Свет небесный

Валера Жен

Начинающий журналист, в недавнем прошлом автор неудавшихся детективов, получает от редакции областной газеты щекотливое задание с целью поднять рейтинг газеты. Одержимость и нетрадиционное мышление молодого человека преподносят ряд неожиданных сюрпризов, позволяют ему открыть героические страницы из биографий, казалось бы, ничем не примечательных в повседневной жизни людей. Наизнанку выворачиваются психология и поступки тех, с кем вынужден общаться журналист.

IV

Ничего странного, если вдруг встречный прохожий улыбается или даже смеется. Человеку свойственно испытывать иногда безотчетную радость — просто хорошо, и все. Мало ли какие мысли возникают во время праздных размышлений, легкости необычайной. Или присутствует наркотическое опьянение. Человек идет и улыбается. Все может быть, и обязательно найдется разумное объяснение. Бежит пятиклассница по школьному коридору, смеется самозабвенно.

— Иван Михайлович! — И падает ему в объятия.

— Чего смеешься?

Весь учебный год преподавал рисование и черчение — как раз перед Армией. Хорошо получалось, и ученики делали успехи — знать, полюбили молодого учителя, поверили ему. Девочки поначалу записки любовные подбрасывали, тем самым проявляя ответную душевность. А он не понял.

— Что-нибудь случилось!?

Нет, девочка не потускнела. Со смехом вывернулась из рук и вновь понеслась мимо учебных кабинетов. Только взгрустнула Алевтина Федоровна, престарелая, сухая и длинная, как жердь, математичка.

— Иван Михайлович, — обратилась она в задумчивости, — дети смеются потому, что им весело.

И как он сам не мог понять! Уже не исправить. Пробегал мимо озаренных радостью детских мордашек, ощущал на лице снежинки, а под ногами обледенелый асфальт. Он сам испытывал безотчетную веселость. Потому что счастлив? Хотелось обнять весь мир, каждого одарить частичкой своего настроения. И от чего болезни души? Несомненно, застойные явления порождают душевную гниль и пагубные идеи. Спонтанный оптимизм вызывает встречную просветленность и заинтересованность. И уж совсем естественным выглядело знакомство с Назаровским во время передачи заказного письма.

— Ты не женат? — поставил подпись на бланке Виктор Васильевич.

— Думаю, по мне видать. Мне нравится точность высказывания Задорного по поводу дураков и холостяков.

— Ну, это загнул. Я не жалею о совместной жизни с Ниночкой, царство ей небесное. Давай-ка я тебя чайком побалую, на улице, гляди, не май-месяц. Как считаешь, а!?

— Сегодня газет нет, можно и пообщаться.

— А как с домашним винцом? — весело сверкнул черными глазами радушный хозяин. — В этом сезоне всю овощную яму заставил.

— Не откажусь.

У него все получалось быстро. После стакана доброго вина беседа потекла неторопливая и греющая душу. Само собой зима смирила свой нрав, и снег растаял. А может, все казалось, и птицы солировали только в воображении.

С некоторых пор Иван перестал фиксировать уходящие годы, забыл о возрасте, и вдруг глянул в зеркало. Черт побери, уж не является ли он механическим звеном в человеческой куролеси. А где полет мысли, деятельная одухотворенность? Надо бежать.

Никому не дано проникнуть в сознание стороннего человека, но это и не важно. Правильней будет судить по делам и душевным проявлениям. Наконец, человек обставляет личную жизнь сообразно своему воспитанию, характеру и материальным возможностям. Назаровский, например, проживает в двухкомнатной квартире, но жилой можно считать только одну, то есть гостиную. За приоткрытой дверью другой комнаты Быстров увидел стеллажи с книгами и письменный стол, заваленный бумагами и немытой посудой: наверно, Виктор Васильевич предпочитал удовлетворять потребности желудка и духовный голод одновременно. Еще Быстров обратил внимание, с какой тщательностью хозяин прикрыл дверь предполагаемого кабинета, не забывая в замке пару раз провернуть ключом. И личная жизнь психиатра оставалась тоже за семью замками, зато сам он проявлял нездоровое любопытство, или профессиональный интерес, к окружающим его людям. Поэтому обстановка гостиной не отличалось изысканностью, но журнальный столик и два мягких уютных кресла располагали к душевной откровенности. Необходимо дополнить облик комнаты баром с выставленными в нем спиртными напитками. В остальном интерьер не отличался от общепринятого стандарта: диван, платяной немодный шкаф под ясень, телевизор на низкой тумбочке, пестрый ковер во всю комнату.

Тесное знакомство с Назаровским явилось отправной точкой в творчестве почтальона. Раньше неосознанное, теперь тяготение к познанию человеческой психологии получило осмысленную направленность. И какие возможности! Перед ним открывается завеса чьего-либо уединения или семейной тайны. При его способностях и соответствующем трудолюбии возможно воссоздание целостной картины человеческого бытия. Работа почтальона не является избирательной, как, например, у милиционеров или врачей, полем его деятельности становится все население, к какому бы социальному слою оно не относилось.

— Я открою тебе секрет, хочешь? — Виктор Васильевич скосил на Быстрова выпуклый взгляд.

— В необходимой мере есть любознательность, не скрою.

— У тебя на лбу написан успех. Не смущайся — тебе не пристало. Есть люди, отмеченные богом, великая сила подталкивает их к цели. Они сами часто не сознают своего предназначения, но обстоятельства всегда складываются так, что невозможно сойти с дистанции. Ты, Ваня, преподавал в школе?.. Тут недавно Александра Григорьевна разговорилась: видела твою трудовую книжку. Ну вот! Были успехи, и вдруг… — Назаровский выдержал паузу, — разносишь газеты, отказываешься от материальной выгоды.

— Мне нравится.

— Нравится, ха-ха. Можно полюбить работу, если видеть в ней глубокий смысл. Ты увидел. Или уже осознал.

— Трудно поспорить. Кажется, увидел. Правда, не сразу осознал, шел интуитивно.

— Конечно! — обрадовался собеседник. — Понимание происходит на глубоком подсознательном уровне. Ты прислушался и поверил. Что я, не видел, какое у тебя счастливое лицо. И люди к тебе тянутся, всех привлекает непонятность. С чего это низкооплачиваемый почтальонишка вдруг доволен жизнью. Другим сколько не давай, все мало, а тут…

— А секрет?

— Я уже сказал, суть твоих взаимоотношений с людьми — осознание своей необходимости в духовной сфере. Жизненная позиция, которую ты занял, вне конкуренции — гляди, при нашей всеобщей меркантилизации. Правда, созвучно монетизации? Никто не согласится одеваться в металлический костюм; в своем большинстве все хотят теплоты и мягкости, но в противоборстве с золотым рублем уступают. Попробуй оспорить.

— Слабо воспринимается связь с духовностью.

— Твоя работа — это один из механизмов психологической защиты. Ты, братец, неуязвим, тебя не гнетут материальные и сексуальные проблемы — твоя активность переключена на более высокий уровень. В психологии — так называемая сублимация.

Частые беседы с Виктором Васильевичем явились для Быстрова благодатной почвой, на которой созревали планы по организации творческой деятельности. Попросту говоря, он стал осознанно изучать психологию людей, с которыми часто общался, выделять исключительные качества и пытаться отобразить их средствами изобразительного искусства — в карандашных и пастельных набросках, иногда использовал акварель. То есть он накапливал мимолетные впечатления для последующего осмысления. В общем-то, сам того не ведая, он пользовался методом художника Тиссо.

С первых дней почтовой деятельности приметил высокого кряжистого старика с припухшим лицом — землистого, с примесью красной глины, цвета. Как Евдокия Никитична с метлой являлась неизменным атрибутом двора, так и Казакевич с клюкой, благодаря своей экзотичности, с давних пор стал его отличительным признаком. Всегда хмельной, в засаленном пиджаке — должно быть, со времен второй Отечественной, и как водится у семейно неустроенных мужиков — с многодневной щетиной, скрывающей борозды-следы пережитых невзгод. И возраст для многих оставался загадкой.

Кажется, во всей стране одного Казакевича устраивала существующая действительность, личная жизнь состояла исключительно из физиологических ощущений, мало занимали чужие переживания.

— Кто ты есть!? — тычет он негнущимся пальцем в грудь почтальона. — Бу-укашка! Но ты не переживай: не война, прорвемся. Вот сейчас выпьем, да-а… я сделаю из тебя тигра.

Беседы происходят по одному сценарию. После оптимистичной тирады костлявая рука исчезает за пазухой, извлекает бутылочку настойки боярышника. Он демонстративно опрокидывает содержимое в рот — как единственную емкость на поле колючей седины. Кто-то способен занюхать алкоголь рукавом, а он громко крякает и этим самым рукавом протирает слезящиеся глаза.

— Эта стерва меня доконает, — хрипло выдыхает он. — Э-эх, есть еще порох. А как в войну…

В сущности, три фразы содержат огромный исторический материал — разумеется, для человека, умеющего разгадывать кроссворды, но Иван Быстров не придавал им определяющего значения. Правда, кто-то называл Казакевича кавалером двух орденов Славы. Так ведь для защитника Отечества естественным было проявлять героизм. Сейчас иные времена, родители часто прячут своих ребятишек под кроватки, чтобы на время призывного возраста схоронить от Армии. Пусть все гибнут, защищая их, но только не свой восемнадцатигодовалый дитеночек — он сиську мамину не дослюнявил. Конечно, Ефим Терентьевич в войну отличился. В конце войны ему исполнилось двадцать лет! И знал ли кто?

Рассказ о подвигах Казакевича может смутить всякого сердобольного человека, но Иван Быстров имел мужество достойно нести крест профессиональной отстраненности, стал привыкать к пьяным сентенциям, хотя невольно вылетела фраза, по времени совпавшая с началом цепочки трагических событий. Позже Быстров искал магическую силу в нечаянно оброненных словах — в чем она заключается. Или кто-то другой сказал его языком:

— Дядя Ефим, вы умрете нехорошей смертью.

— Такие, как я, бессмертны, хэ-хэ… — с хриплым надрывом клокотал пьяный старик. — Дьявол мне судья.

И все!? В последствии Быстров задумался о природе фразы. Сознательно он не собирался говорить, но в результате состоялись похороны Казакевича. После размышлений успокоился: история изобилует совпадениями подобного рода. А несчастный случай с Пендюхиным явился еще одним поводом для тягостных раздумий. Тебя земля убьет, — необдуманное замечание в ответ на хамство. Фраза возникла благодаря воображаемому результату паскудной жизни душегуба. И сам Пендюхин напугался. Принял за пророчество, наверно.

— Не-е, господь любит своих тварей.

В глазах страх, в движениях нервозность. Может, он в повседневной жизни придуривался, но чутье на опасность имел отменное, сразу забеспокоился.

— Боря, ты сам себя приговорил.

Всего лишь сказал, а в ответ страх неописуемый. Тогда зачем собаку убил? По непонятным для нормальных людей причинам совершает злодеяния, но ответственности всячески избегает. Человек!? И как может быть обманчивой внешность! Ножичком махался, собаку Назаровского загубил, а тут побледнел, взгляд помутился.

— У меня Цапля есть. Она, знаешь, какая сильная!

Не стоило брать в голову нелепую форму самозащиты, но пройти мимо столь авторитетной женщины невозможно. Иван видел долговязую и душевно высушенную женщину с суровым бесцветным лицом. Появившись неожиданно и прервав беседу, она зацепила Бориса за рукав и потащила его в сторону киоска. Возможно, прозвище родилось из-за когтистых длинных пальцев. А мелкие острые зубки… Соответствие внешности и поступков составит конкуренцию пиранье. И защита несомненная. Для Быстрова, как художника, объект притягательный, но недоступный для сближения. Он физически ощущал невежество, способное проявиться самым отвратительным образом. Отпугивали непредсказуемые последствия, но привлекала для художественного изучения возможная гнусность? Непреодолимое для него противоречие.

По внешнему виду Назаровского нельзя сказать, чтобы гибель собаки наложила неизгладимый отпечаток на его душевное состояние. Также благодушно улыбается, разве что в голосе появилась едва уловимая грустинка.

— Виктор Васильевич, нельзя спускать Пендюхину, иначе удержу не будет.

— Ты, Ваня, прав! И я принял меры… лечить парня надо.

Сказал, а на самом деле себя убеждает. Трудно сомневаться в его профессионализме, но лечить от воинствующего жлобства… Вся пакостливость Пендюхина исходила из уверенности в своей психологической непостижимости и добродушии Назаровского. Он уверен в своей интеллектуальной недосягаемости. Невозможно убедить в обратном кретина высшей пробы. Но Виктор Васильевич тоже с фантазиями, после гибели собаки обратился к судебной психиатрии, добился принудительного лечения Пендюхина. Тот проявил свойственную ему изворотливость, быстро смекнул, что для него лучше — не отвечать же по строгости закона.

Строгость закона?

Результаты добрых намерений Назаровского не заставили себя долго ждать — хватило недели, чтобы взбудоражить все здравоохранение области. Но об этом чуть позже, а пока новоиспеченный почтальон присматривался к населению, не торопился делать выводы. И люди в общей массе поначалу равнодушно воспринимали очередного энтузиаста нелегкого труда. Если кто и проявлял видимый интерес, то все объяснялось праздным любопытством и доступностью проясняющей беседы. Хотел Быстров или нет, он естественным образом со временем становился поверенным в житейских делах многочисленных своих адресатов.

Как и большинство здоровых молодых людей, не отягощенных семейными узами, он не упускал из внимания женское население, а для художественных изысканий выбрал Лену Андрееву и Таню Тараскину — два психологических полюса в женской юдоли. В какой степени подавленной, отрешенной от кипучей жизни, выглядела Елена Витальевна, на столько же Татьяна являлась самим олицетворением жизни. Пристальное внимание почтальона не осталось незамеченным, породило своеобразную реакцию самих объектов наблюдений и кривотолки среди населения, с которыми позже познакомился Леня Мухин.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы знать о субъективизме восприятия всякого человека, но самым опасным наблюдателем взаимоотношений почтальона и женщин, уже ввиду объективных обстоятельств, стал Боря Пендюхин. И Виктор Васильевич при очередной встрече проговорился Быстрову о своих сомнениях — в смысле возможного выздоровления изворотливого душегуба.

К удивлению самого Назаровского, чей талант психиатра высоко оценивался в областном министерстве здравоохранения, его протеже сразу стал пользоваться благосклонностью в психдиспансере. Учитывая нехватку вспомогательного персонала, врачи с удовольствием принимали помощь физически крепкого мужчины. И как не радоваться, если Пендюхин с готовностью хорошо выдрессированного пса набрасывался на буйных больных, проявлял недюжинную сноровку в скручивании рук и ног непослушных пациентов. Ему доверяли, а он услужливо тупил взор, забивался в какой-нибудь угол и… выжидал. Чего?

— Тут ведь, Ваня, как… — Назаровский призадумался, добавляя в свой кофе коньяка. — Чертовщина получается, он всех ввел в заблуждение. Я-то вообще коронованный дуралей.

— Никто не знает, что может быть у психа на уме, — попытался возразить и одновременно подвести черту Быстров, помешивая сахар в крепком чае.

— Ну, это с твоей точки зрения — как поверхностного наблюдателя. Хотя чего себя обманывать, у меня тоже профессионализм дутый, если так облапошился. Можно было заметить особый взгляд… Ну, хитрый блеск, что ли. Ему-то кажется, что он самый умный, самодовольство прет наружу.

— Очень интересно, но мне пора бежать, остались три заказных письма, — поднялся Быстров, сожалея о невозможности дослушать любопытную историю.

— Что делать, у каждого свои обязанности, — понимающе моргнул Виктор Васильевич, провожая гостя.

Упоминание о своеобразном взгляде Пендюхина не оставило без внимания почтальона. Есть же необыкновенная улыбка Джоконды, а глаза… И что увидел сам Назаровский в облике своего пациента? Так что Иван явился к психиатру в тот же вечер с бутылкой легкого вина, своим поступком нисколько не удивил добродушного хозяина.

— Понимаю твой интерес… — Указывая рукой на кресло, Виктор Васильевич мысленно ушел в себя.

Быстров почуял неадекватность в поведении самого Назаровского. Несомненно, тот пытался проникнуть в логику мышления Пендюхина, что само по себе являлось насилием над собственной психикой, могло обрести необратимый характер. Действительно, глупо хихикнул, подергал себя за кончик носа.

— Можешь сам представить скотство в проявлениях идиота…

— Виктор Васильевич, я не специалист, поэтому необходима расшифровка, — разливая вино по фужерам, скромно вставил Быстров.

–…Он присмотрел в палате немощного парня и в перерывах между посещениями врачей насиловал больного. А тот что… все сносил и плакал. Если какая комиссия или процедуры, Пендюхин прятался в неприметном углу и дожидался своего часа.

— Омерзительно!

— То-то, братец, и оно. Может, для придурка и понятное явление, но медсестра… Когда делали выговор за недосмотр… ну и другие недоработки заметили… так она невозмутимо пояснила: И напрасно вы! Он же мужчина, у него имеются естественные потребности. Каково, а?

— Когда мы говорим о Пендюхине, все время вертится на языке слово непостижимо. Это же надо, скотство — как присущее человеку качество и неопровержимый аргумент в качестве защиты. И она продолжает работать?

— Ты же не пойдешь вместо нее уколы ставить. И потом… у врачей свое отношение к естественным человеческим проявлениям.

— Грязное скотство называете естественной слабостью? Он же маньяк!

— Не надо создавать бурю в стакане воды, все относительно. И задница у паренька заживет. По крупному счету, вопрос касается глубинных социальных явлений. А что касается Пендюхина… выгнали его из психбольницы. Начали раскручивать и выяснили: он там устроил для себя опытную лабораторию — тешил свое самолюбие садизмом.

Быстров построил кислую физиономию. То, что Пендюхин разнузданный садист не удивляло, потрясало равнодушие врачей, а точнее — сочувствующее понимание. Понимание!? Сочувствие и понимание происходят почти на каждом шумном судебном процессе. Нередко присяжные входят в положение подсудимого, отягощенного пагубными воспоминаниями из далекого детства. Немалое значение приобретает искреннее раскаяние. Искреннее раскаяние? Как будто в страхе перед наказанием кто-то не захочет на словах раскаяться. Почему-то в большинстве случаев судьи и присяжные забывают встать на место жертвы или множества близких ей людей — тоже пострадавших в конечном итоге. И этот хитрый взгляд…

— Любопытный пройдоха! — вынужден был констатировать почтальон. — Надо бы пообщаться.

— Зачем!? — с наигранным удивлением вскинул брови Назаровский, отставляя опорожненный фужер, тут же продолжил с равнодушной интонацией: — Впрочем, как хочешь. Я-то ведь по долгу службы, а ты…

Иваном двигало непреодолимое любопытство. Интересно знать, как формируются мерзавцы типа Пендюхина. Есть простая библейская заповедь: не делай другим того, чего не хочешь себе. А в рассказанной психиатром истории полное игнорирование чужой боли, даже есть тихое удовлетворение. Или садистское наслаждение?

— А эта… как ее… Лена Андреева… Видел ее с Пендюхиным. За руку ее тащил.

— Лена? — Назаровский поморщился. — Там лес темный. Чего хочет Боря, ежу понятно, а вот Лена… Несчастная женщина, не повезло ей с мужем; и сын не жалует мать — любопытные у них отношения. Со стороны глянешь, так он ее за мать не считает, по всякому поводу критикует — жить мешает, компрометирует… Парень создает вокруг себя ореол — образ, скорее всего, строгого сына. По отношению к матери неоправданный максимализм. Вот если бы нашелся порядочный мужичок и пригрел бы ее. Ну, я к примеру… Все бы у нее получилось. Не может она без мужчины, а Костя взял на себя не свойственную для сына функцию.

— Что же, бывают люди слабовольные, им необходима опора.

— Ошибаешься, братец. Все не так просто, иначе я бы ею профессионально занялся и, поверь, направленной тренировкой мог бы достичь успеха. А в данном случае, гляди, ярко выраженная патология — я имею ввиду патологическое нарушение психической регуляции действий. Есть в психологии, как науке, такое понятие — абулия, когда человек все понимает, но не способен принять решение и произвести нужное действие без побуждений.

— Виктор Васильевич, что-то не пойму. Вы ее рекламируете, или меня убеждаете?

— Себя оправдываю! — с напрягом выдохнул Назаровский.

Беседы с психиатром не прошли даром: Быстров стремился к общению с Пендюхиным, в разговорах с людьми не скрывал симпатии к Лене Андреевой, иногда предлагал ей бесплатные газеты. Она, в свою очередь, часто провожала его долгим внимательным взглядом и, ввиду какого-то праздника, заняла небольшую сумму денег. Он трусцой пересекал заснеженный двор Евдокии, которая не вовремя занемогла, и ветер накрутил сказочные холмы. Ноги вязли в сугробах, уже и радости мало, в это время и возникла Лена. Движением руки остановила, улыбнулась, показывая очень даже не зубастый рот. И была в ней детская незащищенность. Иван заглянул в распахнутые глаза, а там ранимая душа. Тоскливо ему стало. Тогда разговорились и с тех пор стали чаще общаться. И Пендюхин проникся к нему вдруг непонятной симпатией.

— Она ничего! — дышал он перегаром в затылок, едва поспевая за почтальоном. — Я и сам бы к ней, да Цапля воли не дает.

Иван успел разглядеть ее хорошо: взгляд сосредоточенный, непоколебимый. У такой лучше на дороге не вставать, но Пендюхину повезло — он, на удивление Назаровского, стал благовоспитанным человеком. Как будто даже поумнел, и боялся он ее донельзя. А Лена Андреева на время ожила и помолодела, при виде Быстрова не сводила с него глаз. Можно высказывать предположения, а наверняка даже Евдокия не могла сказать. Сплетничать она не умела, но внимательно присматривала за молодой женщиной. Похотливые взгляды Пендюхина всегда замечала, но всерьез не принимала: мало ли что дураку в голову придет. Если Андреева пару раз останавливала почтальона для короткой беседы, то не надо взваливать на нее грехи всего человечества — разумный вывод. Иногда за вечерним чаем Евдокия проговаривалась внучке — не то чтобы сплетничала, а так, вслух размышляла. Не знала, а размышляла.

— Ох, не к добру! Ванька — парень видный, зря он воду мутит. И та, дуреха, не на свой каравай рот разевает.

— Ты, бабушка, о чем? — полюбопытствовала внучка.

— Так, поди, все на виду, сама знаешь. Тут иная оказия может приключиться. Борька-то под впечатлением ходит. Видела, как смотрит, глазками так и стреляет. А у него своя, пришлая, есть. Вот и думаю, скандал назревает с Быстровым.

— А что, у почтальона нет девушки?

— Откуда взяться, ежели днями на работе, а вокруг соплюхи неразумные. Тебя-то я в счет не беру, да и куда ему до тебя.

— Почему это!? — непонятно чем недовольная, встрепенулась Татьяна, резко отставляя чашку с недопитым чаем. — Чем я отличаюсь от других?

— За такой задницей, как у тебя, и получше парни побегут.

— Ну, прямо! Ни к чему опошляешь. А я видела на выставке в Доме архитекторов… Ну, там местные художники выставлялись. И тема… «Мои современники». Там и видела его картины… или не его. Имя и фамилия совпадают. Придет с почтой — спрошу.

— Чего надумала! Даже не помышляй.

— Почему это?

— Мало ли что ему в голову взбредет.

— Ну, прямо!

Интересно, какие мысли бродили в девичьей головушке. Но разговор закончился, и бабка засобиралась во двор, который заменял ей радио, телевизор, о газетах и говорить не приходится — только глаза натружать. А в головке Татьяны происходил непростой процесс. Во всяком случае она увидела в почтальоне неординарную личность. Вот ведь замаскировался, газетами прикрылся, а на выставке у его картин народ толпится. Ей тоже стало любопытно, протолкалась, да поздно — выставочный зал закрывался на уборку. И эта Лена… что она увидела в Быстрове…

Кто что увидел?

Работа продолжала обрастать новыми знакомствами и свежими впечатлениями. В то же время существует большая масса людей, для которых любой почтальон является всего лишь связующим звеном в таком грандиозном организме как общество — сразу примелькался и перестал существовать. Но есть еще семья Буньковых: он — суховатый и жилистый, с жиденькой бородкой, с проседью в редеющих волосах и слегка подпорченным из-за специфической работы лицом, уступчивый при возникающих конфликтах; она — пухленькая крупная дама с углубленным в себя взглядом, гораздо моложе, интереснее, но с характером противоречивым — иногда покладистым, часто вспыльчивым, не управляемым. Можно предположить, из-за контраста друг другу и приглянулись. Дружба с Быстровым завязалась не сразу. Сначала жена прислушивалась к досужим сплетням, присматривалась к необычному почтальону, потом и муж обратил внимание на непривычную оживленность в ее пересказах. И только.

Вадим Буньков посещал различные художественные выставки, будь то макраме или живопись — ему все равно. По настроению и сам занимался скульптурой — лепил из пластилина и глины. Что-то получалось — конечно, на любительском уровне, и он уверовал в свой талант, даже имел смелость критиковать известных в городе художников. Встреча с Быстровым произошла в Доме архитекторов — незадолго до появления там Тараскиной Татьяны, тогда и завязалось знакомство — впрочем, сначала шапочное. Буньков, учитывая его широкую натуру и надоевшее повседневное однообразие, стремился к интеллектуальному общению, поэтому посещал выставки, участвовал в творческих дискуссиях. Если частое пересказывание Наташкой всех сплетен о почтальоне вызывало раздражение — порой на грани ревности, то неподдельный и практический интерес Быстрова к изобразительному искусству оказался приятной неожиданностью. Ему уже представлялась скоротечность зимних вечеров, проводимых за увлекательной беседой. Наконец-то Наташка уверует в его богатый духовный потенциал, а то: Сварной. Или, еще хуже, — Котик. И Буньков решил пригласить почтальона к себе, тем более, представился случай. Иван позвонил в дверь с заказным письмом в руке, и повод приятный — сестра звала на свадьбу племянницы.

— По всему видать, употел, — участливо заметил Буньков, смахивая с плеч Быстрова напорошенный снег. — А то зайди, сварганим чаек.

Как ни странно — ведь Буньков не ожидал столь решительного согласия — Быстров не задумываясь шагнул в квартиру. Наталья Сергеевна, казалось, тоже растерялась — молчаливо принимала сговорчивого гостя, слегка приоткрыв припухший рот. А дальше… В общем, она и почтальон ходили в магазинчик за угол их же дома, за вином, потом Вадим Буньков водил Быстрова по квартире, тряс руками и бородкой, рассказывая о жизненных терниях на своем пути к искусству, показывал собственные творения — скульптурные композиции из глины, покрашенные гуашью.

При всем желании поэтизировать свою жизнь, речь Бунькова не производила ожидаемого им впечатления. Да, он все сознательные годы провел на сварочных работах, даже на Калыме побывал, монтируя нефте и газомагистрали, его приглашали на крупнейшие стратегические объекты, под его эгидой выросла плеяда первоклассных сварщиков. Все равно ничего исключительного, все как-то зарабатывают. Но Быстрова заворожила аура маленькой квартирки, он, как истинный художник, искал секрет ее притягательности. Поблекшие обои, обшарпанная старомодная мебель да и заметный беспорядок в единственной комнате вряд ли могли вызвать эстетическое удовольствие, но во всем ощущалась раскованность, скорее всего — как признак душевной открытости. Понятный вывод, характеризующий особенности творчества самого Быстрова. И в довершение ко всему — трехцветная длинношерстная кошка с глазами разного цвета, безмолвно следующая по пятам хозяина.

— Моя лучшая подруга, — пояснил Буньков.

Наталья Сергеевна не принимала участия в специфической беседе, лишь иногда бросала реплики типа: Вот так всегда. Упрется, как бык рогами — с места не свернешь, а мне что же, одной за столом куковать… Невольно косила взглядом на мужа, на время успокаивалась, задумчиво подперев лицо пухленьким кулачком. По крупному счету, из-за таких вот мелочей — случайных знакомств, недолгих разговоров, коротких застолий в жизни ничего не меняется, что-то должно связать ряд незначительных событий, объединить их в значимое явление.

Уже дома Иван задумался о нечаянном сближении с Буньковыми. В основном говорил Вадим, а по сути ничего не сказал, хотя… ему нечего говорить — вся жизнь, как один день. Правда, проявил интерес к искусству, но без глубокого понимания творческого процесса — его созидающей силы, иначе бы не остановился на уровне дилетанта. Наталья — та другое дело, молчаливостью прикрывала возрастающий интерес к почтальону. Как известно, чистых помыслов нет причин скрывать. По всем повадкам, для нее всякий мужчина — объект для освоения, и — без лишних увертюр. Редкий экземпляр человеческой породы, законченный в своей мрачной самоуглубленности. Духовный мир семейной пары воспринимался на интуитивном уровне, но зрительный образ ускользал. Быстров напрасно исчеркал с десяток листов, прежде чем поймал выражения их глаз, поразительно схожие, излучающие теплоту. Теплоту? Что-то в них угнетало — пока неосознанно. Поскольку творческие поиски радости не приносили, то он попросту убрал листы подальше с глаз и ушел в текучку повседневных забот.

Иначе происходило с Татьяной. По всей вероятности, повлияло пристальное внимание Быстрова. Она тоже стала наблюдать за ним, изучать его, что всего лишь отражало ее возрастную психологию, распространяющую интересы на весь мир. Сама стыдилась признаться себе, но непременно хотела видеть интимную сторону жизни своеобразного почтальона. Не заклинивалась на себе, как нередко бывает с девушками ее возраста с непреодолимым желанием нравиться. В той или иной степени интерес подпитывала бабушка своими намеками с упоминаниями Лены Андреевой. И с чего такое любопытство… Пришла к успокоительному мнению, что она обеспокоена судьбами окружающих ее людей. И как строятся отношения между мужчинами и женщинами — тоже знать интересно и… полезно. О том, чтобы затеять интрижку с почтальоном, и в мыслях не было, смотрела на мир глазами неискушенной девчонки.

Неискушенная девчонка?

Не плохую услугу с информацией оказывал Костя Андреев. К девятому классу почти все мальчишки вытянулись и как-то сразу повзрослели, тогда он и начал заглядываться на Тараскину. Да и как не смотреть, если девчонка расцвела, раздалась в формах, тут уж у всех парней потекли не только слюни. Многие ребята стали оказывать знаки внимания, некоторые из них занимались мастурбацией, воображая интимную близость именно с ней. Сам Костя проявлял в эмоциях сдержанность, в общении — вежливость. В результате не трудно представить его состояние, когда Татьяна стала относиться к нему с повышенным интересом. Вначале ненавязчиво, позже — проявляя ностальгию по школьным годам, иногда просто сочувствие. Он, в свою очередь, стал негласным ее защитником от мальчишеского хамства.

— На тебе лица нет. Случилось что?

— Не выспался… Ты мамку не видела? Как бы с вечера ушла. В три проснулся, а теперь… К вам не заходила?

— Ну, прямо! А этот… ну, почтальон. Я слышала, они дружат. — Стоит удивляться врожденному женскому коварству. — Ты уж точно должен знать.

— Я!? — опешил Костя. — Пусть только она заявится!

Последнюю фразу произнес внешне равнодушно, но Татьяна понимала, чего стоит показное спокойствие — бабушка просветила, ей-то все известно.

— Ты чего, дерешься с ней? — попыталась расслабить парня.

— Я!? — думая о чем-то другом, повторился Костя и пошел к своему дому.

Не поступив на желаемый факультет университета, она испытывала тоскливое одиночество, сопряженное с неудачей и молчаливым укором бабушки. Любое событие, не связанное с серым бытом, становилось естественным развлечением. Гибель Казакевича явилась потрясением для обитателей двора, без его причуд жизнь заметно потускнела. Пьяные похождения Лены Андреевой явились новой темой для пересудов, порождали самые нелепые слухи — уже не скучно. Отравилась водкой? Но смерть Елены Витальевны — только начало, надо ожидать кое-чего похуже. И Татьяна доверяла своей интуиции, иначе пропадал смысл обучения юриспруденции — следователя из нее не получится.

Она как в воду глядела, события стремительно развивались, а в центре круговерти находилась она — не то чтобы участница, но несомненно сведущий человек, чувствующий откуда ветер дует. Сами по себе трагические события не могли повлиять на умонастроение девушки, но интрига… Она уже возомнила из себя мисс Марпл, чуть позднее подлил масла в огонь Леня Мухин. И закрутилось… Зачем, спрашивается, она стремилась опорочить Быстрова в глазах честолюбивого корреспондента? Ну, был момент, когда она застала Лену Андрееву у почтальона в двусмысленной позе; бросила мимолетный взгляд, и ей показалось… Показалось!? Или сработало фантазия. Всюду нелепые случайности, больное воображение, а в результате — трупы. Почему-то смерть Лены виделась от руки Пендюхина, как наиболее логичный вывод. Или необузданное воображение? Нелепым образом погибла Наталья Бунькова — подруга Лены; была еще соседка по площадке, но та, скорее всего, случайно попала под горячую руку. Просматривалась закономерная цепочка нелепостей. И кровожадность. Возможно, некто предположил также, и в отместку Пендюхин расстался со своей никчемной жизнью. Его гибель не вызывала печали или еще каких-нибудь невеселых размышлений, зато позволяла сделать сенсационное предположение относительно почтальона — его влияния на судьбу Бори Пендюхина. Неважно, так ли происходило на самом деле, достаточно найти подтверждение своей догадке в игровом варианте. Факты, и еще раз факты!

Чтобы отмежеваться от обычного злопыхательства, следует сослаться на крайнее несовершенство человеческой природы. Нет ничего удивительного в фантазиях Татьяны, в ее стремлении подкорректировать события не в пользу Ивана Быстрова — так получается интересней и недоступней для понимания следственных органов. Еще до гибели Пендюхина, а тем более — появления Мухина, она приняла добровольное участие, даже очень активное, в рассмотрении трагических событий, подчиняясь инстинктивному желанию приблизиться к дыханию смерти, в то же время сама оставаясь вне опасности. В первую очередь возникло предположение о вероятной близости Пендюхина с Леной Андреевой. Только подумала, как повстречала его с Цаплей под ручку. Нетрудно допустить классическую схему, когда Лена оказывается помехой в новом увлечении Бориса.

Татьяна и раньше интересовалась личностью Пендюхина, пока не почувствовала угрозу своей безопасности. Как это произошло? Ох, не случайно Виктор Васильевич отмечал особый взгляд Пендюхина, рассказом о гибели собаки предупреждая Быстрова о непредсказуемом поведении слабоумного монстра. При своем зверином чутье Пендюхин быстро почувствовал на себе пристальное внимание Татьяны. Если бы она еще знала, чем ей может обойтись самонадеянность. Юная непосредственность сама лезла в пасть крокодила.

— Танька, чем занимаешься? — так предварил развитие отношений Пендюхин.

— Тебе-то что!? — не менее панибратски отреагировала она, мгновенно входя в роль представительницы несокрушимой команды Петьки Рябова.

Она и день запомнила: как раз первый снег прошел. Осень припозднилась, деревья не торопились сбрасывать пестрый наряд, а за ночь вдруг все припорошило, и к утру мороз сковал не высохшие лужи. Выбежал из подъезда Борис, осмотрелся в поисках проторенной дорожки, а Татьяна мимо проходит — в библиотеку направилась.

— Как что! Вижу, с книгами бегаешь. Думаешь умней всех стать, а по мне хитрей Цапли нет.

— Куда уж нам! — усмехнулась Татьяна.

— А ты не зыркай так! — обозлился Борис. — Она тоже зыркала, схватила бутылку и убежала. Где теперь искать!?

— Понимаю. Ведь это какое горе! Иди к психиатру, пусть подлечит.

— Ты все смеешься, а у меня вона — рога растут.

— И давно?

Серьезность Пендюхина смешила и завораживала. Руки он не знал, куда деть, поэтому протянул к Татьяне, ухватился за локоток.

— С прошлой недели — сразу после концерта. Вот если бы… Ты не зыркай, я — так.

— Боря, иди к Назаровскому, — уже без улыбки произнесла она, осторожно освобождая локоть от прокуренных пальцев с грязными нестрижеными ногтями.

Уже позже девушка частенько перехватывала на себе шабутной нечистоплотный взгляд Пендюхина. И невольно в душу стал закрадываться животный страх. Жить стало неспокойно, впору самой обратиться к психиатру, что она и сделала повстречавшись с Виктором Васильевичем.

— Эх, девочка… — с участием прошептал себе под нос Назаровский. Да кабы все выглядело простенько. А ты, гляди, осторожно с ним.

— И все!?

Он пожал плечами и усталой походкой отправился к своему подъезду. Девушка тоже, было, повернулась в свою сторону, но дыхнуло в затылок вчерашним вином, сильная рука вцепилась в локоть.

— Ты не зыркай на него, — скороговоркой бормотнул Пендюхин. — Ничем не поможет.

— Это как понимать? — испуганно отстранилась она, сдерживая внезапно подступившую тошноту.

— Был я у него, как ты говорила. Отшил меня паразит.

Надо бы последовать совету Назаровского и не приближаться к опасному типу, но девушка вжилась в придуманную для себя роль перспективной интриганки и, возможно, современной мисс Марпл. Чудилось ей, именно с подачи Пендюхина умерла Лена Андреева, надо вывести его на чистую воду. И началось…

Она не стала привлекать Костю в качестве союзника в щепетильном вопросе, на что были веские основания, да и свои подозрения не имели доказательной базы. Но внезапная гибель Пендюхина спутала все планы. Бабка в этот день пришла в расстройстве: Борис-то свалился с балкона в точь под ее ноги. Свидетелей не оказалось, вот и запереживала бабуля, чего бы люди не подумали.

Конец ознакомительного фрагмента.