Великий жулик Большой папа

Валерий Гусев, 2003

Отважные и сообразительные братья Дима и Алеша едут в поезде дальнего следования. На одной из станций к составу цепляют еще один вагон – в нем перевозится имущество цирка шапито. И с этого момента в поезде начинают происходить загадочные происшествия. Исчезают проводники, пропадает бригадир состава. Какая таинственная сила скрывается за всеми этими происшествиями? Пробравшись в головной вагон, дверь которого почему-то была не заперта, они дошли до кабины машиниста… и ахнули – она оказалась пуста! А поезд мчался все быстрее и быстрее…

Глава II

ТАИНСТВЕННЫЙ ВАГОН

Утром я проснулся оттого, что поезд стоял. Вернее, оттого, что папа дернул меня за ухо и сказал:

— Пошли прогуляемся. Стоянка — двадцать минут. Славный город Курск за окном. Людей посмотрим, себя покажем.

Мы выскочили на платформу. Утро было солнечное. Яркие летние лучи освещали здание вокзала с названием города, несколько деревьев и веселых курских теток, которые продавали пассажирам плоды щедрой курской земли. В основном сигареты, сникерсы и орбиты.

Ночной разговор я почти забыл — так приветливо светило солнце, столько вокруг было нового и интересного…

Мама осталась в купе — красить глаза и губы и приглядывать за кактусом, а мы стали прогуливаться по платформе и поглядывать — что бы нам такое купить, приятное и полезное. Чуть было не купили яблоки, но они были еще такие зеленые, что даже на вид кислые.

Тут где-то, в конце состава, раздался мощный металлический стук и побежал от вагона к вагону.

— Тронулся! — обрадованно закричал Алешка. Ему, видно, очень хотелось вскочить в вагон на ходу.

— Не, — огорчил его стоящий рядом железнодорожник. — Это вам еще вагон подцепили, попутный. Цирк!

— Почему цирк? — удивился папа. — Какой цирк?

— Обыкновенный. Они на гастроли едут.

— Со зверями? — восхитился Алешка.

— Не. В энтом вагоне они свое имущество везут.

— Пап, посмотрим?

— Успеем? — спросил папа железнодорожника.

Тот кивнул:

— Еще как успеете. Отродясь тута в срок не трогались. Хоть вы и фирменные.

Но цирковой вагон нас не порадовал. Он был самый обычный, товарный. С двумя узкими окошками, закрашенными изнутри белым и забранными снаружи решетками. Правда, на вагоне был нарисован тигр, похожий на рыжего кота, и написано загадочное слово «Шапито». И еще почему-то к двери была привернута табличка с собачьей мордой и предупреждением большими буквами: «Осторожно! Злая собака!» А на площадке вагона топтался охранник. Похожий на злую собаку.

— А кто такой шапито? — спросил Алешка папу. — Тигр?

Папа усмехнулся.

— Передвижной цирк. Он ездит по городам и дает представления в брезентовом шатре.

— Позавидуешь этому шапито, — сказал Алешка, и мы пошли к своему вагону.

— Не расцвел? — спросил папа, кивая на кактус, когда мы вошли в купе.

— Не видишь, что ли? — обиделась мама. — Когда он расцветет, вы все зажмуритесь.

— От запаха? — спросил Алешка.

— От красоты, — еще больше обиделась мама и нежно погладила колючки.

— Ты неправильно все делаешь, — с хитрой улыбкой посоветовал Алешка. — Нужно его немного посолить, полить минералкой и сказать ему волшебные слова.

— Какие? — заинтересовалась мама.

— «Крэкс, фэкс, пэкс»! — И он выскочил в коридор.

…Ехали мы без особых происшествий, даже немного скучновато стало. Папа читал газеты, мама разгадывала кроссворд, не сводя глаз с кактусового бутона, похожего на бородавку, а мы с Алешкой валялись на верхних полках и смотрели в окно, как там мелькают города и всякие просторы.

Ближе к вечеру мы пообедали в ресторане. Нам очень там понравилось. Особенно то, что вся посуда на столах была металлическая, не только ножи и вилки, а даже вазочки для цветов и салфеток, в которых ни цветов, ни салфеток не было.

День пролетел незаметно, под стук колес и шелест папиных газет. И под мамин шепот — она, наверное, уговаривала свой кактус, чтобы он не волновался и поскорее расцветал. А может, шептала ему волшебные слова по рецепту Буратино.

…А утром раскинулись за окном бескрайние Кубанские степи. И поезд, словно почувствовав свободу и волю, шел все быстрее и быстрее.

Но и степи — это волнующее зрелище — скоро нам надоели. Конечно, и в однообразии есть своя прелесть, как сказал папа, но не в таком же количестве.

Со скуки мы обошли весь вагон, перезнакомились со всеми попутчиками, с кем еще не познакомились раньше, попили с ними чаю раз пять, наверное. Только в одно купе мы так и не смогли попасть, в соседнее. Даже заглянуть в него не удалось. Хотя дверь его была распахнута. Но она и не могла закрыться — все купе до самого потолка было заставлено коробками и завалено сумками.

И где-то там за ними теплилась жизнь. Слышались приглушенные голоса Клани и Грини: «Ну как же, Гринь…» — «Нет проблем, Клань…»

А в пути становилось все скучнее. По крайней мере — мне. Лешка-то не умел скучать. Он даже из мелких проблем и крупных неприятностей умел извлекать массу удовольствий. А я — нет. Я попроще. Я давно это понял и давно с этой мыслью свыкся. Не всем же быть героями, кому-то надо и хлеб сеять. Чтобы героев кормить. Это так меня мама когда-то успокаивала…

Поезд все однообразнее стучал колесами. За окнами вагона — все та же однообразная степь. Иногда только покажется в солнечном мареве какая-нибудь далекая станица, где в белых домиках под зелеными деревьями живут себе кубанские казаки и кубанские казачки. Со своими казачатами.

Станица покажется, медленно развернется и постепенно исчезнет вдали. А мы едем и едем дальше…

Этот экспериментальный «скоростной» поезд только время от времени набирал свою скорость, а в основном неспешно постукивал на стыках и делал такие частые остановки, что Алешка со смешком шепнул мне как-то: «Вроде собачки, которая целый день на улице не была, у каждого столба лапку задирает».

Очень похоже. Поезд останавливался на каждой станции, на каждом полустанке и даже на дачных платформах. И машинист с помощником обходили весь состав, снимали показания всяких приборов, заносили их в путевой журнал и докладывали начальнику. Начальник изучал эти данные и давал отправление. И мы ехали дальше…

Мама либо разгадывает длинный кроссворд, либо не сводит глаз со своего кактуса. Папа не сводит глаз со своих газет, которые ему приносит симпатичный начальник поезда Юрий Иванович. Мы с Алешкой лениво валяемся на верхних полках, уже все бока отлежали. Алешка со своей высоты заглядывает в мамин кроссворд, я — в папины газеты.

— Воинское звание адмирала Нельсона, — задумчиво произносит мама.

— Старший сержант, — с усмешкой подсказывает папа.

Алешка хохочет, мама обижается и, закусив губу, вписывает в клеточки: «Адмирал».

— «Обмирал», — поправляет Алешка. — Перед боем.

— Сам ты кактус! — опять обижается мама. — Колючка вредная.

А я их уже не слушаю, меня привлекла заметка в папиной газете. Я изо всех сил свесился с полки и стал ее читать, не отрываясь.

Заметка называлась «Фальшивомонетчики». Майор милиции А. Тарасов рассказывал в ней о том, что правоохранительные органы обнаружили подпольный цех по изготовлению фальшивых долларов. В этом цехе работали цветные принтеры и день и ночь печатали стодолларовые купюры. «К сожалению, — сообщал майор, — нам не удалось задержать организаторов преступления, им удалось скрыться, и они объявлены в розыск, но от наказания не уйдут». Дальше он пояснил, что задержанные операторы — какие-то бедные студенты — признались, что напечатали огромное количество фальшивой американской валюты. Но куда эта валюта исчезла, объяснить не смогли. Или не захотели. «Есть сведения, — завершал заметку майор А. Тарасов, — что вся партия отправлена по железной дороге. Наши сотрудники взяли под контроль все поезда южного направления. На розыск этих фальшивых долларов брошены все наши силы».

«И наши силы — тоже», — подумал я.

— Дим, свалишься, — предупредил меня папа, поднимая голову. — Зачитался…

— Пап, как ты думаешь, куда они дели эти доллары?

— Вывезли куда-нибудь, в другие края.

— Чтобы спрятать?

— Почему спрятать? Продать кому-нибудь.

— Во они влипнут! Покупатели эти.

— Ничего они не влипнут. Они же знают, что покупают фальшивки.

Я чуть в самом деле с полки не упал. И Алешка тоже.

— Они что, дураки? — спросил он.

— Далеко не дураки, — усмехнулся папа.

И он нам объяснил.

Предположим, я напечатал миллион фальшивых долларов. И продал их Алешке. Примерно за треть цены. А Лешка собирает большую команду одноклассников, раздает им доллары и посылает их обменивать на рубли. Причем в таких местах, где наивные люди не смогут разглядеть фальшивки. А поступающие рубли Алешка обменивает в банке уже на настоящие доллары. Не слабо? Конечно, миллион он не наберет, какие-то фальшивки кто-нибудь да распознает, но все равно сумма получится громадная.

— Глупость какая-то, — сказал мне Алешка. — Пошли лучше гулять.

— Это называется «гулять», — проворчала мама, — шляться по вагонам.

— А больше им негде шляться, — заступился за нас папа.

Шляться по вагонам — наше единственное, кроме чая, развлечение. И, надо сказать, неплохое. Всегда либо попробуешь что-нибудь вкусненькое, либо узнаешь что-то новенькое.

Вообще же мы все больше привыкали к нашему поезду. Обживались, знакомились. Он скоро стал казаться нам многоквартирным домом на колесах со своими жильцами, у которых были свои проблемы.

И все жильцы-пассажиры эти проблемы знали и иногда все вместе участвовали в их решении. Только Кланя и Гриня, отгородившись своим багажом, занимались лишь своими проблемами. У них даже в туалет выйти — и то проблема. Они сидели в своем купе, как в осажденном городе. И время от времени остальные жильцы милосердно просовывали в щели между коробками то бутылку воды, то пачку печенья.

В общем — дом как дом, среди степей. Несется куда-то вдаль. Но если глубоко задуматься, то и обычный дом, без колес, тоже не стоит на месте. Он тоже мчится вперед. Пусть не в пространстве, но во времени — уж точно.

Я даже высказал эту мысль папе. Он внимательно посмотрел на меня и как-то двусмысленно похвалил:

— Ты здорово поумнел. Я и не заметил.

Мне это показалось обидным. Как это так — незаметно, что человек здорово поумнел! Внутренне, значит, поумнел, а снаружи — дурак дураком остался?

А папа продолжил:

— Да, Дим, все мы живем в одном доме. И поэтому надо соблюдать в нем нравственную чистоту.

— Правильно! — горячо подхватил Алешка. — А то вон в пятом подъезде…

— Где, где? — не понял папа.

— В пятом вагоне, в шапито этом, — поправился Алешка. Он уже так освоился в нашем «скором» доме на колесах, что по городской привычке вагоны стал называть подъездами, а купе — квартирами. Если дальше так пойдет, то начальника поезда он станет домоуправом величать. А проводницу Лельку — старшим по подъезду.

— А что там, в пятом подъезде… то есть вагоне? — уточнил папа.

— А то! Окурки в окна бросают, банки из-под пива.

— Странно, — задумался папа.

И я тоже. Странно. Ведь в этом таинственном вагоне — всего одно служебное купе, а все остальное — багажное отделение. А окурки — Алешка прав — изо всех окон летят. Кто же их бросает? Трапеции и батуты?

— Когда будете шляться по подъездам… — посоветовал папа. — По вагонам то есть, скажите об этом начальнику поезда, он наведет порядок.

Ну вот, мы теперь в нашем доме — общественность, за порядком будем следить. А там, глядишь, нам и щетки выдадут. И рабочие халаты.

Но к начальнику мы зайдем обязательно. И вовсе не из-за окурков. Мы к нему вообще чаще всего заходим.