Великий жулик Большой папа

Валерий Гусев, 2003

Отважные и сообразительные братья Дима и Алеша едут в поезде дальнего следования. На одной из станций к составу цепляют еще один вагон – в нем перевозится имущество цирка шапито. И с этого момента в поезде начинают происходить загадочные происшествия. Исчезают проводники, пропадает бригадир состава. Какая таинственная сила скрывается за всеми этими происшествиями? Пробравшись в головной вагон, дверь которого почему-то была не заперта, они дошли до кабины машиниста… и ахнули – она оказалась пуста! А поезд мчался все быстрее и быстрее…

Глава III

МОРСКОЙ ГНОМ

По пути в первый вагон мы кое к кому заглянули, с кем-то поздоровались, кое-кого на цыпочках обошли. Например, ту тетку в зеленых брюках, которую Лешка кактусом уколол.

Но она нас в этот раз подкараулила. Когда мы тихонько пробирались мимо ее «квартиры», дверь вдруг раскрылась, и тетка внимательно посмотрела нам вслед. И вдруг сказала Алешке доброжелательно, со смешком:

— Мальчик, у тебя шорты сзади лопнули.

Алешка машинально прикрыл руками попу, но не обиделся: оценил юмор.

— А из вашей квартиры, — ответил он не без намека, — все время конфетами пахнет.

Это в самом деле так. Дверь в восьмое купе всегда была чуть приоткрыта и оттуда тянуло каким-то сладковатым, приторным запахом. Какой-то косметикой.

— Это не конфеты пахнут, — вздохнула тетка с сожалением. — Это цветы. Я везу их в Светлорецк на выставку. Но и конфеты найдутся. Заходите как-нибудь вечерком.

— Спасибо, — ответил я. — Обязательно. Мы любим цветы.

— И конфеты, — строго добавил Алешка.

Тетка засмеялась и скрылась в своем купе.

А мы пошли дальше, по своим делам. К начальнику нашего многоквартирного поезда.

Он нам очень нравился. Начальника я имею в виду.

Когда он снимает свою форменную фуражку, то становится похожим на доброго сказочного гнома: посреди головы — розовая лысина, окруженная седыми лохмами, густая седая борода и румяные щеки, словно яблочки. И почему-то из-под кителя виднеются порой полоски тельняшки.

— Морской гном, — как-то сказал Алешка.

Что он имел в виду? Его не всегда сразу поймешь. Но чутье на хороших людей у Алешки, как у умной собаки, — никогда не ошибается.

Нравится нам начальник поезда Юрий Иванович. А его купе нравится еще больше.

Оно — особенное. Как бы из двух обычных сделанное. Просторное такое, непривычное. И чем-то неуловимым напоминает каюту капитана на большом океанском корабле. Узенькая койка, всегда аккуратно заправленная; диванчик с подушечкой; столик, на котором все время пыхтит и пускает дым в окошко забавный походный самоварчик, затейливо сделанный в виде старинного паровозика.

На перегородке висят стенные часы в виде корабельного штурвала и картинка из журнала, на которой рассекает пенистые валы стальной красавец крейсер. А рядом — смутная такая, старая фотография мальчугана в пилотке и военной форме, с настоящим автоматом на груди. За его спиной видна какая-то стальная громада на колесах и с пушками, торчащими из нее во все стороны.

— Это ваш сын? — вежливо спросил Алешка про фотографию.

Начальник поезда, морской гном, весело рассмеялся: побежали от глаз к щечкам-яблочкам хитрые морщинки, замелькали в седой бороде несколько зубов.

— Это я сам, Леша! В боевой молодости! Когда служил в железнодорожном флоте. Бравый боец сухопутного крейсера — бронепоезда «Беспощадный».

Сухопутный крейсер, морской гном… Что ж, в дальней дороге всякое бывает.

— Вы, значит, — восхитился Алешка, — в детстве с немцами воевали?

— Еще как! — похвалился боевой гном, наливая нам красивый чай в стаканы в красивых подстаканниках. — Во! Гляди, Леха! — Он отодвинул в сторону бороду, и на его кителе, пониже тельняшки, вспыхнули два ордена и три медали — за боевые заслуги!

— У нашего папы, — не утерпел Алешка, — тоже полна грудь орденов и значков.

— Известное дело, — уважительно вздохнул гном, — он ведь тоже все время воюет… Пейте, пейте чай, ребятишки. Такого чая больше нигде не попробуете. Особенный!..

— Ага, — вежливо похвалил Алешка чай, — особенный. Из паровоза. — И громко хлюпает, и гремит ложечкой, пользуясь отсутствием мамы.

А наш поезд все мчится и мчится. И что-то в нем происходит. А мы об этом пока не знаем…

— Я ведь, ребятишки, с детства и всю жизнь мечтал моряком стать. Плавать на стальном броненосце, охранять морские рубежи Родины. А стал машинистом…

— А я всю жизнь мечтал стать машинистом, — сказал Алешка.

— Не получилось еще? — с сочувствием покачал головой Юрий Иванович.

— Получилось. Один раз, — признался Алешка.

Я тогда на эти его слова не обратил внимания. Так они, как-то промелькнули мимо. Как столбы за окошком вагона. Я, наверное, подумал, что он сказал о нашей «домашней» железной дороге — модели. Или о детской железной дороге в Кратове. А ведь Алешка имел в виду кое-что посерьезнее. В общем — проговорился. А я и не заметил…

— Был я тогда постарше Лехи, помладше Димки, — ударился в воспоминания Юрий Иванович. — Жили мы возле паровозного депо, батя мой там работал мастером. И мечтал он, чтобы я тоже пристал к паровозному делу. А тут война; батя — на фронт, я — на его место, в депо. Ладили мы там, знаете, что? Бронепоезд. Для фронта. Одевали его в броню, ставили на него орудия и пулеметы. Ну и, конечно, как сдали бронепоезд командованию, как развел он пары, загрузился продуктами и боеприпасами и двинул на фронт, я затаился в тендере, где уголь, и объявился, когда наш «Беспощадный» вовсю стучал колесами на запад. Хотели меня на первой же остановке ссадить да домой отправить — не вышло…

— Остановок не было? — догадался Алешка.

— Точно! Так и мчались мы до первого боя. Немцы тогда танковый десант бросили, чтобы железную дорогу перекрыть, а мы им со всех бортовых орудий так долбанули!

— И вы долбали?

— Нет, врать не стану. В том бою не долбал. Помогал кочегару уголек в топку бросать. Так и прижился. Командир бронепоезда приказал мне форму справить, оружие выдать…

— И стали вы юный герой!

Юрий Иванович немного смутился:

— Не сразу, конечно. Но стал. — Он опять раздвинул бороду и показал все свои медали. — Ну, а потом уж — вся жизнь на железной дороге. Машинистом стал, всю страну объездил. Сейчас-то я пенсионер, вот и поставили меня начальником…

И вот тут его прервали. Зашуршала трансляция, и чей-то строгий голос произнес:

— Начальника поезда просят срочно пройти в кабину машиниста!

— Жаль, — сказал Алешка. — А то бы вы нам рассказали про свои боевые заслуги.

— Успею еще, путь дальний. — И он заспешил к машинистам.

А мы — к родителям.

Мама сразу же возмутилась:

— Где вы шляетесь? Мы так волнуемся!

Но Алешка сразу же ее переключил:

— Не расцвел?

Мама вздохнула с надеждой:

— Вот-вот распустится.

Тут поезд стал тормозить — какая-то станция появилась.

И мы с Алешкой тут же выскочили на платформу. Мама даже не успела крикнуть нам вслед: «Вы куда?»

Станция оказалась так себе. Какая-то мазаная избушка с надписью «касса», два дерева по ее бокам и коза, которая старательно одно из них обгладывала, тряся бородой. От удовольствия. И больше — ничего.

Мы тогда сразу помчались к «цирковому» вагону — чем-то он нас привлекал. Какой-то он был загадочный. И даже морда нарисованного тигра казалась нам хитрой и вредной. У нее было такое выражение: «А я что-то знаю, да не скажу!».

Охранник вагона «Шапито» вышел на платформу и прохаживался взад-вперед, настороженно и внимательно поглядывая по сторонам. «Осторожно! Злая собака!» Он был в черной форме, с дубинкой на поясе. Подозрительно взглянул на нас. Но Алешку это ничуть не смутило.

— Дядь, — спросил он охранника, — а у вас там тигры? Дайте посмотреть.

Охранник взглянул на него искоса, сверху вниз, и небрежно бросил:

— Иди отсюда!

Алешка хамства и грубости не терпел.

— Твоя, что ль, платформа? — так же небрежно ответил он.

— Ща врежу дубинкой — узнаешь чья!

— Врежь! — Алешка остановился напротив него, задрал голову с хохолком на макушке. — А я папу позову.

Охранник заржал, как дикий конь. Или зарычал, как дикий тигр.

— Зови! И папе твоему достанется.

Тут уж и я не стерпел.

— А ты знаешь, кто у нас папа? Полковник милиции!

— А мама — генерал, — добавил Алешка.

— Полковник… Генерал… — проворчал дикий конь. Но уже не так грубо. — Не положено здесь посторонним. Охраняемый объект.

— Ну зачем же так грубо, дорогой мой? — укорил его ласковый, прямо мурлыкающий голос.

Мы обернулись.

В дверях вагона стоял огромный толстый человек, похожий на перекормленного «Вискасом» рыжего кота. Он жмурился от степного солнца, почесывал себя за ухом волосатой рукой и мурлыкал:

— Зачем же так грубо, Костя? Такие симпатичные любознательные детишки. — И он обратился к нам: — Жаль, что ничего в этом вагоне интересного не предвидится.

— А что предвидится? — спросил Алешка.

— Хурда-мурда всякая, — промяукал громадный кот. — Трапеции, турники, батут.

— А зверей нет? — разочаровался Алешка.

— Звери, дорогой мой, в следующем поезде едут.

— Тигры?

— И тигры, и бегемоты. — Дядька ловко, несмотря на свои размеры, спустился на платформу, взял Алешку за руку и не спеша пошел вдоль состава. — И всякие другие звери.

Но от Алешки так просто не отвяжешься.

— Ну хоть злую собаку покажите, — проныл он.

— Какую собаку? — удивился кот. — Никакой здесь злой собаки нет…

«Кроме охранника», — подумал я.

–…И доброй тоже нет. Все дрессированные собачки едут следующим поездом.

— Да вот же — у вас написано! — Алешка обернулся и ткнул пальцем в табличку с собачьей мордой.

— А… Это… — Какая-то тень пробежала по его лицу и исчезла. Оно cнова стало противно-приветливым. — Это так… Предупреждение для особо назойливых. — Намек на нас, что ли? — Чтобы возле вагона не крутились. А вы в каком вагоне едете?

— А вон, — Алешка махнул рукой.

— Хороший вагон, — почему-то похвалил его громадный кот. — Мне нравится.

— А это наши родители, — Алешка показал на маму и папу, которые стояли у дверей вагона.

— Хорошие родители, — промурлыкал кот, поклонился им издали и попрощался с нами. — Заходите как-нибудь на чаек. И родителей пригласите.

— Так чего заходить? — откровенно признался Алешка. — Зверей-то в вашем вагоне нет. А чаю у нас своего навалом.

— Да, чего нет, дорогой мой, того нет, — вздохнул кот и мягкой походкой вернулся к своему вагону, где не было ни злых собак, ни добрых зверей.

Только вот звери-то там были. И не цирковые, дрессированные и добродушные. А вовсе дикие.

Но мы этого тогда еще не знали. И узнали, к сожалению, слишком поздно.

— Где бегали? — спросил папа.

— Зверей смотрели, — сказал Алешка.

— Ну и как?

— А их там нет. Одна хурда-мурда. И собачья морда.

Мама поморщилась на его вольные выражения, но ничего не сказала.

Мы поднялись в вагон, и поезд мягко и плавно отчалил от перрона.