Куст белого пиона у калитки

Валерий Коновалов

«Куст белого пиона у калитки» представляет собой сборник рассказов, большинство из которых посвящены теме любви – то есть тому, что является основным наполнением жизни каждого из нас. Особое место в сборнике занимает рассказ «Дом скорби», в котором отражена та сторона советской действительности, с которой читатель, по счастью, незнаком лично.

Репетитор

Сергей Алексеевич, молодой специалист, филолог, подрабатывающий частными уроками, пришел домой расстроенный. Дело в том, что его первый ученик, подстриженный под ирокез, начинающий уже бриться мальчик Тёма, оказался хоть и смышлёным, но крайне невнимательным молодым человеком. В течение всего занятия Сергея Алексеевича не покидало чувство, что его подопечный одержим некоей идеей, которая не давала ему сосредоточиться на случаях обособления распространенного определения, имеющего добавочное обстоятельственное значение. Знакомство Тёма начал со странного вопроса: «А правда ли, что на Олимпиаду истрачено 1,526 триллиона рублей?» Весь урок он ёрзал на стуле и даже попросил поменяться с ним местами под предлогом, что ему удобнее писать, когда свет падает слева; ручка в его руках имела свойство постоянно распадаться на части, скатываться со стола, и тогда с шумом отодвигались кресла и мальчик лез под стол. Компьютер, находяйщийся здесь же, на кушетке, время от времени издавал таинственные звуки, и Тёма, предварительно извинившись, совершал скорые манипуляции на клавиатуре. «Не могу подвести серьёзных людей», — пояснил он. «Серьёзными людьми», которых Сергей Алексеевич назвал про себя бездельниками, были игроки даже и приличного возраста, как, например, «Nuker» из Германии, которому было за сорок. Игра шла не одни сутки, и прервать её было бы кощунством. Всё это отвлекало юношу и заставляло нервничать преподавателя, но где-то к середине занятия Тёма перестал ёрзать и восторженно посмотрел на Сергея Алексеевича. Разбирали предложение «Привлечённые светом, бабочки прилетели и кружились около фонаря». «Проняло наконец-то», — подумал репетитор. «Зачёт», — оценил он свои заслуги перед педагогикой. «По сто тысяч на каждого!» — с энтузиазмом воскликнул Тёма. «Тот есть?» — Сергей Алексеевич не сразу и понял. «На каждого гражданина России! По сто тысяч!» — повторил Тёма. «А, это он, кажется, про Олимпиаду. Но, позвольте, какие, к чёрту, сто тысяч? Быть такого не может!».

— Мне кажется, вы ошибаетесь, — не согласился он, невольно втягиваясь в обсуждение. — Сколько, вы говорите, всего израсходовано?… Та-а-к… (он написал цифру на полях тетради) У вас калькулятор есть?.. Впрочем, в столбик надежнее… Хм… Мы не так нули сокращаем, что ли?… сумма действительно значительная получается. Наверное, тут средства и частных инвесторов имеются в виду. Ну-ка ещё раз… Для простоты округлим: скажем, нас сто миллионов. И, скажем, триллион… Триллион — это сколько же нулей?

— Двенадцать, — послышался голос Инны Михайловны, мамы Тёмы, которая вошла в комнату за какой-то надобностью.

Сергей Алексеевич смутился и промямлил что-то вроде: вот, отвлекает сынок от темы. Снисходительного тона, впрочем, не получилось. Наоборот, вышло нечто заискивающее.

— Понимаешь, — делился он с женой в тот же день, — нехорошо как-то получилось. Наверняка мужу вечером скажет: мы ему деньги платим за то, чтобы он правописанию сына учил, а он нули вычитает.

— В самый неподходящий момент вошла, чтоб ей, — подытожил он сокрушенно,

— Не занимайся самоедством, — возразила жена. — Всё будет нормально. Ты только одевайся прилично: не забывай, что встречают по одёжке.

— Понятное дело, — согласился Сергей Алексеевич, — Они преподу, который до меня ходил, по этой причине, кажется, отказали. Какой-то заслуженный учитель, старичок, Борис Матвеич. Юноше, видите ли, не понравилось, что от него постоянно «то щами, то чесноком» пахло. Мать проговорилась. Ты в суп сегодня чеснок клала?

— Это от щей из квашеной капусты пахнет, а я тебе из свежей готовлю.

Сергей Алексеевич для пущей убедительности всё-таки открыл холодильник, достал оттуда кастрюлю, снял крышку и стал нюхать.

— Ты бы лучше оправу для очков себе новую купил, — посоветовала жена, а то носишь — у Бориса Матвеевича, наверное, и то приличнее. У меня же был бонус в салон — так не пошел, упёрся.

— Знаю я ваши бонусы: одной рукой оправу дают якобы бесплатно, второй — к тебе в карман залезают. Я не миллионер, чтобы всех этих проходимцев содержать.

Сергей Алексеевич лукавил: он, как и всякий молодой человек, совсем не был против эстетики, но всё было подчинено заветной цели — покупке нового, уже собственного, а не от родителей, авто.

— У меня в носу ничего там не произрастает? — спросил он. — Представляешь, этот чудак Тёма говорит, что ему очень хотелось выдернуть у Бориса Матвеича торчавший волосок. Когда такое в голову лезет — не корней с чередующимися гласными. Помнишь художника на Левитановских чтениях в Елисейкове?

Волосы, торчавшие вениками из носа творца, стали причиной того, что Сергей Алексеевич не решился купить у него картину. Впрочем, и денег было жалко, ведь тот шутки шутить не любил — заломил нечто совместимое лишь с астрономией за творческий продукт. Вероятно, решил одним махом покончить со своими материальными проблемами, выбрав в качестве жертвы молодоженов.

— Тебе ещё рано, — успокоила супруга, — это только у стариков бывает.

Второе занятие не задалось сразу. Ещё в прихожей Сергей Алексеевич спросил Тёму, встретившего его с колодой карт в руках, об успехах в школе, и Инна Михайловна, находившаяся тут же, поведала, что в последней, итоговой по теме работе тот наделал «кучу ошибок». Неприятность состояла в том, что работа была на материал, который они брали с Тёмой в прошлый раз. Пахнувший кислыми щами и чесноком Борис Матвеевич тут был ни при чём. «Незачет», — мысленно констатировал Сергей Алексеевич, обругав подопечного самыми недобрыми словами.

Неудача в школе никоим образом не отразилась на настроении ученика, который уже с первых минут порывался показать Сергею Алексеевичу карточный фокус. «Мне трудно писать сегодня, — объяснил он невозможность выполнения письменной части, — у меня кисть руки болит». Пришлось войти в положение. «Ушибли, поранили?» — для приличия изобразив на своём лице участие, спросил Сергей Алексеевич. «Я сегодня весь день в карты тренировался, — искренне надеясь на понимание, пояснил Тёма, — рука онемела. Даже шевелить больно, видите?» Пришлось выполнять упражнение устно. Причем занемогший ученик время от времени машинально брал со стола колоду, которая в его «онемевших» руках начинала вести себя как живая: карты то выстраивались в гармошку, перетекая из одной руки в другую, то превращались в двухуровневый веер, то вдруг разделялись на несколько колод, которые удивительно ладно складывались в ту или иную фигуру. Помятуя о предыдущем опыте, Сергей Алексеевич холодно пресек несколько очередных попыток «показать фокус», но в конечном счете пассионарность взяла верх и пришлось согласиться на передышку. Для «разогрева» Тёма, предварительно выпросив у Сергея Алексеевича тысячерублевую купюру, помахал ею у него перед глазами, несколько раз сложил, развернул и… безжалостно порвал на глазах у собственника. Затем скатал кусочки в комок и отдал ему же «на хранение». После произнесения какого-то заклинания фокусник попросил вернуть безвозвратно обесцененную бумажку. Купюра оказалась хоть и помятой, но целой, и успокоившийся Сергей Алексеевич убрал её в портмоне. Затем был продемонстрирован собственно карточный фокус, но с тем же результатом: в руках у Сергея Алексеевича оказалась совсем не та карта, которую он предполагал увидеть. «Наверняка тут простой ответ имеется», — подумал он и попросил повторить фокус. Он отложил в сторону учебник, ручку, тетрадь, будто они мешали ему сосредоточиться, и впился глазами в руки Тёмы. «Делаю раз!.. — Тёма положил карту рубашкой вверх. — Делаю два!..» Рядом легла вторая карта… «Делаю три!» — сказала Инна Михайловна.

Сергея Алексеевича больше к Тёме не пригласили. Впрочем, после того, что случилось, это не казалось сюрпризом. Конечно, ему было крайне досадно обнаружить в своём портмоне фальшивую тысячерублевую купюру (в верхнем правом углу, вместо слов «БИЛЕТ БАНКА РОССИИ», было написано «БАНК ЛОХОВ РОССИИ»), но он вполне понимал справедливость такого решения.