Сломанная тень

Валерий Введенский, 2015

Петербург, 1829 год. Город потрясает череда самоубийств и несчастных случаев: застрелился граф Ухтомский, поручик Репетин сломал себе шею, упав с лошади, а барона Баумгартена нашли в петле. Полиция все списывает на случайное стечение обстоятельств, но судебный врач, Илья Андреевич Тоннер, иного мнения. Ему удается выяснить крайне интересную деталь: в этом деле замешана дама, чье лицо скрыто под вуалью. Тоннер уверен, что даме известны многие тайны, в том числе и загадки произошедших убийств…

Глава четвертая

— Чего молчите-то? — спросила Ирина Лукинична.

Угаров, потупив взор, вытянулся перед Андреем Артемьевичем. Эх, надо было уехать спозаранку, да проспал! Стой теперь, как пугало огородное. Сам виноват! Кабы дверь в комнату запер, не попал бы в коллизию!

— Андрей Артемьевич! Скажите же что-нибудь! — оказывается, призыв не к Денису относился.

Генерал Лаевский поднялся с кресла и подошел к Угарову:

— Вы бывали в сумасшедшем доме?

— Нет, — промямлил Угаров. Бог мой! Неужели в скорбный дом хотят упрятать?

— Душераздирающее зрелище! — продолжил Андрей Артемьевич. — Несчастные прикованы к каменным стенам, ревут, кричат, кусаются. Дабы облегчить невыносимые страдания, их обливают ледяной водой! Вот! Теперь понимаете, почему я не отдал туда Софушку?

Угаров вытаращил глаза:

— Нет!

— У Софушки приступы всего два раза в год, в остальное время она нормальная… почти нормальная, вот мы и решили с Иринушкой, что сами справимся.

Разговор происходил в кабинете генерала, больше походившем на библиотеку. Стен за книжными полками не было видно, раскрытые фолианты лежали везде — на камине, диванах, креслах, а письменный стол был завален ворохом бумаг и книг.

— Софья не сумасшедшая! — вставила Ирина Лукинична. — У нее просто нервная горячка! Как приступ случится, мы ее в комнату особую запираем, на втором этаже, рядом с вами!

Денис вспомнил, что справа от его комнаты дверь всегда заперта.

— Стены там подушками обиты, чтобы голову она не разбила, а окно заделано, дабы не выкинулась. Если сильный приступ — ремнями к кровати привязываем, — рассказывала Ирина Лукинична. — А когда полегче ей станет, увозим в имение. Доктор Тильмах говорит, что для выздоровления Софушке деревенский воздух показан. Сидит она там целыми днями на веранде и молчит, в одну точку глядит. Месяца полтора так проходят, а то и два! А как заговорит со мной, значит, поправилась, едем обратно. Полгода потом она нормальная, ну почти нормальная, а затем снова. И так уже семнадцать лет! Сразу после рождения Полины началось! Больно носила тяжело, в родах чуть не померла! Три дня потом в горячке отлежала, а как в сознание пришла — будто подменили. Сидит, голову опустила и молчит!

— Я упросил Ирину Лукиничну с нами пожить, — перебил свояченицу Андрей Артемьевич. — Софушку-то одну не оставишь, опять же детки, а у меня служба. То в Польшу с инспекцией, то в Сибирь…

— Выходит, — догадался Денис, — два последних месяца вы приступ в имении пережидали?

— Ну да!

— То есть сейчас Софья Лукинична здорова?

— Почти! — снова вздохнула Ирина. — Пока сиднем сидит, она силы набирает, сейчас всем здесь даст прикурить. Задирать будет и слуг, и Полину с Володей, а уж про нас с Андрюшенькой промолчу. — Ирина Лукинична метнула в родственника нежный взгляд.

— Мужчины ей после воздержания требуются, — застенчиво поделился генерал, — десять раз в сутки, не меньше!

— Раньше-то, пока молода да красива была, проблем с этим не было, — продолжила рассказ Ирина Лукинична. — Половина Петербурга у нее в любовниках числилась…

— Как же вы стерпели такое? — не сдержался Угаров, задал бестактный вопрос генералу.

— Не мыло, не смылится, — ответил тот. — А что прикажете делать? Разводиться? Она мать моих детей, юноша! К тому же больной человек, понимать надо.

— Последние пять лет в любовниках у нее Фрол ходил, дворник наш, черный ход сторожил. Да вот беда, две недели назад преставился! А заменить пока некем, — посетовала Ирина Лукинична. — Вот к вам и приперлась!

— Вы уж простите за вчерашнее! — попросил со слезами на глазах Андрей Артемьевич.

— Конечно! — обрадовался Денис. Больше всего боялся, что Лаевские нажалуются Тучину-старшему, а вот как хорошо выходит, сами огласки не хотят.

— Надеюсь, все между нами останется? — с надеждой спросил генерал.

— Не сомневайтесь! — горячо заверил Денис.

— Говорят, вы вещи приказали собирать? А может, останетесь? — попросил Андрей Артемьевич. — Вы только на ночь дверь закрывайте на ключ!

— Хорошо! — тут же согласился Денис и с юношеской горячностью решил высказать осенившую его мысль: — А может, не больна Софья Лукинична? Может, в нее бес вселился? Я когда с матушкой по монастырям ездил, видел, как одну бабу отчитывали. К ней дьявол по ночам являлся, мужа заставлял убить. Может, и Софью Лукиничну отчитать?

— Пустое! — махнул рукой Лаевский. — Лучшие врачи лечили, а все без толку!

— Ох, какую мыслишку-то подкинули, Денис Кондратович! — обрадовалась Ирина Лукинична. — Побегу с Марфушей советоваться!

Пару лет назад Ирина Лукинична приютила нищенку, которую сочла блаженной. Неудобств от Марфуши обитателям дома было много. Стараниями Ирины Лукиничны (расхваливала ее, где могла) юродивая стала известна не только в Петербурге, лицезреть ее приезжали аж из Сибири, и с утра до вечера на черной лестнице толпились богомольцы — ждали аудиенции.

— Какого черта! Я разве приказывал меня будить? — спросонья недовольно спросил Тучин.

— Записочка вам, Александр Владимирович! Сказали, что срочная! Я и осмелился…

Дворецкий Никанорыч почтительно склонился над кроватью с серебряным подносом, на котором лежала сложенная сердечком бумажка.

— От кого?

— Не могу знать! Мальчуган какой-то принес!

Тучин лениво развернул листок, пробежал глазами и тут же вскочил на ноги:

— Который час?

— Десятый!

— Мыться, бриться, одеваться! — приказал Тучин. До прихода Дашкиной оставалось всего ничего! Неужели решилась?

Никанорыч задумался.

— Давай, шевелись, старый хрыч! — поторопил его Тучин.

— А может, сначала оденемся, а потом побреемся?

— Что ты мелешь, болван?

— Федька-парикмахер только-только к Владимиру Андреевичу зашел. Через полчаса освободится, не раньше.

— Значит, сам брей.

— Никак не возможно! Не обучен.

— Черт подери! Слуга ты или нет?

— Слуга! Только у каждого слуги свое умение. Один печку топит, второй двор метет, третий дрова колет, я вот руководить всеми обучен.

— Подай халат!

— Сию секунду! — сказал Никанорыч и дернул за звонок.

Казачок Пантелейка словно за дверью караулил — тут же ворвался в комнату.

— Митяя сюда. Барин одеваться изволит.

— Ночной горшок вынеси, — приказал казачку Тучин. Тот удивленно посмотрел на Никанорыча, который лишь пожал плечами. Захвати уж, уважь каприз барина. Но когда Пантелейка вышел, заметил:

— Горшки у нас Прасковья выносит.

— А вот мой Данила, — сообщил Тучин, — все умеет! И раздеть, и побрить, и суп сварить…

Дворецкий сильно удивился:

— Во дает! Где нашли такого?

— У себя в деревне!

— Тогда понятно! Деревенщина! Крестьянин отсталый!

Тучин рассмеялся:

— А сам-то? Неужто из дворян?

— Не! Крестьянин, — не стал отрицать очевидного Никанорыч, однако гордо добавил: — Но городской!

— Оттого и ленивый! Мой Данилка таких, как ты, десятерых заменит.

— Э, барин! Ежели за все браться, все тяп-ляп получается! Где это видано, чтоб хороший повар строгать умел, а дворник портки шил? Нет! У нас каждый свое дело делает, мастерство всю жизнь оттачивает.

— Поэтому русских слуг за границей лентяями и считают! — покачал головой Тучин.

— Не знаю, что там за границей считают, — обиделся Никанорыч, — но опыт наш перенимают и даже название сему придумали! Деление труда! Вот-с! Мне господин Налединский сказывал. Он из-за границ не вылезает!

— Иван Никанорыч! — вбежал с горшком в руках Пантелейка, видимо, так и не придумавший, где его опорожнить. — К парадному входу какой-то Данила подъехал. С виду слуга, но прибыл как барин, на бричке.

— Ура! — обрадовался Тучин. — Вернулся!

— Это ты, что ли, жнец, швец и на дуде игрец? — Никанорыч придирчиво оглядел Данилу.

— Не, на дуде не получается. Мишка на ухо наступил. Вроде правильно пою, а люди смеются!

— Наступил, говоришь? В зеркало глянь! Оторвал он тебе ухо-то!

— Это собаки! — вздохнул Данила.

— Дразнил?

— Убийцу ловил! В такой переплет мы с барчуками попали…

— В еще больший попадешь, если здесь за семерых работать вздумаешь! — предупредил Никанорыч. — Я тебе сам второе оборву!

— Да я…

Договорить Данила не успел. Из кабинета Андрея Артемьевича, мимо которого они шли, вылетел радостный Угаров и бросился обнимать слугу:

— Данила! Вот здорово! Как доехал, жених?

— Уже не жених! Обвенчались, как положено. И пачпорт новый справил. Теперь я Данила Семенович Безухов, а внизу и жена вписана, Екатерина Лонгиновна. Вон смотрите!

— Поздравляю!

Данила после геройского поступка (не побоялся в одиночку преследовать преступника по болотам) получил вольную. Вместе с барчуками в Петербург не поехал — остался раны залечивать да свадьбу играть. Приглянулась ему в имении Северских горничная Катя. Огонь, а не девка, и волосы у нее тоже огненные!

— Катьку в деревне оставил?

— Как можно, барчук? Зачем тогда жениться? С собой привез! Илья Андреевич Тоннер согласился кухаркой взять!

— Здорово! — обрадовался Денис. — А то как-то обедал у него — есть невозможно!

— Илья Андреевич велел вам кланяться и звал сегодня к себе. Покойница у него интересная. Хочет, чтоб зарисовали…

— Ладно! Сейчас позавтракаю и поеду. Никанорыч! Вещи мои уложены? — поинтересовался Денис.

— Ммм, — замялся дворецкий. — Я как чувствовал, что ваш слуга прибудет. Пока не начинали.

— Ну и хорошо! Я передумал ехать.

— Ну наконец-то! — бросил Тучин, когда Данила вошел и поклонился. В душе был рад, но показывать не стал. — Явился не запылился! Побыстрей жениться не мог?

— Так я бричку чинил. По всем Европам проехали, совсем прохудилась. Теперь до самого дома докатит!

— Что встал, как истукан? Видишь, барин не умыт, не одет?

— Я…

— Брей давай.

Данила нехотя взялся за помазок и намылил Тучину щеку.

— Быстрее! Опаздываю! — топнул ногой художник.

— Александр Владимирович! Разговор к вам! Я больше вам служить не буду. Уж простите…

— Что?

— Мы ж теперь вольные! Помните? Решили к Тоннеру наняться. Катерина кухаркой, а я…

— Что ты сказал? — заорал Тучин.

— Ничего не путаешь? — Дашкин барабанил пальцами по окну кареты.

— Моську у этого дома нашли! А тот дядька, — мальчишка тыкнул пальцем в швейцара, который терпеливо что-то объяснял одетому в лохмотья страннику, — сказал, что ее надо утопить.

— Правильно сказал! — брезгливо проронил князь. — Вся карета из-за твоей псины провоняла. Зачем ты эту паскуду взял?

— Петр Пантелеевич велели! — кухаркин сын кивнул на сидевшего рядом с Дашкиным камердинера. Тот поспешил увести разговор в сторону:

— Ваше сиятельство! Извозчик, которого я отыскал, тоже на сей дом указал!

— Ничего не понимаю! Это же особняк Лаевских!

— Так точно-с!

Арсений Кириллович задумался. Кто из обитателей дома старинного приятеля посмел его шантажировать? Конечно, супруга Андрея Артемьевича немного не в себе…

— А это кто?

Из дома как ошпаренный выскочил пожилой слуга, а за ним собственной персоной новый враг князя — Александр Тучин. Следом за художником выбежал молодой человек, которому удалось догнать художника и после непродолжительной борьбы сгрести в охапку. Даже через стекло кареты доносились истошные крики коварного соблазнителя:

— Гнида! И Катька твоя гнида! И Тоннеру передай, что он гнида!

— Это художник, что вчера заходил! — вспомнил камердинер. — Ту… Ту…

— Тучин его фамилия! — недовольно перебил Дашкин. Он-то что у Лаевских делает?

— Бреется! — без тени сомнений ответил Петруха. — Видите: одна щека намылена, а со второй кровь течет.

Тучин вырывался из рук Угарова и, если бы Денису не помог выскочивший следом Никанорыч, ринулся бы в погоню за Данилой.

— Немедленно мне слугу найди! — заорал на дворецкого Тучин. — И чтоб все умел! Одежду чистить, обед готовить, мыть, брить, шить!

— Александр! Пошли в дом! — предложил Угаров.

— Отстань! Никанорыч, чтоб сегодня нашел!

— Да где ж такого взять?

— А вы на Сенной пошукайте! — посоветовал швейцар Филипп Остапыч. — Там трактир есть, вся людына, кому работа треба, в нем збирается.

— Как называется?

— «Василек». Я пока не прослышал, что вам швейцар треба, там и сидел! С таким гарным хлопцем познакомился! Шо творил — себе представить не можешь! Пять стаканов вверх подкидывает, а потом ловит, а потом снова подкидывает.

— Клоун мне не нужен! — прошипел Тучин и, хлопнув дверью, возвратился в дом.

— А это кто? — Никанорыч заметил на крыльце мужичка в драном зипуне и дырявых лаптях.

— Це богомолец! — объяснил швейцар. — Марфу побачить хочет.

— Брысь отсюда!

Мужичок упал на колени:

— Не гневайся, добрый человек. Владимирские мы! Из погорельцев. Зашли Марфушке помолиться и совета испросить.

— Черный ход шукай, — перебил мужичка швейцар. — Да не забудь Марфуше подарунок.

— Так что ж дарить? Нищие мы! — голубые-голубые глаза мужичка заволокла печаль. — Нешто сирым и убогим совета не даст?

— Давай проваливай, погорелец! — грозно велел дворецкий.

— Братец! — Дашкин высунулся из окна кареты, затормозившей возле Данилы. — А не господин ли Тучин тебя полотенцем хлестал?

— Добрый день, барин. Он самый. Хозяин мой бывший.

— А что? Он у Лаевских живет?

— Гостит! Андрей Артемьевич ему дядькой приходится.

— Вот как? Черт побери!

Княгиня за завтраком сделала удивленное лицо, мол, в ваших столах не роюсь, никаких бумаг не брала. Дашкин успокоился, а выходило, зря. Загадочная шантажистка вчера вечером приехала в особняк Лаевских — и собачка ее выследила, и извозчик подтвердил. В этом же доме проживает соблазнитель Тучин. Сюда же в гости к Полине Налединской сегодня собралась княгиня. А кроме всего прочего, и это самое главное… Последнюю мысль князь не додумал. Мерзкая собачонка, сидевшая на руках мальчишки, залаяла на проходившего нищего. Тот от неожиданности налетел на Данилу:

— Пардон, месье! — улыбнулся богомолец. Голубые-голубые его глаза приветственно моргнули. — Задумался, а тут эта тварь как гавкнет!

— Ничего, бывает. — Данила восхитился. Вот что значит Петербург! Даже нищие по-французски говорят!

— А ну-ка вылезай со своей псиной! — накинулся на мальчонку рассвирепевший Дашкин. — Пока эту тварь не утопишь, домой не приходи!

Сын кухарки ожидал в награду пятачок, а получил пинка под зад от распахнувшего дверь камердинера. Да еще лучшего друга велели утопить!

— Пожалейте Моську, барин! — парень бухнулся перед каретой на колени.

— Трогай! — крикнул кучеру Дашкин.

Данила подошел и погладил по волосам ревевшего мальчишку:

— Не плачь! Вот увидишь, все образуется!

— Дяденька, — мальчик посмотрел с надеждой, — возьмите собачку!

— Да я их боюсь! Чуть не загрызли! — Данила показал на ухо и многочисленные шрамы на лице. — Целую свору на меня спустили!

— Христа ради прошу! Моськой звать. Вернее друга не сыщете! Зима скоро. Погибнет на улице.

Дворняжка посмотрела на Данилу, и показалось ему, что подмигнула.

— Ладно, возьму. Скоро, бог даст, детишки пойдут. Будет с кем играть!

— Доброе утро, дамы и господа! Приятного аппетита!

— Антон! Так рано! — удивился Владимир Лаевский, когда в столовую вошел барон Баумгартен. — Мы тебя к ужину ждали…

— Фи, Володенька! Какой ты неучтивый! — перебила племянника Ирина Лукинична. — Проходите, барон, проходите! Дуська, живо прибор Антону Дитриховичу! Присаживайтесь, прошу вас!

— Спасибо, я не голоден! — поблагодарил Баумгартен. — Если только чаю!

— Дуська! Чашку барону! Попробуйте вареньице! Вот сливовое, а здесь земляничное!

— Застрелен граф Ухтомцев! — огорошил всех барон, сев за стол.

— Господи Иисусе! — запричитала Ирина Лукинична.

— Дмитрий Владимирович? — уточнил Лаевский-старший.

Барон подтвердил кивком.

— На войне? — еще раз уточнил Андрей Артемьевич и тут же осведомился у Змеевой: — А какая сейчас война, Оленька? Турецкая?

Конец ознакомительного фрагмента.