Великий жулик Большой папа

Валерий Гусев, 2003

Отважные и сообразительные братья Дима и Алеша едут в поезде дальнего следования. На одной из станций к составу цепляют еще один вагон – в нем перевозится имущество цирка шапито. И с этого момента в поезде начинают происходить загадочные происшествия. Исчезают проводники, пропадает бригадир состава. Какая таинственная сила скрывается за всеми этими происшествиями? Пробравшись в головной вагон, дверь которого почему-то была не заперта, они дошли до кабины машиниста… и ахнули – она оказалась пуста! А поезд мчался все быстрее и быстрее…

Глава IV

ЧУК И ГЕРДА

Вагонная жизнь опять пошла своим чередом. Постукивали колеса, посвистывал электровоз, позвякивали ложечки в стаканах.

В нашем купе было совсем как дома. Папа читал газеты, мама шепталась со своим кактусом, мы с Алешкой, лежа на верхних полках, смотрели в окно, за которым ничего особенного не было. Одна только большая, совсем бескрайняя степь, над ней — круглое жаркое солнце, да парят в небе большие, вроде орлов, птицы.

Скучновато…

Но странно: поезд шел себе и шел, жизнь в нем текла спокойно и размеренно, но мне почему-то казалось, что вокруг нас происходят какие-то тайные события. Будто в театре, за занавесом, во время антракта, какие-то неведомые люди меняют декорации. Мы спокойно пьем в буфете чай с печеньем и не догадываемся, что когда занавес распахнется, то начнется совсем другое действие — таинственное, тревожное, опасное…

Я не удержался и тихо спросил Алешку:

— Тебе ничего не кажется?

— Кажется… — прошептал он. — Кажется, я в туалет хочу.

И он стал слезать с полки. Но не успел.

Дверь в наше купе широко распахнулась, и на пороге возникла громада нашего знакомого Кота.

— Пардон, — улыбнулся он, — я, кажется, ошибся. — Он обежал глазами купе, остановил свой желтый кошачий взгляд на мамином кактусе и вдруг сделал шаг назад, прикрыл глаза рукой. Будто в ослеплении. — Боже мой! — он мяукнул так, словно ему сунули под нос миску со сливками. — Не может быть! — И протянул свою мохнатую лапу в сторону кактуса: — Это же «Аспарагус магикус»! Не так ли, мадам?

Наша «мадам» немного растерялась, потом вспыхнула и зарозовела. А папа с интересом вынырнул из-за газеты.

— Вы любите кактусы? — спросила мама. — Присаживайтесь. Хотите чаю?

— С удовольствием!

А мне почему-то подумалось, что он больше обрадовался бы блюдечку со сметаной. По хитрым Алешкиным глазам я понял, что и его посетила та же мысль.

Котяра вдвинулся в купе, и в нем стало так же тесно, как у Грини с Кланей.

— Позвольте представиться: Тимофей Васильевич, директор замечательного цирка «Шапито». Следую со своим имуществом на гастроли по великим и бескрайним Кубанским степям… А кактусы… Кактусы — это моя любовь с детства. Мне привила ее моя бедная мама. Два экземпляра я даже представил на Международной выставке кактусоводов в Брюсселе… — И он начал, прихлебывая чай, трепаться о своей любви с детства.

Мама слушала его, прижав руки к груди и широко, как Алешка, распахнув глаза. А папа дружески кивал головой и чуть заметно усмехался, одними глазами.

— Мой кактус скоро зацветет, — сказала мама. — Я жду это событие с нетерпением. Как вы считаете, долго мне еще ждать?

Кот Тимофей оглядел мамин кактус, как больной пациента, или, точнее, как кошка дохлую мышь, и сказал торжественно:

— На днях! Непременно! Это будет сказочный цветок! А вам известно, что «магикус» цветет только раз в сто лет?

— Не может быть! — воскликнула мама. — Как мне повезло!

Но эту восторженную беседу и папину усмешку вдруг прервал хриплый поездной динамик:

— Уважаемые пассажиры! К сожалению, наш состав не сможет прибыть в город Светлорецк строго по графику. Из-за неисправности путей поезд пойдет объездной веткой. Примите наши извинения.

Мы с Алешкой пожали плечами; мама, кажется, даже ничего не поняла, не сводя глаз с кактуса; папа почему-то нахмурился, а Кот Тимофей сладко зажмурился и торопливо распрощался.

Он с трудом, но очень ловко протиснулся в дверь и исчез в коридоре, неслышно ступая мягкими лапами. Сорок пятого размера.

А наш поезд замедлил ход и свернул с главной магистрали. И не сам по себе, а по расчетливой и злой воле недобрых людей. И направился прямо к ужасным опасностям и страшным приключениям, как говорит друг нашего детства неунывающий Буратино.

Но мы этого еще не знали.

А динамик снова захрипел и выдал:

— Алексея и Дмитрия Оболенских начальник поезда просит срочно пройти в его купе.

Мама сделала круглые глаза, а папа усмехнулся:

— Никак без вас не могут.

…А директор «Шапито» (Котяра Тимофей, как мы его с Алешкой прозвали) стал частенько заглядывать к нам. Или подходить к нашим родителям на платформе, когда состав останавливался в очередной раз. И он все время мурлыкал про кактусы, рассказывал про них необыкновенные вещи (такие необыкновенные, что даже не верилось. Например, он уверял маму, что семена кактусов занесены на нашу планету Земля из космоса, с планеты Марс. Их там, говорил он, навалом — будто сам только что оттуда вернулся с гастролей).

С мамой он разговаривал весело и приветливо, а с папой — уважительно. Но когда он вежливо попробовал спросить папу о том, как идет его нелегкая милицейская служба, папа так же вежливо ответил, что он сейчас в отпуске, а когда он в отпуске, то о своей работе старается не вспоминать.

— Понимаю, — сочувственно покивал Котяра Тимофей, — у вас столько проблем. Преступность совсем обнаглела. Сажать побольше надо. Чтоб другим неповадно было.

— Сажаем, — вздохнул папа. — Только я-то совсем другим делом занят. Я в паспортном столе служу.

— Вот как, — мурлыкнул Котяра и, мягко коснувшись папиного мундира, на котором были заметны дырки от орденов, улыбнулся: — А это вам, дорогой мой, конечно, дали за то, что вы своевременно и четко обеспечиваете граждан паспортами?

— И за это тоже, — в ответ улыбнулся папа.

Но странно. Котяра столько раз обещал пригласить нас к себе на чай, рассказать о проблемах циркового искусства, но так и не пригласил ни разу. И проблемы циркового искусства остались нам неизвестны. Зато вскоре возникли другие проблемы, более для нас актуальные.

Сначала мы зашли к «ботаникам». Алешка их так прозвал, очень милое семейство — четвертый вагон, шестое купе. Папа, мама и дочка Настя. Папа и мама — такие умные, жуть. Оба в очках, у обоих волосы на затылке собраны в хвостик, и все время читают. Толстые книги. Что-то в них подчеркивают, что-то выписывают, наверное, студенты. Они и дочку свою припахали. Она во второй класс перешла, и им на лето таблицу умножения задали. Бедная девочка. Сидит у окошка над листком с таблицей и губами шевелит: семью семь — сорок семь.

Алешка ее пожалел, шефство над ней взял, стал помогать. По собственному методу. Расскажет Насте какую-нибудь сказку или фильм. А потом по этому рассказу задачку задает: «У одного волка было семеро козлят. И у одной козы — тоже семеро. Сколько будет семью два?» Настя морщит лоб, хмурит брови и отвечает: «Целое стадо!»

…«Ботаники» сидели с книгами, как обычно. Настя смотрела в окно, теребила косичку и повторяла: «Семью семь — сорок семь».

Мы вежливо поздоровались, я присел в уголке, а Лешка стал заниматься с Настей. Напомнил ей рассказ про Чука и Гека, задал задачку:

— Чук принес три полена для печки. И Гек принес три полена. Сколько всего?

Настя наморщила лоб, нахмурила брови, задумалась.

Алешка подсказал:

— Два мальчика принесли по три полена. Сколько всего?

— Мало.

Алешка терпеливо вздохнул:

— Два мальчика умножить на три полена? Сколько всего?

Настя задумалась, и вдруг ее лицо осветила догадка:

— Два мальчика на три полена! Шесть!.. Мальчиков.

«Ботаники» рассмеялись, Алешка рассердился. Зашел с другого края, со стороны «Снежной королевы»:

— У Кая и Герды был розовый куст. На кусте — три ветки, на каждой ветке по два цветка. Сколько всего?

Настя нахмурила брови, наморщила нос, задумалась.

— Мы пошли, — сказал Алешка. — Думай. Обратно пойдем — спросим.

И мы отправились к начальнику поезда.

По пути заглянули к другим знакомым. Где-то чаю попили, где-то по конфетке получили. А вот у Грини с Кланей — облом. Они так и сидели, зажатые своими коробками и сумками. Только Кланя просунула в щель между ними пустую пластиковую бутылку и жалобно попросила:

— Мальчики, наберите водички.

Набрали, конечно…

— Где едем-то? — спросил невидимый Гриня.

— По степи, — сказал Алешка. — По Кубании.

— Во как! Чтой-то долго.

Мы тоже так считали.

— Большая степь, — сказал Алешка с сочувствием. — Бескрайняя.

В ответ послышалось два протяжных тоскливых вздоха…

Юрий Иванович, когда мы к нему зашли, озабоченно просматривал какие-то бумаги и ворчал:

— Что они там, слонов, что ли, кормят?

— Кто? — спросил Алешка. — Каких слонов?

— Да эти… Шапито. На каждой станции Лельку за продуктами гоняют. Их там, в вагоне, всего-то двое. А жрут… простите, едят, будто целая голодная банда.

— Значит, они все-таки цирковых зверей везут, — предположил Алешка. — Тайком. Чтобы меньше платить.

Юрий Иванович усмехнулся, покачал головой:

— Какие звери, Лех? Звери разве пиво пьют? Разве они сигареты «Ява» курят? Окорочка едят куриные? Пельмени «Сибирские»?

— Ну… — не сдавался Алешка. И намекнул: — Обезьяны, например. Такие умные среди них попадаются. И пиво пьют, и сигареты курят. И окурки с банками в окна бросают.

— Ну, если обезьяны… — Он отложил бумаги. — Я вот с ними разберусь, с окурками, с банками, с обезьянками. И с вертушкой этой, Лелькой. Она первый раз в рейсе. Не хотел я ее брать — молодая, неопытная, а вот навязали. Говорят, она племяшка, что ли, нашему начальнику дороги. Попробуй откажи. — Юрий Иванович вздохнул. — Одни проблемы кругом. Помощник машиниста приболел, с рейса его пришлось снять.

— А что с ним случилось? — озабоченно спросил Алешка. — Собака укусила?

Юрий Иванович смущенно улыбнулся.

— Да нет, никто его не кусал. Детская болезнь приключилась. Съел что-нибудь… Теперь надо замену ему искать. А где? В степи? В чистом поле? — Но тут он перескочил, вспомнив, на другое. — Я вас чего позвал-то? Маршрут следования поменялся, знаете ведь… И я очень рад. Потому что поедем через станцию Солнечная. Поняли?

Конечно, чего тут не понять!

— Эх вы! Не знаете… А на этой станции — музей железных дорог. Там собраны все старые виды паровозов! Во как! Ты вот, Алеха, знаешь, что такое паровоз?

Алешка показал на самовар и нахально заявил:

— Паровоз пар возит. Кастрюлька на колесах.

Юрий Иванович с огорчением рассмеялся, а я не понял: Алешка дурака валяет или в самом деле так считает?

— А что, не так, что ли? Бензовоз возит бензин, молоковоз — молоко. Ну а паровоз — ясно что.

Тут Юрий Иванович раскипятился, как самовар. Или как паровоз. И стал рассказывать. Он много чего наговорил. Много лишнего, по-моему. Но самое главное я усвоил: паровоз — великое изобретение человечества. Не менее великое, чем, например, тепловоз, электровоз или космический корабль.

— Ему ведь ничего не нужно: ни электричества, ни дизельного, ни ракетного топлива. Только уголь или дрова. Кидай их в топку, разводи пары, поднимай давление — и вперед!

— А система блокировки у него есть? — неожиданно и как-то небрежно спросил Алешка. — И дублирующий светофор? Световая сигнализация? Радиосвязь?

Юрий Иванович как открыл рот, так и не закрывал его. Довольно долго.

Наконец опомнился:

— Ишь ты!

И они заспорили. Как два машиниста. Старый да малый. А я как дурак хлопал глазами и переводил их с одного на другого.

«…Реверс, контроллер, диапазон…»

Сначала мне стало стыдно за свою темноту, а потом я сам себя успокоил: и героев кому-то надо кормить. Голодные — какие они герои?

— Не слабо! — выдохнул морской гном и положил Алешке руку на плечо. — Я бы с тобой, парень, в дальний рейс пойти не побоялся.

— Я бы с вами тоже, — признал Алешка. — А скоро эта Солнечная?

— В аккурат через час. — Гном посмотрел на часы. — Я вас позову. Экскурсию сделаю. Директор музея — мой боевой товарищ. — Подумал и признался: — Очень боевой.

…Когда мы шли коридором мимо купе «ботаников», нас перехватила счастливая Настя. Она терпеливо сидела на откидном стульчике и вся сияла.

— Догадалась! — сказала она. — Леш, я догадалась. Про розовый куст.

— Ну? — строго спросил Алешка. — Сколько будет?

— Чук и Герда! — выпалила Настя и посмотрела на него ясными глазами.

Когда мы добрались до своего родного купе, там почему-то сидели за чаем оба «ботаника» — Зина и Женя.

Они приветливо нам улыбнулись.

— Какой славный у вас мальчуган, — похвалила Алешку Зина.

— Вы его ни с кем не спутали? — осторожно спросил папа.

Алешку спутаешь, как же! Разве что с хитрой обезьянкой.

— Под его своеобразным руководством, — добавил «ботаник» Женя, — Настя делает поразительные успехи!

Ага, очень поразительные. Трижды два — Чук и Герда.

Алешка нисколько не смутился от «заслуженных» похвал, забрался на верхнюю полку и свесил голову, чтобы ничего не пропустить из разговора «ботаников» и папы. Я тоже на всякий случай ушки навострил. Но ничего интересного мы не услышали. Взрослые разговаривали вполголоса, короткими загадочными фразами. И вообще — создавалось такое впечатление, будто папа, как Алешка Настю, проверяет их на знание таблицы умножения.

— Путевые документы? — спрашивает папа.

— Все в порядке, — отвечает «ботаник» Зина. — Мне удалось проверить через контролеров.

— А радиоперехват? — спрашивает папа. — Что-нибудь есть?

— Глухо, — отвечает «ботаник» Женя, разламывая печенье. — Одни шифровки идут. Условные фразы.

— А именно?

— «Папа здоров. Колеса вертятся. Родственники готовятся к встрече».

Папа молча кивнул, взглянул на наши любопытные головы над полками и предложил Жене:

— Пойдемте в тамбур, покурим.

Что-то он часто курит. Наверное, из-за новой зажигалки — приятно пощелкать лишний раз.

Они ушли курить, а «ботаничка» Зина стала разглядывать кактус.

— Прелестный цветок, — сказала она вошедшей маме. — Довольно редкий.

Мама расцвела:

— Я привыкла к нему, как к верной собаке.

Лучше бы сказала: «Как к ручному ежику».

Тут вернулся папа, один. И сказал:

— Зинаида Петровна, вы оставьте мне ваши записи.

— Конечно, я их захватила с собой.

— Умница, — похвалил ее папа.

А Зинаида Петровна достала из сумочки вовсе не блокнот с записями, а какой-то небольшой предмет и передала его папе. Он сунул его в карман. Алешка мне подмигнул. Я ничего не понял, но тоже ему подмигнул, на всякий случай.

Зато папа, кажется, все понял и грозно посмотрел на нас.

— А они кто? — спросила мама, когда «ботаники» ушли.

Папа равнодушно зевнул. Так равнодушно, будто ему очень не понравился этот вопрос.

— Студенты, — сказал он. — Заочники. Я их консультирую.

Мама с таким удивлением хлопнула глазами, что послышался шорох ее ресниц.

— Вот уж не знала, что ты еще и педагог.

— Все мы в той или иной степени учителя, — философски заметил папа. — И ученики одновременно. Жизнь нас постоянно учит.