Куст белого пиона у калитки

Валерий Коновалов

«Куст белого пиона у калитки» представляет собой сборник рассказов, большинство из которых посвящены теме любви – то есть тому, что является основным наполнением жизни каждого из нас. Особое место в сборнике занимает рассказ «Дом скорби», в котором отражена та сторона советской действительности, с которой читатель, по счастью, незнаком лично.

«Пускай восходит день…»¹

«Лучи полуденного солнца, играя бликами в небольших волнах и мелкой ряби, создаваемой бризом, слепили глаза и, отражаясь на песчаной дне у берега, делали его похожим на мрамор», — по привычке отметил Сергей Александрович и тут же признался себе: «Тяжеловесно. К тому же и непонятно, дно мраморное — или берег. Писать нужно проще». Он сделал ещё несколько шагов, чувствуя, как вода поднимается по нагретому солнцем телу, оттолкнулся ногами от дна и поплыл.

Сергей Александрович, преподаватель литературного института, взрослый, если не сказать пожилой человек, приехал на остров по настоянию жены, захотевшей провести остаток лета и начало осени в Греции. Отель был не из дешёвых, сервис качественный, отдыхающие — люди спокойные и большей частью семейные. Температура воздуха редко поднималась выше тридцати градусов, и поэтому Сергей Александрович, любивший тепло, но не жару, чувствовал себя физически вполне комфортно. Но вот комфорта душевного не испытывал, и уже давно — с тех пор, как понял, что писать то, что ему самому казалось бы достойным, уже не может. Он был в том творчески незавидном состоянии, когда кажется, что всё давно уже написано и описано. Раньше он успокаивал себя тем, что не попадается достойный сюжет, замучила текучка, но, когда сюжет, часто взятый из жизни, возникал, он, будучи честным в этом отношении человеком, ясно видел, что все, что у него выходило, напоминало повтор его же самого, когда он чувствовал задор, присущий художнику. А между тем он читал курс лекций будущим писателям и публицистам, был известным в своих кругах автором, и жить лишь багажом прошлого ему было некомфортно, стыдно. Стыдно перед коллегами, особенно его возраста и статуса, время от времени публиковавшимися. Их статьи, монографии, художественные произведения казались ему талантливыми и достойными уже потому, что не он писал их.

Сергей Александрович был женат второй раз. От первого брака были взрослые дети, отношения с которыми у него не сложились, и Сергей Александрович винил в этом себя: наверное, недостаточно (как ему теперь казалось) внимания уделял им в том возрасте, когда оно особенно необходимо, потому что слишком любил своё дело, был тщеславен, увлекался женщинами и наконец разошёлся с матерью своих детей. Женился, как это иногда бывает, на своей студентке. Страсти, которой они не могли противостоять и которая в конечном итоге привела к разводу, уже не было, но на смену ей пришли серьёзная, хотя теперь уже спокойная любовь, чувство доверия и благодарности друг к другу. Молодая жена была женщина умная, от природы наделенная способностью уловить и понять настроение другого человека, и в трудные минуты Сергей Александрович всегда обращался к ней: она, догадываясь, чего он ждёт от неё, умела успокоить, поддержать, и если оспаривала его позицию, то делала это тактично, не обижая. В первые годы замужества Ирина относилась к мужу с обожанием: была под влиянием его таланта, авторитета взрослого и умного человека, любовалась его мужской красотой. Сергей Александрович уже и в молодости имел мужественную внешность: был высок, хорошо, почти атлетически сложён, лицо его отличалось особой фактурностью: глаза большие и умные, нос несколько крупнее обычного, с чувственными ноздрями, такие же чувственные губы и резко очерченный подбородок с глубокой ямочкой. Гордо носил он свою красивую голову с густой шевелюрой, не закрывавшей его высокий и широкий лоб. Тогда Ирина смотрела на него, как принято говорить в народе, снизу вверх. Но постепенно их отношения выровнялись и даже приобрели характер, который определяется психологами как отношение женщины-матери к своему рассеянному и не всегда практичному мужу. Нет, конечно, это было не классическим примером таких отношений, но за советом Сергей Александрович обращался к своей супруге гораздо чаще, чем она к нему — свидетельство того, что внешность человека не всегда вполне отражает его характер. Кстати, Сергей Александрович кое-что сделал для карьерного роста молодой супруги. Многого она, конечно, достигла сама — своей преданностью профессии, трудолюбием, талантом, но все-таки это он, используя свой авторитет, поспособствовал тому, чтобы ее взяли на кафедру…

С гидом им повезло. Это был этнический грек, в начале девяностых эмигрировавший в Грецию, выпускник Историко-архивного института, с хорошими отзывами в сети, живой, общительный человек. Было нескучно и очень интересно. Правда, каждому по-своему. Ирина слушала Константина, так звали гида, стараясь не пропустить ни одной детали, сверяясь со своими знаниями и отмечая простительные неточности, делала много снимков, надеясь использовать это в работе. Сергей Александрович по обыкновению своему обращал внимание на то, что, казалось, совсем не имело отношения к экскурсии. Сначала его интересовали причина, заставившая российских греков уезжать на историческую родину, и образование гида (среди его знакомых были выпускники Историко-архивного института, и даже сам он когда-то хотел поступать в этот вуз), потом он стал отмечать приёмы, которыми тот пользовался. Приёмы эти были слишком знакомы Сергею Александровичу: в нужный момент с воодушевлением, и не всегда фальшивым, Константин возвышал или понижал голос, к месту вставлял очередную, ежедневно повторяемую шутку, рассказывал исторический анекдот, призывал к порядку слушателей, выделяя среди них потенциально опасных, чьё настроение требовало особого внимания и даже своевременного вмешательства.

— Предание гласит: если вы сделаете три глотка из Кастальского источника, это благотворно скажется на вашем здоровье, шесть раз — к вам вернется вдохновение, девять — выиграете нечто важное или же потеряете всё. Вы скажете, сказки — не знаю, не знаю. Могу лишь положиться на свой опыт. Муза, внушившая мне любовь к прошлому, муза Клио, даёт мне возможность заниматься любимым делом уже сто-о-лько лет (последние слова были произнесены с наигранной печалью). Урания — муза астрологии и астрономии, одна из мудрейших дочерей Зевса…

— Я ничего не слышу. У нас экскурсия или пешая прогулка? — послышался ворчливый и неприятный женский голос. — Всю дорогу молчал, теперь бежим как угорелые. Непонятно, за что мы заплатили. По горам лазать я и сама умею.

Голос принадлежал женщине, которая уже и в автобусе выражала своё недовольство. Очевидно, была не в настроении в этот день, хотя понять её было можно: экскурсия действительно проводилась в довольно жестком режиме. Гид старался уложиться во времени.

— Ларочка, — обратился к ней Константин, — встаньте рядом со мной. Вы у нас сегодня за старшую группы, и мы будем вас спрашивать. Так какая же у вас муза? Уверен, вы человек талантливый, а я редко ошибаюсь в людях.

— Неважно какая, — отвечала та, польщенная его вниманием, но все ещё насупясь. — Ну, Юстиция, предположим.

— Прекрасно, это чувствуется по вашим глазам, которые жаждут справедливости. В греческой мифологии эта муза называется Фемидой.

«Ларочка», как выяснилось позже, работала медсестрой и к музе правосудия имела лишь косвенное отношение: в палате у неё лежал адвокат, которому она делала уколы. Об этом Сергей Александрович узнал совершенно случайно, услышав разговор двух женщин, ехавших с ней.

— Повторяю: три — здоровье, шесть — взываете к вашей музе, девять — приобретаете многое или теряете всё. Встречаемся через семь минут внизу, на площадке, с которой мы начали наше движение. Время пошлО! Ларочка, я вас жду! Руководите нами!

Сергей Александрович был последним и не отошёл, как остальные, а, воровато оглянувшись и заметив, что никто не смотрит на него (особенно его беспокоила жена), вернулся к источнику, поспешно сделал шесть глотков и скорым шагом присоединился к группе. «Глупо. А впрочем, какая разница: сделал — и сделал», — подумал он и был доволен тем, что никто не обратил внимание на его действия…

Искупавшись, Сергей Александрович смыл под душем морскую воду с тела, переоделся в боксе и вернулся в номер. Загорать, в отличие от жены, он не любил и никогда не мог понять, какое удовольствие получают люди от этого, как он считал, скучного занятия на глазах у посторонних. В номере же гостиницы — иное дело, и поэтому в ожидании возвращения супруги он лежал и читал. В эту поездку он ничего не взял с собой, но Ирина, зная его характер, предусмотрительно положила в своей чемодан вместе с томиком Сафо (ранее предполагалось, что они поедут на Лесбос) ещё и Бунина. И очень кстати, потому что Сергей Александрович уже начинал скучать без того, что вошло у него в привычку.

Прочитав «Поздний час», Сергей Александрович отложил книгу. Он почувствовал, что расстроился, и старался (это было ему свойственно) найти причину: то ли это было оттого, что автор написал рассказ, когда ему было уже 68 лет, и чувства, которые он испытывал, были близки Сергею Александровичу, то ли в очередной раз он ясно увидел, что значит настоящий талант, и ему стало стыдно, что кто-то (и главное — он сам) считал и продолжает считать его, Сергея Александровича Солодовникова, писателем. Поэтому он был рад, когда жена вернулась с пляжа: Ирина всегда поддерживала его и гнала «упадонические» настроения. Сергей Александрович настолько привык к этому, что иногда эксплуатировал жену, кокетничая и притворяясь более слабым, нежели был на самом деле. Впрочем, он знал меру и не переходил известную черту.

— Это «all inclusive» — просто издевательство какое-то: не успели пообедать — уже готовиться к ужину надо.

— По вашему торжественному настроению, сударыня, не скажешь, что человек подвергается изощрённым пыткам, — улыбнулся он и предложил: — Сделай перерыв — не ходи сегодня.

— Как говорит наша техничка Лариса, «деньги уплОчены», — вздохнула Ирина. — После отпуска будет перерыв. До самого Нового года.

Сергей Александрович понимал жену: не поддаться искушению при таком изобилии от любого потребовало бы усилий. Это ведь не дома, где предложение ограничивается содержимым холодильника и где главное правило — не принести из магазина лишнее, потому что к питанию Ирина относилась серьёзно: утром — кофе с творогом, вечером — кефир с овощным салатом. Сергей Александрович в очередной раз с удовольствием отметил, что жена была в прекрасной для её возраста форме — лёгкая, с прямой осанкой, доставшейся ей в наследство от художественной гимнастики, которой она занималась в детстве.

Он был готов встать и идти, но, зная, какое значение жена придает сборам, не торопился. Включил телевизор, нашёл программу на английском языке и стал смотреть фильм, стараясь уловить суть. К выходу на публику Ирина, как и многие женщины, относилась серьезно — тут она, несмотря на её ум, была педантом, Сергей Александрович же, который в молодости отнюдь не манкировал модой и даже любил щегольнуть в какой-нибудь импортной вещице, приобретённой «с рук», в возрасте разленился до того, что предпочитал беспрекословно следовать советам жены: ему говорили, какой галстук подойдёт к сорочке, какого цвета должны быть носки, если надеваешь кроссовки, и какого — если идёшь на работу или в театр в туфлях; что смотрится гармонично, допустимо, на грани, а что «кричит».

В ресторане царила атмосфера приятной озабоченности: перед новичками стояла непростая задача выбора, старожилы шли к лоткам уверенно, изучая блюда, которые они ещё не пробовали. Впрочем, первые шаги многие мужчины делали в сторону автомата с вином. Там же стояла и литровая бутылка Ouzo, и предпочитавшие крепкие напитки, специальной ложечкой клали из серебряного ведёрка кусочки льда в свои бокалы и наливали туда водку.

У Сергея Александровича с женой был уже «свой» столик — на веранде, с хорошим видом на море, но сейчас на нём стоял бокал белого вина. Соседнее место освободилось, и они подождали, пока официантка, веселая, живая девушка, Нико, не сменила скатерть и не разложила столовые приборы на две персоны.

— Сергей, до-о-брый ве-е чер! — с расстановкой, почти торжественно и с удовольствием приветствовала их она, улыбаясь и блестя глазами-маслинами.

Нико училась в Афинском университете на переводчика русской поэзии, и когда Сергей Александрович сказал, что ведёт курс русской литературы, пришла в восторг: «О, Гоголь! Пушкин, Лермонтов! — да?!» Жена была без ума от неё:

— Посмотри, какой у неё профиль. У статуй на аллее такие же лица. Как она мне нравится!

— Ну вот — опасность увлечения Сафо, — подтрунил над ней Сергей Александрович, но согласился: — Да, что-то есть. Жизнерадостная девчонка.

— Нет, взгляни на её нос — у нас такое редкость, да и здесь, думаю, не часто встречается. А кожа? Шёлковая, матовая, с оливковым оттенком — видимо, это от солнца. Небольшой рот, слегка вытянутое лицо… Какие выразительные и живые глаза, а сколько грации!

— Какие, однако, у тебя восторги. И всего-то полбокала выпила, — улыбнулся Сергей Александрович и, сделав серьезное лицо, решительно подвинул к себе тарелку, на которой возвышалось нечто многоярусное.

Жена смотрела на это «безобразие» с ужасом. Оправдываясь, он кивнул в сторону молодой итальянской пары с ребенком. Довольно грузные, они не отказывали себе в удовольствии полакомиться. Ирина только плечами пожимала: зачем брать пример с людей, не следящих за собой и к тому же молодых, вспомни свой возраст. Сергей Александрович вспоминал. И вздыхал. Надо бы собой заняться, обреченно думал он, наперед зная, к чему это приведёт: какой уж тут здоровый образ жизни, если иногда приходится по ночам работать. Да и разве в этом главное? Главное, что живёт он уже без свершений, на прежнем багаже…

За спиной Сергея Александровича послышался звук отодвигаемого стула, и мимо него к выходу меж столиков прошла молодая женщина, не высокого, но из-за стройной фигуры казавшегося высоким роста. Эту стройность подчеркивало и облегающее фигуру трикотажное платье немного выше колен, с вертикальным швом сзади, который шёл от ворота до самого низа. Сергей Александрович отметил её открытую красивую шею и прямую осанку…

Вечером, после ужина, долго гуляли по дорожкам. Старые оливы и статуи подсвечивались, и это создавало настроение покоя и гармонии. Сняв обувь, бродили по газону между корпусами с освещенными кое-где окнами. На балконах сушились полотенца, и на одном из них молча сидела пожилая пара. В это время в Греции не так душно, и потому прогулка доставляла им удовольствие. По берегу они дошли до границы участка, который принадлежал отелю, постояли на пирсе, слушая дыхание моря и любуясь серебряными дорожками на воде, протянувшимися от маяков. Небо было, как всегда, высокое, звездное, и теплый воздух волнами омывал их тела, слабо вздувая легкую одежду…

На следующий день ездили на экскурсию в Афины. Гид, который, видимо, состоял в штате компании, приветствовал их бодрым голосом и теми же словами, которые Сергей Александрович слышал от него и в прошлую поездку:

— Рад познакомиться со столь уважаемой компанией. Я — ваш гид, меня зовут Константин, и нам предстоит совершить путешествие по великому городу — Афинам. Та-ак… (он окинул взглядом сидящих, заметив Сергея Александровича) среди новичков вижу старую гвардию. Напомню, что старой гвардией Наполеон называл наиболее преданных солдат, прошедших с ним огонь и воду…

Он также напомнил о правилах, которые необходимо соблюдать в дороге: не ходить по салону, не употреблять, кроме воды, другие жидкости, «а уж тем паче веселящие душу», не принимать пищу, «ибо запах…»

Первую остановку они сделали на площадке перед Акрополем.

— Мы находимся с вами у подножия Акрополя, — сказал Константин собравшейся у автобуса группе. — Шутки шутками, а первые упоминания об этом величайшем памятнике античной эпохи относятся ко временам архаики, то есть ещё до классического периода… Кстати, кому необходимо воспользоваться туалетом: он находится сразу за моей спиной. Вход туда бесплатный, но за пользование бумагой нужно будет заплатить. На всё про всё у нас есть 10 минут. Собираемся у той колонны с афишей. Группа у нас дисциплинированная, с чем спешу себя поздравить и надеюсь, что так будет и впредь. Итак, туалет за моей спиной, встреча — на противоположной стороне у колонны. Время пошлО!

Сергей Александрович подивился изобретательности греков. Он представил себе, как будет рассказывать коллегам об этом «ноу-хау»: туалет бесплатный — унитазы приносите с собой. Забавно. И все-таки, если сравнивать Грецию с теми восточными и азиатскими странами, где Сергей Александрович успел побывать, разница была очевидная: греки не пристают к туристам, навязчиво предлагая свои услуги и тем самым лишая тебя независимости. Какая-никакая, а это всё-таки Европа и, что немаловажно, православная страна. Он вспомнил, как в Камбодже мальчишки, лезли к ним в лодку с какими-то экзотическими рептилиями, настойчиво требуя «зелёные бумажки» — доллары. В Египте цыганята (или бедуины, чёрт их разберёт) просачивались в автобус, казалось, сквозь щели, а одна девчонка через окно, открытое по неосторожности, вырвала из его рук пакет с водой и влажными салфетками. Хорошо, бумажник он держал в кармане, хотя и это было небезопасно. Жена сказала, что ему «ничего нельзя давать в руки», потому что он все время «глазеет по сторонам». Последнее было во многом справедливо: вот и сейчас Сергей Александрович, глядя с холма Акрополя на остатки античного театра, думал о своём. Сначала воображение рисовало ему живые картины древнего города — улицы и площади, заполненные людьми, затем перенесло в современные Афины, и он сделал нелестное сравнение в пользу ушедшей эпохи, далее — в Англию (они проезжали сегодня мимо памятника Байрону). От Байрона Сергей Александрович вернулся к мыслям о собственной персоне, с грустью вздохнул. Правда, это не мешало ему слушать и запоминать то, о чем говорил гид. Жена хорошо знала эту особенность — знала, что его рассеянный, отвлеченный, как казалось, на посторонние предметы взгляд ещё ни о чем не говорил: Сергей Александрович мог хранить в памяти такие мелочи, на которые никто не обратил бы внимание. В первые годы замужества это поражало Ирину: иногда он помнил то, что она сама рассказывала ему, не придавая значимости деталям и потому совершенно забыв о них. Но как раз эти-то детали и были важны для него в первую очередь. Объяснение она только одно могла найти: ему, как художнику, свойственно подмечать то, что может пригодиться в дальнейшем. И больше её уже не раздражало кажущееся невнимание его. Беспокоило другое — то, что имело отношение непосредственно к ней. Вот сегодня, например, в автобусе, она заметила, что Сергей с интересом следил за семейной парой с ребенком. Она знала это выражение на его лицо, и ей было если не больно, то неприятно. Сергей Александрович имел сложные отношения с детьми и тяжело переживал это. Всё было превосходно: он любил своих детей, и те отвечали ему взаимностью, — но после того, как он ушёл из семьи, что-то надломилось, они стали отдаляться от него. Его повышенное внимание стало вызывать у них чувство неловкости. Если раньше совместное проведение времени, будь то походы в театр, посещение бассейна или поездки за город, происходило само собой, то теперь дети, интуитивно чувствуя фальшь, стали бояться, что отец выступит с какой-либо инициативой. А тут ещё возраст, пресловутый «generation gap». И нет ничего хуже того, когда дети, вовлеченные в конфликт, понимают, какие вопросы можно обсуждать при матери, а каких лучше не касаться, чтобы не задеть её чувства. Ведь она так и не вышла замуж. А если бы вышла — не хуже бы тогда было им, ещё не вставшим на ноги? Сначала Сергей Александрович делился своими переживаниями с Ириной, но когда понял, что ей это неприятно и она каждый раз раздражается, перестал советоваться с ней, замкнулся. Ирина мучилась ревностью: метания мужа мешали её мечте о полноценной семье, живущей своими интересами. Конечно, другая, более умная женщина вела бы себя иначе: не замечала или даже поощряла общение мужа с детьми, сама старалась наладить с ними отношения, — но Ирина, не встретив с их стороны понимания, более не пыталась найти к ним подход. По её мнению, лучше было оставить всё как есть, чем жить с постоянным чувством вины. И всё было бы хорошо, но настолько Сергей Александрович измучил её пятнадцатилетними переживаниями, которые с годами не утихали, как она надеялась, а даже, наоборот, порой вспыхивали с такой силой, что у Ирины опускались руки. Иногда она начинала прямо выражать свое неудовольствие, позволяла себе даже критику — женскую, необъективную, понимая, что не права, не в силах противостоять себе…

— Напоминаю вам, друзья, что мы должны уложиться в отведённое нам время и потому убедительно прошу быть внимательными и не отставать. Ларочка, прошу вас как старшую по званию быть поближе ко мне. А теперь, друзья, кто из вас ответит на вопрос: с чего начинался античный театр? Смелее, смелее. Уверен, многие знают!

— С вешалки, — послышались голоса.

— Античный театр, — с удовольствием изрёк Константин, ожидавший такой ответ, — начинался с «орхестры» (отсюда слово «оркестр») — с того места, где стоял хор, который вступал в определенный момент в игру, приуготовляя зрителя к надвигающему событию, которое должно было оказать решающее влияние на судьбу героя (последние слова Константин произнёс с аффектацией трагизма). А теперь (голос его приобрёл прежнюю деловито-ироническую тональность) сверим часы (он посмотрел в свой мобильник)… Ка-акОй я молодец! Семь минут на фотосессию — и встречаемся у храма Артемиды. Па-прашу соблюдать регламент. Время пошлО!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Гай Валерий Катулл. К ЛЕСБИИ. Перевод А. Фета