего. Утром подошел к дежурному майору милиции, предъявил паспорт и генеральную доверенность начальника научно-исследовательской партии Московского института. Объяснил ситуацию. «Ну, что, москвич, денег на автобус я тебе не дам — у меня их нет, но помогу». Повел меня майор на пристанционный склад, где загружались грузовики с длинными прицепами. В народе их называли «шаландами». Подвел к водителю одной из них и попросил взять меня попутно до самого Шахтерска, бесплатно. Водитель вошел в положение, согласился. Договорились, что буду ждать на выезде с территории складов. Стою, жду. Слышу, в кустах громкий разговор, смех. Вдруг, оттуда вылетает краюха хлеба, и попадает прямо в грязную лужу. «Мужики! — кричу, — да как же у вас рука поднялась выбросить хлеб? Совсем офонарели от водки!» «А ты кто такой, чтобы нас воспитывать? — вышел из укрытия, шатаясь, один из участников „банкета“, — сейчас и тебя в этой луже искупаем, если не смоешься отсюда». «Ты бы посмотрел на себя, дурачек, — отвечаю спокойно, — на тебя ведь только чихнуть. Искупаем…, как бы самому тебе пьяной мордой в луже не оказаться».

Подъехала моя шаланда, водитель вышел, помог загрузить «баул» с пробами. Поехали. «Вы извините, я обещал морячка одного подвести до Углегорска, придется немного потесниться». За поворотом нас ожидал на обочине мужчина с черной бородкой — «шотландкой» и с чемоданом в руке. Остановились. Решили, что ему удобнее сидеть у двери, поскольку раньше выходить. Познакомились. Оказалось, он моряк рыболовного флота, работает на Камчатке, едет в отпуск в Углегорск. Минут через десять Михаил, так звали моряка, пристроил свой чемодан на коленях и расстегнул замок — молнию. «Проголодался я, пока ехал на поезде. Перекусить бы не мешало, давай Сергей, присоединяйся». Он открыл чемодан и извлек из него батон хлеба, «палку» копченой колбасы, банку рыбных консервов и бутылку портвейна «АГДАМ». Я чуть не захлебнулся собственной слюной. Он деловито застелил чемоданный столик газетой, вынул из кармана солидного размера нож, крупно нарезал хлеб, колбасу, мастерски вскрыл банку. Водитель рукой показал на «бардачок», где находился стакан. «Ну, что, мужики, давайте перекусим чем Бог послал». Сначала он сложил из хлеба и колбасы бутерброд и передал водителю, затем налил стакан вина и протянул мне. «Давай, Сергей, не стесняйся, за знакомство». Я выпил вино и стал лихорадочно поглощать хлеб с колбасой. Михаил это заметил. «Ты, Сергей, видно сильно проголодался, что так быстро жуешь». Пришлось рассказать о своих мытарствах. «Что же ты сразу-то молчал, чудак-человек, давай, давай, ешь, не стесняйся, я тебе еще банку открою. Вот ведь как бывает, одно к одному, как домино. А тех „козлов“, что хлебом бросались, я бы к себе на судно взял, на минтаевую путину в Охотском море. Там бы живо научились каждый кусок хлеба уважать»….

…«А это уже я мчусь на «Ракете» по великой сибирской реке Лене из Якутска в Хандыгу, что на Алдане. Год, кажется, восемьдесят второй. А дальше еще нужно будет на плоскодонной «Заре» добираться до поселка Джебарики-Хая. Это одно из месторождений Ленского угольного бассейна. Но это только завтра, «Заря» отправляется от пристани Хандыги в пять утра, так что придется на дебаркадере переночевать.

(В центральной Якутии добраться в летнее время до шахтерских поселков Сангар и Джебарики-Хая можно было только речным транспортом или вертолетом. Нашему герою приходилось за летний полевой сезон как минимум трижды отправляться на «Ракете» или «Метеоре» от причала Якутского речного порта в эти шахтерские поселки. Отправлялись теплоходы в пять и в шесть часов утра, поскольку время в пути составляло двенадцать часов. На протяжении всего пути Славин обычно подолгу не уходил с палубы «Ракеты», любуясь неповторимыми живописными пейзажами по берегам великой реки. Сердце замирало, когда теплоход на полном ходу как в тоннель входил в узкие протоки между зелеными островами и, минуя их, вырывался, будто бы из плена, на широкий речной простор. Или когда теплоход выходил на плес в месте впадения в Лену ее главного правого притока — реки Алдан. Берега пропадали за горизонтом и, казалось, что теплоход «заблудился» и кружит на одном месте, как вдруг снова появлялись заросшие тайгой берега, отвесные береговые скалы, которые, то вырастая, то исчезая, возвращали взору привычный радостный живописный горно-таежный пейзаж. Прим. авт.)

А это кто же такой? Ба, да это же Простаков Юрий Петрович, главный геолог Должанской экспедиции! Да он же в Донбассе живет, в Луганской области, как же он здесь оказался, на «Ракете»?

— Юрий Петрович, привет, ты как здесь?

— Здравствуй, Сережа, да вот, приехал с тобой повидаться. Ты совсем забыл наш Донбасс, а мы тебя часто вспоминаем. Помнишь нашего начальника экспедиции Гавриленко?

— Помню, конечно, Николай Мифодьевич, кажется.

— Точно, так он теперь министр геологии Украины. А ты помнишь, у тебя в шестьдесят восьмом году студент вьетнамец был? Мы с Лёней Горевым вспоминали, как он целыми днями на Лёниной буровой керн описывал. Мы все думали: что это он одно и то же описывает день за днем? А потом все поняли. Недалеко от буровой расположился полевой стан колхозной бригады, где колхозников бесплатно кормили «как на убой». Вот твой студент туда и повадился. Его там колхозные стряпухи принимали и откармливали по высшему разряду. Так он целый месяц оттуда не вылезал. Про свой Вьетнам все им рассказывал. Как ни приеду на буровую, он на стане. Шустрый вьетнамец у тебя был.

— Это Бао был, вернее, Нгуен Тьен Бао. Он, кстати, в прошлом году на нашем Совете кандидатскую защитил. Ты, Юрий Петрович, привет от меня передавай и Лёне Горевому, и Толику Королеву, и Аркаше Атрадинскому, короче, всем, кто помнит. А ты куда едешь-то?

— Да я же говорю, тебя повидать приехал. Сейчас вот «Ракета» заправляться на Алдане будет, я и сойду на танкер, а на обратной «Ракете» уеду в Якутск, а оттуда в Луганск, в свою Должанку. Смотри, Сергей, мы в море вышли, что ли? Берегов не видать.

— Здесь мы из Лены заходим в Алдан, а в месте их слияния «Ракета» выходит на середину, и берега «пропадают». Самое широкое место. Сейчас появятся такие же живописные берега, но уже не Лены, а Алдана.

«Ракета» сбавила ход, села днищем на воду и левым бортом подошла к танкеру, стоявшему на якоре посреди реки. Человек без одежды, только в трусах и в шляпе, ловко закрепил брошенные ему швартовые канаты, протянул шланги и включил насос. Шланги вздрогнули, заправка началась.

— Ну, давай, Сережа, счастливо тебе, сказал на прощание Простаков, и смело шагнул с палубы теплохода на палубу танкера.

«Наваждение какое-то. Как он сюда попал, этот Простаков? И куда вдруг подевался?»

К вечеру, часам к шести, «Ракета» причаливает к пристани в поселке Хандыга на Алдане. Дальше «Ракета» не идет. Кому в Джебарики — Хая или еще дальше, в Эльдикан или в Усть-Маю, остаются ночевать на дебаркадере, и продолжат свой путь на теплоходе «Заря» только часов в шесть следующим утром. На дебаркадере для пассажиров имеется несколько кают, туалетная комната, но ни буфета, ни столовки. Мужики, шахтеры и геологи, почти все знакомые между собой, собрались было идти в поселок, искать, где бы поужинать. Присоединяюсь к коллективу. Потом, посовещавшись, решили скинуться, направить двоих «гонцов» за продуктами, и перекусить прямо здесь, на свежем воздухе. Теплый июльский вечер к этому, надо сказать, располагал. Уже через час на палубе дебаркадера возникло нечто, похожее на праздничный стол, представляющий собой три скамейки, средняя из которых, самая широкая, застелена газетами и заставлена бутылками красного вина (водка в магазинах поселка не продавалась), банками тушенки и кабачковой икры, крупно нарезанным хлебом, краковской колбасой и густыми метелками зеленого лука. Весело переговариваясь, мужики откупорили бутылки, разлили по кружкам вино и, только приступили было к вечерней дорожной трапезе, как на палубу тихо вошли двое патрулирующих милиционеров.

— Так, граждане, сдаем документы, собираем бутылки в сумки и грузимся все в машину, поедем в отдел, составим протокол. Распитие спиртных напитков в общественном месте.

Уговариваю недовольных мужиков не сопротивляться и не грубить, аккуратно сливаем вино обратно в бутылки, едем в отдел. Там нас встречает майор. Выслушав доклад патруля, довольно улыбается.

— Ну, что же, недельки на две на острова, голубчики, на покос.

— Что это значит? — спрашиваю майора.

— А это значит, дорогие мои, что по Постановлению Совета Министров Республики Якутия за нарушение общественного порядка мы обязаны направить вас на острова, в бригады по заготовке сена для скота, до пятнадцати суток. Людей, понимаете ли, не хватает.

Чувствую, влипли, дело действительно пахнет сенокосом. Надо как-то выкручиваться.

— Товарищ майор, — выхожу вперед, — давайте сначала разберемся. Дело в том, что мы не успели нарушить порядок-то. Мы не выпили еще и по одному разу, как нас задержал Ваш наряд. Вот посмотрите, все вино в бутылках, — указываю на вещественные доказательства, выставленные на отдельно стоявшем столе, — теперь-то мы знаем, что нельзя, и больше не будем нарушать.

С задумчивой улыбкой на лице майор медленно вышел из-за стола, внимательно осмотрел бутылки, еще раз пролистал документы, изъятые у нас патрулем.

— А ну-ка, подыши мне на руку, москвич, — предложил он мне, и, убедившись в отсутствии запаха, добавил, — считайте, мужики, что вы сегодня выкрутились. Забирайте свои бутылки и документы, и пешим ходом на дебаркадер. Не балуйтесь больше.

Часа на два задержал майор наш ужин. Но ничего, летние ночи в Якутии светлые, как осенние дни. Будем осторожнее….

…Маленький шахтерский поселок Джебарики-Хая расположился в тайге, на высоком берегу Алдана. Все в нем есть. Шахта небольшая, но вполне обеспечивает углем якутские улусы и золотые прииски по всему Алдану. В шахтерской столовой все стены с пола до потолка представляют собой единое панно художественной резьбы по дереву, выполненное талантливым художником, с охотничьими и шахтерскими сюжетами. Настоящий шедевр. Нигде, наверное, такого нет. Не встречал….

…А это Чульман, поселок на юге Якутии — центр Южно — Якутского угольного бассейна. В гостях у главного геолога комплексной экспедиции Каримовой Саимы Сафиевны, Героя Социалистического Труда. Знакомые геологи предупредили, что обращаться к ней следует не иначе, как Александра Сергеевна. Звание Героя она получила за открытие, качественно и своевременно проведенные поисковые и разведочные работы перспективного Южно-Якутского бассейна коксующегося угля. Очень красивая статная женщина лет пятидесяти, с широкими черными глазами, с лицом восточного типа, слегка тронутым многими годами экспедиционной полевой работы.

Каримова встала навстречу, предложила стул у приставного столика, и сама села напротив. Долго обсуждали основные положения договора о проведении совместных научных исследований на месторождениях Южно-Якутского бассейна. Пришло время попрощаться, как вдруг Каримова неожиданно спросила.

— Сергей Николаевич, Вы знакомы с Иваном Николаевичем Стефановым?

— Да, знаком, мы даже дружим по делам, он в экспедиции Минуглепрома работает, в Нерюнгри, мы у них базируемся.

— Там у него, говорят, хорошая лаборатория. До этого Иван Николаевич у нас заведующим лабораторией был. Опытный геолог, на Севере давно, по-моему, даже раньше меня приехал. Устроил он нам головную боль.

— Каким же образом? Он как будто бы человек не легкомысленный и порядочный.

— Я согласна с Вами. Но вот, при передаче лаборатории новому заведующему, на помещение, где хранились дубликаты проб, он просто указал: «а здесь дубликаты». И все. Прошли мимо. А когда новая заведующая, совсем молодой специалист, решила навести порядок, оказалось, что это были дубликаты обогащенных проб золота. Полные стеллажи, несколько тысяч, чуть ли не за тридцать лет поисков и разведки на золото. Уж и россыпи многие отработаны, а дубликаты все хранятся, хотя давно должны быть ликвидированы. Существуют нормы хранения золота геологоразведочными организациями в виде проб без лицензии. Нужно было только ликвидировать постоянно, сдавать в кассу соответствующего прииска, участок за участком, по 50—60 проб, тогда бы не было необходимости их и актировать. Иван Николаевич же, а до него еще был специалист, отнеслись к этому не серьезно, или вовсе забывали. И вот теперь зав. лабораторией никак не может избавиться от этого неучтенного золота. Дело в том, что содержимого пакетиков набралось около пяти килограмм. Почти полная кружка, в сейфе у начальника экспедиции стоит. Теперь сдать его сложно, с нас требуют лицензию на его добычу, а иначе ни одна касса на приисках такое количество не принимает. Больше того, грозят привлечь. Ну, до этого, конечно, не дойдет, но все-таки. А Иван Николаевич и «в ус не дует». Наследство нам оставил. Ни мне, ни начальнику экспедиции вмешиваться в это дело не следовало бы, можно на скандал налететь, так уж пусть бы автор закончил сюжет.

— Александра Сергеевна, я от Вас сегодня еду в Нерюнгри и обязательно передам Ивану Николаевичу Ваше негодование. Думаю, он найдет время, приедет и поможет разрешить эту проблему.

— Спасибо, передайте, пожалуйста. Ну, мы с Вами все оговорили, так что давайте, составляйте с нашими геологами договор, будем подписывать. До свидания, Сергей Николаевич, всего Вам доброго….

…Восемьдесят пятый год. Уютный шахтерский городок Междуреченск на юге Кузнецкого бассейна, на краю Горной Шории. Прямо в городе работают три угольные шахты, в трех километрах от города шахта «Распадская», самая крупная шахта Советского Союза. Добывает ежегодно по 13 миллионов тонн высококачественного угля. Полная механизация всех проходческих и добычных работ. Гидравлические комплексы позволяют управлять добычей угля на участке всего двум квалифицированным рабочим. Переключением небольшого рычага на пульте управления приводятся в движение стальные крепежные стойки, похожие на ноги железного великана, так же включаются конвейер и добычной комбайн. Фантастика. Шахтерам после смены прямо в ламповой, при сдаче «света» и «спасателя» обязательно кружка молока. Чистая, светлая столовая. На стенах плакаты, напоминающие Окна Роста: «Хочешь жить лучше — работай лучше», или «Свою судьбу куем мы сами своими сильными руками», а вот шедевр:

«Поел, попил, набрался сил?

Так будь решительным и стойким —

Сам отнеси посуду в мойку!»

Жаркое сибирское лето. Хорошая солнечная погода. После опробования угольного пласта в недрах шахты «Распадской», с последующим обязательным посещением настоящей шахтерской бани, приятно посидеть, покуривая, на бульварной скамеечке, понаблюдать за прохожими, за забияками-воробьями, шумными стайками перелетающими от одной скамеечки к другой, где, по их мнению, намечалась бутербродная трапеза, и можно поживиться «случайно» упавшими хлебным крошками. Вот мимо медленно проехал на велосипеде человек в очках, притормозил, оглянулся.

— Сергей Николаевич! — окликнул вдруг человек.

«Господи! Да это же Коля Козлов! Никсон!»

— Никсон! Ты ли это? Ты как здесь оказался? Здравствуй, здравствуй, дорогой.

— Я, конечно, Сергей Николаевич. Живу теперь здесь, на своей Родине — я ведь родом из Новокузнецка, а сейчас здесь, в Междуреченске, вернее, в поселке Чебол-Су, тут рядом. Работаю геологом в угольной партии. Вот уже год, как с Чукотки уехал. Сын уже большой, в первый класс пойдет. А Вас-то каким ветром сюда занесло?

— Я рад тебя видеть, Коля. Ты, наверное, знаешь, я после Чукотки к себе в институт вернулся, там же на кафедре горючих ископаемых работаю, старшим научным сотрудником. Мы здесь газовую съемку проводим на поле шахты «Распадской». База наша в тайге, на Ольжерасе. Сегодня вот пласт опробовали в шахте. Познакомься с моими ребятами. Студенты наши, будущие разведчики и покорители недр. Ну как там, на Чукотке, как мужики? Не забыл наш с тобой маршрут в бухту Ушакова?

— Что Вы, Сергей Николаевич, разве такое забудешь, одна встреча с китами чего стоит. Вы, наверное, знаете, Борис Дедиков вернулся на Чукотку, со всей семьей, работает на Анадырском участке.

— Это я знаю, он мне писал. Ты расскажи, как поживает Иван Киреев, товарищ мой. Что-то давно перестал он на мои письма отвечать.

— Сергей Николаевич, Иван погиб полтора года назад, за полгода до моего отъезда на материк.

— Мне никто не сообщил. Как же погиб Ваня?

— На буровой во время работы дизельного агрегата сорвался фланец, и приводной кардан ударил Ивана в грудь. Помощь оказали, вездеход был рядом. А умер он в больнице на четвертый день. До этого ходил по больнице, мы его навещали, он все шутил, готовился уже к выписке. И вот…

— Где его схоронили?

— Мы нашли в его письмах и записной книжке адреса и направили телеграммы дочери и матери его. Дочь не отозвалась, а мать Ивана к тому времени умерла, по телеграмме прилетела сестра Людмила. По ее просьбе Ивана отвезли в Комсомольск-на-Амуре и похоронили в ограду к матери. Сопровождающим с Людмилой летал Мурин Толик, друг его еще с Колымы, Вы его знаете.

— Земля ему пухом, хорошим Иван товарищем был, надежным. Не повезло ему в жизни с семьей. Очень сильно его обидели. Вот что, Николай, давай-ка зайдем вон в то кафе, да помянем нашего друга. По-христиански. Ребята мои его не знали, но, думаю, поймут.

В кафе было свободно. Выбрали столик у окна, заказали подошедшей девушке бутылку водки и каждому по салату из огурцов.

— С Иваном нас многое связывало, — начал я рассказ, когда все выпили и уткнулись в салаты, — он был первым, с кем познакомился я на Чукотке. С самого первого дня моего пребывания там, и до последнего, мы были с ним вместе. Много чего произошло за те десять лет, и ссорились мы, и прощали друг другу вольные или невольные ошибки, а в памяти у меня остался случай, когда Иван, по большому счету, спас мне жизнь.

— Расскажите, пожалуйста, Сергей Николаевич, — скромно, в один голос, попросили студенты.

— Дело было так, — рассказываю, — работали мы тогда в верховьях одной речки, оконтуривали небольшую россыпушку золота. Ты, Коля, к тому времени еще на Чукотку не приехал. Как-то утром поставили на плёсе небольшую сетёнку, горбуши поймать на уху, в километре от лагеря ниже по течению. Основная рыба к тому времени уже прошла, так, по нескольку штук ловили, на раз поужинать. Человек шесть нас тогда было. И после работы мы с Иваном поехали на лодке проверить сеть, да и снять уже ее. Выходим на плес, смотрю — кто-то сетку нашу обирает. Взял бинокль, вижу — медведь сетку выволок на косу и сидит себе, рыбу уплетает. И что меня дернуло? До сих пор не пойму. Показываю Ивану на пальцах, что буду стрелять. Подплыли к берегу, прошел я за кустами и выхожу на косу. Вот он, миленький, совсем близко, метров тридцать, не больше. Громко чавкает, из пасти рыбий хвост торчит, меня не видит. Стреляю с колена, целюсь пониже головы. От выстрела медведь опрокидывается и замирает, подбегаю к нему, но тут вдруг он вскакивает и прямо падает в мою сторону, не успеваю сделать второй выстрел, как он сбил меня с ног и навалился своим брюхом мне на голову. «Ну, все» — ужас мелькнул в голове. Не помню, кричал я или нет. Иван сказал, что я «и чирикнуть не успел». Оглушительный выстрел, как удар молнии, раздался у самого моего уха, я чуть сознания не потерял. Очухался, слышу, Ваня кряхтит, упирается, старается свернуть тушу, чтобы мне выбраться. Я уж тут тоже поднатужился, и мы вместе сумели его сдвинуть. Еле вылез я из-под этого лохматого кошмара. Оказалось, Иван увидел, как медведь на меня навалился, и, не раздумывая, выскочил на берег, хотел было стрелять, да испугался, что в меня попадет, подбежал вплотную и выстрелил медведю в ухо с полуметра. Тот сразу голову уронил и обмяк. Когда мы его разделали, то оказалось, что моя пуля попала ему в самое сердце, а прыгнул он в агонии и, уже падая, сбил меня с ног, то есть полуживой. Хорошо, он лапищами своими меня захватить не успел. Тогда бы уж мне было не сдобровать, и не беседовал бы я здесь с вами. А так, ничего не сломал, не порвал. Только два дня руки и ноги тряслись. Конечно, сам я виноват. Очень себя ругаю, что не сдержался тогда. Азарт победил рассудок. Но, что было, то было, теперь уж что говорить. Я хочу сказать вам, мужики, что далеко не каждый побежал бы раненого медведя в упор добивать, чтобы товарища выручить. Вот таким был мой друг и товарищ Иван Киреев. Царствие ему небесное….