Сокровища старой церкви

Валерий Гусев, 1999

Говорят, что старая церковь в глухой деревне Синеречье таит несметные сокровища. Об этом четверо неразлучных друзей знают с детства, но все их попытки найти таинственный подземный ход оканчивались ничем. И вот ребятам становится известна его схема. Но что она означает? Как разобраться в хитросплетении линий и квадратов? Ничего себе задача! Может быть, вход в подземелье скрывает старинный склеп? Ребята отправляются ночью на кладбище и видят, что их опередил загадочный конкурент…

Глава IV

РАЗВЕДКА

Неприметный пыльный «жигуленок» свернул с шоссе под указатель «Музей-усадьба «Шувалово», проехал длинной аллеей, мощенной стершимся булыжником, на котором играли солнечные зайчики, пробившиеся сквозь обильную листву старых громадных лип. Остановился у здания музея — бывшей загородной графской усадьбы.

Здесь все дышало ароматом старины: пузатые колонны на фасаде дома, узкие высокие окна, литые фонари в ряд, широкое ажурное крыльцо с полукруглым подъездом и пандусом для неповоротливых карет.

Из машины вышел мужчина в хорошем костюме и с тростью в руке, бросил вокруг быстрый незаметный взгляд и поднялся по широким, выбитым временем ступеням. Потянув на себя массивную, с бронзовым кольцом вместо ручки дверь, он еще раз неприметно оглянулся, вошел внутрь и поднялся по лестнице, огражденной, как стражами, мраморными статуями, в кабинет директора музея.

На пороге он чуть склонил голову и представился:

— Петр Великий.

Директор музея — худенький старичок с узкой бородкой — вздрогнул и поднял голову от большой растрепанной книги.

— Не пугайтесь, — улыбнулся незнакомец, — я не сумасшедший. Вот мои документы.

— Действительно, — подивился такому совпадению директор. — Великий. Да еще и Петр Алексеевич. — Привстал, протянул над столом узенькую ладошку, назвался: — Староверцев. Слушаю вас.

Петр Великий сел на стул, поставил между колен трость, осмотрелся:

— Я, видите ли, сотрудничаю в одном столичном музее. Возглавляю отдел… — Приблизился к директору и продолжил вполголоса: — Возглавляю отдел в некотором роде закрытый. Занимающийся старинными кладами.

— Это и привело вас в наши края? — живо поинтересовался Староверцев.

— Именно. Хочу предварительно на месте проверить некоторые данные.

— Интересно — какие же?

— Да вот, к примеру. — Таинственный пришелец достал из кармана записную книжку в кожаном переплете. — К примеру: недалеко от города, в бывшей усадьбе графа Клейнмихеля, рядом с садовой беседкой лежит огромный камень, на котором выбиты некие знаки и письмена. В летописи говорится, что под «камнем сим упокоен злой тать Воронец в золотой оружейной справе, в головах же разбойника котел медный всклень полон каменьями да монетой да два бочонка вина». — Мужчина улыбнулся: — Вино, полагаю, уже скисло, а вот монеты с каменьями заждались своего часа… Или вот еще, тоже неподалеку: башня в селе Кривое на берегу Стремиловки. В башне провал над тайным ходом, а ведет тот ход под курган, где зарыты сокровища князей Заостровских: древнее оружие, древние рукописи, личная печать моего тезки Петра Первого… — Великий перевернул еще страничку. — А вот храм Спаса на Плесне, это уж совсем у вас под боком, в Синеречье… Так, — прочитал про себя. — Здесь тоже какой-то тайный ход…

— Минутку, — остановил его Староверцев и крикнул в приоткрытую в соседнюю комнату дверь: — Олечка, найди, пожалуйста, розовую папку «Синереченская церковь»!

— Сейчас, Афанасий Иванович, — отозвался женский голос.

— Что-то я про это читал. — Староверцев нахмурил лоб, припоминая. — Про клад-то ничего не слышал, а предание о тайном подземном ходе мне попадалось.

— Вот, Афанасий Иванович, — в кабинет вошла девушка и положила на стол толстую папку, — нашла.

Староверцев стал торопливо перебирать подшитые бумаги. Их много было: и пожелтевшие от времени, и новые, совсем неизмятые.

— Ага! Нашел! — Он вынул из зажимов ксерокопию листа из старинной летописи. — Слушайте, Петр Алексеевич. «И бысть тогда сеча быстра и кровава. И падали вои русичи яко рожь под серпом. А кои успеваха бежать меча и копья ордынскова спасались во храме Божием. И вошед в храм тамо исчезахо. Понеже бысть в стене оного тайна дыра. И открываха ея и оттоле тишина велика и хлад земной и ступени во чрево земное. И престаше татарове воевати да почали искать пропавшего люда. Тако не найде…»

Великий напряженно вслушивался в древние слова, едва сдерживаясь, чтобы не вырвать листок из рук Староверцева.

— А точнее там ничего не сказано? Где эта «тайна дыра», в какой стене? Каким волшебным словом открывается?

— Нет, к сожалению, — вздохнул директор и вложил листок в папку. — Это единственное упоминание о подземном ходе. Да вы поезжайте туда, стариков, мальчишек поспрашивайте…

— А это что такое? — Великий вытянул из папки несколько машинописных страничек, скрепленных скобочкой.

— Ну, это вам не интересно. Не ваш, так сказать, профиль. Это опись церковного имущества. Церковь-то в Синеречье богатейшая. Там собрались за века и сохранились уникальнейшие предметы культа и старины.

— Можно взглянуть? — попросил Великий, а сам уже бегал внимательным взглядом по страницам, фиксируя в памяти описания сокровищ. Нехотя вернул листы директору, вздохнул: — Да, это мне ни к чему. А вот подземный ход я найду, вместе с кладом, — шутливо пообещал тезка царя. — И вам малую толику золотую для музея выделю.

— Ох, кстати было бы, — поддержал шутку Староверцев. — Мы бы тогда здание отремонтировали, потолки вон второй год текут. А средств нет. За осмотр мы денег не берем — музей народным считается, — Афанасий Иванович, подровняв бумаги в папке, закрыл ее, завязал тесемки, вздохнул. — Да народ-то сейчас по музеям не ходит, о прошлом не думает. Его больше будущее, завтрашний день тревожит.

Что там народ тревожит — Великого не интересовало.

— Ну, что ж. — Он поднялся, протянул через стол руку. — Спасибо за информацию. На обратном пути заеду — кладом поделюсь.

— Не откажемся, — улыбнулся Староверцев. — Всего доброго.

Он проводил Великого взглядом, потрогал папку, задумался. Что-то беспокойное шевельнулось в душе. Какая-то неясная тревога вспыхнула. Почему? Не потому ли, что запало в память, как дрогнули пальцы Великого, когда он взял реестр с описанием церковного имущества.

Афанасий Иванович перевел взгляд с розовой папки на черный телефон, потеребил бородку, пожал плечами и звонить не стал…

А Великий тем временем сидел в машине и что-то старательно записывал в свою красивую книжку. Останавливал быстрый бег авторучки по листам, хмурил лоб, вспоминая, и снова быстро писал что-то очень для себя важное.

Затем он убрал книжку в карман, завел двигатель и пробормотал:

— Старик прав — пацанов надо пощупать…

С утра нехотя, будто кто его силой заставил, побрызгал дождик — освежил запыленную травку, чуть сполоснул листву на деревьях, смочил слегка крыши — и спрятался.

Скользкой, петлявшей по горушке тропкой участковый поднимался к церкви.

Церковь в Синеречье была очень красивая. Стояла она, как и положено, на горушке, в кольце речной излучины, отовсюду видная, радовала глаз и душу свежим золотом сквозных крестов, легкостью затейливой, в два цвета, кладки — белым и ярко-красным, чуть ли не алым, кирпичом. Издалека, как смотришь на село, то будто плывет над ним, сверкая, белое облако, окрашенное солнечными лучами, и сбегаются поглядеть на это чудо маленькие домишки, толпятся под ним, с наивным восхищением задирая неказистые крыши.

Но кроме красы неописуемой была замечательна церковь своею древней тайной. До сего времени нет-нет да и вспомнится седая легенда о том, что из церкви ведет за реку подземный ход, которым скрывались в дремучие леса наши предки при набегах жестоких татар. Спроси любого деда: мол, когда мальцом был, искал подземелье? Покрутит старик седой головой, взъерошит седую бороду и признается: было такое, однова даже на ночь в церкви прятался, весь подвал излазил — ан не нашел…

Да и участковый Ратников помнит со своего детства, как пытался с друзьями проникнуть в закрытый ржавой решеткой склеп, откуда, старики говорили, можно в подземелье пробраться. Как за тем же лазили в разрушенную заречную часовню. И как однажды, после весеннего разлива, отошла ненадолго речка от своего русла в сторону Степанова лужка, и в речном песке обнажилась сводчатая кладка из почерневшего узенького кирпича. Потом река вернулась в свое ложе и снова запрятала-затянула свою тайну на своем дне мелким желтым песком.

Да вот и недавно, года два назад, случилось в селе загадочное происшествие, опять напомнило былую тайну. На крайней усадьбе, старика Мокея, вдруг за одну ночь исчез, как его и не было, старый пруд. Еще с вечера, на зорьке, сидели в ивняках пацаны с удочками, а утром… Утром один ивняк и остался, а вместо пруда — илистая чаша с воронкой посередине, да бьются в иле золотые караси. Не успел народ сбежаться, а уж и той воронки нет, сравнялось дно расползшимся илом, затянувшим дыру, а к осени оно и вовсе травами заросло. Такие вот дела. Загадочные…

Настоятель храма, отец Леонид, тоже Андрею как-то признался, что спускался в холодные церковные подвалы, обошел вдоль и поперек все лабиринты, даже нашел в одном месте пробитый мечом ли, саблей ли съеденный, ржавчиной боевой шлем, но тайного входа в подземелье так и не сыскал…

— А чего ты там забыл, батюшка поп? — спросил его тогда Андрей.

— Прискорбное событие позвало. Еще до вашей службы, Андрей Сергеич, заперся в храме окаянный пьяница и выкуп потребовал в виде ящика с водкой. А спустя малое время таинственно исчез, следов за собой не оставив.

— Подумаешь, событие — пьяница исчез.

— Не в том прискорбие. А в том, что в один час исчезла вместе с ним дорогая реликвия — наперстный крест золотой с каменьями. Со времен татарского лихолетья в храме благоговейно сохраняемая. Надеялся сыскать. Не сподобил Господь…

Отец Леонид был молод, носил красивую бородку и волнистые кудри до плеч. Ровный характером, всегда с приветливой улыбкой и добрым словом, бывал, однако, крут. Застав как-то Мишку Куманькова (это еще прошлым летом случилось), когда тот царапал на церковной ограде гадкое слово, отец Леонид сломил хлыст орешника, перекинул Мишку через колено и на глазах его дружков провел справедливую экзекуцию.

Мишка сдуру батяньке своему нажаловался, но тот ему со своей стороны нещадно добавил.

Тут уж мушкетеры ощетинились, злую шкоду задумали. Сперли с фермы здоровенный брикет кормовых дрожжей да и плюхнули его в сортир служителя культа. Дело было в самую жару и, кто понимает, привело к натуральной экологической катастрофе. Чтобы ликвидировать ее последствия, пришлось вызывать пожарную команду. Пожарные посмеялись, постояли с наветренной стороны, брезгливо поморщились и уехали.

Отец Леонид тоже посмеялся. Потому что Куманьковы были по селу его «нижними» соседями, и все забродившее содержимое выгребной ямы неудержимым зловонным половодьем затопило их усадьбу. Просчитались мстители. И пришлось Мишке снова скрываться в лесах. И батянька его, опять намотав ремень на руку, безуспешно рысил по окрестностям в поисках сына.

Вот с той поры вспыхнула и по сей день не гаснет вражда между православной церковью и Мишкой Куманьковым, который отца Леонида иначе как мракобесом не называет. В последнее время вражда притихла, в подполье ушла, но не растворилась в деревенских буднях. Ждала своего часа…

Проходя вдоль церковной ограды, Андрей помахал отцу Леониду. Священник, высоко задрав подол рясы, складывал в карман звенящую связку ключей и сделал участковому знак: подожди, мол, разговор есть. Подошел, улыбаясь, охотно показывая ровные чистые зубы. Они с Андреем были одного возраста, относились друг к другу с симпатией.

— Я в недоумении, Андрей Сергеевич, — сердито, сбросив улыбку, начал батюшка.

— Я тоже, — искренне удивился в ответ Андрей.

— Вы прискорбно невнимательны к церкви!

— Как это? — опешил участковый. — Посты, что ли, не соблюдаю?

— Я имею в виду ваше профессиональное внимание, — не принял шутки отец Леонид. — Да, да. Вы обязаны добиться организации у церкви постоянного милицейского поста. Или какого-то другого вида охраны. Для верующих это храм, а для всех остальных — музей. Музей с бесценными, невосполнимыми при утрате произведениями искусства. Ведь у нас почти все иконы старинного письма, есть Дионисий, есть школы Феофана Грека. А книги? Евангелие в чеканном по меди футляре — ему поистине нет цены, нет равного. Впрочем, в Дубровническом музее имеется подробная опись — вы бы ознакомились с ней при случае, если моя тревога вас не убеждает…

— А что такое? — обеспокоенно перебил Андрей. — Есть какие-то сигналы?

— Да нет, сигналов пока нет. Есть просто вполне естественное беспокойство о судьбе бесценных сокровищ.

Вообще-то, подумал Андрей, он прав. Конечно, дверь запирается надежными запорами, решетки на окнах — трактором не сорвешь, есть звонковая сигнализация. Сторож Силантич в церкви ночует. Все так. Но для умелых воров это не преграда. Сторож всю ночь мышей храпом пугает, запоры для опытной руки — одна забава, а звонки сигнальные — вообще для пьяных дураков.

— Я понимаю, — согласился Андрей. — Ну, может быть, самое ценное домой заберешь? Книги там, подсвечники, Евангелие… в этом, в футляре…

— Что вы, Андрей Сергеевич! Дом у меня деревянный, на окнах даже ставен нет — это риск еще больший. Да и не положено нам.

Милиционер сдвинул фуражку на лоб, поскреб пальцем затылок:

— Да, батюшка поп, задачка есть. Надо решать.

— Вы, батюшка участковый, — назидательно передразнил отец Леонид, — решайте, пожалуйста, побыстрее. На днях мне предстоит быть в отъезде. Хотелось бы иметь спокойное сердце.

— Ладно, Леня, буду думать…

Тревога священника затронула участкового. Но что предпринять в этом деле, он пока не знал. Действительно, налетят какие-нибудь бандюки залетные, ограбят церковь и в лесах скроются — ищи их там. Засела, словом, опаска в сердце. Как заноза.

Андрей обогнул церковь, поглядывая на ее окна — беззащитные, теперь казалось, — направился к школе.

Директор Арсентий Ильич сидел на подоконнике своего кабинета и по утренней поре пил чай на свежем воздухе. Завидев Ратникова, скрылся в глубине комнаты и появился со стаканом чая в красивом подстаканнике, протянул Андрею в окошко. Глаза у директора были хитрые и настороженные. Как у школяра, подложившего учителю кнопку на стул.

— Как дела, Арсентий Ильич? — поздоровался Андрей, принимая стакан с чаем. — Все ли в порядке?

— Да вот, — забегал Сентя глазами по сторонам, — вот коняка наш со двора ушел. Не иначе в лесу заблудился. Да и сам я приболел чуток… Неможется что-то… — и директор незаметно почесался.

Андрей потренькал ложечкой в стакане, отпил глоток, скрывая улыбку, — он давно приметил, что на школьном турнике висят директорские штаны, а рядом прислонена выбивалка для ковров.

— Хороший у тебя чай, Арсентий Ильич. — Директор улыбнулся в ответ. — А ребят ты зря обижаешь. — Тут Сентя нахмурился.

— Ребят… Бандиты они малолетние. Хулиганы.

— Твоя вина. Ты воспитатель.

— А ты знаешь, что они мне выпускное сочинение сорвали? Сами с урока ушли, а за ними чуть весь класс не разбежался.

— А какая тема была? — невинно поинтересовался участковый.

— Хорошая! «За что я уважаю своего отца?» Понял?

— Понял, — вздохнул Андрей. — Потому и сорвались пацаны. Что они могли про своих отцов написать? У одного его нет и не было, у другого — в тюрьме, у третьего — пьяница.

— Мне что, из-за них школьную программу менять?

— Программу не надо. Отношение к ним надо менять. Нельзя, чтобы у пацанов взрослые врагами были.

— Сергеич, — взмолился директор, — у меня о другом голова болит: где денег на школу брать? В классах ни одного целого стола нет! Крыша течет! За свет три месяца не плачено!

Конец ознакомительного фрагмента.