Калинов мост

Валерий Марченко

Роман «Калинов мост» посвящён противоречивым и сложным страницам советской истории, связанным с проведением аграрной и национальной политики руководства страны в 30-х годах XX столетия в СССРСюжетной линией романа становятся события, связанные с освоением Нарымского края, Томской области, в том числе за счёт спецпереселенцев. Все эти сюжеты тесно переплетены в судьбах многочисленных жителей различных частей страны, которые в условиях политических чисток были брошены в тяжелейшие условия

Глава 3

Пантелей Куприянович Погадаев всё лето мотался по Нарымскому краю, выполняя решения Сибирского краевого исполкома по образованию национальных советов и переселению на Тым остяцкого населения. Северные ли остяки, южные они издавна осели на берегах Парабели, Кенги, Чижапки, Чузика, Кети, имевших пески, охотничьи угодья. Ставили чумы, рыли землянки, обживались, рыбачили, охотничали, не обращая внимания на перемены в политической жизни и приближавшуюся осень.

Погодаев понимал, что зима обернётся серьёзным испытанием для остяцких семей, переживших переселение с насиженных мест. Поэтому, налаживая работу краевой исполнительной власти и туземной, он помышлял о насыщении новых посёлков продовольственным и промышленным товаром. Крайпотребсоюзовские баржи в Нарыме загружались мукой, крупами, солью, сахаром, керосином, спичками, лампами, тканью, инструментом, нехитрой обувью и юркими моторными катерами буксировались к местам компактного проживания инородцев. Баржи швартовались у посёлков, собирая на берегу жителей деревень, и товары сходу расходились по остяцким семьям.

Встретил Пантелей Куприянович и первую партию спецвыселенцев, высланных из Москвы, Ленинградской области и Белоруссии. Печальный осадок остался в душе председателя крайисполкома при виде морально уничтоженных людей: мужчин, женщин, детей, стариков. Распоряжением председателя Сибирского краевого исполнительного комитета Роберта Индриковича Эйхе, их на баржах доставили в Нарымский край из Томска. Измученные жарой и затхлой духотой трюмов зловонных судов, они сошли по трапу на берег Полоя под охраной красноармейцев конвойных войск ГПУ.

Измученные люди, оглядев невидящими глазами серо-жёлтый косогор Парабельской пристани, на котором угадывались избы с перекошенным забором и любопытным людом, кинулись было к реке.

— Стоять, мать твою! Конвой стреляет без предупреждения! Стоять на берегу! — взревел помощник командира взвода Огурцов. — Командиры отделений, ко мне!

Подбежавший к начальнику конвоя младший начальствующий состав, козырнув, выстроился в шеренгу.

— Конечная точка прибытия — Парабель, товарищи командиры, — объявил помкомвзвода с тремя треугольниками на петлицах, — проверить спецконтингент по списочному составу, освободить трюмы от трупов и быть готовыми к передаче контингента местным органам ГПУ. Я свяжусь с начальством. Сидоренко — старший. Вопросы?

— Товариш помичник командира взводу, харчування немае… Потрибна допомога мисцевих, инакше перепочинемо все и до Томська не дотягнемо…

— Твою морду, Сидоренко, за раз не обсерешь, а тебе всё мало! Сухари грызи! Ещё вопросы?

— Немае питань.

— Валяй, считай контингент.

Спустившись с крутого яра к берегу пристани, Пантелей Куприянович подошёл к конвойной команде.

— Здравствуйте, товарищи! Председатель Нарымского крайисполкома Погадаев!

— Здравия желаю, — оживился начальник конвоя, — помощник командира взвода Томского конвойного полка ГПУ Огурцов.

Пантелей Куприянович скользнул взглядом по мордастым лицам красноармейцев, вооружённых винтовками с примкнутыми штыками, и решил, что эти парни, в отличие от контингента, который охраняли в пути, успешней перенесли нелёгкий путь по Оби.

Между тем выстроившиеся в шеренги выселенцы, с вожделением смотрели на мутную воду Полоя, изнемогая от жажды и голода. Казалось, ещё немного — и вопреки команде конвоя «стоять на месте» кинутся к илистому берегу речки.

— Дайте людям напиться воды и привести себя в порядок. Нельзя же так, товарищи!

— Не положено, товарищ Погадаев. Передадим вашему ГПУ, а там — хоть не рассветай! Что хотите с ними, то и делайте. Вон, кажется, и представители идут!

С крутого обрыва спускались трое в форме начальствующего состава ГПУ: в фуражках с синими околышами, на защитных рубахах темно-зелёные петлицы. У одного на левом рукаве звезда с двумя квадратами — командир роты, у остальных по квадрату — командиры взводов. Начальство.

— Здравствуйте, товарищи! Начальник Парабельского райотдела ГПУ Смирнов. А вы Погадаев? Пантелей Куприянович?

— Верно, — кивнул Погадаев.

— Здравия желаю, я вас признал по Нарыму. Были у вас на совещании начальствующего состава краевого ГПУ, вы делились с нами вопросами развития края. Интересно было. Вроде глушь, тайга кругом, а много что кроется в них, и надо развивать, осваивать. Богатства, одним словом!

— С ними вот и будем развивать и осваивать, — кивнул Погадаев на изнеможённых людей.

— М-да, — понимая, к чему клонит начальник крайисполкома, согласился чекист, — доходяги.

Подбежал шустрый начальник конвоя с командиром отделения. Козырнув, доложил:

— Товарищ командир роты, спецконтингент в количестве трёхсот пятидесяти человек в ваше распоряжение прибыл. Старший конвойной команды помкомвзвода Огурцов.

— Нияк ни, товаришу помкомвзводу, — вытаращил глаза Сидоренко, — в наявности вже триста сорок шисть осиб.

— Утекли в дороге? — насторожился Смирнов.

— Куда утекут, товарищ начальник? Померли в трюмах — два человека мужеского рода, женщина и малое дитё.

— Значит, так, Огурцов, людей у меня нет, все на объектах. Вас ожидали завтра, но ничего! Сколько у тебя красноармейцев?

— Конвой — девятнадцать человек.

— Отлично, дорогой мой! — хлопнул по плечу начальника конвоя Смирнов, — конвоировать спецконтингент всего ничего — километров пять и свободны, а там разберёмся сами. Бежать всё равно некуда — бесполезно, и гнус сожрёт, да и народ у нас ох, как не любит чужаков. Охотники знают тайгу — от них не уйдёшь.

Погадаев решил вмешаться в разговор чекистов, чтобы разобраться с прибывшими людьми и объектом, на который они определены Томским руководством, и соответствует ли это плану, утверждённому им самим неделю назад.

— Товарищ Смирнов, а где председатель райисполкома Братков? — спросил он у чекиста, — мне не понятно, на какой объект направлен спецконтингент? В сопроводительных бумагах ничего такого нет?

— Так точно, товарищ начальник! — вмешался Огурцов, — у нас в сопроводительной значится конечный пункт — Парабель и всё.

Погадаев перевёл взгляд на Смирнова.

— Не могу знать, товарищ Погадаев, — пожал плечами чекист, — мы ожидали их завтра, наверное, и председатель на объекте.

— Что за объект?

— Их вообще-то несколько, но, пожалуй, спецконтингент направлен для строительства кирпичного завода.

— Это, как-то проясняет картину.

Пантелея Куприяновича расстроила организация приёма первой партии выселенцев. «Так не пойдёт, — решил он, — полнейшее отсутствие взаимодействия органов ГПУ с властями по доставке контингента».

Вздохнув, окинул взглядом безликую массу людей: «Какие из них работяги? Им бы отдохнуть, набраться сил, но где там? Надо строить жильё, подъездные пути, поднимать завод! Подготовиться к зиме».

— Товарищ Смирнов, прошу вас, дайте команду конвою, чтобы люди напились воды, ополоснулись. Чувствуете запах? Антисанитария! Дети малые, женщины не дойдут до объекта, а идти по тайге и болоту несколько километров.

— А что, Огурцов, если спецконтингент хлебнёт водицы? Не возражаешь? — спросил Смирнов у помкомвзвода.

— Не возражаю, товарищ командир роты, если под вашу ответственность, конечно!

— Ты это брось — под мою ответственность! — вскинулся чекист. — Под мою, это, когда приму у тебя. А тут недостача вышла, разобраться надо…

— Однако мысли у них разные, товарищ командир роты…

— Известное дело — разные! Они и у нас с тобой неодинаковые, так, что ли, Огурцов?

— Так точно, товарищ начальник! Сидоренко!

— Тут я, товаришу помкомвзводу! — откликнулся командир отделения.

— Контингент построить в шеренгу по десять! Пересчитать и двадцать минут на моцион! Но смотри у меня — глаз не спускать!

— Слухаюсь!

Сидоренко козырнул и побежал к измученным людям.

— Слухай мою команду! — гаркнул потомок запорожских казаков. — В колону по десять — ставай! Живенько! Часу в обриз.

Масса зашевелилась, загалдела, послышался плач детей, матерные команды бригадиров: «Разберись по десять, быстрей, быстрей!».

Погадаев удивился, глядя на живой муравейник из людей, который привычно выполнил команды на построение. Обозначилась первая шеренга, вторая, третья…

— Становись, мать твою! Кто упал! Петров, пройдись прикладом!

Красноармеец с лоснящимся от пота лицом кинулся в глубину строя.

— Кто тут? Встать! Ну-ка не балуй мне! Встать, говорю!

— Женщине плохо, дайте воды! — послышались голоса.

Люди расступились. На песчано-илистом берегу Полоя лежало тело худенькой женщины в рваненькой блузке, рядышком мальчуган четырёх-пяти годков.

— Вставай, мамка, ну, вставай же, — теребил он плечо упавшей женщины, — дядя с наганом разрешил испить воды.

Конвойный наклонился к женщине, приложив к шее тыльную часть ладони.

— Минус один, товарищ помкомвзвода — мёртвая, — крикнул он начальнику конвоя.

— Так, ёшь твою мать… Ты, ты и вы двое, — Огурцов указал на мужчин-выселенцев, — вынести тело. — Шевелись, мать вашу так!

Четверо мужчин взяли тело несчастной за руки и ноги и вынесли из толпы к начальству.

— Мальчонка остался один, граждане начальники. Её муж умер в теплушке после Урала», — заметил средних лет выселенец, прикрыв лицо усопшей косынкой, снятой с её же плеч.

— Хм, фамилия? — спросил Смирнов.

— Моя?

— Твоя-твоя!

— Мезенцев я, из Ленинграда.

— Забирай мальчонку, на месте разберёмся.

Помкомвзвода Огурцов, решив, что вопросы решены, крикнул:

— Сидоренко, не слышу доклада о наличии контингента!

— Миттю, товаришу помкомвзводу! Ставай! Шикуйсь! Видставити! Раз шеренга, два шеренга, три… Хто бовтаеться в строю? Дивись у мене! Раз, два, три… Товаришу помкомвзводу, спецконтингент в килькости триста сорока пьяти осиб побудований!

Огурцов повернулся к охраняемой группе выселенцев.

— Слу-шать ме-ня вни-мательно! — обратился он к несчастным, рубя слова по слогам, — границы пребывания — слева и справа самоходные катера, пришвартованные к пристани, сзади — линия лодок. Далее, чем в пояс, в воду не входить. Излишне говорить, что конвой стреляет без предупреждения! Двадцать минут на мытьё. Простирнуть одежду и в строй. Время пошло!

Обезумев от жажды, люди кинулись к воде. Падали, вскакивали, бежали, снова падали! Тех, кто рвался первыми, стоптали бежавшие следом.

— Стоять! — заорал Огурцов.

Выхватив из кобуры наган, он выстрелил вверх.

— Лежать и не шевелиться, скоты! Стреляю на поражение!

Распластавшись у кромки воды, люди замерли.

— Медленно ползём к воде! Не дёргаться и без резких движений, а то я нервный и случайно нажму на курок!

Десятки измученных тел, заняв береговую линию от катера и до катера, ползли в хлюпающем иле в Полой — речной рукав, соединявший реки Обь и Парабель. Река в июле мелела, тем не менее, людям хватило места, чтобы, сняв с себя одежды, погрузиться в мутную воду реки. Масса людей приняла вид биологической особи без полового и социального признака. Люди срывали с себя одежды и погружались в живительную влагу, не обращая внимания на обнажённые тела друг дружки.

Погадаев испытал шок. Увиденная картина перевернула в сознанье общепринятые человеческие ценности, которые, оказывается, в одних ситуациях совсем не нужны. Есть рабочая сила, которая за глоток воды и миску постного супа будет день и ночь работать в условиях болот, тайги, жесточайшего гнуса. Уже сейчас над барахтавшейся в воде биомассой, издавая звон на одной омерзительной ноте, зависла тёмная туча оводов, слепней, комаров, мошкары. Гнус ожидал выхода людей из воды.

Пантелей Куприянович с болью смотрел на женщин, утративших природное начало — стыдиться своей наготы. Они ничего не видели, не замечали, хватая пригоршнями воду, припадали к ней, как к целебному напитку, понимая, что следующего раза утолить жажду может и не быть. Другие же, насытившись водой, стирали рваное бельишко, кое-какую одежду и ею же натирали тела, очищаясь от грязи. Растирались до крови, не замечая ничего вокруг, кроме счастья ощущения воды, где можно мыться и пить её без конца и края.

— Але-е-е-е-ся, Але-е-еся! — раздался вдруг истеричный женский голос. — Где моя доченька? Кто видел? Кудрявенькая…

Обнажённая женщина заломила тонкие руки вверх.

— Она была здесь! Лю-ю-ю-ди!

— В самом деле, где девочка? Посмотрите, — пробасил бородатый мужик, стиравший пахнувший скипидаром армяк.

— Лю-ю-ю-ди-и-и, смотрите-е-е! Моя до-о-о-чь! — задыхалась женщина.

— Сидоренко, что происходит? — крикнул Огурцов, услышав вопль женщины.

— Не можу знати, товаришу помкомвзводу, зараз гляну. А ну, тримай!

Командир отделения кинул винтовку стоявшему рядом красноармейцу.

— Чого кричиш? Що сталося?

Раздвигая руками голые тела выселенцев, он, как был в форме, так и вошёл в воду по колено, потом в пояс. Приблизившись к бившейся в истерике женщина, заорал:

— Чого репетуеш, курва?

— Ребёнок, дитя моё…

— Не кричи, дура! Куди дивилася!

Сидоренко понял, что девочка ушла под воду.

— Де вона була? Хто бачив?

— Здесь, беленькая такая, кудрявенькая, — отозвался бородатый…

— Значиться, так, нырнула, — заключил конвойный. — Потягти плином не встигло, вона десь тут… Слухай мене! Розвернутися ланцюгом и вздовж берега — марш! Бригадири? Не чую команд!

— Развернуться цепью, — заорали бригадиры из числа спецконтингента.

— Щупайте дно, тело винесе на вас, — крикнул Сидоренко.

— Какое тело? — заорала мать, вцепившись в командира отделения, — Какое тело? Дай мне девочку мою!

— Гей! Акуратнише, застосую силу! — взревел Сидоренко. — Видвали вид мене! Наступив на щось…

Конвойный наклонился в мутную воду Полоя и вытянул за ножонку ребёнка.

— Алесенька-а-а-а, — заорала мать. — Убью, гад! Убью!

Она кинулась к конвоиру и вцепилась в его горло руками. Не ожидавший атаки озверевшей от горя матери, Сидоренко выпустил ребёнка из рук, не успев заслониться от обезумевшей женщины. Она сбила его с ног и вместе с ним ушла под воду. Народ растерялся, не зная, что делать.

— Помогите ему! — крикнул Огурцов. — Помогите, мать вашу!

Из-за множества голых тел ему не было видно Сидоренко, но, чувствуя, что теряет контроль над ситуацией и не может ничего поделать, начальник конвоя выхватил наган и выстрелил в воздух.

— Приказываю — помогите Сидоренко!

Услышав стрельбу, люди издали истошный вой и, сбивая с ног ослабевших, женщин, детей, устремились на берег.

— За мной, на баржу, — крикнул Смирнов, верно полагая, что с неё лучше будет видна панорама событий.

Так и случилось! Местные чекисты, помкомвзвода Огурцов и Погадаев забежали по трапу на стоявшую рядом баржу, и перед ними открылась жуткая картина. Обнажённые с обезумевшими глазами люди бежали прочь из воды. Растерявшийся было красноармейский конвой, ощетинился штыками винтовок, пытаясь не допустить толпу за пределы границ, обозначенных начальником конвоя. Но поддавшиеся панике люди, смели конвойных у лодок — конечной линии разрешённой площадки и, как были, в чём мать родила, кинулись на высокий яр парабельской пристани.

— Стоять… твою мать! Стоять! Приказываю — ложись! — заревел благим матом Огурцов, стреляя из нагана вверх. — Конвой, слушаю мою команду! По врагам народа — огонь!

Красноармейцы конвойной группы, вне себя от смятения тоже, сделали нестройный залп из винтовок. Эхо выстрелов отрезвило головы спецвыселенцев, рванувших наверх обрыва. Куда там? Сообразив, что не одолеют крутизну яра, упали на землю.

— Товарищ командир роты, что делать? — опомнился Огурцов.

— Так-а-а-ак… Ни хрена себе! — растерянно произнёс Смирнов, поправляя сбившуюся на бок фуражку.

— Ты вот, что, Огурцов… Держи-ка их на мушке, а я поговорю…

— А, если порвут?

— Хм, черти… Могут, — затоптался в нерешительности чекист.

— Товарищи, товарищи, — вмешался Погадаев, — с ними, действительно, надо поговорить и убедить не делать глупостей…

— Кажется, Сидоренко то же самое хотел, — усмехнулся Смирнов, — где он теперь? Сам чёрт не знает!

— А вон — смотрите, товарищи! — кивнул командир взвода Агеев на речку.

Погодаев и чекисты обернулись. Ниже по течению в водяной воронке вращалось обнажённое тело женщины, вцепившейся в толстый загривок Сидоренко. На петлицах защитной рубахи командира конвойного отделения блестели буквы из жёлтого металла ТКП (Томский конвойный полк). Здесь же в адском кругу водоворота совершало обороты тельце девочки, нырявшее под воду поплавком.

— Багор, твою мать! Может, живой, — вскинулся Огурцов.

— Какой живой! — отмахнулся Смирнов, — язык на боку.

— Надо вытаскивать, — заметался начальник конвоя.

— Никуда не денется, достанем. С этими вот, что делать, ума не приложу? — Чекист кивнул на валявшихся в грязи обнажённых людей, — вы хотели с ними поговорить, товарищ Погадаев, может, возьметесь, а мы подстрахуем?

Смирнов выжидательно глянул на Пантелея Куприяновича. Погадаев кивнул.

— Попробую, конечно.

— Стоп-стоп, товарищи, у меня пустой барабан, — оживился Огурцов, нервно доставая из подсумка горсть патронов к револьверу системы «Наган».

— Валяй быстрей, очухаются, хуже будет, — брал в свои руки ситуацию начальник Парабельского райотдела ГПУ Смирнов.

Ему не нравилось развитие событий, за которые придётся отвечать перед начальником краевого ГПУ Калашниковым. Во всяком случае, Владимира Валентиновича придётся информировать докладной запиской о неспособности конвойной группы Томского конвойного полка ГПУ исполнять служебные обязанности. Погиб красноармеец. Вышел из-под контроля спецконтингент, что, не исключено, отразится на настроении населения и может привести к нежелательным последствиям.

— Быстрей, Огурцов, быстрей! — торопил он конвойного начальника, — товарищ Погадаев, готовы? Пойдите к ним, чтобы они видели вас безоруженным. Поговорите с ними, успокойте…

— Хорошо, хорошо, иду, товарищи.

Пантелей Куприянович направился к распластавшимся на берегу людям. Сотни обезумевших от паники выселенцев не спускали с него глаз.

— Товарищи, — обратился он к ним.

Горло перехватило спазмом. Прокашлявшись, Пантелей подошёл ближе. Смирнов поправил Погадаева:

— Они — граждане, товарищ Погадаев, граждане.

— Ага…

— Граждане выселенцы, моя фамилия Погадаев, — перевёл, наконец, дух Пантелей Куприянович, — председатель Нарымского краевого исполкома. Вы прибыли в моё распоряжение на строительство объектов…

Справившись с першением в горле, продолжил:

— Ваша группа останется работать в Парабельском районе… Мы вас разместим, обеспечим питанием и организуем уход за детьми. От вас требуется соблюдение трудового дня, дисциплины, норм санитарной гигиены… Дальше — время покажет… Сейчас, товарищи… извините — граждане, — споткнулся Погадаев на слове, — необходимо пройти пять — шесть километров к месту назначения. Прошу быть внимательными к командам конвоя и выполнять его требования. Красноармейцы люди служивые и действуют в соответствии с инструкцией и напрасные жертвы никому не нужны. Это я вам говорю, как юрист по образованию. «Что ещё сказать? — подумал Погодаев, — нечего».

— У меня всё. Товарищ Смирнов, командуйте.

— Пантелей Куприянович, вон председатель райисполкома бежит — Братков.

— Точно он! Поговорю с ним по объекту, а вы уж, товарищ Смирнов, займитесь контингентом, вечер на носу.

— Разберёмся, товарищ председатель. Огурцов!

— Слушаю!

— Поди сюда!

Представители территориальных и конвойных органов ГПУ, посовещавшись о порядке конвоирования ссыльных к месту назначения, направились к спецконтингенту.

Подошёл запыхавшийся тучный Братков.

— Здравствуй, Илья Игнатьевич!

— Ох, не могу отдышаться, Пантелей Куприянович! Здравствуйте. Что происходит? Люди голые, стрельба? Чёрт знает, что и думать!

— Здесь «чёрт знает, что» и происходит, уважаемый Илья Игнатьевич! Мне не ясно, почему вы не встретили первую партию выселенцев и не организовали её доставку к месту размещения?

— Пантелей Куприянович, мы их ждали завтра. Завтра!

— Почему не уточнили с Томском время прибытия в Парабель? — всё более раздражался Погадаев, — смотрите на них! Это работники? Нам нужны здоровые, крепкие люди, которые перенесут зимнюю стужу и будут вкалывать на морозе: валить лес, корчевать пни, выжигать пастбища, осваивать посевные поля. Так надо!

Склонный к полноте Братков, развёл руками.

— Больше не повторится, товарищ Погадаев, учтём!

— Куда вы денетесь? — усмехнулся Пантелей Куприянович, — пойдёмте, посмотрим условия перевозки людей в этих «калошах», — кивнул он на пришвартованные к берегу баржи.

Между тем местные чекисты, обсуждая событие, связанное с потерей контроля над ссыльными, справедливо полагали, что ЧП, в том числе и смерть командира конвойного отделения, произошло на их территории, значит, Смирнову отвечать перед начальством за их гибель. Начальник районного ГПУ верно оценил обстановку и, недолго думая, взял управление в свои руки.

— Огурцов, наше руководство с твоим контингентом переговорило. Надеюсь, поняли! Без истерик командуй: всем — встать, одеться и через десять минут быть готовыми к движению колонной. Красноармейцев расставь таким образом, чтобы исключить возможность шмыгнуть в тайгу или болото. Это бесполезный номер, не порвёт медведь — сдохнут от гнуса — так и объясни им. Понятно выражаюсь?

— Так точно, товарищ командир роты!

— Если понятно, действуй!

Начальник конвоя оживился.

— Есть вопросик…

— Слушаю, Огурцов.

— Полагаю, что вы доложите по начальству о происшествии… Понятное дело: гибель командира отделения, выход ситуации из-под контроля…

— Хм, Огурцов, ты мне всё больше нравишься, — усмехнулся Смирнов, — конечно, доложу — письменным рапортом.

— Есть предложение, товарищ командир роты, — воровато оглянулся начальник Томского конвоя.

— Интересно-интересно… Слушаю.

— Мне думается, что Сидоренко погиб, предотвращая попытку массового бегства ссыльных… При исполнении, так сказать, служебных обязанностей…

— Так-так, Огурцов, я, кажется, понимаю, куда ты клонишь…

— Ага! Поняли мысль! — обрадовался помкомвзвода. — Так, по рукам!

— Конечно, по рукам, Огурцов, но… завтра утром!

— Почему? — насторожился конвойный.

— Рапорт начальнику краевого ГПУ я напишу с ранья, понимаешь? По факту приёмки команды спецвыселенцев. Завизируешь его и по рукам! Идёт? — весело рассмеялся Смирнов.

Помкомвзвода сник.

— Не хотелось бы ставить подпись на бумаге, товарищ командир роты… Сами знаете, как в нашей системе…

— Знаю, знаю! — громче прежнего рассмеялся чекист. — Но без подписи нельзя, Огурцов! Сам понимаешь, ЧП на моей территории по твоей вине! А я помогаю тебе, так сказать, бескорыстно! Э-э-э, где наша не пропадала, Огурцов! Не бзди — прорвёмся! Поднимай своих и вперёд! Засветло успеть надо.

— Слушаюсь, — понуро кивнул конвойный начальник и пошёл к красноармейцам, стоявшим с винтовками наперевес.

Смирнов позвал чекистов.

— Агеев, возьми мужиков, багор и вытащи утопленников, — распорядился он, — обойди баржи, трюмы и все трупы сюда. Не тяни резину! Вопросы?

— Никак нет!

— Действуй! Ты, Шилов, оформи протокол происшествия и, чтобы комар носа не подточил — аккуратненько! Конвой «прокололся», ему и «хлебать баланду»! Наше дело — сторона!

— Понял, товарищ начальник!

— Чего стоишь, если понял?

Осмотр барж занял немного времени. Погадаев, Братков и двое красноармейцев из конвоя, выделенных для эвакуации трупов, поднялись по трапу на ближайшую «посудину». Построенная лет двадцать назад баржа много лет служила для перевозки засоленной рыбы в Томск, Новосибирск, населённые пункты по Оби, Кети, Парабели. Она насквозь пропиталась прогорклым запахом рыбьего жира, вызывая тошнотворный рефлекс у местного начальства. Тысячи мух, взяв её плотным кольцом в спадавшей жаре, настырно лезли в трюмы, где когда-то перевозилась рыба, а нынче сотни выселенцев — в Парабель.

— Неужто для людей не нашлось что-нибудь приличней? — ужаснулся Братков, вытирая потную грудь платком. — Четверо суток в могильнике! Женщины, дети…

Сунув руки в карманы, Погадаев, молча, оглядел затхлые внутренности баржи, где угадывалось ленивое движение крыс — тварей, способных жить в невероятных условиях.

— М-да-а-а… Обрадовались рабочей силе, Илья Игнатьевич… Сказывали знающие люди, что при царизме система урядников учитывала все мелочи… Сколько ссыльных прошло через Нарымский край? Тысячи… Ладно. Другие времена… Ты вот чё, — задумчиво произнёс Погадаев, — поддержи их: картохи, хлеба, рыбы — не жалей. Подкорми народ.

— Сделаем, Пантелей Куприянович! Вижу — не работники!

— Ну, лады! Пошли отсюда!

Спустившись на берег Полоя, Пантелей подошёл к красноармейцам, складывающим рядком тела погибших выселенцев. Судя по окровавленному белью ссыльных, винтовочный залп конвоя достиг цели: четверо несчастных были убиты при попытке выскочить за пределы контрольной зоны. Здесь же лежало тело Сидоренко — командира отделения, бесславно утопленного, потерявшей разум матерью. Женщина с признаками молодости и посиневшими губами лежала рядом. «Такого бугая утащила под воду! — покачал головой Погадаев. — Не иначе всю ненависть выплеснула за унижения».

— Что, гражданин начальник, не нравится? — пристально вглядываясь в Погадаева, спросил тот же самый бородатый мужик в армяке, что находился рядом с женщиной в реке. — Хохловский пёс получил сполна! Пьяным таскал её на корму сильничать. Хоть бы девчушке дал, когда краюшку хлебца. Н-е-е-ет же, сам сжирал, собака, и нас обирал…

– Патох-то кто?

Погадаев удивлённо обернулся. Сзади стоял худенький человечек с широкоскулым лицом, излучавшим беззлобие и желание участвовать в событиях, развернувшихся на берегу Полоя. Ошарашенный вопросом, Пантелей, хотел было грубо ответить невесть откуда взямшемуся остяку, но сдержался, с интересом, рассматривая пришельца. С косынкой на голове, телогрейке, облепленной чешуёй, таких же зачуханных штанах.

— Вот рабочую силу привезли, будем осваивать край. Не все доехали, умерли в пути.

Человек покачал головой.

— Шибко плохо! Мой баба тоже сдох, дети сдох. Шибко плохо. Сапсем один! — голос остяка дрогнул.

— Ты сам откуда будешь? — спросил Пантелей.

— А-а? Мой Пашка… рыпак! Моя тут все знают. Чижапка — знают, Нарым — знают, Каргасок — знают, Парабель — знают, — с чувством достоинства ответил остяк и поинтересовался:

— Твоя кто будет?

— Всё хочешь знать! — вмешался Братков, — вон у дяди спроси, который на барже сидит. Он всё объяснит!

— А-а! Твая с баржи, — закивал остяк, — а пашто товара нет? Зачем пустой баржа?

— Она не пустая, Павел, — угрюмо заметил Пантелей, — ещё недавно полным-полнёхонькой была, сесть негде, а ты говоришь — товара нет!

— О-ё-ё! — удивился остяк, — зачем так много?

— Я же сказал — строить светлую жизнь, — мрачно бросил Погадаев.

Сокрушённо покачав головой, Пашка отошёл. Пантелей услышал, как дитя природы тихонько запел:

Парабель мой, Парабель,

Весь ты извихлялся.

Лавка, сахар не до вес,

Брашка не удался…

Соболь ловим,

Белка бьём.

Бурундук в сельпо сдаём…

— Что происходит, товарищ начальник? — подбежал Огурцов. — Кулацкая морда на приклад напрашивается?

Бородатый мужик спокойно возразил:

— Извольте, гражданин начальник, если руки чешутся, только я не кулаком буду, а заведующим базой…

— Проворовался, значит, советской власти? Тем хуже…

— Не воровал я, гражданин начальник, государственное не сберёг… Испортилось…

— Стой, Огруцов, — Погадаев одёрнул старшего конвоира. — Продолжайте… Как вас по батюшке?

— Крестили Иваном Щепёткиным, гражданин начальник.

— Женщина кричала: «Алеся» — странное имя, не находите? — поинтересовался Погадаев.

— Они из Белоруссии будут, муж партийный работник, не угодил властям — отправили в Сибирь. И сгинули все, как есть…

— М-да… Командуйте, Огурцов, пора идти.

Конвойная команда выстроила ссыльных в походную колонну. Люди приходили в себя, одевались и, несмотря на вечернюю духоту, «ёжились» от невзгод, свалившихся на плечи.

— Меня не покидает ощущение, Илья Игнатьевич… Прям и не знаю, как сказать… Упустим организацию прибытия выселенцев, вопросы обеспечения всем необходимым для жизни и работы, с нас с тобой спросят, причём, не за них, бедолаг! Видишь, чего стоит жизнь? Спросят за выполнение планов, показателей, и спросят строго! Как мыслишь-то, а?

— Мыслю я, Пантелей Куприянович, так… Самому бы не оказаться в этом строю, — произнёс Братков, пряча глаза от Погадаева.

— Тише ты! — одёрнул Пантелей председателя райисполкома, — думай прежде, чем херню городить!

— Полтора десятка человек, как корова языком слизала. Это ж надо?

— Значит, надо, Илья Игнатьевич! Садись на лошадь — и на кирпичный завод. Людей встретишь, накормишь, разместишь! Детишек десятка два наберётся — не больше, устрой в балаган, определи няньку — присмотрит.

— Будет сделано, Пантелей Куприянович!

— И смотри мне: пилы, топоры, ломы вывези к объекту завтра же, организуй складик и всё такое прочее — по учёту. Инструмент нужен будет, ох как его не хватает. И вообще, следуй принципу: расчёт на собственные силы! Всё! Отчаливай!

Колонна выселенцев приготовилась к движению. Огурцов расставил красноармейцев по её периметру и согласовал маршрут движения со Смирновым.

— Давай так, Огурцов! Мой командир взвода пойдёт направляющим. Вы следуйте за ним.

— Идёт, товарищ начальник! Спокойней будет!

— Агеев! Ко мне! — махнул Смирнов помощнику.

— По вашему приказанию прибыл, — козырнул подбежавший чекист.

— В райотдел за лошадью. Приведёшь спецконтингент на место дислокации. Маршрут следующий: пристань — больница — улица Советская и по томскому зимнику к объекту «кирпичный завод». Так он в планах называется, привыкай. Встретит председатель райисполкома Братков, покажет размещение спецконтингента. Вопросы?

— Никак нет!

— Действуй, и смотри — внимательней!

— Будет сделано!

— Тебе, Шилов, особая задача. Организуй мужиков с тремя-четырьмя подводами и, не привлекая внимания сельчан, вывези трупы на кладбище и зарой там. Знаешь где. Лишние разговоры ни к чему! Верно говорю?

— Так точно, товарищ командир роты!

— Действуй, а я пообщаюсь с председателем крайисполкома. Не нравится мне его настроение, приболел, чё ли?

— Приболеешь тут, товарищ командир роты! — ухмыльнулся взводный, — твориться чёрт знает, что! Первые выселенцы… а сколько хлопот?

— То ли ещё будет, Шилов, пожалуй, ты прав, но язык держи за зубами… Умничать вредно для здоровья! Усёк чё ли?

— Так точно!

— Давай!

Колонна двинулась к устью Шонги, впадавшей в Полой. Пантелей помнил о подъёме на яр с выходом на улицу Советскую. По ней лежал путь первой партии ссыльных выселенцев. Парабельцы не без любопытства провожали взглядами осуждённых на поселение людей. «Пригнали за тысячи вёрст неспроста», — говорили глаза чалдонов и попавшихся на пути остяков. Чем же провинились они перед страной, строившей промышленные гиганты: Магнитогорский металлургический комбинат, автозавод ГАЗ, Челябинский тракторный завод, Уральский завод тяжёлого машиностроения, фабрики, гидроэлектростанции? — Так писали в газетах. Чем же оказались неугодными советской власти, строившей светлое будущее через трудовое воспитание людей?

Шаркая обувью, колонна брела по центральной улице Парабели. У церквушки, что справа, произошла заминка. Часть ссыльных остановилась и, повернувшись к храму лицом, осеняла себя крестным знамением, другие, напирая на них сзади, вызвали столпотворение. Это не понравилось конвою. Огурцов занервничал.

— Не останавливаться! Проходи! Проходи!

Колонна шла, провожая взглядом обшарпанную церквушку, словно надеясь, что, пройдя мимо неё, найдут исцеление от бед и несчастий. Не помогло. Под отборный мат и пинки конвой гнал их за населённый пункт, где начиналась тайга.

— Не отставать! Шевелись!

Спустились в низину. Пахнуло болотной жижей, мхом, ягодником, а гнус, звеневший над плотью, озверел совсем. Если на реке, открытых местах тучи комаров, оводов и слепней от людей сдувало ветром, то в тайге и болоте от него не укрыться ничем. Злющие твари с жестокостью жалили плоть, оставляя на теле волдыри, следы укусов. Люди жалкими пожитками укрывали лица, участки тела, чтобы хоть как-то уберечься от невыносимой муки. Не помогало!

От дороги, что вела в направлении Томска, столицы Томского округа, свернули вправо ─ и вскоре вышли к поляне, где стояли бараки, сколоченные из тёса, горбыля, а далее — балаганы.

— Сто-о-ой! Пришли! — крикнул Агеев, ехавший на лошади направляющим колонны выселенцев. Чекист Парабельского райотдела ГПУ развернул лошадь к ссыльным и зычным голосом оповестил:

— Молитесь! Вот она, ваша Голгофа!