Любовь со взломом (пьесы)

Валерий Иванов-Таганский, 2017

Театр всегда служил спасительным маяком в жизни русского человека. В свое время таким «островом спасения» был Театр на Таганке, откуда родом Валерий Иванов-Таганский – драматург, прозаик, режиссер, актер… Если ведущие московские театры за последние годы повергают в глубокое разочарование, раздражение и скуку выбором драматургии, то пьесы и постановки Иванова-Таганского стали потрясением, невероятным открытием, глотком свежего воздуха! С первых страниц эта драматургия захватывает настолько, что отрешаешься от всех мирских забот, следишь за каждым движением персонажей, за каждым словом, уже чувствуя повышающийся градус нервного напряжения, который зашкаливает к кульминации. В наибольшей степени потрясают и восхищают блестящие, построенные с математической точностью, глубокие диалоги главных героев, вскрывающих неприглядную правду о «болезнях» современного российского общества. Драматургия Иванова-Таганского – о глубокой и неподдельной любви к Родине, о боли за «нравственные увечья», поразившие ее народ, но главное – о вере в ее немеркнущее величие и победу над всеми темными силами. Это настоящее искусство, достойное стать культурным наследием XXI века!

Волчий круг

Пьеса в двух действиях

Действующие лица:

Петрович.

Капитолина.

Варвара.

Любовь.

Эдуард.

Григорий.

Сергей.

Первое действие

Се Аз посылаю вас яко овцы посреди волков.

Евангелие от Матфея 10.16

Старый заброшенный дом в Тульской области, в деревне Большие Камни. В доме несколько комнат, но остатки быта сосредоточены в столовой, где меньше протекает крыша. Здесь две койки и лежак, аккуратно накрытые полинявшими покрывалами, платяной и кухонные шкафы, коричнево-грязноватого цвета стол, укрепленный с боков грубо прибитыми досками, стулья и желтого цвета табуретки. В углу пылится телевизор «Горизонт», а на стене — фотографии. Их немного, но лица предков еще различимы, не столько улыбчивые, сколько торжественно-онемевшие перед объективами 60–80 годов. Только, пожалуй, старинное резное кресло в красной бархатной обивке не согласуется с этим набором старых вещей и стен. Впечатление, что все в доме аккуратно складировано, чтобы не досаждать заботой о себе. В этот богом забытый уголок на сбор картошки в пятницу до воскресенья приехали три женщины. Они только что вошли в дом. Люба переодевается и что-то напевает, Варька щепит ножом полено, чтобы растопить печь, Капитолина разгружает сумки со снедью.

Капитолина. Бог ты мой, еды на неделю. (Разворачивает сверток.) Котлеты, кажется, недожарила — торопилась.

Любовь. Петрович умял бы все. (С горечью.) Почему он не приехал, так и не пойму.

Капитолина. И я не пойму. Был в Туле, за день мне звонил, и вдруг — на тебе, не пришел на вокзал.

Любовь. Капа, а ты в четверг дома была?

Капитолина. Вечером. Утром в ателье, а после обеда отпросилась и — за продуктами. За полтора часа все прилавки облазила.

Любовь. Ты лазила, а он, может, звонил, предупредить хотел. Мне-то не дозвониться — четвертый телефон ломается. Шнур длинный — все время аппарат цепляю.

Капитолина. А мобильный?

Любовь. Забросила! Не напасешься.

Капитолина. Странно, я к тебе все время дозваниваюсь. Вечером я же с тобой разговаривала?

Любовь. Ха! К вечеру я свой телефон в срочный ремонт отправила.

Капитолина. Что-то я такого не знаю.

Любовь. Да очень просто: хрясть его по морде, он и зазвонил. Я баба одинокая, силы много. Меня по совместительству в любой мужской коллектив как бюро ремонта определять можно. Одно только, боюсь женам настроение испортить.

Капитолина. Ты и впрямь испортишь. Вон зад, как у трактора. Словно на бугор лезет. (Обе хохочут.)

Любовь. Интересно, все юбки мне шьешь, чтобы зад подчеркнуть, а тут хулишь.

Капитолина. Не хулю — завидую. (Подходит к Варваре.) Ну что, получается, Варя? (Варвара пожимает плечами. Показывает на дрова.) Ну да, поленья волглые. Весной в подвал нальет воды, потом в доме, как в сырой камере, сидишь. (Тихо Любе.) Что-то Варвара после кладбища приуныла.

Любовь. А что ты хочешь, это только в песне: «А на кладбище все спокойненько».

Капитолина. Помню, они из Грозного как очумелые сюда приехали. Дом почти даром купили, а жить не пришлось — отец преставился, а она в Тулу на заработки подалась. Трудно ей — совсем одна.

Любовь. Без хозяина баба, как спущенный мяч — не побьешь и не покатишь. А мы с тобой так и вовсе — калоши на прилавке.

Капитолина. Это ты в свой огород, голубушка, мячи бросай. Я вон в городе день и ночь педаль жму, народ обшиваю. И здесь осенью и весной не разгибаюсь. Картошку, лук сажаю.

Любовь. Так выходила бы за Петровича. Ведь с детства знаете друг друга. Глядишь, и педаль вместе жали бы. (Хохочет.)

Капитолина. Ну и язык у тебя, Любка. Небось своя педаль заржавела — другую пристроить хочешь? Я для него в детстве пигалицей была, под стол пешком ходила, а он в армию ушел, потом в Афганистане воевал. Только в Туле и встретились. А потом, ты только на словах — «выходи!» А сама, как сторожевая овчарка, на меня же и накинешься.

Любовь. Нужен он мне! Был конь, да зубы стер.

Капитолина. Не стыдно! То ему черт-те что на уши несешь, а то, поди же — «стер». Он человек веский, рядом идешь, за версту видно — мужик. Только раз и приметила его не в себе, после смерти Степана Ивановича. Да и то понять можно. Завьялов для Петровича с детства кумиром был: герой войны, друг погибшего отца. Можно сказать, второй батя.

Любовь. Присохла ты, я вижу, телочка. Он и звонит тебе последнее время чаще, и глядит на тебя мягче. (Варваре.) А она для отвода глаз мне его приписывает.

Капитолина. Ну вот, раскатала губы — теперь не остановишь! Ты бы при нем такой смелой шумела, а то ведь тоже краснеешь, как девка на выданье.

Любовь. Ох ты — ух ты! Краснею! (Подходит к Варваре. Говорит с артикуляцией.) Варь-ка, ты бы керо-сину, что ли, нали-ла, а то печь мле-ет, как бло-ха на перине. (Варька утвердительно машет головой.)

Капитолина. Непонятно. Ведь договорились на поезд, который в два тридцать отходит. Ничего не пойму…

Любовь. Пока мы тут кренделя разводим, у него, поди, в другом уезде дела наладились. (Хохочет.)

Капитолина. Да хоть бы и так. Что на роду написано, то только Бог поправить может. А он пока на нас не разжалился. (Варвара делает знаки, что печь разгорелась.) Спасибо, Варя. А то от сырости спина немеет.

Любовь. Кстати, Капа, надо бы и баньку протопить. Вечером в самый раз погреться.

Варвара делает знаки, что она готова и баню протопить.

Капитолина. Хорошо, хорошо, Варя! Затопи. К вечеру сгодится — попаримся. Поленья-то помнишь, где? (Варвара делает знаки.) Правильно, под козырьком сарая. (Варвара берет топор, нож и выходит.) Ты знаешь, Люба, из рук все валится. А вдруг с ним что случилось?

Любовь. Да бог с тобой. У него здоровья на двоих. Разве ж на ноги жалуется.

Капитолина. Это Афганистан. Его там сильно ранило.

Любовь. Не причитай: он крепкий, как полено.

Капитолина. Эх, кабы так. Брата моего вспомни: мотор решил одним пальцем поднять — похвастал, а «машинка» возьми и лопни. Нет, Люба, мужики хорохорятся, а болячек у них больше нашего.

Любовь. Пьют много…

Капитолина. Пьют-то пьют, да не с радости, а так — от бессилия. Загоняют нас куда-то, а дороги не знают.

Любовь. Твоя правда: Россия как одинокая собака, все на нее лают, а она только огрызается.

Капитолина (беззлобно). Черти б тебя нюхали, Люба. Какая тебе Россия собака. Вон Колю моего возьми. Он и не пил сильно. А умер — и чего в нем только не нашли. Ровно молью выеденный — весь изнутри поизносился. В молодости Камазом звали: огромный, силы за троих, работал не покладая рук, а не заметила, как уездили его на стройках. Тогда что ни стройка — стройка века. Думала, сносу ему нет, а он — хруп, и поломался. (Смотрит на стенку, где развешены фотографии.) Говорят: «Нашему роду нет переводу». Вот они все: сынка Чечня забрала, а кого и так, без спроса. Из моих только двоюродный брат в Ангарске, а так — всех Господь прибрал. (Достает из сумки часы-ходики, прилаживает их к стенке.)

Любовь. А это зачем?

Капитолина. Пусть здесь тикают. Тут и место их было. Видишь, пятно на обоях?

Любовь. Чего-то ты затеваешь, подруга? Или Петровича сюда заманить надумала?

Капитолина. Его жалеть надо: начинал героем, а потом сорвался. Правду говорят: «От тюрьмы и от сумы не зарекайся».

Любовь. Жена — та у него ох какой стервой оказалась: разве можно, такой человек, а она возьми да с детьми к другому ушла…

Капитолина. Один он, как в скорлупе. Такого разве заманишь. (Оглядывает дом.) Все думаю, вернусь-ка я сюда, Люба. Вот пенсию получу, дом отремонтирую и сюда переберусь. Квартиру сдам. Чего город? Так, суета… А здесь все тебе родное… (Смотрит в окно.) Какие поля здесь, какие урожаи были при той власти… А сейчас все бурьяном поросло!

Любовь. Смотри, куда ее понесло: «Вернусь!» С кем жить-то будешь, одна? Сюда уже и проехать нельзя. Вон по задам разве. Мост и тот износился: перила сикось-накось, балки на ладан дышат, того и гляди, рухнет. А речку как языком слизало, одна жижа от дождя пукает.

Капитолина. Зато демократия: кляни кого хочешь — только смеются.

Любовь. Какая демократия: старые памятники всюду, в мавзолее Ленин, звезды красные кругом…

Капитолина. Ну и что?

Любовь. А то! У власти те же, что и в семнадцатом. Но разница все-таки есть: при той власти порядок был, а при этой только разговор о порядке.

Капитолина. Не поэтому памятники оставили. Должен быть этот… кон… консенсус.

Любовь. И что это такое этот твой… констентус?

Капитолина. Не констентус, а консенсус. Это для того, чтобы не ссорились. Вот поселимся здесь, будем в гости ходить, жить-поживать и перестанем ссориться. Кстати, многие сегодня к земле потянулись, на ней выжить легче. Я сюда вернусь, может, и другие потянутся. А мост не беда — наладим. Чай, не Крымский полуостров. Жить правильно будем — так все наладим.

Любовь. Где так ты умная, Капа, а тут раньше других закопать себя хочешь. Глупо! Кончилась здесь жизнь. Ни у кого рук сюда не доходило — мало нас осталось. К тому же волки появились, теленка в Кокорино сожрали.

Капитолина. Мне все время мать снится, ругает, что дом бросила. Нет, Люба, надо возвращаться… Да и тебе сюда не мешало бы… А что волки — верно. Они под селением — к недороду или к войне.

Любовь. Да я что, рехнулась, сюда возвращаться? Миллион дай — не поеду. Чего я здесь одна куковать буду? В избе щели, сквозняк, печь коптит… Мне и в городе хорошо. Да у меня и дети в Туле. Все пристроены, работают, в гости ходим. Я еще, может… Слушай, Капа, а если без шуток, раз уж разговорились: все хочу тебя спросить да стесняюсь.

Капитолина (настороженно). А чего это ты стесняешься?

Любовь. А если мы с Петровичем сойдемся, ты как, ничего на это?

Капитолина (не веря своим ушам). Что-что?

Любовь. Если мы сойдемся, ты ничего, не возражаешь? Ведь два года топчемся обе около этого вопроса, а никуда не двинулись.

Капитолина. Тебе мое благословение нужно, так, что ли? Не получишь!

Долгая пауза.

Любовь. Почему?

Капитолина. С арифметикой у тебя плохо.

Любовь. Не понимаю.

Капитолина. Трое у тебя было — и не задержались. Ты, прости, блестишь, а греть не можешь. Душа у тебя, прости, только для себя. Один убег, другой к первой жене вернулся, а старичка схоронила. Глаз у тебя на мужиков, прости, заколдованный. А Петрович — человек-душа. Я ему вреда не пожелаю. Вот тебе ответ, Люба. Не сердись!

Любовь. Не стыдно тебе? Ведь не блудила я, просто не везло. А ты из меня сатану в юбке сочинила. (Резко.) Зря сказала! Наше это дело — не твое!

Капитолина. Вот вдвоем и решайте. Тут я лицо… (Пауза.) Ну да ладно, хорошо, хоть сказала. (Вбегает Варвара, машет руками, показывает на что-то за окном.) Петрович, что ли? (Варвара отрицает.) Кто-то идет? (Варвара показывает руками руль автомобиля.) К нам машина? (Варвара утвердительно кивает головой.) Господи, кого это нелегкая несет?

Отчетливо слышен шум подъезжающей машины. Женщины встревоженно вглядываются в окна.

Любовь. Машина, черный «форд»! Чего его сюда занесло?

Женщины выбегают наружу. Некоторое время доносятся отдаленный разговор, мужской хохот… Наконец в дом входят в сопровождении хозяйки трое мужчин с поклажей. У одного за спиной рюкзак, у молодого человека — гитара и сумка, третий — с дипломатом.

Капитолина. Проходите, пожалуйста! Вот вода. (Подает кружку воды.)

Эдуард. Спасибо, спасибо… (Оглядывается.) А мы думали, в деревне жизни нет. А тут дымок из трубы и три красавицы в доме. Тепло, печь топится, прямо-таки сказка… Семи богатырей не хватает?

Любовь. Так трое уже есть!.. Располагайтесь. Меня зовут Люба, я самая близкая подруга хозяйки, а это — Варя. Раздевайтесь, чайком угостим. (Мужчины снимают куртки, устраиваются.)

Эдуард. Спасибо за приглашение. Мы ненадолго. Отогреемся и — вперед. Однако давайте знакомиться: Эдуард Михаевич — эксперт по оценке живописи, икон, монет…

Любовь (в сторону Капитолины). А это хозяйка, Капитолина.

Эдуард. Очень приятно. (Рукой указывает в сторону спутников.) Это Григорий Иванович, а этот, с гитарой, — Сергей. Мои помощники.

Любовь. Значит, вы эксперты? Странно, у нас здесь на километры живой души не встретишь, а вы здесь оказались. И кого же вы оцениваете?

Эдуард. А что, у вас есть антикварные изделия?

Любовь. Надо подумать. Да вот хотя бы эта икона в углу. Капа, можно я ее экспертам покажу?

Капитолина. Какая ж ты неугомонная, Люба. Люди только порог переступили, а ты не свое готова продать.

Любовь. Не продать, Капа, а оценить.

Капитолина. Это дедова икона. Нельзя ее трогать. Пусть так смотрят.

Эдуард. Правильно, икона — это заступница. Не каждому ее давать можно. Григорий, достань гостинец, угощай женщин. Перекусим — да в дорогу. Надо засветло до города добраться.

Григорий раскрывает рюкзак и начинает быстро выкладывать на стол запасы еды.

Григорий. Сейчас не стол, а скатерть-самобранка будет. Давай, Михаевич, садись. Разговорами сыт не будешь.

Эдуард. Обо мне не беспокойся. Ты хозяев угощай, Григорий Иванович. Он у нас за питание отвечает. А я пока на эту икону все-таки взгляну. (Проходит в угол столовой и рассматривает икону.) Икона без оклада, поэтому ценность ее невелика. Но ваша икона имеет любопытную историю.

Любовь. Вот видишь, Капа, а ты рассердилась. И что в ней особенного?

Эдуард. Хотите знать?

Любовь. Конечно. Вдруг драгоценность какая-нибудь?

Эдуард. В 20–30 годы иконы советской властью реквизировались или прятались священством. Такими смельчаками были монахи Толгского монастыря, что на Волге. Вот здесь, с угла, аккуратно отмечено «Тол». Это характерный знак на таких иконах. Значит, икона оттуда.

Капитолина (радостно). Верно, дед говорил, что он привез икону издалека.

Любовь. Слава богу, после этой экспертизы я успокоилась. Вы уж простите меня, Эдуард Михаевич, но я приняла вас за проходимцев. Даже хотела, чтобы вы документы показали. Мало ли здесь отморозков по окрестностям шныряет.

Варвара незаметно выходит из дома.

Эдуард. Я так и понял по вашим расспросам. Не бойтесь нас.

Любовь (кокетливо). Вас я не боюсь, а вот у Григория Ивановича плохой глаз, рассматривает меня со всех сторон, словно я модель голливудская.

Эдуард. Григорий Иванович — реставратор. Он на вас смотрит как на красивую натуру.

Григорий. Михаич, я сейчас больше на стол смотрю. Выпить хочется, продрог в дороге. Давайте к столу.

Эдуард. Сережа, а ты что там застрял, проходи, закусим…

Сергей. Гитара понадобится?

Эдуард. Это как хозяйка, можно и под гитару посидеть. (Капитолине.) Что касается вашей иконы, хозяйка, то, если хотите, составим реестровый номер, и купим вашу икону. Будут живые деньги.

Капитолина. Нет-нет, это наше, давнишнее, и она не продается.

Любовь. И много у вас работы в наших краях?

Эдуард. К сожалению, мало. Мы к тому же разрабатываем алгоритм спасения уникальных объектов, в том числе имеющих статус всемирного наследия ЮНЕСКО. Но и этого, к сожалению, нет в вашем районе. Поэтому погостим, попьем чайку и поедем дальше. Как говорится — волка кормят ноги, а гаишника дороги.

Капитолина. Понятно. Очень приятно. (Протягивает руку.) Капитолина Козлова — уроженка здешних мест. Сейчас, правда, живу… в городе Туле.

Эдуард (пожимая руку). Дом, стало быть, ваш?

Капитолина. Родителей. Вернее, еще деда.

Эдуард. Значит, сюда наездами?

Капитолина. Картошку приехали обобрать. Ну, морковь, лук… Что с весны посадили.

Григорий. А урожай-то есть?

Капитолина. Конечно, каждой картошке рады.

Эдуард. Это хорошо! Стало быть, не забываете родные пенаты?

Любовь. Не положено, товарищи эксперты.

Эдуард. Хорошо у вас. (К Любе.) А вы, стало быть, нездешняя?

Любовь (кокетничая). А что, заметно?

Эдуард. Вы, как чайник, кипите.

Любовь. Мы все здесь кипяток. Правда, Капа? Я городская! Город-то наш знаете?

Эдуард. Тулу? Знаем. Давайте сядем, что ли? Угощайтесь. (Все сосредотачиваются около стола.) Сережа, когда поешь, крестовину посмотри у машины, что-то стучит.

Сергей (делает основательный бутерброд). Сейчас, Эдуард Михаевич.

Эдуард. До районного РУВД у вас здесь сколько километров?

Люба. Какое здесь РУВД! Вон в Больших Степанцах есть один бывший доходяга, так он у нас теперь по рангу и РУВД, и ФСБ. Выдвинулся, когда завязал. Кто в эту дыру полезет. Взяток не дают… бабы молодые все в город подались…

Эдуард. Вы, я вижу, не кипяток, а перец, Люба.

Любовь. С перцем горячее! А вам зачем РУВД?

Эдуард. Интернет нужен. Сообщить, где мы. Ну так что, перекусим? Не возражаете, хозяйка?

Капитолина (кладет на стол привезенное съестное). Так мы только рады будем. Вот сами собирались закусить. Тут курица, гречневая каша с луком, котлеты… Кажется, недожаренные…

Григорий. Закусить — это хорошо, но и горлышко открыть бы неплохо, Эдуард Михаевич.

Эдуард. С тобой, Григорий Иванович, возиться, что в крапиву садиться. Впрочем, по рюмочке не мешало бы. Наливай! Дорога выматывает. А что-то я третью не вижу, где она?

Капитолина. Баню топит. (Хлопочет около стола.) Дед мой говорил: «Баня без ласки — жара не дает». Люба, подай тарелки, не хватает. (Григорий разливает коньяк и тут же выпивает. Тотчас выпивает еще. Эдуард присаживается за стол, но сразу встает.)

Эдуард. Не могу сидеть, ехать надо! (Рассматривает старинное кресло.) Это чье же такое кресло?

Капитолина. Это кресло моего деда. Он сам и делал его.

Эдуард. Прекрасная работа. Дед-то ваш мастер был! Прямо трон, а не кресло. Да и вообще — отличные у вас здесь места. Если бы не работа, я бы из глубинки не вылезал. Человек взрослеет только с землей.

Капитолина. Вот и я на пенсию выйду и сюда вернусь.

Эдуард. Сюда? Ваш дом ремонта просит.

Капитолина. Подкоплю, отремонтирую. Москва не сразу строилась.

Эдуард. Что верно, то верно. Сережка, спой чего-нибудь. А то таскаешь эту бандуру, а петь некому.

Сергей берет гитару, настраивает, поет:

Здесь, под небом родным, в Колыме, нам родимой,

Слышен звон кандалов, скрип тюремных дверей.

Люди спят на ходу, на ходу замерзают.

Значит, нет, пацану, мне другого пути.

Эдуард. Куда тебя понесло? Хорошим людям дрянь поешь. Лучше выпей и иди крестовину смотри. Скоро темнеть будет.

Сергей выпивает, забирает бутерброд и выходит из дома.

Эдуард. А третью-то женщину как величать? Я и не заметил, как она исчезла.

Капитолина. Варварой ее зовут. Из Грозного она. Девчонкой с ней беда случилась — вот и… молчит теперь.

Эдуард. Что за беда?

Капитолина. Ну эта… Пятнадцать лет ей было. Да ну, не надо… Зато энергии, души у нее на троих. Мы с Любой со станции еле-еле с присядками да разговорами, а она крюком: и на кладбище успела, и здесь раньше нас дела закрутила.

Григорий. Это какое же кладбище?

Любовь. А оно одно у нас, рядом с дорогой: Большие Камни. Отец у нее там похоронен.

Григорий. Ах да, кажется, проезжали.

Эдуард. Торопимся — вот и не видим красоту земную. Разучились любить природу, не видим ее, глазеем. (К Любе.) Ну а вы, красавица, стало быть, городская?

Любовь. Подход у вас медовый. Видать, хваткий, все с комплимента начинаете.

Капитолина. Не ершись, Люба. Она тоже наша. Вон у нее дом с краю.

Любовь. Дом! Нашла слово. Развалюха.

Эдуард. Нельзя так о своем… Сейчас частная собственность в почете. По всей России умные люди землю скупают, а вы сторонитесь.

Любовь. Да ну ее, такую собственность… Кому мои пятнадцать соток здесь нужны? Вам, к примеру, нужны? А то отдам!

Эдуард. Мне нет, а кому-то понадобятся.

Любовь. Я уже и отвыкла от деревни. Тетка у меня жила. А теперь смотреть некому. Схоронили. Только изредка вот с Капой и Варварой приезжаю.

Эдуард. Значит, все-таки тянет?

Любовь. Ну а как же! Заглянешь в избу — вдруг домового увидишь или мужичка приблудного, заезжего какого-нибудь! (Хохочет.)

Григорий. Это правильно! Приблудный, он как раз и… (Проталкивает полено в печь.) Горячий!

Эдуард (смотрит в окно.) Надо ехать, а то скоро темно станет. Гонишь по вашему району — столько домов вросло, и… никого! Ни умельца тебе, как в старину, ни петуха, ни жерди… Одни сорняки за горло Россию схватили. Беда. Все стали свободными, а хозяина нету.

Капитолина. Привычка к земле ослабла. Эдуард Михаевич, присаживайтесь к столу. Отчество у вас какое-то… особое?

Эдуард (нехотя). По отцу и отчество.

Капитолина. Из каких будете?

Эдуард (по-свойски). Из своих, из своих…

Капитолина. Ну, тогда перекусите, вы почти ничего не ели.

Эдуард. Кажется, вы правы. Надо поесть.

Капитолина. Чем богаты, кушайте на здоровье.

Эдуард (возвращается за стол). Домашняя еда, чего уж лучше.

Капитолина. Правда, коньяк заканчивается. Григорий Иванович как-то быстро его… разлил. А у нас только четвертинка есть. Петровича нет — и запасы на нуле. Григорий Иванович, прошу вас за стол. А то вы выпили, а совсем не закусили.

Григорий. Петрович? Кто такой? Здешний?

Любовь. Корневой. (Посмотрев на Григория.) Любого домового прижучит.

Капитолина. Здесь все его знают. Он в Афганистане воевал. Семья у него в городе, но живет один. Сюда ездит часто. Хозяин справный — дом у него в порядке. Ну и это (достает четвертинку) его забота. еще с Пасхи осталась.

Эдуард. Так пригласите его! Он для нас находка. Где он живет? Я Серегу на машине пошлю, или вон Григорий слетает.

Капитолина (Эдуарду негромко). Григорий теперь уж только порхать может. А наш Петрович, к сожалению, нынче не приехал.

Эдуард. Жаль, нам для совета такой человек нужен.

Любовь. Мы все здесь для совета подходящие. Советы давать — что семечки лузгать.

Эдуард (посмотрев на часы). Ну что, Григорий Иванович, чего уж теперь торопиться. Видно, по темноте поедем. Неси из машины все что повкуснее: рыбку красную, икорку… Пора разносолами хозяев угостить. Видишь, женщины красивые, добрые, заботятся о тебе. А ты… порхаешь без закуски. (Резко.) Да сними ты робу свою, словно черт из-под земли.

Григорий шумно, кряхтя, стягивает грязную джинсовую куртку, из которой незаметно вываливаются несколько небольших металлических предметов. Никто, кроме тихо вошедшей Варвары, этого не замечает. Григорий, аккуратно сложив куртку, споласкивается у ведра, затем направляется к выходу. Увидев Варвару, шутливо пригибается к подолу. Варвара дает ему пощечину.

Григорий. Ух ты! Вот это залипуха! Ну, ведьма! Я же шутя! (К Эдуарду.) Ты гляди, стервоза какая! Да меня от роду мужик-то боялся тронуть, а тут на тебе — баба, и прямо в рожу. Да еще такая… чернавка из Освенцима.

Эдуард. Замолчи! Хам! Иди-иди, а то и от меня получишь. (Выталкивает разъяренного Григория за дверь.)

Капитолина. Да разве можно так шутить. Ей же такое досталось… Ссильничали ее, пятнадцати не было. Она речи после этого лишилась. А он под подол, как дворовая шпана.

Эдуард. Простите его! Ну что сделать, хам! Да и не знал ведь, согласитесь. (Гневно.) Нахал! (Варвара поднимает с пола выроненные Григорием вещи. Прячет их в карман платья. Что-то резкое и гневное жестами выговаривает Эдуарду.) Понимаю, милая. Извини, бога ради. Ничего-ничего, все уладится… Сейчас я его позову, и он извинится. (Встает и идет к двери. Громко.) Григорий! Гриша! Иди сюда. (Приоткрывает дверь.) Слышишь, кому говорю. Курить, что ли, пошел? (Тихо себе.) Колдобина из дурдома. (Женщинам.) Сейчас я его приволоку. (Выходит.)

Варвара быстро прикрывает дверь и с оглядкой, жестами пытается что-то объяснить.

Капитолина. Варя, успокойся. Он глупо пошутил…

Варвара пытается объяснить, что не в этом дело.

Любовь. Не могу понять… Видно, она про другое говорит… Что случилось, Варя? Не понимаю. Где случилось? В каком месте? Далеко? Ну, скажи?

Варвара приоткрывает дверь и тут же ее захлопывает. Быстро подбегает к женщинам и показывает вещь, выпавшую из куртки Григория.

Любовь. Орден? Ну и что? Чей орден? (Варвара пытается вновь и вновь жестами что-то объяснить.) Не понимаю.

Входят Эдуард, Григорий и Сергей. В руках у Георгия дорожная сумка.

Эдуард (с пафосом). Докладываю, за дверью ночная мгла, терять теперь уже нечего — будем гулять! Вот наши запасы! (Достает из сумки коньяк, вино.) Красная рыба, икра, это всегда кстати. (Подталкивает Григория к Варваре.) Мирись! Любовь к ближнему — долгосрочная политика каждого воспитанного человека. Извинись, и делу конец. (Григорий подходит к Варваре и довольно неохотно, жестом извиняется.) Вот, видите, в нем мужское начало превалирует. Молодец! Гриша, Гриша… Такие красивые женщины, так здесь уютно, а ты… взял да окосел. Читай Достоевского «Униженные и оскорбленные», там все сказано. Прошу к столу. Теперь угощаем мы! Предупреждаю, будет шведский стол — на ногах и до отвала. (Разливает коньяк.) Не хватает одной стопки для нашей Варвары.

Любовь. Я сейчас, Эдик. Садитесь все. Капа, где у тебя стопки? Видишь, Эдик угощает…

Капитолина. Стопки в ведре. Там прошлый раз оставили. Ты же посуду мыла.

Любовь. Прошлый раз на природе погулять хотели, а тут дождь… (Ищет в ведре.) Вот они, стограммовочки.

Эдуард. Трон подвинем к столу, вот так. (Подталкивает к столу красное кресло.) Упирается! Не брезгуйте, ваше величество. (Входит Сергей.)

Капитолина. Сережа, вы бы руки ополоснули. Умывальник полный. Мыло на косяке. Вон, вон слева…

Сергей. Спасибо, мои грабли только наждаком тереть. Опять цыпки пойдут. Эдуард Михаевич, крестовину поправил. По труду и… честь.

Эдуард. Не торгуйся! Знаю, что причитается тебе. Выпей, лоцман. Мы передышку сделаем. Ах, как хорошо у вас! (Любуется женщинами.) Григорий, какая красота вокруг тебя, а ты куксишься.

Григорий. Первый раз такое.

Эдуард. Значит, учись не делать ошибок. Женская наука требует подхода. Открой вино. (Капитолине.) Штопор есть?

Капитолина. Где-то был нож со штопором. Петрович все водочкой обходился. (Идет искать штопор.)

Эдуард. Конечно, Петровичу замены нет, но мы тоже… мужчины.

Любовь. еще какие! Эдуард Михаевич, можно я вас Эдиком буду звать?

Эдуард. Тогда я вас Любочкой. Идет? (Люба кокетливо пожимает плечами.)

Григорий. Не надо штопор! (Пальцем проталкивает пробку.) Готово, кисленькое. Сдавать бутылку будете, пригласите — выдерну. (Хохочет.)

Эдуард. Шутки висельника. Плачет по тебе закон, Гришка. Берегись, пока кислородом дышишь.

Сергей. Готово, а где полотенце?

Любовь. Перед тобой, на гвозде. (Сергей вытирает руки, садится за стол.) А вы, Григорий Иванович, не моетесь?

Григорий. Я бензином протираюсь, «шанель 95». Во! И аромат, и стерильно, как в морге.

Эдуард. Да что ты, черт, песню портишь. Садись, Сережа, вот сюда, в кресло. Молодым у нас дорога, старикам — хорошая индексация к пенсии. Так! Слово хозяйке. Прошу, Капитолина… Извините, отчество не запомнил.

Капитолина. Ивановна я… (Берет стопку.) Мы гостям всегда рады… У нас здесь пусто, поэтому каждый человек — радость. Давайте выпьем за все хорошее… Варя, а ты? (Варя отрицательно машет головой.) Обиделась. Ничего, пройдет. Давайте… Ох, не умею я лишнего говорить… Одно знаю еще от мамы: всегда надо соображаться с людьми, тогда не ошибешься, тогда и жизнь на лад пойдет.

Все выпивают.

Эдуард. Правильно, Капитолина: каждый человек — радость, поэтому и «возлюби ближнего, как самого себя». А для нас радость — встреча с умельцем, неповторимым мастером… Мы ведь разведчики, геологи искусства…

Любовь. Как-как? «Геологи искусства»? Так геологи вроде в земле ковыряются?

Эдуард. Геологи в земле, а мы в искусстве. Полномочия даны большие, и возможности есть… Я бы вам за эту вашу икону тысяч тридцать заплатил. Такую икону, между прочим, ни один имитатор не напишет. Капитолина, вы эти края хорошо знаете?

Капитолина. Знаем, особенно здешние районы.

Эдуард. А есть у вас здесь настоящие искусники своего дела? Ведь убежден — перевелись! (Во время этого разговора Варвара незаметно выходит из избы.)

Капитолина. А вам кого конкретно надо?

Эдуард. Нужны резчики по дереву, граверы, кузнецы, владеющие ковкой. Вот мы, к примеру, приезжаем, даем им аванс, заказываем работу, а они творят чудеса. Государство, несмотря на кризис, выделило бы средства, за уникальные вещи платило бы в два-три раза больше, а дело мастеров — штучный товар. Причем такой, чтобы в столицах ахали и удивлялись.

Любовь. Эдик, зачем столицам наша деревенская дребедень, там Америку подавай… Сколько туда народу переехало…

Эдуард. Плохо вы знаете столицы, Люба. Там ведь тоже друг перед другом не прочь покобениться: Иван — дачу, Селифан — побольше дачу. У какого-нибудь икона XVIII века, а другой хочет XVII, чуть ли не школы Рублева. Петр — мрамор на террасу, Виктор — позолоченный туалет. Видели, какой туалет у сбежавшего с Украины Януковича — сплошное золото. А мы им вместо унитазов — коньки на крыши, наличники, резьбу, поделки из серебряной нитки, иконы, живопись… Согласитесь — ведь это настоящее искусство! Притом наше исконное.

Капитолина. Дед мой был умельцем. Тогда мастеров много было. Я это кресло как зеницу ока берегу.

Эдуард. Милая Капа, подскажите, где искать таких мастеров? Мы бы их на блюдечке подали бы. Правда, Григорий Иванович?

Григорий. Абсолютная правда.

Эдуард. И пресса, и телевидение — все бы их чтили-величали. У нас связи со всеми каналами.

Григорий. И мы бы их оценили. Мы — специалисты.

Сергей. Оценим еще… Я верю, что все получится, командировка удастся. Верю, что такой энтузиаст, как Эдуард Михаевич, наконец получит докторскую. Хватит вам, уважаемый шеф, в кандидатах ходить.

Григорий. Во-во! Точно! Доктор из него настоящий выйдет. (Увлеченно ест.)

Капитолина. Вкусные котлеты?

Григорий. Потом скажу, когда съем.

Капитолина. А Григорий Иванович тоже по научной части?

Григорий. А вы как думаете? Неужели не видно?

Любовь. Ну, по женской части вы уже себя проявили.

Григорий. Я с женщинами редко ссорюсь. А эта? (Ищет глазами Варвару.) Ладно… Вот что принципиально не делаю, так это никогда за женщин… (Наливает себе и другим коньяку.) Не пью! Не нравятся они мне теперь.

Любовь. А что у нас такое случилось?

Григорий. Исчезла совесть. Как у нас говорят: многие стали… проститетей… Раньше женщины другими были. Блюли!

Эдуард. Глупые у тебя принципы, Гришка. Стихов я немного знаю, в основном Есенина, ну, разумеется, Некрасова, Пушкина… Но так и хочется про тебя матерный стих прочитать:

Накажи, святой угодник,

Гришку Борозду,

Разлюбил он, греховодник,

Нашу матушку — … (Хохочет.)

Это не я, это Пушкин так пошутил. Григорий, посмотри, какие вокруг тебя красавицы, а ты маешься и сливаешь.

Любовь (заметно, что опьянела). Да он настоящих женщин еще не видел. Мужик ты, Гриша, крепкий, но еще необъезженный. Встретится какая-нибудь занятная юла, так враз с галопа на шаг перейдешь.

Григорий (присматривается к Любе). Может, и встретится. Вот вы юла занятная. Небось и танцуете?

Любовь. А как же, и танцую, и пляшу. (Вскакивает с места и неожиданно отбивает чечетку.)

Григорий. Смотрите, пожалуйста, прямо-таки искры от нее идут… (Захлопал.) Вы, к примеру, замужем?

Любовь. Нет.

Григорий. Неплохо! А были?

Любовь (с вызовом). Три раза.

Григорий. Три раза?! Ну и куда нам теперь, на какую кочку? Это, голуба моя, пре-любо-деяние. А где же божья заповедь — да прилипнет жена к своему мужу? Где Христов закон о верности? Нету, один дьявол в юбку лезет.

Эдуард. Подожди, Гриша, ты тут в одну кучу не вали все.

Григорий. Да как тут не валить! Я вот иногда смотрю на них и думаю: осатанела житуха наша, одна пьяная свадьба танцует по жизни. Правда, и мужиков мало осталось: кругом одни папуасы, или гондурасы, или… (Погрозил пальцем Сергею.)

Сергей. Мрачный вы, Григорий Иванович, и юмор у вас чернокнижный.

Григорий. Помолчи, ПТУ! Я-то хоть жизнь видел, а ты сразу на хлеба командировочные устроился.

Эдуард. Ребята, сбавьте тон, не надо выносить личное. Здесь дамы, соображать надо.

Григорий. Одна уже по мне сообразила. До сих пор трамвайный звонок в ушах гудит.

Капитолина. Нельзя было ее трогать!

Григорий. Всех можно трогать! Только церемонии у одних министерские, а другие — сами, как мухи, лезут.

Любовь. Ох уж вы воображаете о себе, Григорий Иванович. Прямо-таки Штирлиц.

Сергей. Он из той компании другого напоминает. Ты бы хоть, Григорий, умылся, пот с тебя течет, как с дога слюна.

Григорий. Не виляй хвостиком, дворняжка.

Эдуард. Хватит, хватит, хватит!

Григорий. А что, может, и впрямь баню закатить, простирнуться? Куда по такой темноте? Компания у нас хорошая — на любой вкус. Вот угодили бы, девочки, а то мы как трубочисты на службе Родины.

Капитолина. Давайте постираем, что нужно. (Направляется к джинсовой куртке Григория.)

Григорий (резко). Стоп! Там документы! Командировочные!.. Надо в машину переложить. (Перехватывает куртку у Капитолины, уходит за дверь и тут же возвращается.) Кто? Тут у меня были… вещи!

Эдуард. Что случилось?

Григорий. Исчезли мои… Орден здесь был и другое… Серега, ты решил пошутить?

Сергей. Ты с ума сошел?! Куртка все время лежала здесь, на видном месте, к ней никто не прикасался. Поищи в машине.

Григорий. Я точно знаю, что все лежало в этом кармане. (С угрозой.) Эдик, что будем делать?

Эдуард (к женщинам). Из вас никто не прикасался к его куртке?

Любовь. Я и не видела ее.

Григорий. А где эта? Куда подевалась немая? (Капитолине.) Я вас спрашиваю, где она?

Капитолина. Наверное, вышла. (Хочет встать.)

Григорий. Я сам! Где она может быть? В бане? В подвале? На огороде?

Капитолина. Да откуда я могу знать! Пойдите, взгляните… Люба, пожалуйста, сходи, поищи…

Григорий. Нет, оставайтесь на месте. Я сам. (Выбегает из дома. Слышен крик: Эй! Эй! Варвара! Вар-ва-ра!).

Эдуард. Что за ерунда? Сергей?

Сергей. Эдуард Михаевич, вы же знаете меня — чужого не держу.

Вбегает Григорий.

Григорий (кричит Капитолине). Нигде нет. Куда она подевалась? (К женщинам.) Что вы молчите? Я вас спрашиваю, где эта воровка? (К Любе.) Она рылась в моих вещах? Ну, говори!

Капитолина. Прекратите кричать!

Григорий. Да вы заодно! Где она, отвечайте?

Любовь. Она не рылась… Она… Она… (Смотрит на Капитолин у.)

Григорий. Что «она-она»? Я до полиции доберусь, если вы сейчас же не признаетесь.

Капитолина. Выпал орден. Она его подобрала.

Григорий. А мои мосты? Где золотые коронки? Я их снял. У меня вырвали зубы в Щекино, вот свидетели.

Эдуард. Девочки, куда она могла исчезнуть?

Капитолина. Не знаю, ищите… Знаю только одно, ваши зубы ей не нужны, у нее свои есть.

Григорий. Нет, все вы знаете! Только сказать не хотите. (Любе.) Будете говорить?

Любовь. Не орите здесь! Вы не у себя дома, нахал!

Григорий. Я — нахал? Вы посмотрите на нее, красавица народная. Ваша мша обворовала меня, а я нахал!

Эдуард. Прекратите! Гриша, тебе же ясно сказано, что коронки выпали… Она их подобрала. У нее они, понял? И вела она себя странно. Смотрела на нас зло, как… дикарка. А вот куда она исчезла, меня это очень беспокоит. Надо подключать полицию. Ну-ка, Сережа, заводи машину! Где, вы говорите, у вас РУВД?

Любовь. В Больших Степанцах, десять километров от нас.

Эдуард. Григорий, давай туда с Сергеем. Она не могла далеко уйти. (Сергей и Григорий срываются с места.) Стоп! Возьмите ее. (Показывает на Любу.) Она покажет дорогу.

Любовь. Я не поеду!

Григорий (кричит). Что? А ну в машину, прошмандовка!

Капитолина (еле сдерживая себя). Люба, я очень прошу тебя, езжай, покажи им дорогу. Если Варвара воровка — пусть люди разберутся. И участковый к месту будет. Езжай, не противься.

Любовь. Хорошо, но все это… Сели как люди, а встали как преступники. (Надевает кофту и платок.)

Григорий (Эдуарду, тихо). А ты? (С намеком.) Останешься здесь?

Эдуард. Да! Я вас жду здесь.

Григорий. Может, вместе?

Эдуард. Никаких вместе. Не теряй время, а то твои безделушки горько плакали. (Все трое быстро выходят. Машина уезжает. Эдуард ходит по дому, всматривается в фотографии, любуется иконой, долго молчит.) Капитолина Ивановна, вы могли бы ответить на два вопроса?

Капитолина. На какие?

Эдуард. Зачем она взяла чужое? И вообще, зачем ей понадобилось брать эту… мелочь, словно это никто не узнает?

Капитолина. Не знаю, ума не приложу.

Эдуард. А почему вы не заставили ее вернуть? У нее в руках чужое, логично спросить: «Зачем тебе это?» Ведь вы человек совестливый… А в результате потворствовали… нехорошему поступку. (Пауза.) В вас столько женского, привлекательного…

Капитолина. Слово какое-то дурное — потворствовала… Варвара чужое не заберет, она не такая. Здесь в другом дело…

Эдуард. В чем?

Капитолина. В том-то и дело, не знаю, она пыталась объяснить, но мы не поняли.

Эдуард. Объяснить? Да-да, ведь она немая… (Подсаживается к Капитолине, наливает коньяку ей и себе.) Люба права: так все симпатично начиналось, такое интересное знакомство, и вдруг… Вы ведь вашу подругу, ну, это, Любу, не очень, по-моему?..

Капитолина. В каком смысле?

Эдуард. В прямом — недолюбливаете. В отличие от вас, она очень бесцеремонная.

Капитолина. Какое это имеет значение…

Эдуард. Прямое. Простите, но я вас сравнивал…

Капитолина. Это как? Кто больше понравится?

Эдуард. Да, вы понравились, а она нет. (Подходит к фотографиям на стене.) Хотите, угадаю, где на этих фотографиях ваш муж? Этот?

Капитолина (не без удивления). Да, это он.

Эдуард. Чубатый. Красавец.

Капитолина. Как вы догадались?

Эдуард (со всех сторон рассматривает Капитолину). А может быть, я — экстрасенс. До пенсии один год?

Капитолина. Да.

Эдуард. Деньги на ремонт этого дома нужны?

Капиталина. Ну… В общем, нужны.

Эдуард. Непригретая вы женщина, Капитолина, как потухший костер — черно под глазами. А вы ведь так молодо выглядите, какая фигура, грудь, длинная шея… Красавица! В вас влюбиться немудрено.

Капитолина. Будет вам! В краску вгоняете…

Эдуард. Очень хорошо, значит, чувственная. Мне под пятьдесят. Все мои… Женился — разженился, так один и тарахчу по колее. Ну, не бедный… Кое-что умею… Хотите, Капа, скажу правду?

Капитолина. Смотря какую.

Эдуард. Самую что ни на есть правду. Я ведь из-за вас решил здесь остаться. Вижу глаза… теплые… Полторы недели гоним — вокруг только пыль. В гостинице — провинциальное хамье, в буфете — мыши бегают, официантка визжит. В ресторане — воняет… Беда! Пустили страну под откос, цены зашкаливают, скоро талонами людей будут снабжать. Правильно говорят: нефть дешевеет, а бензин дорожает. А сколько рук на обочине оказалось. Но нет — все сами… Мы питерские, с усами, все можем, все предвидим, а на поверку — тупик.

Капитолина. Ну почему, сейчас взялись. Кризис заставил.

Эдуард. Поздно, двадцать лет на игле. От такой наркомании в короткий срок не выздоровеешь. Так, шумим: Украина, Сирия, международный авторитет, а прилавок невкусный, дорогой. В сухом остатке — одни обещания. Кончилось время, когда русских бичами гнали в рай, теперь гонят, чтобы погонялы на их спине туда въехали.

Капитолина. А что же вы, в таком случае, не уедете?

Эдуард. Я назло всем буду долго жить, чтобы увидеть, чем все это закончится. Но как бы плохо мне ни было, я никогда не уеду.

Капитолина. Почему?

Эдуард. Мечтать я могу за границей, а дело делать только в России. Я — наркоман.

Капитолина. Мрачно вы на все смотрите, Эдуард Михаевич, без души.

Эдуард. Ха! Душа — это идеализм, Капа. Душа там, где вера, а где ее нет — только пропаганда.

Капитолина. Вы такой умный человек, Эдуард Михаевич, а слова чужие.

Эдуард. Капа, давай на «ты». Так, как в песне: «И сокращаются большие расстояния, когда поет далекий друг».

Капитолина. Попробую… У вас красивый голос. Скажите правду, чего по нашему захолустью рыщете?

Эдуард. Обстоятельства. Раньше я крутыми делами занимался… Но враги не дремлют… Пришлось приспособиться на другом уровне… Пожиже, но поспокойнее…

Капитолина. Человек — сам себе хозяин, Эдик. Один ползком живет, другой в рост шагает. Вон недавно у нас Степана Завьялова схоронили, бывшего совхоза-миллионера председателя… Всю жизнь свое гнул, поперек шел, не боялся. В войну — Герой Советского Союза, море орденов, слава… А после — то в гору, то ажно под корень за свой язык. А не сломали!.. Сто человек приехали сюда хоронить. Уважили, потому что добрая слава — лучшее богатство. Или вот сосед наш, Петрович, кажется, все прошел: афганскую войну, дважды ранен, потом ни за что три года отсидел.

Эдуард. И за что посадили?

Капитолина. В ресторане женщину от хамов защитил. А те набросились на него. А он сильный, обученный: двум носы поломал, а третьего — инвалидом сделал. Вышел — не озлобился. Но…

Эдуард. Ваш Петрович легко отделался. Видать, хорошо воевал, а то мог бы до десяти схлопотать. А в чем «но»? Почему недоговариваешь, Капа… Он тебе нравится, но нет взаимности? (Пауза.) Слепой он, ваш Петрович, такую красоту не видеть. (Обнимает Капитолину, та освобождается от объятий.) Так в чем же все-таки «но»? (Выпивает коньяк.)

Капитолина. Человеком остался. После тюрьмы люди редко поднимаются, хуже становятся.

Эдуард. Хуже, говоришь? Это правильно…

Эдуард (наливает еще коньяку, выпивает). Ну а ты какая, Капа? Хуже или лучше?

Капитолина. Я, как тысячи других, пережила все: и хорошее, и плохое… Кто сказал, что жизнь должна быть легкой? В мучениях рождаешься, в мучениях умираешь… А страна здесь ни при чем, хорошо управлять ею не научились. Подгребателей много развелось — все себе да себе… Вот так, простите, лапу наложат на что-нибудь (невольно показывает то место, где была рука Эдуарда), хочешь крикнуть: да разве так можно! Это же люди! Наш дом, в нем опрятней надо быть! Но нет, наш — это еще не мой. Вот от этого враскосец многое и идет.

Эдуард. Нет, черт побери, недаром я захотел у вас приостановиться. От тебя, Капка моя, здоровьем пышет. (Пытается обнять Капитолину.)

Капитолина. Эдуард Михаевич, меня зовут Капитолина Ивановна, и, пожалуйста, не надо так… руки успокойте. Я это не люблю.

Эдуард (берет со стола тарелку и вдребезги разбивает ее). Милая женщина, зачем вам так надуваться? Вы что — юная креолка? Или Мадонна? А может, у вас есть то, с чем трудно расстаться? Да сейчас нет ни одной женщины, которая на сторону бы не сбегала! Хотя бы для интереса. А уж со зла мужу рога наставить или чего-нибудь ухватить через очередного мужика — так это просто святая обязанность.

Капитолина. Не по моей это части, на сторону не бегала.

Эдуард. Неужто?

Капитолина. И доказывать не хочу!

Эдуард. Рука, которую я положил вот сюда (обнимает рукой шею женщины), — она не грязная. (Прижимает Капитолину, пытается поцеловать ее.)

Капитолина. Эдуард Михаевич, не притрагивайтесь ко мне! Мне это неприятно.

Эдуард. Сначала всем неприятно, а потом… (Хватает Капитолину.) А потом очень даже приятно!

Слышен треск проезжающего мотоцикла.

Капитолина. Помогите! По-мо-ги-те!

Эдуард (рукой зажимает Капитолине рот). Ах ты, сука, подставить меня хочешь. А ну, мадам, раздевайтесь! Поломалась, и хватит!

Хватает Капитолину и несет к лежаку. Долгая молчаливая борьба. В комнате уже сумеречно. Слышны всхлипывания Капитолины.

Эдуард. Не хнычь. (Наливает коньяк, пьет.) Не вздумай Петровичу жаловаться. Лучше молчать. У каждой женщины такие тайны есть. (Капитолина уходит и вскоре возвращается.) Вот тебе 50 тысяч на ремонт дома. (Достает из портмоне деньги.) Скажешь, что это за твою икону. (Кладет деньги за икону.)

Слышен шум подъезжающей машины. Григорий и Сергей втаскивают в дом сопротивляющуюся Варвару. Она втискивается в угол и там замирает.

Григорий (Эдуарду). Еле ухватили! С дороги лесом побежала, когда машину увидела. Серега, слава богу, ее накрыл, а то бы ушла.

Сергей. Руку мне прокусила.

Любовь (Капитолине). Это — ужас! Я ее не понимаю. Что с ней стряслось? Как мегера!

Григорий (Капитолине). Коронки так и не вернула, мша болотная.

Любовь. Варя, если эти вещи здесь, то я тебя, мы тебя просим: верни! Пойми, надо все по-хорошему закончить. Людей надо отпустить, дела у них важные, а ты задерживаешь. Ну что ты молчишь?

Капитолина. Варя, и я тебя прошу, верни им все. Пусть уезжают. (Плачет.) (Варя делает отрицательные знаки.)

Григорий. Что ты тычешь в меня? Я тебе что, волк в зоопарке? (Варвара показывает Григорию кукиш.) Ах ты, сука! (Хватает со стола нож, бросается к Варваре.)

Эдуард. Куда? (Вырывает нож.) Нельзя! С ума сошел! Не хватает еще… Сядь! (Силой усаживает Григория на стул.) Сергей, хорошо искали?

Сергей. Гришка всю ее ощупал — нет у нее коронок. Исчезли. Спрятала. Только что туда не лазили…

Эдуард (к Любе, тихо). Как ее отчество?

Любовь (тихо). Александровна. (Заискивающе.) Вы помягче с ней, Эдуард Михаевич, у нее что-то с нервами… Срыв какой-то…

Эдуард. У всех нервы! (Подходит к Варваре.) Варвара Александровна, что случилось? Глупо так вести себя. Отдайте то, что вы взяли, и на этом все закончится. Выпьем штрафную и концы в воду. А? Молчим? Предпочитаете конфликт? Полицию? (Варвара утвердительно кивает головой.) Ах, так? Капитолина Ивановна, видит бог, что придется закрутить дело на полную катушку.

Капитолина. Вы это уже сделали. (Эдуарду, негромко.) Пусть только приедет полиция…

Эдуард (также негромко). Не пугай, ничего не докажешь… (Отводит Григория в сторону, тихо.) Надо смываться! Но… Это найди… Иначе… Понял? Я тебя, кстати, предупреждал, не послушал… (Снова к Варваре.) Ну что, надумала? (Варвара отрицательно машет головой.) (Григорию.) Вот так, Григорий.

Григорий бросается к Варваре, вытаскивает ее из угла, трясет за плечи.

Григорий. Где они? Я тебя убью, сволочь! Где они? (Варвара в бешенстве бьет Григория по лицу.) Ах ты, тварюга! (Варвара закатывает пощечину Сергею.)

Сергей. Во дает баба! Я же тебя!.. (Бросается к Варваре, его останавливает Эдуард.)

Эдуард. Нет, без рук!.. Свяжите ее. (Снимает свой ремень. Варвара пытается проскочить в дверь, но ее хватают и начинают связывать.)

Сергей. Вот так, голубушка.

Григорий. Ты у меня заговоришь, проказа деревенская! (Бьет по щекам).

Капитолина. Вы что делаете? Как вам не стыдно! Бандиты, отпустите ее, отпустите… (Пытается помешать мужчинам. ее отталкивают.)

Любовь (умоляюще). Варя, верни им все! Ты видишь, до чего все дошло! Ведь эти вещи у тебя… Ты их показывала. Зачем тебе это? Верни! (Варвара негодующе смотрит на Любу, пытается что-то ей объяснить. Ногами отталкивает мужчин.)

Капитолина (бросается к Эдуарду). Ты что, бандит, делаешь?

Эдуард. Что ты сказала… Я бандит!.. Этот бандит только что за… твою… икону деревенскую, пятьдесят тысяч заплатил!

Капитолина бросается к иконе, достает деньги и кидает в лицо Эдуарду. Все на секунду опешили.

Любовь. Капа, что ты, что ты? Зачем? (Эдуарду.) Спокойно! Я все соберу! И черепочки здесь соберу, и деньги. (Ползает на коленях и собирает деньги. Отдает их Эдуарду.) Вот, только не ссорьтесь. (С ухмылкой.) Милые бранятся — только тешатся.

Эдуард. Все, другого выхода нет, как только обыскать весь дом и сдать ее в полицию.

Любовь. Она была в бане. Может, там?

Григорий. Верно, она же уходила туда. (К Капитолине.) А ну, веди!

Капитолина медленно направляется к выходу; Все идут следом.

Капитолина (останавливается). Не пойду, пока вы ее не развяжете!

Григорий. Нет, пойдешь. Вы все здесь заодно. Пойдешь! (Толкает Капитолину в спину.)

Капитолина. Я сейчас, Варя, потерпи!

Эдуард. Сергей, останься!

Все выходят. Остаются Сергей и Варвара.

Сергей. Ну что, партизанка, доигралась? (Проверяет прочность вязки.) Теперь жди, голубушка, срок. Свидетелей сколько хочешь, так что не отбрехаешься. (Гарцует перед Варварой.) Пару лет схлопочешь как миленькая. И зачем тебе нужна эта гниль? Слушай, глухомань, скажи мне, где их спрятала, и я незаметно подброшу. Купец и Гришка успокоятся тут же. Хочешь? Эти вещи здесь, в доме? Ну что ты молчишь? (Берет Варвару за подбородок и медленно втолковывает.) Я тебя спрашиваю, где золото? Ну? (Трясет подбородок Варвары.) Ты скажешь или нет? (Варвара плюет Сергею в лицо.) Ах, так?! Психушка по тебе плачет. (Варвара обвисает на веревке. Плачет.) Виси здесь в свое удовольствие. (Садится на кровать.) Дура стоеросовая, верни все, и мы тут же смотаемся. Где коронки? Здесь? (Варвара отрицательно машет головой.) В бане? (Варвара утвердительно кивает.) Покажешь? (Варвара не соглашается.) Но точно в бане? (Варвара подтверждает.) Пойду скажу им. (Поспешно выходит.)

Варвара энергично пытается высвободиться. Входит Петрович. На нем зеленый военный плащ, на плече рюкзак и зачехленное ружье. Увидев привязанную Варвару, он останавливается как вкопанный.

Петрович. Варя! Кто это тебя?

Варвара (медленно говорит). О-ни… В ба-не… Осто-рож-но… Бан-ди-ты! Вол-ки! Ой, что это? (Только сейчас до нее дошло, что она говорит.)

Петрович. Какие волки? (Отвязывает ее от спинки кровати.) Что ты, Варя? Подожди, да ты… заговорила? Голубушка… Заговорила!..

Варвара. Да, ка-жется… Пет-рович! (Обнимает Петровича, затем подбегает к окну.) В ба-не волки!..

Петрович. Какие волки?

Варвара. Волки с большой дороги… Бан-ди-ты… Я ви-де-ла их ма-ши-ну около кла-дбища, когда бы-ла на мо-ги-ле у… отца. Они рас-ко-па-ли… (Бросается к зачехленному ружью Петровича.) Их надо задержать… В полицию… (Петрович открывает чехол, достает ружье и прикладывает ствол.) Они рас-ко-пали мо-ги-лу ге-роя… За-вья-ло-ва.

Петрович. Как? Могилу Степана?

Варвара (достает из угла спрятанные свидетельства). Вот! Могила толь-ко за-сы-па-на свер-ху… Я пом — ню орден. Мы его по-ло-жи-ли к не-му. Ты еще ска-зал: «Сда-ва-ть не бу-дем, с ним ос-та-нет-ся!» Вот он. (Передает орден Петровичу.)

Петрович. Он! еще выщерблено вот здесь, с краю. Точно он!

Варвара. А это (показывает коронки). Его зубы… Фа-шис-ты!..

Петрович. О-о! Что делается!

Варвара. Это они…

Петрович. Сколько их?

Варвара. Тт — рое! Два му-жи-ка и маль-чиш-ка…

Петрович. Кто они такие?

Варвара. Ко-ман-ди-ров-ка… Вв-рут… Вол-ки, ма-ра-де-ры…

Петрович. А где наши?

Варвара. Там, в ба-не… Вот это и-щут. (Показывает орден и коронки. Трясет Петровича за плечи.) Их на-до за-дер-жать!..

Петрович. Спокойно! (Подходит к окну.) Степана могилу тронули… Ах, падаль человеческая… Ну, погодите, голубчики… Так! (Командует.) Сюда! Привяжись! (Набрасывает веревку на Варвару.) Стоп! Не то… Встань вот здесь, за углом… Двоих пропусти, а третьего вот… (Дает бутылку.) Прямо по макушке лупи. Иначе один уйти может. Ну, с богом, Варвара Александровна.

Варвара (шепотом). Бо-юсь, Петро-вич! Тря-сет всю…

Петрович. Ничего, вначале трясет, а потом горлом злость стучится. (Командует.) Иди на место. (Варвара прячется рядом с входной дверью. Держит бутылку наизготовку.) Спокойно, Варя! Спо-кой-но! Не таких волков на дороге видели. (Осматривается по сторонам.) Нужна веревка. (Быстро идет в соседнюю комнату.)

Варвара (испуганным шепотом). Пе-тро-вич, где ты? Нашел веревку?

Петрович. Порядок, нашел!

Варвара. Петрович, и-и-дут!

Из темноты появляется фигура Петровича, на плече у него веревка. Он медленно наводит ружье на входную дверь.

Слышны голоса.

Конец первого действия

Второе действие

Декорации те же. Крикливо бранясь, входят Сергей, Эдуард и следом — Григорий.

Сергей. Спросите Варвару, она подтвердит, что пропавшие вещи в бане. (Кричит.) Смылась!

В этот момент Варвара бутылкой бьет Григория по голове; тот, закачавшись, валится на пол к ногам входящих следом Капитолины и Любы. Сергей хватает табуретку и медленно идет на Варвару.

Голос Петровича. Руки! (Все испуганно замирают, оглядываясь друг на друга.) Опусти табуретку. Оружие заряжено. (Кричит зычно и яростно.) Смирно, сопляк! Руки вверх! (Сергей только теперь заметил за углом фигуру человека. Он медленно ставит на пол табуретку, поднимает руки. Эдуарду.) Мужчина в очках, отойдите от окна влево. Стоп! Если шелохнетесь, стреляю без предупреждения. Варя, свяжи своего бугая. Капа, Люба — отойдите в сторону! (Варвара находит веревку, связывает руки лежащего на полу Григория.) Варя, отойди за шкаф. (Варвара уходит за шкаф.) Эй ты, молокосос! (Бросает веревку Сергею.) Вяжи очкарика.

Эдуард (опомнившись). Вы что, с ума сошли? Кто вы такой? По какому праву?..

Петрович (выходит из-за шкафа). Молчать! (Стреляет из ружья в стенку. Все перепуганы.) Это первое и последнее предупреждение. Вяжи очкарика, кому говорю. (Сергей поднимает веревку, заводит руки Эдуарда за спину и связывает.) Привяжи его на место Варвары! (Сергей привязывает Эдуарда к спинке кровати.) Теперь отойди в сторону. Не туда! В угол! Кому говорят, в угол! (Сергей, озираясь, отходит в угол.) Варя, проверь, как он привязан? (Варя еще крепче привязывает Эдуарда.)

Варвара. Го-то-во, Петрович!

Капитолина. Петрович, господи, откуда ты? (Бросается к Петровичу. В этот момент Сергей ринулся к двери, но его успевает схватить Варвара. Оба падают на пол. Борьба. Петрович подбегает к ним и придавливает Сергея стволом ружья к полу.) Не шевелись! Или все кости разлетятся!

Эдуард. Бандит! Как вы себя ведете?

Петрович (наводит на Эдуарда ружье). Откроешь рот, душман, прямо в пасть попаду. (Эдуард скисает.) Варя, свяжи мальчишку. Капа, дай веревку.

Капитолина. Веревок больше нет. Есть шнур — подойдет?

Петрович. Подойдет! Давай. (Капитолине.) Не подходи! Бросай! Варя, возьми шнур. (Сергею.) Лицом на пол, руки за спину! (Командует.) Варвара Александровна, связать!

Варвара. Есть свя-зать! (Вяжет руки Сергею.)

Петрович (Сергею). Встать! (Сергей встает. Варваре.) Варя, привяжи мальчишку к другой спинке. (Варвара подводит Сергея к другой спинке кровати и привязывает шнуром.) Проверь! Крепко?

Варвара. За-ме-ча-тель-но.

Петрович. Всем оставаться на местах. (Подходит к лежащему Григорию. Поднимает за волосы голову, внимательно смотрит.) Хорошая работа! Жив… Ничего, скоро очухается… (Вытаскивает из брюк ремень и ловко связывает ноги Григория.) Все, конец! Операция по задержанию преступников закончена. Теперь надо принять решение, что с ними делать.

Капитолина (бросается к иконе и на коленях читает молитву). О Пресвятая Дева Богородица. Слезами молюсь пред Пречистым образом Твоим. Спаси в погибели и скорби. Воздвигни из глубины греховны, просвети ум наш, омраченный страстями, и врачуй язвы душ и телес наших. Даруй сокрушение сердечное и покаяние истинное, да очистившееся от скверны греховные. Ныне и присно и во веки веков. Аминь. (Быстро встает с колен, бросается к Эдуарду и закатывает тому тяжелую пощечину.) Петрович, я хочу рассказать тебе, что этот поганец еще сделал.

Петрович. Говори.

Капитолина. Нет, только тебе. (Отходит в дальнюю часть столовой, к шкафу. Петрович идет следом. Эдуард прислушивается к разговору.)

Петрович. Что он еще натворил?

Капитолина (резко, с отчаянием). Ты почему вовремя не приехал?

Петрович. Ноги у меня разболелись, Капа. Ты же знаешь, после ранения это. К хирургу съездил — укол сделали. Вот и опоздал. Приехал, когда хвост вашего поезда за углом скрылся. Поехал на следующем. Вот и все! Так что он тут натворил?

Капитолина. Ты не можешь себе представить, как мы волновались… Люба чуть с ума не сошла! Через каждую минуту спрашивала: что с ним? Может, завел кого-нибудь?

Петрович. Делать вам нечего? И это все, что ты мне хотела рассказать?

Капитолина. Нет, не все… (Пауза.) Есть еще одно… дело… (Находит выход.) Люба призналась… Советовалась со мной… (Шепотом.) Она… любит тебя… Подумай, Петрович.

Петрович. Слушай, Капа, здесь такое творится, а ты со своей любовью… Это все, что ты мне хотела сказать?

Капитолина (спасая ситуацию). Нет, не все… Икону он хотел купить. Пятьдесят тысяч предлагал.

Петрович (с досадой). Какую еще икону?

Капитолина (показывает рукой в угол). Вон ту.

Петрович. Что с тобой, Капитолина? Ты в своем уме? Разве иконами торгуют? И потом, при чем тут Люба? Ты меня удивляешь, Капа! Мне сводниц не надо! (Резко отворачивается от Капитолины и проходит в центр столовой. Все настороженно смотрят на него.) Ну что, все язык проглотили? Люба, докладывай, по порядку.

Любовь (словно сорвавшись с колков). А что тут докладывать?! Мы их приняли по-человечески… Усадили за стол, угощали… А они! (Безапелляционно.) Петрович, в полицию их надо… Они не те, за кого себя выдают. Какие вы геологи искусства, вы — бандиты… Рыщете здесь по нашим дорогам, как волки! И ты, Варя, хороша! Зачем тебе понадобились, тьфу, прости господи, блестяшки?

Варвара. По-мол-чи!

Только теперь до обеих женщин дошло, что Варвара говорит.

Капитолина. Варя, это ты сказала?

Варвара. Да, я.

Капитолина. Ты заговорила, Варенька?

Варвара. Спасибо Петровичу! (К женщинам.) Вот что еще бы-ло в его кар-ма-не.

Эдуард (с энтузиазмом). Вот, видите? Значит, кто был прав? Доказательство — налицо! Чего еще надо? Она схвачена с поличным! Немедленно развяжите меня. Слышите?!

Петрович. Сейчас мы разберемся, что это за поличное.

Эдуард. Эй, как тебя?.. Петрович, не делай глупостей! Это — уголовное дело! Статья 318, часть третья: нарушение законных интересов граждан с применением насилия. Лучше верните, что забрали, и мы по-мирному разойдемся. Я обещаю, что все останется между нами.

Сергей (плаксиво). Дядя, прости нас, отпусти… Я случайно попал в эту… поездку. Ну, ударил я ее, но и она тоже хороша — заплевала всю морду. Отвяжи, дядя, шнур, руки онемели. (Эдуарду, грубо.) Лопухнулись мы, коню ясно! Выложи лучше бабки, и катим отсюда.

Эдуард. Чего-чего? Не понял?! Сережа, опомнись! Ты в чем-нибудь виноват? Что-нибудь сделал противозаконное? Чего заскулил, как щенок? Ну, связаны руки — развяжут! Закон для всех одинаков.

Капитолина. Для тебя закона нет. Бессуден ты.

Эдуард. Не надо, Капитолина Ивановна. Мы с вами… говорили о вашей семье, о дедушке… Так что нечего вам предъявить. Таких, как я, — много на дороге… Как говорится: «Молча пришел, молча и ушел». Лучше по-хорошему отпустите, и на этом все закончится. Гришу мы вылечим сами, у меня аптечка в машине.

Любовь. Петрович, может, и впрямь отпустить? (Показывает на Григория.) Ведь она его бутылкой… по голове… еще чего вдруг… Посмотри, не шевелится.

Петрович. Задумался он. Сновидения осваивает.

Эдуард. Любовь Александровна, спасибо! Правильно вы говорите. Она его чуть не убила. У него может быть сотрясение мозга. Ему помощь надо, скорую! Люди, дорогие мои, опомнитесь! Что вы делаете? Есть прокуратура, суд, полиция, наконец, — пусть они разбираются.

Сергей. Дядя, дядя, отпусти, рук не чувствую. Шнур в кости въелся.

Григорий медленно, со стоном начинает шевелиться. Варвара переворачивает его на спину.

Варвара. Очу-хал-ся, вол-чара.

Эдуард. Ну вот, опять! Зачем так? Волчара! Какой он волчара? Вы его по башке, как немца какого-нибудь…

Варвара. А он и есть фа-шист!

Эдуард. Ну, знаете, это уже за гранью!

Петрович. Варвара, погоди! Вот! (Показывает Эдуарду и Сергею орден, переданный ему Варварой.) Откуда это у вас?

Сергей (охотно, показывая на лежащего Григория). Это — его! Это у него было.

Эдуард. Коллекционирует. Да-да, он — коллекционер, не удивляйтесь. Сегодня полно клубов коллекционеров, есть и комиссионки. Орден Красной Звезды можно купить в интернете за сорок тысяч рублей или поменять на первоклассный айфон. Сегодня спрос на боевые ордена огромный. За звезду Героя Советского Союза можно получить зарубежную машину, даже внедорожник среднего класса, но с большим пробегом.

Петрович. Значит, торгуете подвигом народа.

Эдуард. Ну зачем так? Все висит на сайте, который как раз так и называется — Подвиг народа. Есть там и предупреждение — за нелегальную продажу штраф восемьдесят тысяч рублей. У Григория — хобби. У него всяких побрякушек видимо — невидимо.

Петрович. Это орден Красной Звезды, а не побрякушка. Его за великую доблесть давали. Человек, получивший этот орден, был разведчиком, в расположении противника вызвал огонь на себя. Здесь же получил первое ранение — ему оторвало руку. О нем фильм «Председатель» снят.

Эдуард. Я очень рад этому. Фильм прекрасный. Но вы, видимо, не расслышали: Григорий коллекционер, у него ордена многих, в том числе и героев войны.

Петрович. А это откуда у него? (Показывает золотые коронки.) Он коллекционер чужих коронок?

Эдуард. Это тоже его. Кажется, у него заболели зубы, удалил коронки… В Щекино это было, в местной поликлинике.

Варвара. Мы зна-ем, чей э-то ор-ден.

Петрович. Подожди, Варя! Сейчас я спрашиваю. Значит, все это его?

Эдуард. Совершенно верно.

Петрович. Варя, возьми ключи, сбегай ко мне домой. Наверху, в правом углу белого шкафа — металлическая коробка, принеси ее сюда. (Передает ключи Варваре. Отводит ее в сторону.) Там удостоверение должно быть на этот орден, найди. (Варвара уходит. Петрович рассматривает коронки.) А где зубы?

Эдуард. В поликлинике остались.

Петрович. В какой?

Эдуард. В городе Щекино. Там ему удалили мосты.

Петрович подходит к Григорию, пытается открыть ему рот. Тот уже пришел в себя и не дается. Петрович берет нож.

Капитолина. Петрович, остановись! От греха подальше.

Петрович. Поближе, Капитолина. Мы все от греха бежим, а он нас даже на том свете не оставляет, так запутались. Так что потерпи!

Любовь. У меня предложение, Петрович, давай я за полицией обернусь. Выйду на большую дорогу, кого-нибудь поймаю и вмиг обернусь.

Петрович. Что, нервы не выдержали? Чистенькими жить хотите? Другие чтобы за вас все делали? Нет, Люба, мы здесь без полиции разберемся. Знаем, как они перебиваются: с хлеба на воду. (Подставляет нож ко рту Григория. Тот, отхаркиваясь, открывает рот.) Где у тебя рвали зубы? Все на месте, сволочь! (Показывает коронки.) Откуда у тебя это?

Григорий. Мои! Поставить хотел в ближайшем городе. Пломбы у меня расшатались.

Петрович. Совесть у тебя расшаталась. (Эдуарду.) Повторяю, откуда у вас это? (Пауза.) Здесь один закон — вот! (Показывает ружье.) Будете говорить? Молчите! Ну, тогда пеняйте на себя. (Деловито и спокойно.) Капа, Люба, садитесь вот сюда. (Капитолина и Люба садятся сбоку на табуретки.) Вы хотите судиться? Что ж, суд так суд! (Подкатывает старинное красное кресло, садится. Показывает орден.) Здесь на ордене есть номер. (Пауза.) К ордену должно быть удостоверение. Будете говорить?

Сергей. Я! Я все скажу! Мы…

Эдуард. Подожди, Сережа! Чего ты боишься? Коронки? Это дело Григория. У него нашли, не у тебя… Петрович, вы человек опытный, знаете жизнь, воевали… Мой вам респект! Но давайте по-хорошему! Мы здесь по серьезному и важному делу. Это — моя группа, если хотите — команда.

Петрович. Тебя послушать, еще за экспедицию себя выдашь.

Эдуард. Нет, нас не заносит. В наши планы входит найти умельцев: резчиков, граверов, народных художников… Словом, организовать большой, нужный для людей, для сохранения нашей исконной русской культуры промысел, с тем чтобы поставлять в центр лучшее, что создает народ в глубинке.

Петрович. Бросьте, вы обычные мародеры.

Эдуард. Вы опять о своем.

Петрович. Спасатели найдутся и без вас.

Эдуард. Возможно, и найдутся! Но пока их мало. Не секрет, что народное творчество двадцать пять лет брошено на произвол. Да-да, на произвол судьбы! Я не знаю, какие у вас убеждения, Петрович, но я считаю, что в стране воцарился нескончаемый хаос. Такое впечатление, что строят какой-то гигантский стадион, на котором никогда не будет победы. Хотим по своей воле пожить, а все время у разбитого корыта.

Петрович. Это такие, как ты, в 90-е к разбитому корыту страну привели. Еле-еле от него отползли.

Эдуард. Да, согласен. Но, несмотря на некоторую стабилизацию в нулевые годы, идеологическая смута в России продолжается. Разве не так?

Петрович. Так вы ее и делаете, смуту эту. К тому же на чужие деньги делаете. Вон на Украине что делается.

Эдуард. Вы правы, Петрович. Я абсолютно с вами согласен. Мы по глупости потеряли Украину, нас бросает из крайности в крайность. И при этом теряем свои позиции в народном творчестве, в литературе, в кино, даже в театре. Жирует только шоу-бизнес…

Петрович. Значит, вы в спасатели России нацелились?

Эдуард. Нет, у моей группы совсем скромная задача: мы хотим организовать свое хозяйство и приткнуться к крупному госпредприятию. В прошлом я архитектор…

Сергей. Ха, архитектор! Два курса, а потом?

Эдуард. Успокойся, Сережа! Да, я не закончил архитектурный и журналистику бросил. В девяностые стало не до учебы. Не хотелось терять время. Все наверстывали… Топтали социализм… Грабили страну. И я не ангел оказался, да-да, я из тех… Тут вы правы!

Петрович. Да, ты из тех, потому что не знаешь, что живешь в России. Иначе бы ты такую околесицу не нес. Россия таких, как вы, выплюнет. Где твой паспорт?

Эдуард. А зачем он?

Петрович. Нам надо знать, что писать на могиле. «Диссидент» — не знаю, как пишется.

Петрович подходит к Эдуарду, обшаривает его и достает из внутреннего кармана портмоне. Вынимает из него паспорт.

Эдуард. Диссидент пишется через «и». Но это плохая шутка, Петрович. И при чем тут диссидент? Я всегда был за народ. Просто я не доверяю тем, кто им рулит. Для меня главное — это возвращение русской культуры, ее корней… Да, здесь получилось… недоразумение.

Петрович (показывает коронки). Вот это ты называешь недоразумением?

Эдуард. Я понимаю, эти коронки… Григорий очухается и сам ответит. Но самое главное, Петрович, не надо конфликта! Бить бутылкой по голове человека — это преступление, связать и угрожать это тоже, простите, произвол! Вы — вооружены, мы подчинились силе, но есть закон.

Петрович. Я — закон! А это (показывает на женщин) ваш суд! Понял?!

Эдуард. Не понял. Вернее, понял одно: судя по вашему замечанию, вы не доверяете существующим законам?

Петрович. Повторяю для ясности: здесь закон — мы! Это наша земля. На ней мы родились и выросли. Сегодня ты и твои дружки на нашей территории. У нас тут свои правила. (К женщинам.) Надеюсь, вы запомнили, что сказал этот архитектор?

Любовь. Да, все! Врет, ни одному слову не верю. Говорит, как на диспуте по телику. (Вскакивает.) Не трогай Россию, гад! Она до сих пор обворовывается такими, как ты. (Вновь садится на табуретку, рядом с креслом в котором сидит Петрович.)

Петрович. Вот тебе, архитектор, голос народа. Итак (тоном судьи), будем считать, что эти нечистоты, высказанные гражданином (смотрит в паспорт.) Гозиным Эдуардом Михаевичем по поводу России, были его защитной речью.

Эдуард. Прекратите шить мне дело! И потом, это не мой народ — это ваш народ! И потом, мы живем в свободной стране! Я имею право говорить то, что думаю. Вы меня не заткнете. Я буду жаловаться губернатору Назарову.

Петрович. Недавно снят. Коррупция — девять лет получил.

Эдуард. Тогда руководителю РУВД города Фоменко.

Петрович. Срочно ушел на пенсию.

Эдуард. Есть второй состав, он менее коррумпированный.

Петрович (не обращая внимания). Капитолина Ивановна, вы все запомнили из речи подсудимого?

Эдуард начинает долго и вызывающе хохотать.

Эдуард (нагло, другим тоном). Хватит! Ты беса не гони, Петрович! На прикол и дурняк меня не возьмешь!

Петрович. Ах, ты так заговорил. Тогда я тебе отвечу: я тебе барагозить здесь не дам. Борода тебе здесь будет, бубен. Заехали вы не туда и заработали на головняк. Понял?

Эдуард. Понял, чем мужик бабу донял!

Капитолина. Петрович, все, что он сделал и говорил, я запомнила. (Пристраивается рядом с Петровичем и Любой. Возникает своеобразный судейский помост.) Как говорил мой дед: «Купчик божится, когда кнутом бьют».

Сергей. Ха! Угадала! Мы его так и зовем: Купец. Попался, купчик! Заливаешься соловьем, страну костеришь, думаешь, все идиоты?

Эдуард. Не выступай, Серый. Без меня ты пыли лагерной не стоишь. Кого ты перепугался? Этих? Мы еще посмотрим, чья возьмет!

Сергей. Купец, немая про нас все знает, видела нас на кладбище, и нечего виноград сушить.

Эдуард. Хорошеньким хочешь быть, Серега? Что ты расскажешь? О ком? Ты же сейчас наше дело начнешь закладывать, шкуру будешь спасать!

Сергей (на всю катушку). Ненавижу! Пообещал кущи небесные, и думаешь, все — обвел меня. Архитектор?! Да ты комиссионкой рулил, а потом сел на пять лет. Да ворюга ты! Своих бывших дружков боишься, поэтому по деревням шаришь. Что, не нравится?

Эдуард. Что ты несешь? Какая комиссионка?

Сергей. Простая — московская! Что, съел?! Подделки, сделанные Яшкой Клебой, музеям и скупкам предлагаешь. У тебя ведь где-то в машине запрятана «кругленькая», небось трясет, когда от тачки отходишь. Все скажу! Дядя, руки ломит. Отвяжи хоть немного, подпругу ослабь, чтобы не затекали плечи. Все скажу!..

Любовь. Петрович, ослабь его немножко, ведь мальчишка. Лицом на соседского паренька смахивает.

Сергей. Дядя Афган, прости, давно я ему хотел в рожу съездить, да руки слабые — не поднимались. (В сторону Григория.) Этот, Шныряла, как бульдог за него тявкал. Слово поперек — в морду. Хорошо, хоть теперь со звоном валяется. Впутали они меня… Простите…

Эдуард. Заткнись! Кто тебя, мразь, путал?! Всади ему, Петрович, дробь в задницу, я тебе сто тысяч заплачу.

Сергей. Ты! Ты, сволочь! Я художестенное училище закончил, картины из дерева вырезал — интарсия называется. (В сторону Эдуарда.) Он их поначалу по дешевке у меня скупал, а потом втридорога сплавлял кому-то. Спекулянт он, на нем пробы негде ставить!

Эдуард. Врет! Выгородить себя хочешь, Моцарт из ПТУ?! Не выйдет.

Сергей. Затянул он меня в круговерть, деньги давал… Потом таксистом устроил… Вози его, отпуск бери, когда потребует. Бросил интарсию, шальные деньги пошли… Шоферишь за похмелье, а он уже к вечеру с заданием лезет: там — скупим, у того — выклянчим, другого — объегорим… Дверь просил перед собой открывать — сука! К вечеру тыщу рублей мне в зубы: «Гуляй, Сережа, бутылку водки и хвост селедки — заслужил!» Запои у меня были…

Эдуард. Я тебя насильно не поил, сам к водке тянулся.

Сергей. Петрович, он нерусский, гадом буду, — из Молдовы! Сам, сволочь, пьет мало, а другим как из брандспойта льет. Девок напоит — нагишом танцевать заставляет. Одна спьяну лебедя изображать стала, руками махала и за окно шагнула. Отвертелся — сама шагнула. Дядя Афган, руку ослобони, нет сил говорить.

Петрович. Все, с тобой все ясно! Суд учтет твои признательные показания. Кстати, где твой паспорт?

Сергей. В машине! В бардачке! Хотите, принесу?

Эдуард. Задушить тебя надо, шпану, шнуром этим. За клевету — задушить!

Капитолина. Петрович, ослабь ему руки — мальчишка синий стал, затек весь. (Петрович чуть высвобождает руки Сергею.)

Сергей. Спасибо, дядя! Спасибо, женщины.

Эдуард. Ну и мухомор ты, Серый! Я его из дурдома вытащил — у тебя же глюки начались. Вспомни, на таракана от страха глаза пялил — «КГБ» кричал.

В этот момент Григорий сильным толчком переворачивается на спину и садится на пол.

Григорий. У-ух! За-са-да! (Мотает головой.) Словно шпалой по башке. (Смеется.) Ничего себе… Это ты, Афган, операцию провернул? Каким ветром тебя надуло?

Петрович. Сквозняком! Не ожидал?

Григорий. Я всего ожидаю. (С ненавистью посмотрел на Сергея.) Всего! Приучен. (Оглядывается.) Где она?

Петрович. Кто?

Григорий. Кто-кто? Конь в пальто! Где она — немая?!

Петрович. Вышла Варвара.

Григорий. Бабоньки, одеколона на башку полейте кто-нибудь, а то осколки заржавят.

Любовь. Нету для вас одеколона. Вот если коньяку только?

Григорий. Давай. А то раньше времени сдохну — радости для вашего народного суда никакой. (Любовь льет на голову Григорию коньяк, тот хватает губами скатившиеся капли.) И сюда тоже… (Открывает рот. Любовь смотрит на Петровича.)

Петрович. Капни, капни, пусть очухается. (Любовь дает глоток конь яку Григорию.) Ну что, Шныряла, так тебя, что ли, крестят? Давай по порядку. (Показывает орден.) У тебя ведь это нашли?

Григорий. Ишь ты, чего захотел! По порядку? Это у прокурора по порядку. А ты, Коряга, хоть и с пушкой — чиха моего не услышишь. Я тебе не этот котенок. (Кивает в сторону Сергея.) ПТУ, запомни: тебя на первой перепутке без телефона пришьют, охнуть не успеешь, червяк. Вдумайся в народную мудрость: «Не рой яму другому…» — продолжение знаешь. Коряга, закрой меня одеялом, я спать хочу. А когда твоя глухомань придет, я ее урою, вот так! (Делает сильное движение телом и выбрасывает ноги высоко вверх.) ПТУ, если я тебя еще раз услышу, считай, что приговор утвержден. А теперь тишина — спать буду. (Поворачивается на бок.)

Петрович. Будем считать, что и он высказался. Кстати, по поводу «не рой яму другому». (Негромко.) Нужна лопата и керосиновая лампа: будем по очереди рыть могилу. (Все трое связанных мгновенно отреагировали.)

Эдуард. Какая керосинка? Вы что, фашистские застенки хотите устроить?

Григорий. Купец, хватит хлебалом щелкать, не бзди — не все потеряно.

Сергей. Дядя, я им братское кладбище вырою, только освободи.

Григорий (с угрозой). Серый, я говорил тебе, не баклань. Теперь пеняй на себя: голову оторву и дам в руки поиграться.

Петрович. Капа, у тебя есть лопата?

Капитолина. Сейчас принесу. (Быстро уходит и возвращается с лопатой.)

Петрович (пробует на прочность, негромко). Подойдет. Приговор будем приводить в исполнение за домом. Здесь много крови будет, да и тащить далеко.

Входит Варвара.

Григорий. А-а? Не запылилась, жаба?

Варвара спокойно подходит к наполненному водой ведру и, большим ковшом зачерпнув воду, хлестко окатывает голову Григория. Тот, задохнувшись, долго откашливается.

Варвара (отводит Петровича в сторону). Пе-тро-вич, зд-десь все докк-ументы на на-а-грады. Вот. (Передает коробку.)

Петрович (Тихо.) Теперь ни крестом, ни пестом не отделаются.

Эдуард. Я хочу в туалет.

Петрович. А тебе не понадобится. До приговора осталось недолго.

Эдуард. Перед расстрелом и закурить дают, и в туалет водят. Неужели мне это здесь делать?

Петрович. Не велика проблема, валяй. Даже интересно, как это у тебя получится. Женщины, отвернитесь.

Эдуард. А кто мне откроет — ты, что ли?

Петрович. А ты сдай анализ в штаны — почки тебе больше не понадобятся.

Эдуард. А ты сдай мне свое ружье, и я скажу, из какого теста ты сделан. Ничего, вы еще ответите за все. Закон и таких обламывал.

Петрович. Неужели? А если я твоему закону не доверяю? (Связывает руки и тащит Григория волоком к центру. Сажает на пол между Эдуардом и Сергеем.)

Григорий (все еще откашливаясь). Коряга! Афган! Иди сюда, что скажу… (Петрович подходит.) Нет, на ухо. (Петрович наклоняется. Григорий резким рывком пытается схватить зубами ухо Петровича, но тот успевает подставить кулак. Укус приходится на руку.) А-а! Зацепил все-таки, Коряга. Он меня будет волоком, как падаль какую-нибудь, тащить…

Разъяренная Варвара бросается к Григорию, но Петрович перехватывает ее.

Петрович. Погоди, Варвара, я сам. Дай полотенце. (Варвара подает полотенце.)

Капитолина. Марганцовка есть. (Идет искать.)

Петрович. Не надо.

Обмывает руку водой из ведра, завязывает рану полотенцем. Незаметно берет целлофановый пакет, подходит сзади к Григорию и внезапно набрасывает пакет на его голову. Григорий начинает биться в конвульсиях. Через паузу Петрович сдергивает пакет.

Григорий (жадно хватая воздух). А-а-а-ох! Ну, все… — конец тебе. Теперь моя очередь!

Петрович. Это только шутка, Шныряла, расстрел — впереди!

Любовь (насмерть перепугана, тихо Петровичу). Петрович, лучше их в полицию. еще развяжутся… Давай я сбегаю, за час обернусь…

Петрович. Нет. Здесь все решим! Сами! Сиди! (Силой сажает Любовь на табуретку.)

Любовь. Не могу я. Сил моих нет. А ты, Капа?

Капитолина (тихо Любе). А я могу! Этого (показывает на Эдуарда) я сама расстреляю.

Любовь. Отпусти меня, Петрович, они мне нервы на кулак намотали.

Петрович. А у меня нет на них нервов! Нет и не будет! (Кричит.) Здесь с с ними покончу! Пусть потом судят! (Негромко, точно себе.) Знаю я этот суд, свой никогда не забуду. На ровном месте три года дали. (Подходит к Григорию и показывает орден.) Где ты это взял? Это орден Героя Советского Союза, героя войны Степана Игнатьевича Завьялова, схороненного нами месяц назад в Белых Камнях. Вот удостоверение на орден. (Показывает.) Этими руками по его просьбе я положил орден Красной Звезды к нему в могилу, а Звезду Героя сдал на вечное хранение в музей «Тульский некрополь». Как этот орден оказался здесь? По какому такому праву вы… туда… в могилу… Там ведь красный обелиск со звездой. Он всю войну колотился, весь израненный в землю лег, а вы… Нелюди вы, волки на большой дороге… Тысячи вас развелось!.. На троих теперь меньше будет! (Вскидывает ружье.)

Сергей (визжит). Дядя, не я! Не я! Нет-нет, не я! Это — он, Шныряла! Он могильщиком был в Коломне. Там он это освоил. Он сам хвастал!.. Мне не раз хвастал, сколько денег зарабатывал…

Григорий. Молчи, курвец! Пусть стреляет! Чего заблеял, как ягненок? Жить, как падаль, мог, а умереть человеком сил не хватает, скот паршивый? (Поет хриплым, яростным голосом.)

А за темным окном моя бедная Русь,

Время вышло, осталось немного,

Я сегодня опять как скотина напьюсь

Перед этой последней дорогой.

Сергей. Дядя, он это сделал. Мы с Купцом подобрали его в Коломне. Он рассказывал, как сперва за копейки в парке на аттракционном колесе, на самой верхотуре стойку на одной руке делал. Вначале за пятьсот рублей жизнью рисковал, а потом нашел работу на кладбище. По пьяни признался, как за десять минут до впуска родных в морг покойникам зубы «оперировал». Он даже название своей работе придумал — слесарь-стоматолог. Народ ведь похороны не любит, покойнику в рот не заглядывает, а там эти слесари тысячами зарабатывают. А наш умный народ — знать ничего не хочет.

Григорий делает рывок, чтобы ногами ударить Сергея. Не достает.

Григорий. У-у, сволочь! Купец, это ты его выкормил. Теперь будешь хлебать парашу за эту падаль!

Сергей. Петрович, вчера это было… Темнело уже… Проезжаем мимо кладбища. Шныряла заставил остановиться: «Свеженькая, — говорит, — надо проверить». И пошел… Ночь наступает, темно уже, а у него словно чесотка по всему телу…

Григорий. Помолчи, тарахтелка! Не толкай фуфайку в ухо.

Сергей. Потом приходит: «Посвети, Серега, темно!» Я пошел… Как за руку повели. А он — хоть бы хны! Не пойму, из какой утробы такие берутся? «Свети, — говорит, — вот здесь голова!» Я как увидел — не смог, бросил фонарь и деру назад, к машине. (Показывает на Эдуарда.) А этот вместо меня пошел…

Эдуард (кричит). Ложь! Все — ложь! Не было этого. Что ты несешь? Ты в своем уме? Язык тебе вырвать надо!

Сергей. А?! Пронимает? Купец плащ натянул, брючата закатил — дождь пошел — и туда…

Эдуард. Я пошел вернуть его, притащить назад… Больной он. У него форма клептомании. Его лечить надо…

Сергей. Вскоре вернулись назад. Купец со страху начал коньяк хлестать, а эта сволочь орден нацепил: «За Победу!» — говорит. Полбутылки выпил и храпел на заднем сиденье. (Показывает на Варвару.) А эту мы видели, когда кладбище объезжали. Она как раз туда шла. Быстро шла, но нас увидела. Я ее здесь по платку узнал: чеченки так носят — узел сзади.

Капитолина (тихо). Господи, до чего же люди докатились. За что, Господи? (Перекрестилась.)

Эдуард. Ко всей этой грязной легенде я не имею никакого отношения.

Петрович. Значит, мальчишка врет?

Эдуард. Врет! Шкуру спасает. Ничего этого не было. Я требую вызвать полицию, Петрович, сдать нас в полицию. У вас нет никаких доказательств. (Твердо и уверенно.) Никаких ночных походов я не совершал. Я спал в машине. Они действительно куда-то отлучались… Если память мне не изменяет, Григорий за самогонкой хотел пойти… в деревню… Он коньяк не любит.

Григорий. Ну ты загнул! Ну, загнул! Это я-то коньяк не люблю? Да помочиться я ходил на кладбище, понимаешь, по-мо-читься! Да, не удивляйтесь — люблю острые ощущения. (Резко и зло.) Попались, Купец! Не крути! (Шепотом.) Коряга хитер, как бобер. Ему другое надо. Дай ты ему бабла, чтобы отвязаться.

Любовь (решительно отводит Петровича в сторону). Капа, Варвара, идите сюда. (Капитолина и Варвара подходят. Заговорщицки.) Петрович, позволь, я в полицию. Ведь проще: сдадим — пускай разбираются. Наше какое собачье дело. Ну почему ты рогом уперся? Накликать беду на всех нас хочешь? Ведь сидел уже! Откуда у тебя эта непокорность? Ты же нас подведешь под монастырь. Вместе сесть хочешь?

Петрович. Люба, остановись! Не скули. Послушайте меня, дорогие мои, если мы их отпустим в полицию — откупятся и Еще смеяться над нами будут. (Громко.) Все, заседание присяжных закончено! За мародерство, за осквернение памяти героев Великой Отечественной войны приговариваем этих волков к расстрелу. (Наводит ружье, прицеливается.)

Любовь (становится перед стволом, кричит). Стой! Подожди! Петрович, не забирайся выше закона! Тебя снова посадят!

Петрович. На этот раз не посадят! Я их так закопаю, что никто не найдет. На харчи народные, Люба, я этим паразитам сесть не дам! Посмотри, как они выворачиваются. Поди, и денег дадут, если отпустим?

Григорий. Дадим, Коряга, чтобы отрезвел ты и перестал мутить баб на самосуд. Купец, а ты давай башляй, а то и впрямь под Саранском мордой о парашу ударят. (Запел.)

Тянет лапы империализм,

Захлестнул отчизну бандитизм,

Мы, наверное, здоровы до сих пор,

Потому что клевый есть надзор.

Слышишь, Эдик, отвали ему сто тонн, и делу конец.

Сергей. В машине деньги, в тайнике… Давай покажу… Там красненькими пачка на пачке, иконы, картины, барахло разное…

Эдуард (кричит). Не сметь! Убью, мерзавец! (Пытается вырваться.) Убью, гаденыш!

Григорий. Не ори! Дай сто тонн Афгану и бабам — по половине, и мотаем отсюда. Попались, Купец, давай на мировую.

Петрович. Ишь ты! Сколько же стоит твоя мировая?

Григорий. Сто тысяч тебе за глаза хватит. А то, что я забрал, — себе оставь. Хватит ссориться! Твоя взяла. Безденежье — корень всякого зла, Коряга. А заложишь полиции, передам ребятам по азбуке, перо получишь, будь уверен. У нас закон один: заложил — себя загубил. Купец, не кривляйся, а то эта сука… (показывает на Сергея) все ему выложит. Видишь, он обделался от страха.

Эдуард. Сам выкладывай! Кто тебя понес на кладбище? Сам ведь пошел, по своей охоте. Вот и плати теперь. А меня в эту историю не впутывай.

Сергей. Дядя Афган, давай покажу, где деньги. Ключ от тайника он прячет, но это не беда, найду. Ты только меня отпусти: обшарю и найду. Куча денег будет. Я им быстро и могилку выкопаю, дай только лопату.

Григорий. Я тебя за эту лопату утащу с собой, сука. Купец, видишь, куда дело идет, выкладывай бабки, а то все уведут. Дай больше — не откажется.

Петрович. Не купите! Здесь ляжете без суда и следствия. (Наводит ружье.)

Григорий. Слушай меня, дубина стоеросовая. Ты наверняка знаешь наши законы? Найду тебя, где бы ты ни был, только б землю топтал. Я с малых лет по тюрьмам. Если меня сдашь, я и половины срока не просижу, а тебя за это время трясучка доконает. А может, и сдохнешь, не дождавшись меня.

Капитолина. Но и ты в тюрьме можешь умереть, или ты уверен, что бессмертный?

Григорий. Да, я — бессмертный! Потому что зачали меня трое охранников на зоне. Мама там сидела, была очень красивая… После родов ее совсем доконали, чтобы она лишнего не сказала. Так что от троих у меня силы и хватит на троих. Коряга, советую тебе отпустить меня, пока я сам не развязался. Ты этим ружьишком в руках хочешь меня испугать? Знай, больше восьми лет мне не дадут, а ты сон потеряешь. А потом я вернусь, чтобы посмотреть тебе в глаза. Так что не выдрючивайся больше…

Петрович. Не пугай! А до лагеря ты не доживешь. Здесь твоя последняя остановка. Ты волк, хищник и будешь расстрелян, как преступник. (Взводит курок и целится.)

Капитолина (бросается к Петровичу, отводит в сторону). Нельзя здесь стрелять, Петрович. Сколько ни отмывай — кровь останется. Жизни здесь не будет. Этого я сама бы застрелила, но нельзя! Зачем тебе вторая судимость? Лучше их туда… Позвони, пусть приедут и заберут.

Петрович. Нет у меня телефона.

Любовь (подключается к разговору). Петрович, Капа правильно говорит: прознают — до конца жизни там останешься. (Решительно.) Все, решено, я в полицию. Обернусь мигом. (Направляется к двери.)

Варвара (перекрывает выход). Ни-ку-да! Зз-десь их… су-ди-ть будем. Я су-дить бу-ду! Все! (Любе.) Ся-дь на ме-сто! (Люба испуганно садится на табуретку. Варвара разворачивается к подсудимым.) Кре-ста на вас н-нет! Вы и-роды! Отку-да вы, та-ра-каны та-кие, взялись? От-куда и ког-да вы-пол-зли? Люба, нель-зя их жа-леть. Видишь, как он плюю-ет на все! Ему за-кон ды-шло… (Подходит близко к Григорию.) Фа-шист-ты! (Подходит еще ближе.) А ли-цо твое я уже ви-дела… Вот такое же ря-бое и гряз-ное. Пот так же зли-лся. А, бо-ишься?

Григорий. Отойди! Отойди, ведьма! Что ты на меня вылупилась? Я тебя тронул? А, тронул? Шутка это была! Шут-ка!..

Варвара. Ты Степана тро-нул! Ты всех, если бы тт-воя во-ля, из-му-чил и до Мо-сквы бы все рас-копал и пере-тряс. Чер-вяк ты!

Григорий. Отойди, сатана! Что ты от меня хочешь? Чего? Что ты на меня глаза вылупила? (Кричит.) Сгинь, кобра!

Эдуард. Господа, я прошу слова… Как говорится, «кондуктор, нажми на тормоза…» Давайте без крика мирно поговорим…

Григорий. Хватит говорить, Купец! Не виляй! Башляй им. Иначе не вылезем.

Сергей. Дядя, прости. Руки затекли. Отпусти, ради Бога. Я все вам сказал. Все, по совести. Пойдем, деньги найду, а потом — на машину и в полицию. Сам повезу, и все как один сдадимся. (Рыдает.) Сдай, дядя, в ближайшее РУВД, но развяжи. Не могу больше, шнуром сердце перетянуло.

Капитолина (Петровичу). Отпусти ты, ради бога, мальчишку. Они же его с панталыку сбили.

Сергей. Спасибо, тетенька. Вы, дядя, наверно, коммунист. Я когда в Москве был, то прежде всего в мавзолей пошел, к Ленину — как к родному отцу…

Григорий. Да ты просто Павлик Морозов.

Сергей. Я не люблю эти новые партии. Все на одно лицо…

Эдуард (торжественно). Господа, я прошу слова! Позвольте мне обратиться к вам: ваша честь… В уголовном праве зафиксированы случаи, когда по просьбе осужденного приговор заменяется более мягким видом наказания, то есть крупным штрафом. Сколько хотите, чтобы все аннулировать?

Петрович. Ах, так! Откупиться наконец-то решил?

Эдуард. К делу, Афган! Я люблю хруст… Полмиллиона вам хватит? Тебе, Афган, — двести тысяч и им — по сто, а? Полмиллиона на стол, украденное все возвращается, и… дело в шляпе. Ну, идет?

Петрович. Вот так! Лихо!

Эдуард. Мы здесь одни — никто не узнает. Клянусь! Такими сделками, старик, не бросаются. Ты прекрасно знаешь: Россия — у разбитого корыта. Здесь хорошо можно жить, если у тебя бабла много. Ну, полез этот идиот туда, куда не следует, тронул твоего Степана… Да, Героя тронул. Так ведь больной он, Гришка! Ты на него так и смотри.

Григорий. Не больной, а любопытный.

Капитолина. А ты, ты, подонок, здоровый?

Эдуард. Но и не больной, Капитолина Ивановна, у меня все на месте. Правда, есть грех: при прошлой власти я не согласился строить светлое будущее. Не уговорили! А подкрашивать его фасад, на который без зависти взирали пролетарии всех стран, я не стал. И новым господам я не верю. Вот сейчас, если ты согласишься, я тебе полмиллиона дам, а у них, старик, ты спасибо не дождешься. Потому что если ты отступишь, я им отсыплю то, что тебе обещаю.

Петрович. А если не возьмут? Посмотрят на твою рожу и не возьмут.

Эдуард. Будь спокоен: возьмут! Так эта власть их научила. Когда к руке пачка прилипает — не оторвешь! И запах у нее настоящий, настоянный… Тут пахнет властью, свободой, выбором… Ну, Афган, давай по совести: что ты защищаешь? Кого?

За окном отчетливо слышно, как пошел дождь.

Петрович. Друга! Друга, сволочь! Героя великой войны! Разве поймешь ты… человеческое. Вот Варвару защищаю. Миллионы людей защищаю, что легли в землю… Вы не только к Степану забрались, вы к ним ко всем забрались… А тебя, Купец, с такой философией в клетке держать надо. Потому что ты все сотворить можешь. Оборотень ты, любое предательство оправдаешь. Прикидываешься солью земли, а для тебя человек — тля, пустое место, тать. Все, кончаем разговоры. (Переламывает ствол ружья, смотрит патроны и встает наизготовку.)

Эдуард. Ты, Афган, святым-то не прикидывайся. Вон как целишь! Умелец! Небось в Афганистане не одного положил? Скольких там ни за что потеряли?

Варвара. Петрович, выводи его, не могу больше слушать.

Эдуард. Ах ты, цаца! Не может она. У преступника есть право последнего слова. Остановись, Афган! По тебе же жизнь проехала трактором, а ты на нее крестишься. Посмотри вокруг: от деревни твоей рожки да ножки остались, пахотная земля бурьяном заросла… От колхоза твоего и председателя только миф остался. Ты это защищаешь, Афган?

Петрович. Я дом свой защищаю! Ты — моль, черная моль, которая жрет эту страну.

Эдуард. Ложь! Я, как и ты, говорю правду! Но свою! Да, я работал на себя, на личное спасение. Вас учили коммунисты на три жизни замахиваться, а у меня — одна. И я никакому эксперименту ее дарить не собираюсь. Жаль, Афган, тебя, глупый ты!

Петрович. Для тебя ты — это все, вся правда, а для меня есть и другие…

Эдуард. Хорошо! Давай, Петрович, взаимную амнистию устроим. Все мы границу заступили. Прости нас, старина. Полмиллиона — хорошие деньги. Отпусти подобру, а все, что этот идиот вытащил, вернем! (Григорию.) Вставишь, гад, назад все, что забрал!

Григорий. Вставлю! Черт с ним, последний раз загляну на тот свет, если не вырвет.

Эдуард. Не глотал бы мух, не рвало бы.

Сергей. Дядя, не могу больше. Пусти хоть одну руку. Затекла… Болит… Простите…

Петрович. (Григорию). На «тот» заглянешь, навсегда заглянешь. (Эдуарду.) А тебе вот что скажу: людям я служил и людям поклонюсь, если надо будет ответить за вас. (Отчетливо и решительно.) Все, прения в суде закончены. А ну, Варвара (показывает на Эдуарда), отвязывай его первого. Предлагаю (читает по паспорту) Гозина Эдуарда Михаевича, как преступника и главаря пойманной банды мародеров, приговорить к смертной казни. Кто за? (Варвара поднимает руку. Любовь и Капитолина — нет.) Против? (Обе женщины замерли.) Кто воздержался? (Любовь медленно поднимает руку.) Двое — за, одна — против, одна — воздержалась. Большинство — за! Отвязывай, Варвара, решение суда приводим в исполнение.

Эдуард (до него наконец дошло). Петрович, ты что, рехнулся? Я кого-нибудь убил? Я ни по одной статье не подхожу! Я неподсудный!.. (Кричит.) Убийца!

Сергей. Дядя, миленький, меня пожалей!

Эдуард. Я — бизнесмен! Любой большой капитал в России на крови делался!

Сергей. Я теперь за сотню километров от таких буду!

Эдуард (кричит). Я буду жаловаться. Это — произвол!

Сергей. Дядя, я все понял. Отпусти, век помнить буду.

Эдуард (Сергею). Перестань выть, гиена! Петрович, я все достать могу, если надо, новые мозги вставлю! Без таких, как я, вам продыху не будет.

Сергей. Я все могу… Дядя, давай я ему первому могилу выкопаю.

Эдуард (кричит). Миллион даю! (Пауза. Все замирают.) Тебе семьсот за то, что воевал и сидел, и им — по сто… Ну что, по рукам?

Сергей (истошно). Дядя, пожалей!

Петрович (подходит к Сергею, проверяет, как связан). Ну что, женщины, отпустим или как? Доброволец, хочет могилу рыть. Может, и впрямь поумнел.

Капитолина. Да-да, Петрович! Мальчишка весь синий стал, затек… Пусть отойдет немножко…

Любовь. Отвяжи его, Варвара. Ему наука, с кем связываться.

Петрович. Хорошо, хорошо… С ним будем разбираться отдельно. Развяжи его. (Сергею.) Отдохнешь, и вперед — яму рыть. Вон, возьми лопату.

Варвара развязывает Сергея.

Варвара. Ну, гуляй, бздило-мученик.

Сергей (берет лопату, но внезапно отбрасывает ее, падает на колени и ползет к Петровичу). Дядя, благодарю тебя. Вечно буду помнить. Обещаю вам, буду человеком. (Приближается к столу, на котором лежит нож.) Дядя! (Обнимает ноги Петровича, виснет на шее.) Спасибо тебе, дядя. (Внезапно хватает нож и наносит удар Петровичу — тот валится на сторону и падает.) Вот тебе, старый козел! Прежде, чем судить, сам Богу душу отдашь! (Хватает ружье и наводит его на женщин. Отпивает из бутылки большой глоток коньяку.) В угол, сучки! (Капитолина бросается к Петровичу.) Стоять! Ни с места! Стрелять буду! (Капитолина останавливается. Сергей разрезает веревки, которыми связаны Эдуард и Григорий.)

Григорий (хлопает Сергея по плечу). Серега, да ты голова! Я-то, дурак, не сразу усек, куда ты ведешь!

Эдуард. Да, Серый, поработал лихо! Недаром два года в учениках ходишь. Даже я тебя пожалел, когда синеть начал. Молодец! С нас большой кусок тебе причитается!

Григорий (оглядывает женщин, Сергею). Надо кончать с ними.

Любовь. Что, как вы сказали? Мальчики, вы что? Вы шутите? Зачем так? Сережа, мы же тебя освободили. Я же все время просила за тебя. Ты это помнишь?

Григорий. Молчи, стерлядка, не удалось похорохориться. (Сергею.) Серега, лишние глаза и свидетели не нужны. Гады, шнуром такого парня связали. Давай!

Сергей (Любе). Ты, по-моему, больше всего рвалась в полицию? С тебя и начнем.

Капитолина (склонившись над Петровичем). Божечка, что наделали, ироды. Какого человека сгубили. (Плачет.) Петрович, голубчик… Петрович, слышишь меня?

Эдуард. Сережа, подожди, не торопись.

Сергей. Нет, я за все отплачу. (Переводит ружье то на Любу, то на Варвару.) Ну, прошмандовка полицейская, приготовься. Крестись и ты, заика.

Капитолина (достает из шкафа простынь и сильным рывком отрывает кусок). Человек кровью обливается, а он… горло дерет от радости.

Сергей (в экстазе). Молчать! Я здесь хозяин!

Варвара. Убб-ивец ты, гни-да.

Любовь. Варя, замолчи! Мальчики, не убивайте меня. Я ничего не скажу, они тоже молчать будут. Честное слово. Я расписку дам. Капа… Варя… Скажите, ради бога, что будете молчать. (Капитолина перевязывает Петровича. Варя незаметно отступает к печке.) Прошу вас, Сереженька, ни-ни… Ни одного слова.

Сергей (вставляет Любе ружье в рот). Вот так хочешь?

Любовь (выталкивает ствол изо рта). Сереженька, убери ружье… Все! (Ползет на коленях.) Слышишь, все. Больше никто эту историю не помнит, не знает и знать не хочет. Клянусь вам, что ни звука не пророню. Сережа, мальчик…

Капитолина (бинтуя Петровича). Его надо в машину, к врачу, в больницу. А то истечет кровью! Слышите, ироды! (Кричит.) Человек умирает!

Варвара (метнувшись к печке, вооружается топором). Ну? Что? Стреляй, мос-ляк! (Медленно идет на Сергея.) Чего ты ско-со-ро-тился. Стре-ляй!

Григорий (выхватывает у Сергея ружье). Да их всех под корень надо.

Варвара. Вол-ки! Вы вол-ки! Вас всем ми-ром из-жить на-до! И гнать из всех ще-лей, закут-ков и по-моек, по-ка вы все не сдох-не-те.

Григорий вскидывает ружье на Варвару и нажимает курок. Тишина. Все замерли. Григорий, сломав ружье, вытаскивает гильзы.

Григорий. Пустые! Ружье не заряжено.

Плюет. Издалека слышен звук подъезжающего мотоцикла. Где-то совсем рядом мотоцикл заглох.

Эдуард (быстро подходит к окну). Мужик подъехал к соседней избе. Открывает дом. В нашу сторону повернулся. Черт, машину заметил. Кажется, собирается сюда… А ну, ребята, давай, а то поздно будет.

Сергей и Григорий хватают сумки, гитару. Эдуард берет свой паспорт и бумажник, кладет их в дипломат; вдруг быстро подходит к иконе и забирает ее. Капитолина бросается к выходу. Встает в дверях. В руках у нее лопата.

Капитолина. Не смей ее трогать, мерзавец! Убью!

Эдуард (испуганно оглядывается по сторонам, бросает икону на стол). Ладно, будь по-твоему. Но предупреждаю: если хоть слово — найдем! И тогда — конец. Запомните это!

Все трое спешно выбегают. За окном сильно льет дождь. Звук стартера. Машина срывается с места. Люба бросается к окну. Варвара, оставив топор, подходит к Петровичу. Опускается на колени. Нарастающий шум мотора внезапно заканчивается сильным ударом. Издалека доносится сильный треск.

Любовь (кричит). С моста соскользнули! В реку… Черт попутал, по старой дороге покатили. Дождь их подкосил.

Варвара (подбегает к окну). На-казал! Господь нака-зал! (Крестится, возвращается к Петровичу.) Ка-па, как он?

Капитолина. Ну вот, перевязала. Рану промыла марганцовкой и крапиву на спирте положила. Как знала, с прошлого года пузырек с крапивой держала. Крови много…

Любовь. Внучек Степаниды приехал. Мужик — шестнадцать лет. Степанида, знать, за картошкой послала.

Варвара. Лю-ба, езжай с маль-чишкой за вра-чом. А я к ре-ке про-бе-русь…

Капитолина. Люба, скорее… Доктора надо, а то… Плохо ему…

Любовь. Да-да, сейчас… (Идет к двери. Останавливается.) Капа… Варя… Простите меня, если можете, испугалась. (Берет плащ и выходит. Через паузу слышен звук отъезжающего мотоцикла.)

Варвара. Давай его на кровать положим.

Капитолина. Нет-нет, дай подушку, пусть голова повыше будет. (Варвара подает подушку.) Варя, пойди все-таки взгляни, что с ними?

Варвара. Боюсь, Капа.

Капиталина. Тогда я…

Варвара. Не-т, ты здесь нужна. Я пой-ду. (Надевает плащ, платок и выходит.)

Капитолина (тихо). Петрович? А, Петрович? Ты меня слышишь? Не говори, не говори… Я по глазам вижу — слышишь.

Петрович. Пить… Воды… (Капиталина подает воду. Петрович медленно пьет.) Где они?

Капитолина. Болит?

Петрович. Где они?

Капитолина. В реке. Соскользнули со старого моста. Варя пошла туда.

Петрович. Вот оно как… Не ушли, стало быть?

Капитолина. Не знаю. Болит?

Петрович. Ничего, терпимо. Глаза только плохо видят. Лицо твое как слезами залило. Эх, просмотрел я мальчишку.

Капитолина. Я виновата, прости…

Петрович. Милосердная ты…

Капитолина. Виновата я перед тобой…

Петрович. В чем, Капа?

Капитолина. В Прощеное воскресенье скажу, не сейчас. (Пауза.) Как же ты с пустым ружьем судить собирался?

Петрович. Накатило сегодня… Людям справедливость нужна, а она не дается. В суде удобно, как за забором в палисаднике. А тут Божий суд, даже нелюдям страшно стало. (Кашляет.)

Капитолина. Потерпи, сейчас доктор будет. Люба поехала в Большие Степанцы.

Петрович. Не доживу я до доктора, Капа.

Капитолина. Ты что, Петрович? Ты же мост хотел наладить, чтобы люди сюда ездили. Ты нас-то пожалей, родимый. Как же мы без тебя будем? А я куда? И слышать не хочу!

Петрович. Вот и разговорились, а так, может, и не решилась бы. Капитолина. А ты? Ты-то что молчал?

Петрович. Не знаю, совестно было. Да и не молод!

Капиталина. Не молод! Да ты еще любого молодого на прямой объедешь.

Входит Варвара.

Варвара. Двое у-шли, а маль-чишку ру-лем зажало. Только не пойму, голова сзз-ади про-бита.

Петрович. Волки… Добили, значит…

Варвара. На-до в Сте-панцы, в РУ-ВВД, пока далеко они не уш-ли. Пойду я…

Капиталина. Ты смотри, осторожно…

Варвара. Чего уж, на-до… Льет вот толь-ко… (Подходит к Петровичу.) Ты вот что, не взду-май уми-рать… То-то… Пош-ла я… (Надевает плащ Петровича и уходит.)

Капитолина (берет с полки старинную книгу). Петрович, скажи мне страницу?

Петрович. Зачем?

Капитолина. Так, проверить хочу.

Петрович (тихо). Двадцать пятая…

Капитолина. А строка сверху?

Петрович. Строка? Семнадцатая.

Капитолина (читает). И пошел дождь, и разлились реки, и подул ветер и устремился на дом тот; и он не упал, потому что был основан на камне. (Закрывает книгу.) Вот видишь, Петрович, выстоим! (Проходит к столу, берет икону и ставит ее на место. Встает на колени, тихо читает молитву.) Владыко, Премилосердный Боже, в нераздельной Троице поклоняемый и славимый, призри благоутробно на раба твоего; подай ему исцеление, возврати ему здравие и силы телесные, подай ему долгоденственное и благоденственное житие, чтобы он вместе с нами приносил благодарные мольбы тебе, Всещедрому Богу и создателю моему. Ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Слышно, как подъехала «скорая», радостно салютуют мигалки. Все громче тикают ходики. По-прежнему шумит дождь. Медленно гаснет свет.

Конец