Колкая малина. Книга третья

Валерий Николаевич Горелов, 2023

Автор предлагает читателю совершить увлекательное путешествие в глубины души и понять, что для человека важнее всего. Может деньги или популярность? А может, первая, несмелая, детская любовь? Или воспоминания о юности? Сотни жизненных историй и нравственных выборов предстают перед нами в стихотворной форме. А что выберете вы?

Нашим родителям и моим сверстникам, принявшим Христа, посвящается…

«Когда разум начинает замерзать, снег мерещится горячим».

Часть I. Мир

Мир

Рама облупилась, но дожила до весны,

На стёклах кружева от мелких ручейков,

На подоконнике в кастрюльке,

пережившей две войны,

Герань в себя приходит от зимних холодов.

Стекло не протирайте тёплою ладошкой:

Оно ещё замутится сильней.

Черничное варенье с жареной картошкой —

Ничего не будет этого вкусней.

На железных ходиках обломилась стрелка,

А на стенке штукатурка осыпалась давно.

Тут каждый день — из прошлого ступенька,

Это как немое чёрно-белое кино.

Девочка-подросток сидела у окошка,

На ней платьице из синего сатина.

Под ножницы пошла мамина одёжка,

И она сегодня как Мария Магдалина.

Она и есть небесный свет в окне,

К ней лучики тепла, улыбаясь, просятся.

И кто-то написал погнутой стрелкой на стекле,

«Ты будешь наших судеб Мироносица».

А сломанная стрелка не остановит времена,

И сгниют лагпункты пересылок.

Только сберегите посевные семена

И отыщите место для собственных могилок.

Оконце

Луна не обернётся обратной стороной

Под музыку весеннего дождя,

Которая, как реквием, звучит за упокой

Любви, которая изменчива и зла.

С яблонь белый свет осыпался досрочно,

И никто не знает, чья это вина.

Спешка и терпение порочно,

Когда решается не только за себя.

Если кто-то и уходит, не прощаясь,

То это те, кого мы сами оттолкнули.

Когда не можем жить, не разгоняясь,

То не заметим, что на Веру посягнули.

Руки разделённые в два раза холоднее,

И жизнь тебе на всё не даст ответа.

Веру не теряйте, она чище и мудрее,

И может обойтись без педсовета.

И Вера не бывает без надежды,

Ведь на Земле все океаны зажаты в берега,

И даже самые последние невежды

Свои пытаются заштопать паруса.

Вдохните облако и выдохните Солнце,

Никто не знает свой последний час.

Возможно, жизнь — лишь узкое оконце,

Потому любите как в последний раз.

Она одна

В небе гонялись звезда за звездой,

А в море волна догоняла волну,

И только мы всегда вразнобой:

Я — в высоту, а ты — в ширину.

Мне очень не хотелось торопиться,

И лучше было опоздать на самолёт.

Я даже не сумела по-людски проститься,

А самолёт уже назад не повернёт.

Ума хватило только для намёка,

И теперь душа ревёт и голодает.

Она, как белая голубка, воркует одиноко

И ничего вокруг себя не замечает.

Я сама себе кружева наплету

Исключительно белого цвета,

Подвенечное платье себе закажу

И уеду в таком виде на край света.

Там, где Южный Крест в темноте блестит,

Там мне будет легче себя уговорить.

Пусть кто-нибудь другой всё за меня решит

И сможет белую голубку с ладони накормить.

Но только для души нет края света,

Как нет у неё начала и конца,

И не придумали ещё разумного ответа,

Что значит подменить любовь,

когда она одна?

Напишу

Ночами тайно гуси пролетели,

Впитался снег в дорогу из песка,

В болотах очертанья засинели,

На севера опять пришла весна.

Самый первый одуванчик в овраге зажелтел,

Глина в огороде запеклась бронёй.

Я, похоже, много не успел,

Но настало время говорить с собой.

Толь на крыше за зиму скукожилась,

Кривой и ржавый гвоздь головой склонился.

От того и сердце растревожилось,

Что на краю земли я голытьбой родился.

Фиолетовые брызги петушков,

В кочке трясогузка на гнездо садится.

Здесь я просыпался от утренних звонков

И этому всему вернулся поклониться.

Семиструнка старая валялась на завалинке,

Соседка тётя Фрося ругалась из окна,

Застиранная майка да катаные валенки —

Совсем не поэтична Родина моя.

Я напишу психологическую драму

О правилах и нравах барачного двора,

О кандальных странствиях, про долговую яму,

И как нескладно и с надрывом звонят в колокола.

Бирюзовый

1 куплет

Наутро дождь осенний переходит в снег,

А в её глазах весенний свет играет.

Эта фея много в жизни понимает

И, как может, нам, заблудшим, помогает.

Припев

Уже недалеко закат багровый,

И может я придумал эту фею,

Но я ещё надеюсь, что успею,

Потому что цвет мой — бирюзовый.

2 куплет

А воздушных замков сколько ни разрушь,

Они через руины цветами прорастают.

Верные всегда своё возьмут,

А не любят те, кто не поют.

3 куплет

Лебеди кричали, как будто бы просили:

Дотяните как-то до весны.

Нет, на вас нет никакой вины,

И вы берегите себя, пацаны.

4 куплет

Скользили будни по листам календаря,

А из тягучей музыки осеннего дождя

Давно уже забытые слышу голоса.

Не спеши похоронить себя.

Верный

По бульвару звенели капели — это гуляла весна.

Вислоухая безродная собака лежала под скамейкой,

Она очень преданной была

И возвращения хозяина ждала.

В тот день стояли клёны в убранстве золотом,

И они сюда часто ходили гулять.

В тот самый день его увезли на машине с крестом,

А ей оставалось только что ждать.

Она сначала дни пыталась считать,

Но от голода силы совсем потеряла.

И даже стала своё собачье имя забывать,

Когда зима её морозом убивала.

А к весне она совсем ослепла, наверное,

время пришло умирать,

Её уже страшился любой суеверный,

Но она оставалась ждать,

Потому что имя её было — Верный.

Но однажды он кому-то помешал,

И его ногами запинали.

Он у скамейки растоптанный лежал,

Хотя больше уже не дышал.

Но пришёл бестелесный дух

И его унёс на руках.

Верность не обсуждается вслух,

Но живёт даже в мёртвых сердцах.

Весна

Грозы в небе отыграют, отзвонят дожди,

Лопнут на берёзке коричневые почки,

На буграх прогретых зацвели цветы,

А на вербе уже первые листочки.

А на синем небе — облако барашком,

А на деревьях колгота грачей.

Да спор ручьёв, бегущих по овражкам,

Кто из них прозрачней и ловчей.

Праздничную музыку звонят в колокола,

И всё живое солнцем золотилось.

А душа совсем раздета догола,

Она как будто заново родилась.

Песнопения разносит лёгкий ветерок,

И то, что есть у нас, ничем не подменить,

Ведь над свечой Пасхальной не гаснет огонёк,

И душа готова верить и любить.

Обнимитесь крепко, поцелуйтесь жарко,

Всё на свете будет хорошо:

Каждый будет удостоен своего подарка,

И все друг другу улыбнутся широко.

И не будет как-то по-другому,

Когда мы станем до конца осознавать,

Что мы все — братья по небу голубому,

И должны во всем друг друга понимать.

Высшая мера

Это не юность коварно сбежала,

Я сам, гордо приосанившись, ушёл.

А она сидела на крылечке и молчала,

Глазки вытирая о ситцевый подол.

Я в никуда ушёл, не обернувшись.

Откуда мне дано было узнать,

Что однажды, в темноте очнувшись,

Её, как избавленье, буду звать?

Божия коровка на узенькой ладошке,

И на ресницах васильковая роса.

Да ещё бы песня на гармошке,

И мне другая воля не нужна.

Юность моя огородная,

И латка на латку шьётся до слез.

Это земля моя родная,

Я клятву ей в сердце принес.

Прости меня юность, что рвался куда-то,

За что сохранил, и чего не сберег.

Прости, что меня изменила утрата,

Которую не превозмог.

Юность, поцелуй меня во сне,

Мальчишку с поседевшей головой,

Он из капкана времени кланяется тебе

Как высшей мере человечности Земной.

Готов

Ты уже готов спросить себя,

О чём рассказ Тургенева «Муму»;

А может, мир давно сошёл с ума

И, стоя на карачках, воет на луну?

Телами друг на друга наползают

И в собственный колодец радостно плюют,

Друг с друга что-нибудь всё время получают,

И собственных детей в приюты раздают.

Будут шконки лагерные строиться,

И придут себе подобных за идею убивать,

А позже в очередь построятся,

Чтобы ту же самую идею заплевать.

Собака зло ощерится, если её пнуть,

А калеку принуждают выполнить кульбит.

Наверно, это просто нагоняют жуть,

Но он от страха и бессилия смолчит.

На площадях в кострах ведьмы догорают,

Кто-то откупился, что во спасенье врёт.

Одни души мёртвые скупают,

А кто-то жертву на убой везёт.

Ты уже готов спросить себя,

Что точно знаешь, куда надо повернуть,

И что помнишь про ту «меру серебра»,

Которая и есть проклятая «суть»?

Смысл

Муха не всегда выбирает мёд,

И вроде, что и курица — не птица,

И пчела не залетит в закрытый рот,

Даже если сильно разозлится.

Вокруг Земли вращается Луна

И тянет за собой отливы и приливы,

Заглядывает в окна и в глаза,

Хочет разобраться, насколько мы счастливы.

Дырявое ведро висело на заборе,

В нём поселилась горстка воробьёв.

Бывает, плачет победивший в споре,

Поняв, что заблудился в смысле слов.

Для тех, которые приходят убивать,

Жизнь законы по-особому включает,

И тех, кто не умеет жалеть и сострадать,

От демонов ничем не отличает.

Старушка плачет, помолившись над могилкой,

Ей страшно, что творится с человеком.

И пусть правда никогда не станет силой,

Придётся жить и подавать калекам.

Не бывает истины простой.

Жизнь, она из камня возродится,

Окропится всё живой водой,

И темнота в рассвете растворится.

Жизнь

До некоторых пор жизнь только отдаёт:

Греет, кормит, учит, охраняет,

Но однажды день такой придёт,

Когда она свой счёт тебе предъявит.

И никто от этого не будет защищён,

А там всего один простой вопрос,

Один и тот же с незапамятных времён —

Для чего ты на Земле живёшь?

Он будет одинаково конкретным

Для всех, без исключения, людей,

А особо показательно-предметным —

Для нищих попрошаек и царей.

Нас изводили страхи и хворобы,

А мы гуляли — только развяжись!

И клятвы приносили для собственной утробы,

И это тоже называли жизнь.

А жизнь заставит заглянуть в себя:

Что просто разбазарил, а что сумел собрать,

И сколько время промотал зазря,

И что теперь намерен отдавать?

Жизнь нельзя ни завещать, ни подарить,

И она сумеет каждому воздать.

Её нельзя ни подменить, ни повторить,

И только камни за собой осталось собирать.

Закуска

Закажу в китайском ресторане

Фирменную утку по-пекински.

И пусть у повара дракон на сарафане,

Я водку разолью по-сахалински.

Хорошо сидеть под опахалом,

Когда кухня иноземная — острая и вкусная,

И пусть мнение моё прозвучит скандалом,

Но нет закуски лучше, чем кета семужная.

Это там, где чайка прокричала:

— Мир большой, иди в него смелей!

И юность вслед рукою помахала.

Ничего никто не выспорит у Родины моей.

Изломанные морем берега,

Песчаные обрывы и брусничные кусты.

Здесь серым пеплом отливается вода

Откуда-то из самой глубины.

Двое из Сибири по груздям страдали,

А другу с Украины жизни нет без сала.

Все без ложной скромности о своём мечтали,

А утка по-пекински на столе скучала.

Надо помолиться за волю и терпение,

Когда реальность злобна и капризна.

Наступит день всеобщего смирения,

И накормит всех иконописная Отчизна.

Мутный шум

Кому-то не хватило человечности,

И он падшего мимоходом пнул,

А другой, из собственной ущербности,

Свечи поминальные задул.

Кому-то в День благодарения

Привели в подарок белого слона,

А у кого-то лопнуло терпение,

Когда вокруг сплошная срамота.

У неё сегодня романтический приём,

Она в красном пеньюаре заговор плетёт.

А у него всё та же тема день за днём:

Что делать, если медленно встаёт?

Бесчеловечный и ущербный,

счастливый и психованный,

Всё в себе таскает человек,

А ещё он интриган и сам собой закомплексованный,

Но по-другому это был бы недочеловек.

Не умея отличить дурного от хорошего,

Этого нельзя ни разогнать, ни примирить,

Много есть на свете непохожего,

Это надо понимать и с этим надо жить.

В бокал с шампанским капнула слеза,

Пытается скрипач с ноты не сорваться,

В мутный шум сливались голоса,

И невозможно было в лицах разобраться.

Не затоптать

Хочу, чтобы была поздняя весна,

Уже пройдут дожди и половодья,

Из земли пробьётся зелёная трава,

И карась зайдёт на мелководье.

Потихоньку уже мошки появляются,

Лепят ласточки уютное гнездо,

А яблони в саду друг другу улыбаются,

И кажется, что утро и вечер заодно.

Одинаково тепло в рассвете и в закате,

Одна и та же парфюмерия в воздухе висит,

И всё купается в этом аромате,

И, взлетая, цапля крыльями шуршит.

В туман распарашютились ромашки,

И их глотает изумрудная трава,

А на сирени закудрявились кудряшки —

Вот это всё и есть природа естества.

Пташки и цветочки нам могут указать,

Как найти дорогу к естеству,

Как друга верного искренней обнять,

И как быть самим собой во сне и наяву.

Надо очень нежно в этот мир входить,

Чтобы ту поэзию хоть слегка понять,

Но, когда придёшь благодарить,

Опасайся что-нибудь случайно затоптать.

Не хочу

Разговоры ни о чём хлюпают, как слякоть,

Мысли сонные плывут в ватных берегах.

Впору бы напиться да поплакать,

В тоске о не замоленных грехах.

Возьмите меня в подмастерья

К тем, что своды держат на плечах,

Только пусть исполнятся поверья,

Которые написаны в стихах.

Не хочу сидеть за тем столом,

Где за погибших будут рифмой говорить

И рассуждать, как о деянии святом,

Что мы весь мир сумеем победить.

Не лучше ли покаяться в смирении

За мёртвых и пока ещё живых,

И перестать жить в страхе и в смятении,

Разделяя людей на своих и чужих.

У людского рода один лишь общий враг,

Который всё добро до тени разлагает,

И, сердце погружая в полумрак,

Растлевает души и разум отнимает.

Слепому укажите путь до родника

И в кровавой жиже не дайте замараться.

Застынут в ожиданьи города,

И наступит время дома прибираться.

Сограждане

По аллеям топчут тополиный пух,

Цветочные клумбы стоят, как торты.

Я этот день воспринимаю на запах и слух,

Вопреки городской суеты.

Над проезжей частью бабочка летает,

Голуби клюют бабушкины крошки.

Жизнь, на удивление, всё это совмещает —

Ревущие машины и «мяу» чёрной кошки.

На сирени пчёлки с лапками цветными,

Шмель на абрикосе заносчиво жужжал.

Он по сторонам стрелял глазами золотыми,

Чем маленькую девочку сильно напугал.

В запахе травы — покой и благодать,

Он может просто так омолодить.

Там юного кузнечика учат стрекотать,

Здесь каждый шорох может удивить.

На перекрёстке — светофор и колгота,

А воробьи у остановки промышляют:

Они клянчат семечки у деда-чудака

И всех своим «настырством» развлекают.

У нас на всех — одно гражданство,

А в городах у них свои затишки и углы.

У нас одно и то же время и пространство,

И если они рядом, то значит, мы живы.

Станут

Отпустите на волю птиц,

Пусть летят они в дальнюю синь,

Откуда смотрит тысяча лиц

И я им крикну свое «Аминь»!

Глаз орла свети́т янтарным цветом,

Я от того и поверил в тебя,

Что Солнце приходит с рассветом

И горит на цветах роса.

Я греюсь возле этого тепла

Без стеснений и лишней учтивости.

Я поэму напишу для тебя,

Даже если у всех стану в немилости.

Я по узенькой кромке иду,

Держа тебя за обе руки.

Я тем самым светом подсветил судьбу,

Растерев в труху все наветы и слухи.

Зима и лето друг друга рифмуют,

А осень с весной друг друга жалеют.

Нас потому и ревнуют,

Что сами мечтать не умеют.

Пусть не будет страхов и войны,

И жёлтые цвета станут золотыми,

Просящие и страждущие будут прощены,

А старики вдруг станут молодыми!

Суждено

На утреннем ветру рассеялся туман,

Сороки на заборе горлопанят,

Мелькает по проулку цветастый сарафан,

И запахи дворовые дурманят.

Сложили георгины бутоны на пионы,

С них капает хрустальная роса,

Они совсем легонько позолочены

И источают ароматы из себя.

На венчик красной маковой головки

Села голубая стрекоза.

Музыка природы без аранжировки

Всегда всепоглощающе чиста.

Собака жмётся преданно к ноге,

Она стареет так же, как и я.

У неё лишь серебринки на спине,

А у меня уже седая голова.

Мы, возможно, себя сами разрушали

И будем обязательно истленны,

Но мы ведь тоже и любили, и страдали,

Потому, как и природа, должны быть несомненны.

Опять мелькнул цветастый сарафан,

А если нам другое суждено,

А что я чувствую, то всё самообман,

А нас природа прокляла давно?

Счастье

Это всем известно, что счастье не в деньгах,

Но все это хотят проверить на себе:

А может это кто-нибудь придумал впопыхах,

Что счастье кроется в душевной простоте.

Всегда было огромным искушением

Для всех, которым счастья не хватало,

Надёжным заручиться откровением,

Чтобы счастье только прибывало.

Сколько себя ни накручивай,

Личное счастье всегда субъективное.

А сколько бодрых маршей ни разучивай,

Счастье коллективное всегда демонстративное.

А семейное счастье всегда нормативное,

Оттого, что оно обязует.

А вечное счастье, конечно, фиктивное,

Потому что не существует.

Есть одно реально счастье достижимое,

Которое останется с тобою и в зное, и в ненастье,

Оно не заменимо и невосполнимо —

Это неподдельное родительское счастье.

Даже крохами умейте поделиться,

И вы обязаны верить и любить,

И за друзей, и за врагов молиться,

Если поимели счастье жить.

Туманы

Я не хотел остановить мгновенья,

Мне хотелось просто покоя,

Когда остались только страхи и сомненья,

Как после очень злого перепоя.

А на похмелье — за окном холодная весна,

Нам в ней места не хватило для двоих.

Где-то уже год идёт война,

Она разделила людей на врагов и своих.

Туман густой и лицемерный

Грунтует город серой размазнёй,

Вот такой порядок интерьерный

Разделяет нас между собой.

Капели в свои сроки отзвенели,

Но чародеи нам туманов понаслали,

Потому на вербах серёжки не прозрели,

И мы с тобой друг друга совсем не понимали.

Всё очень зябко и безветренно,

Как будто чародеи ждут преподношения,

А то, что иллюзорно и болезненно,

Так это наши с тобой отношения.

Но как бы мы черту не перешли,

Когда не оживляют сухоцвета

Ни проливные тёплые дожди,

Ни вдохновенье солнечного лета.

Привал

Даже если в жизни дорога не прямая,

Должен быть привал на страстном пути,

Где горло продерёт водица ключевая,

И прямо на обочине — рыжие цветы.

Где рябиновое дерево в красных эполетах,

И на молоденькой берёзке золотой мундир.

Они сегодня в уникальных раритетах

Вышли показаться на весь мир.

Две птички-невелички пьют из родничка,

Мизерно волнуя зеркало живое,

А из-под листика торчала голова сморчка,

И он похож на мини-чудище лесное.

Серенькая мышка двигает усами,

Верно, хочет запугать спящую сову,

А конопатая саранка, как кувшин с медами,

Подманила попрыгунью-стрекозу.

И тут во всем своя дорожка звуковая,

Но её мало кто умеет ощутить:

Она, выдохи и вдохи заплетая,

Умеет напрямую с душою говорить.

И вот моя минута истекла,

И мне надо подниматься и идти,

И я скажу всему живому, что вокруг меня:

Спасибо за коротенький привал

на страстном пути!

Пристенок

Мою маму в школу вызывали,

Когда я анекдот про Лёню рассказал,

И почему-то извиняться принуждали,

Когда историка Лаврентием назвал.

Как солнце каждый день на небеса восходит,

Так неприкасаем главный из вельмож.

А историк наш пьёт и колобродит,

Хотя до неприличия на Берию похож.

Я в пристенок выиграл два рубля,

И мы с другом в пирожковой шиковали,

А с пачки «Примы» ископчённой втихаря

В изнеможении за школой отрыгали.

Я под парту прячу порванный рукав,

А её банты — как облако тумана.

Я почему-то рядом с ней всегда не прав,

Хотя не рыцарь из её романа.

Ей записки пишет школьный активист —

Красивый, правильный и твёрдый,

В местном ВИА соло-гитарист,

Всегда по-комсомольски подтянутый и бодрый.

Самая безродная птица — воробей —

Повидло выедает из крошек пирожка.

Я бы хоть куда побежал за ней,

Лишь бы не предать самого себя.

Рыжим

У рыжего всегда побольше шансов

Быть уличённым во злодействе,

А на весах социальных балансов

В дополнение к этому — ещё и в плебействе.

Рыжая лиса — известная плутовка,

Самая хитрющая и самая спесивая,

К этому ещё и шкодная воровка,

Но как это ни странно — самая красивая.

У ленивого пройдохи, рыжего кота,

Который тоже не побрезгует обманом,

Волшебно-яркие зелёные глаза,

И он себя считает добрым талисманом.

Когда-то рыжий хитростью пробрался на ковчег,

И, наверное, потому коварный и бесстыжий.

Ну и как бы даже снежный человек

На самом деле очень даже рыжий.

В каждом мнении всегда свои оттенки,

А в городском фольклоре — чижики и пыжики,

Но мы-то знаем, где дадим свои оценки:

Нет закуски лучше, чем родные рыжики.

В чужом гнезде прижился кукушонок,

Играет задушевно сельская гармонь,

А рыжая бабёнка игрива, как котёнок,

Её за что ни тронь, везде горит огонь.

Сирень

Если сирень у дороги живёт,

Её, ещё не расцветшую, варварски рвут.

И большинство из тех, кто мимо не пройдёт,

Себя душами влюблёнными зовут.

Не принимайте наломанных веток:

В них нет желанного чувства.

Ведь это совсем не коробка конфеток,

Это — демонстрация кощунства.

Сирень не распускается в стакане,

Она стоит и заживо гниёт,

И как украденный ребёнок в цыганском балагане,

И днём, и ночью мать свою зовёт.

Если вам не страшно что-то искалечить,

Значит вы давно уже в беде,

Надо как-нибудь себя очеловечить,

Чтобы жить в духовной чистоте.

Хорошо бы всё заранее предвидеть

И думать о последствиях всего,

Понимать, где полюбить, знать, где ненавидеть,

И помнить — в жизни мало своего.

Может, кто-то с чем-то примирился,

Не понимая, где его последний вздох.

А куст, который до конца не распустился

Под весенним солнцем навсегда засох.

Помяните

Страшная болезнь у маленького Сенечки,

Он глазками просящими глядит вокруг себя:

Тётеньки и дяденьки, скиньтесь по копеечке,

За просто так в больнице не лечат доктора.

Он уже давно в страшных болях корчится,

И все ждут, когда ребёнку смерть глаза закроет,

А маленькое сердце назло всему колотится,

И старушка-санитарка водичкой тайно поит.

Он уже ручонку не может приподнять,

И только глазки сильно хотят жить,

А тех, кто его бросил умирать,

Его душа безгрешная силится простить.

Он закроет глазки навсегда

Зимней ночью при свечном огарке.

За окном завоет лютая зима,

А он по-детски улыбнётся старушке-санитарке.

Сенечку сожгут с кучею тряпья

И рассыплют пепел вдоль забора,

А кругом заплёванная, грязная земля

В цвет национального позора.

Пусть, кто хочет, бросит в меня камни,

И мимо пронесут тосты и подарки,

Пусть передо мной закроются все ставни —

Я буду руки целовать старушке-санитарке.

Холодно

Хорошие мысли холод разгоняет,

Худенькая девочка мёрзнет на крыльце.

Она кого-то явно поджидает,

Пытаясь исполнять гордыню на лице.

Вонюче выдыхают выхлопные трубы,

На перекрёстке красным светит светофор.

А у девочки уже синеют губы,

Тут со сроком ожидания — серьёзный перебор.

Норд-ост стучится в синий щит рекламный,

А она стоит в коротеньком пальтишке.

Тот всегда останется бесправным,

Кто о свиданиях знает понаслышке.

Уже никто, конечно, не придёт,

И жалко это бедное создание,

Которое надеется и ждёт

В своей жизни первое свидание.

Она только к ночи отогрелась

Под тонким одеяльцем полумрака,

А то, что плакалось, и то, что натерпелось,

Было розыгрышем мальчика с филфака.

Стопари по сопке — как лава по вулкану,

Трудно в темноте кого-нибудь искать.

Сегодня очень весело студенту-интригану,

Что чью-то душу получилось растоптать.