Литературные страницы – 5. Группа ИСП ВКонтакте

Валентина Спирина

«Литературные страницы» – серия сборников свободной тематики. Акулы пера и первые шаги в мире творчества. Поэты и прозаики. Знаете, на что это похоже? Капустник, квартирник, где собрались авторы и ведут неспешный разговор обо всём на свете: погода, политика, мечты, любовь. Спокойная уютная обстановка располагает к тому, чтобы, завернувшись в плед, обхватив ладонями кружку с душистым чаем, сесть вечером и читать, читать, читать, открывая для себя новые имена и произведения.

Ирина Кульджанова

Семь дней, шесть ночей

Рассказ — победитель одиннадцатого эпизода русско-английского конкурса им. Набокова

Нашедший лекарство от безответной любви в миг прослыл бы на весь мир и стал богаче Гарун аль Рашида. Вряд ли на всем белом свете найдется хоть один человек, черпающий радость в безответном чувстве.

Другое дело страсть. Чувство, обрушивающееся быстрее и мощнее цунами, сметает на своем пути все — разум, правила и условности, проглатывает расстояния. Утаскивает ли она в невесомость, или в самое пекло — первым от ее удара испаряется чувство самосохранения, и никакие муки уже не смогут стереть из глаз барахтающегося в ее объятиях безумного выражения. Угодивший в ее котелок будет сидеть с блаженной глупой улыбкой, пока не сварится заживо. Ему не нужно лекарство — он в другой реальности, и не способен осознать, что ему конец.

Маленький магазин эфирных масел в отеле первой береговой сезон за сезоном был эпицентром всех событий. Вялая анимация и выжигающее все солнце не оставляли выбора — в ароматную комнатку со всего отеля собирались туристы. Низкие красные диваны, ковер на полу, кондиционер, старательно разбавляющий безумные коктейли из десятков ароматов — и никто не ушел без заветного пузырька с маслом. Этим царством правил Асаф.

Продавец масел — это было бы чересчур мало и сухо. Практически ничего. В это «ничего» никак бы не поместилась личность, царящая в закутке в восемь квадратных метров.

Зеленоглазый египтянин смог бы найти на своих многочисленных полках любой аромат. Только для нее — сине — или кареглазой. Худой или пышечки. Или лекарство от любой хвори — масло черного тмина, о, первый, и второй, и третий отжим! Это при снижении иммунитета, и бронхолегочных, и даже при онко. Или при подростковой угревой сыпи — смешать аргановое масло и бергамот, в одной ему известной пропорции. Или для купания в море — алоэ, масло дикой розы, и немного сандала. Тогда и после морской воды кожа будет бархатистой и ароматной.

Что бы ни взбрело в голову — оно уже существовало тут, на стеклянных полочках, запечатанное, как сотни джиннов, в алюминиевые и пластиковые литровые бутыли.

— Посмотри на меня! — вкрадчиво звучал приказ, и любая безропотно подчинялась. Асаф, встретив взгляд, на долю секунды замирал, потом поворачивался к полкам, выбирал одну за одной бутылки. Составлял добычу на низенький, заваленный бумагами и пустыми пузырьками, столик. Еще раз пристально приглядывался к покупательнице. Делал окончательный выбор и вскрывал один из приготовленных баллонов.

— Это — твое! — он наносил пару капель на протянутое к ему запястье, растирал масло, и, что б не тратить время, быстро пояснял:

— Когда будешь в другом магазине, смотри, в чем масло. Надо только в алюминиевой, или пластик. Это так выпускают на фабрике. Фабрика в Каире, в Шарме нет. Стеклянная банка — парафин. Когда он на коже — кожа жирная. Эфирное масло настоящее не оставляет следа. От подделки запах уйдет через час-два. А этот запах останется после душа, даже после моря. Сама проверь.

Он мимоходом капал на запястья, ладони, в локтевые ямочки всё, что отобрал с полок. Растирал, принюхивался, качал головой, находил что-то еще. Владелица запястий, ладоней, локтевых ямочек вдыхала запахи, улыбалась, цвела, и делала свой выбор.

Нарушая все многовековые традиции восточных базаров, Асаф не торговался и был упрям, как мул. Соглашался взять меньше денег — но при этом налить меньше масла. Он не злился, улыбался, не прятал глаза. Просто мягко произносил:” Это очень хорошее масло. Оно столько стоит. Оно правда столько стоит!» И — о, чудо! — на него не злились, после минутного, или дневного раздумья, покупали.

Неторопливый процесс выбора мог закружить столько людей, сколько вошло бы в магазин. Болтая о погоде, политике, дороге, традициях, Асаф умудрялся никого не оставить без внимания. В холодном воздухе причудливо перемешивались запахи духов, чистых эфирных и лечебных масел, жира кобры, масок и кремов, опробованных всеми желающими. Здесь было уютно, как в маленьком кафе. Здесь знакомились те, кто прошел мимо друг друга в ресторане или на понтоне. Встречались и продолжали разговор недавние знакомцы.

Наплывы туристов чередовались для хозяина с временем намаза, традиционного кофе, и законной сигаретой после.

Каждый вечер, закрывая дверь маленького магазина, Асаф благодарил Аллаха за еще один правильный и благополучный день.

Эти туристки были такие же, как и сотни до них. Три подруги, красивые, ухоженные. Не юные. Асаф привычно старался дышать не глубоко — отчего женщины поопытней выбирают себе такой тяжеловесный парфюм, от которого потом вовсе никаких запахов не различишь? Но, с другой стороны, это самые что ни на есть его люди — такие всегда покупают много всего и не жадничают. Это не скупые европейцы или бедные соотечественники. И он начал привычный и никогда не надоедающий ему ритуал.

— Посмотри на меня!

Они кокетничали. Капризничали. Вздыхали. Спрашивали о глупостях. Торговались. Просили чаю. И воды. И пробовали маску Клеопатры. Восхищались. Купили. Спустя час ушли. Но только две из них.

Асаф, привыкший владеть всей ситуацией в своем магазине, с изумлением понял, что одна из трех подруг, свернувшись, как кошка, в углу дивана, спит. Весь шум и столпотворение обошлось без нее, а он и не заметил. В дверях замаячил сосед — Мохаммед, продающий серебряные украшения и сумки, звал к себе на намаз. Асаф взял свернутый в рулон саджжада, и выбросил из головы мысли о насущном.

Обычно в это время в магазин никто не приходил — начинал работать ресторан, и все устремлялись на обед. Асаф спокойно совершал намаз, разжигал любимую медную спиртовку и варил кофе. Но сейчас маленький зал не был пуст.

В углу дивана уже не спала, а сидела, поджав под себя ноги, та самая туристка. В отличие от своих полураздетых подруг она вся с ног до головы была закутана в льняную хламиду, мягкую, непонятного цвета и фасона. Несмотря на это, Асаф почувствовал себя неуютно, словно она сидела перед ним совсем раздетой. Он поежился. Ему никогда не нравились приезжие женщины, живущие по другим, не верным законам, но он спокойно относился к их присутствию — в конце концов, его работа предполагает общение с разными людьми.

Его гостья, умостив на коленях толстый блокнот, рисовала.

— Может, кофе? Или есть чай, травы, хорошо после обеда… — Асаф впервые чувствовал себя в собственном магазинчике, словно гость. Женщина нахмурилась, не отрывая взгляда от рисунка, пробормотала:

— Кофе, один, без сахара. Я не обедала. И тишину.

Асаф зажег спиртовку, насыпал в турку из пакета молотый кофе, залил водой из бутылки. До момента, когда кружевная пенка поднимется вровень с медным краем, есть немного времени. И его можно потратить на то, чтобы сделать вид, как сильно занят.

— Вот черт! С кардамоном, да? — легкость, с которой они чертыхаются, Асафа всегда коробила. Он поморщился, и, подавив растущее раздражение, мягко ответил:

— Нет. Только кофе.

И вдохнул чудесный бархатистый запах, к которому действительно пряными нотами примешивался кардамон. В замешательстве нашел на столе упаковку — нет, никаких добавок. Глянул растерянно на гостью. Та уже закрыла блокнот, простой карандаш заложила за ухо, и с интересом разглядывала драпировку на потолке.

— Наверное, он у вас хранился где-то рядом с приправой и запах весь впитал. Я плотно закрытую банку с кофе в холодильнике храню. Тогда есть шанс, что будешь пить то, что хочешь, а не весь букет запахов из кухни… Но, честно сказать, я сейчас любому кофе буду рада…

Она действительно была рада. Держала обеими руками стеклянный стакан с кофе — ужасно горячий, пила глоточками и улыбалась. С таким удовольствием разглядывала магазин, что Асаф на всякий случай тоже начал его рассматривать — может, что-то упустил? Нет, все то же. Все стены до невысокого потолка закрыты резными деревянными стеллажами с зеркалом и стеклянными полочками, сплошь уставленными баллонами с маслами. В одной из витрин — кремы и маски фабричной расфасовки. В углу на сейфе рулоны «настоящих папирусов» с идеально лохматыми краями, во втором — коробка с пустыми флаконами и пробки, на ней — сложенные стопкой коробочки для духов, и саджжада, коврик для намаза. Весь третий угол занимает короб кондиционера, на котором мотыляет лопастями вентилятор. Какие-то провода и проводки перепутанные, четки, проспекты, журналы, распечатанные хадисы, сандаловый портсигар, маленький саркофаг черного дерева с миниатюрной куколкой-мумией внутри, горсть леденцов в плошке, моток ниток с иголкой, начатая пачка сигарет, зашарканный музыкальный центр с флэшкой, забытое кем-то из туристов пустое портмоне… Подлокотники диванов затерлись, красный, весь в цветах, палас, затоптался. Зато никакой пыли, Ахмед из утренней смены за небольшие деньги каждый день все пылесосит и натирает зеркала и полки.

— А вы не пьете кофе? — ее вопрос застал врасплох. Он давно привык, что люди всегда хотят, чтобы говорили только о них, интересовались только их проблемами — он, Асаф, виртуозно жонглировал всегда темами, и разговор, ни на минуту не прерываясь, всегда шел только о госте. С этой туристкой все как-то не ладилось. Рассказывать о себе чужим людям — да о таком и в страшном сне не приснится.

Асаф решил, что она просто выбила его из режима — в это время, после намаза, он всегда в одиночестве пил кофе, после которого курил. При ней он курить не будет, стало быть, и кофе не выпьет. Значит, просто нужно начать работать — он подберет ей что ни будь сладкое, из того, что любят дамы неопределенного возраста. Интересно, сколько ей? Наверное, к сорока, хотя этих приезжих сложно понять. Да, нет разницы, женщины всех возрастов и национальностей похожи. Хотят слышать, что они самые красивые, чувствовать себя единственными и ощущать, что их ведет сильный мужчина. Сильнее, чем они сами. И Асаф давно вывел для себя лучшую формулу хорошей выручки — над женщиной властвовать, мужчине достойно уступать. И даже если потенциальная покупательница пока не ведет себя, как покупательница — нужно просто ее привести к общему знаменателю.

— Кофе — потом. Хочешь масло, духи, маска Клеопатра? — он смотрел в оба, ожидая мелких, почти незаметных подсказок, что подает любой совершенно неосознанно. Женщина, переведя взгляд с полок на столик перед собой, спросила:

— А есть бергамот? И сандал? И лотос! Есть?

Асаф, чувствуя, что у него от напряжения гудит голова, потянулся к полкам. Бергамот? Лотос? Сандал? Зачем? Эти масла никогда не смешиваются, он их даже на разные стеллажи ставит. Это как небо и камни, человек и червяк. Очень далеко друг от друга. Не понятно, что она действительно хочет.

Неопределенность он ненавидел. Обожал порядок на полках, любил смешивать масла для получения тех или иных запахов, знал, что его смеси действительно помогают тем, кто их купил. Верил в их чудодейственную силу, и так же ни на йоту не сомневался, что запахи его масел и духов могут лечить, убирать бессонницу, облегчать боли, улучшать настроение, вызывать страстное влечение. Он знал о маслах все, и выбор бергамота, сандала и лотоса рождал в нем болезненный протест.

— Нет! Лучше дам тебе бергамот и апельсин, смотри! — он быстро, не давая опомнится, капнул на ее ладонь из двух бутылок, растер. Правильное, хорошее сочетание. В голове сразу прояснилось, дышать стало легко. С удовольствием смотрел, как она уткнулась всем лицом в ладошки. Вдохнула глубоко, пробормотала:

«Ммммм! Как вкусно!» Его раздражение сразу растаяло, отпустило, привычно и тепло разлилось по всему телу расслабление.

— А сандал — сандал лучше ни с чем не смешивать. Он вязкий, смотри, где кожа плохая, слабая, растяжки, или целлюлит, или просто усталая кожа — вот так втираешь, долго, совсем чуть — чуть, капельку, и он лечит! У него запах свой, не очень сильный, но… — он запнулся, подыскивая подходящее в неродном русском слово.

— Плотный. У него запах очень плотный. Он все остальные просто съест! — она задумчиво продолжила его фразу. — Как он мне нравится… а лотос?

— Спасибо. Да, он плотный, правильно. А лотос всегда будет над ним, как…

— Как туман над землей. — Она открыла баллон с маслом, и зажмурившись, вдыхала невесомый, нежный запах масла лотоса.

— Спасибо, да! — ему вдруг стало весело. — Попробуй манго! И лаванду! И…

На маленький столик перекочевывали одна за одной бутылки и баллоны. Запахи смешивались в воздухе, слова, не найденные Асафом, всегда произносились Лией. Какое странное у нее имя, мелькнуло и пропало где-то у него в сознании. Она вообще просто странная. Отказывается от духов, и нюхает только чистые эфирные масла. Но ведь женщины всегда хотят духи, от которых у мужчин идет кругом голова. Он стоял и с усмешкой смотрел, как Лия уткнувшись в свое запястье, шумно вдохнула и резко выдохнула, потом чуть сдвинула руку, повторила. Потом подняла на Асафа совершенно осоловевший взгляд, плюхнулась на диван, и пробормотала:” Как же все вкусно пахнет… Но я его, так и не почуяла. А он есть, Асаф, у тебя в магазине, этот запах, и я хочу его найти! Я чувствовала его сквозь сон…»

Он уже не помнил, что открывал для нее, а что нет. Озадаченно оглядел полки и ряды баллонов. Все заново?

— Он пахнет… кожей. И чем-то горячим, и даже жарким…

Этого было достаточно. Кожа и жар. Это мускус. Но как? Эти бутылки он открывал вчера, и то, потому что сам любит — мускус, белый и красный. Женщинам он в чистом виде не нравится, да и редко, кто из мужчин-туристов могут его оценить. Мускус… Когда его вдыхаешь, нужно, что бы запах шел поверху, не оседая в горле и груди. Иначе его первые резкие ноты обожгут все внутри, украдут полноценный вдох. А вся его нежная теплая терпкость потеряется в этом неприятном ощущении. Вдвое дороже остальных масел сейчас, чистый мускус когда-то был в прямом смысле на вес золота.

Асаф с сомнением глянул на Лию. Она сидела, уткнувшись в сгиб локтя. Глаза зажмурены, короткие волосы торчат во все стороны. Пробормотала что-то невнятное. Ему вдруг стало интересно, что ей так понравилось, кажется, локтевой ямке досталась смесь диких роз, или лимон. Или магнолия и амбра? Не успев себя убедить, что это очень неправильно, Асаф сел рядом, и, спросив, разрешения, повторил Лиин маневр. Точно, дикие розы и магнолия, и что-то еще, никак не понять. Он чуть сдвинул ее руку, снова вдохнул. Так, тут сандал, дальше ночная фиалка, амбра, кора горького дерева. Миндаль. Грейпфрут. Абсолютно чистые, не измененные, как обычно, запахом кожи. И еще что-то, неуловимо знакомое, тонкое, что-то забытое давным-давно. Отдельно, не смешивается ни с одним нанесенным запахом, чувствуется через все ароматы.

— Асаааф! — Лия укоризненно произнесла почти в ухо. — Остановись, ты как ищейка или пылесос! Перестань меня нюхать, оставь мне чуть-чуть на потом!

Это невозможно! Он знает и различает все, что может пахнуть, и не распознать запах для него просто… просто… позор! Он уже осознал свою несдержанность, и ему стало стыдно вдвойне. Она улыбалась. Щурила глаза, морщила нос, от чего все до этого малозаметные коричневые солнечные пятнышки на носу и щеках проступали и темнели. Асафу показалось, что она потешается над ним.

Нарочито медленно встал, отошел к двери, обернулся. Да, отличное расстояние, чтобы перестать отвлекаться, свой позор он переживет потом, сейчас нужно помочь ей выбрать. А мускус… Сейчас в воздухе слишком много всего. Мускус должен быть единственным. Лучше ей зайти завтра.

Уже произнося последнюю фразу, ощутил беспокойство. Глядя, как она собирает со стола блокнот и карандаши, пожалел, что не верно выразился.

— Ты, если хочешь, сейчас можешь любое взять. Хочешь, возьми, на пробу. Какое?

— Много так всего, не знаю пока, что нравится… Потом приду, пока буду дышать и думать, ладно? — попробовала дотянуть одну из своих коротеньких прядок до рта. Не вышло. Ее мимолетное разочарование растаяло. Заторопилась. Выжидающе глянула на него. Ему стало интересно — чего она ждет.

— Эммм… Пропустишь меня? — ну, да, он же встал на выходе. Пусть уже уходит, устал ощущать себя болваном.

***

— В десять уйду! — этот бессовестный Ахмед, прозванный русскими туристами «Тимати», уже даже не спрашивает. Просто предупреждает. Сотню раз Асаф собирался поменять помощника — и каждый раз, принимая выручку, оставлял этого похожего на веселую обезьянку мальчишку. У «Тимати» был дар — где бы он не находился, вокруг начинала клубиться жизнь. Он умудрился превратить в тусовку даже сутки, проведенные в полицейском участке — устроил баттл с закрытыми в соседней клетке туристами-растаманами. Шепотом читал рэп на своем плохом английском в ответ на их неторопливый солнечный регги. В свои семнадцать «Тимати» успел уже стать местной достопримечательностью, что ничуть не мешало ему работать в чайной лавке Асафа и продавать больше его самого каркаде и кальянов. А в торговых делах главное что? Главное — движение. Тогда дело живое. И «Тимати», не смотря на свою безалаберность, все еще работал. Загульная и разудалая жизнь помощника поначалу раздражала Асафа, но придя к мысли, что осуждение не меньший грех, чем распутство, он успокоился. Хороший хозяин всегда сможет улучшить свое положение, используя самые сильные стороны работника и подстраховывая в слабых. Домой торопится смысла нет, и Асаф не в первый раз просто поработает в обоих залах. Услышав гомон в холле отеля, выглянул из магазина. На небольшой площадке у бара собралась вполне себе пляжная компания — несколько мужчин и женщин в футболках и шортах, шлепках. В центре ярким попугаем мельтешил «Тимати» — его желто-красно-зеленая вязаная кепка, выигранная в споре у туристов, была как маяк для всех, кто собирался в отрыв этим вечером. Что ж, вполне возможно, что завтра можно рассчитывать на хорошую выручку, «Тимати» продаст своим новым друзьям пару кальянов и набьет их сумки сувенирами из его, Асафа, лавки.

Как назло, день был пустым. Куда подевались все туристы, было не понятно. С такой торговлей и на оплату аренды не наберешь. Что ж, у Асафа для таких дней давно был припасен «выход к солнцу» — как раз после обеда оно нещадно изжаривает светлокожих туристов, неосторожно ныряющих в купальниках и плавках. Через пятнадцать-двадцать минут такого купания полный понтон и пляж народа с алеющими плечами и пылающими частями тела. И тут он, Асаф. Поможет бесплатно — из большой прозрачной банки намажет чудодейственной смесью на основе алоэ, пригласит купить ее после в магазине. А там, придя за мазью, и еще что ни будь выберут — себе и на гостинцы домой.

Спустя полчаса, несколько сгоревших мужских спин и неисчислимое количество детских носов, Асаф выбрался с пляжа на понтон и тут же столкнулся со своими утренними гостьями. Две подруги в бикини явно нуждались в его помощи, а Лия, целиком упакованная в термокостюм для дайвинга, вовсе не плавилась на солнце. Прищурившись, кивнула приветственно, и ушла. Асаф с досадой обнаружил, что лекарство закончилось, и придется возвращаться в магазин. Настроение никак не хотело улучшаться.

***

Не стало оно лучше и на следующее утро.

Шани снова не вышла его проводить на работу, рано утром, пока Асаф спал, приготовила завтрак, и заперлась в своей комнате. Наверное, снова не хочет никого видеть. Что ж, не впервые, пройдет. За те восемь лет, что они женаты, такое бывало уже много раз. А с тех пор, как узнали, что детей не будет — почти через день. Конечно, ей трудно. Почти перестала улыбаться, равнодушна к подаркам, с подругами почти не видится — у всех малыши, что ей эти встречи, только переживать и расстраиваться. Есть у него, Асафа, давно уже заветная мечта — накопить денег, и в межсезонье отправиться в хадж, в Мекку. Там уж одно из двух — или пошлет Всевышний им ребенка, или уже Шани успокоится и жизнь наладится.

Пока же, позже всех открыв свой магазин, начал рабочий день. Счастливое свойство характера — вытряхивать из головы все, что нельзя решить здесь и сейчас, спасало Асафа всегда. Переступив порог магазина, он оставил все тяжкие мысли за дверью, а первые же покупатели, для которых были открыты нежные и прохладные мятные смеси для бани, задержались на пролетевший незаметно час. Чай, анекдоты и истории, половину которых Асаф не понял, расслабленные, умиротворенные лица молодой семейной пары из Тюмени — людям, украсивших и закруживших так медленно начинавшееся утро, хотелось, что ни будь подарить. Маленький флакончик духов с пряным ароматом, где есть немного розы и (только намек) эвкалипта. Для хрупкой быстроглазой брюнетки Ани. В самый раз для уже привыкших друг другу, но все еще молодых и энергичных супругов…

Хотел было угостить их чаем, но засобирались. «Море зовет».

Да… Они приезжают на несколько дней, конечно, их зовет море. Он и сам, когда приехал сюда из Каира десять лет назад, не мог насытиться. Всегда при малейшей возможности старался нырнуть в эту прозрачную, яркую, кишащую жизнью воду. Остудить привычно разгоряченную кожу, смыть пыль и усталость. Постепенно все трудности закончились, теперь работа не была такой изматывающе тяжелой, как тогда, не нужно уже думать, что есть и как жить завтра. Трудности закончились, и все уже налажено — только мир вокруг немного потускнел, потерял яркость и краски. Перестал быть изменчивым, будоражить кровь — просто катит свои дни, как море одинаковые волны. Один за одним. Одну за одной. Последнее время он вообще перестал заходить в воду — ему начало казаться, что все эти цветные рыбки и кораллы всего лишь странная бутафория, подделка. Вода уже давно не смывала усталости. Плавать было не зачем.

— Кофе угостишь? И можно тебя попросить кондиционер выключить? Замерзла жутко! — Лия просочилась мимо огромного молчаливого туриста, уже пять минут на пробу намазанного жиром кобры для лечения остеохондроза и остолбеневшего на входе, видно, в ожидании результата.

Тот удивленно хмыкнул:

— На улице плюс сорок. Где это вы так замерзли?

— Под водой… Там так красиво, и тепло. Сначала. А потом постепенно начинаешь подмерзать. Но невозможно себя заставить всплыть, хорошо, что запаса кислорода не на долго хватает! Так что, Асаф, выручишь?

— Садись, конечно! — Асаф неожиданно для себя обрадовался. — Привез сегодня кофе из дома!

— Ура! Ты, пожалуйста, работай, я тоже немного поработаю, пока кофе варится… — Лия устроилась в углу дивана, вытряхнула на столик несколько простых карандашей и блокнотов. Принялась за один из незаконченных рисунков.

Спиной ощущая ее присутствие, Асаф проводил молчаливого покупателя. Осторожно поставил на столик стакан с кофе.

Отвлекся на очередных покупателей, затем на следующих, и еще на одних. С удивлением обнаружил, что два часа пролетели, в сейфе уже плотная пачка выручки, а он еще готов горы местами поменять.

— Как ты то делаешь? — Лия, оказывается, уже вынырнула из своих рисунков и разглядывала Асафа, как будто впервые увидела.

— Что — это? — у нее светлые, прозрачные глаза. Как-то раньше не заметил, а сейчас увидел. Понимая, как глупо сидеть и разглядывать ее, включил кондиционер. Начал собирать и расставлять на полки баллоны с маслом.

— Ну, вот это все, что сейчас было. Все тебе начинают верить, покупают… Даже нет, не верить. Не так. — Она задумалась на мгновенье. Ему стало не по себе — что в нем, что с ним не так? — Они увлекаются. Ты их увлекаешь. Ты так любишь масло? Или продавать?

На самом деле он особо не задумывался, любит он масло или нет. Любит, наверное. Он же не стал летчиком на пассажирском лайнере, как отец. И торгует не серебром, или сумками, а именно маслом. И никогда не устает от множества запахов… а еще… Еще ему нравится, когда, перепробовав одно, другое, третье, наконец находится то, что открывает сердце, не дает сопротивляться, зажигает в глазах этот огонь удовольствия! Это самый лучший момент, если он случается — то человек возвращается в маленький отельный магазин у винтовой лестницы вновь и вновь. Потому что люди всегда возвращаются туда, где им хорошо.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Вчера ты не попробовала мускус. Сейчас?

— Давай… — в ее голосе звучало разочарование. Пусть. Все эти разговоры — словно песок под кожу сыпать. Очень неуютно. Лучше уж заняться тем, что привычно и знакомо. Мускус. Белый? Или красный? Белый более резкий, тонкий, «верхний», потом оставляет сладкий, еле ощутимый запах. Остужает… Красный обволакивает, будоражит, раскрывается дольше, дурманит. Греет…

— Посмотри на меня? — вот что он собирался увидеть? Конечно, и так было ясно, что нужен красный, но… Потом, потом он найдет все объяснения и оправдания, а сейчас это было просто нужно, просто хотелось. Лия моргнула, недоверчиво нахмурилась. Отвела взгляд. Асаф вспомнил, что нужно вдохнуть.

— И? Что там? Сразу все ясно? — Надо же, смутилась. Поняла, что это была уловка? Хотелось надеяться, что нет.

— Ты же знаешь, что есть разные люди… — он боролся с пробкой в баллоне, которая никак не поддавалась. — Отличается кожа, отличаются свойства, отличается запах. И потому кому-то лучше чистое эфирное масло, кому-то смешать с чуть-чуть спирта… Не знаю, как тебе объяснить, но мне надо знать! А еще люди бывают дневные, бывают вечерние, утренние, и ночные. Я вот вечерний — хорошо себя чувствую после обеда, работаю, и запахи люблю смешанные, подвижные, долгие. А ты, думаю, утренняя. Нет?

— Ага! Просыпаюсь в пять, иногда в четыре. Рассвет иду на улицу встречать. Тут они совсем другие… Рассветы такие быстрые, и солнце огромное… Очень красивые.

— Расцвет? — какое неровное русское слово, трудно выговаривать. — Что это?

— Это когда солнце всходит. Тут рядом с соседним отелем есть на берегу дайвинг центр, возле него скамейка прямо на море смотрит. Ровненько, что б восход солнца удобно было смотреть! Я туда прихожу по утрам…

— Во сколько — во сколько? В четыре ночи? — все ясно, она сумасшедшая…

— Конечно нет! Утра! Это уже утро!

— Ночь. Я в это время сплю! Какая-то ты совсем утренняя!

Получилось! Дурманящий аромат разлился в воздухе. Медленно, лениво.

— Кажется, это он! — Лия нетерпеливо закатала рукав. Показалось каким-то недоразумением нанести цветное масло, пусть даже каплю, на эту незагорелую кожу. Асаф растер немного темно-красного масла между пальцев. Коснулся ее запястий. Прохладные! Не очень соображая, что делает, провел ладонями по ее шее. Лия замерла, улыбку словно смыло водой.

— Нет, это не то, что ты подумала, это просто вот, масло! Так будешь чувствовать запах, и он станет мягким.

Она молчала, смотрела серьезно и молчала. Потемневший взгляд в упор, от которого делалось не хорошо где-то в солнечном сплетении. Совсем не хорошо. Потом так же молча собрала карандаши со столика, блокноты. Исчезла.

С чистейшим и абсолютным отчаяньем Асафу стало ясно, что больше она не придет. Наверное, надо было что-то сказать, извиниться, сказать, что не хотел ее касаться. Но слова застряли где-то в горле, потому что были враньем. Он хотел.

— Что я вижу… Наш святоша наконец-то запал на иноверку! — В дверном проеме маячил так некстати появившийся «Тимати». — Ладно, брат, ты не обижайся. Подумаешь, убежала! Подари ей что ни будь, мне тебя что ли учить? Женщины все одинаковы — подари, то, что ей нравится, и она твоя.

Зарычав от бешенства, Асаф швырнул в парня коробкой для салфеток.

Весь день отчетливо ощущал пустоту за спиной. Навязчивое чувство не давало нормально работать, и магазин вечером он закрывал торопливо, словно сбегал. Подъехав к дому, с облегчением увидел сумрачные темные окна своей квартиры. Наверное, Шани уже спит.

Но жена ждала его. Дверь в комнату была приоткрыта, пахло ее любимыми духами. Не зажигая света, Асаф тихо прошел мимо.

Он никогда не помнил своих снов. Просто словно отключался на ночь, а утром, часам к десяти, включался. Просыпался бодрым и готовым к новому дню, так, словно вся жизнь начинается с того самого момента, с которого вчера была поставлена на паузу. И потому сейчас он ничего не мог понять.

Открыл глаза и сделал несколько вдохов, отдышаться никак не получалось. Сердце под ребрами ходило ходуном, все тело пульсировало жаром, как у подростка. Перед глазами мелькали обрывки только что увиденного, полного страсти и томления сна, такого реального, что было сложно остановится на полпути, хотелось нырнуть в него обратно, закончить начатое. За окнами ворочался ночной город. Асаф, поняв, что сон уже не вернуть, двинулся, пошатываясь, в душ. Замер на мгновение перед приоткрытой дверью в спальню, вдохнул знакомый пряный, чувственный запах. И вошел.

Скажи Асафу еще вчера кто ни будь, что он будет бродить остаток ночи по городу, бесцельно, с замершими внутри спутанным клубком чувствами, он бы не поверил. Сказал бы не злобливо: «Нет, что ты, ночью я сплю! Ложусь поздно, да, но ложусь и сплю. Как не спать? Как завтра работать? Зачем ходить ночью просто так?»

Но сейчас все так и было. В каком-то оцепенении, сам не понимая, отчего, он так и не смог провалиться в сон. Полежал рядом с Шани, дождался, когда она, утомленная, вновь уснет, жарко раскинувшись на кровати. Оделся и вышел из дома.

Город тоже никак не засыпал. Беззаботно перешагнув первую половину ночи, грохоча музыкой и завлекая гостей в рестораны, он просто выжимал из суток все, что можно. Днем, среди работающих и спешащих по делам людей любой всегда впишется в эту неизбывную, ритмичную обыденную суету, ощущая себя ее частью. Ночью, если не в праздной компании, ты бесконечно одинок. Темнота отрезает тебя от всего мира, таит в себе глухую угрозу, дает понять, насколько ты мал и беспомощен.

Асаф с трудом узнавал улицы, которые днем знал, как свои пять пальцев. Ноги снова принесли его к дому, к запаркованной машине. Он сел и поехал на работу.

В магазин его не пустили. Слишком рано, объяснил удивленный коротышка с ресепшен. Еще бы он не удивлялся, раньше одиннадцати утра Асаф никогда не начинал работать. Тем более в пять часов ночи. В пять часов утра. Утра!

Ночь уже утратила свою чернильность. Серый сумрак, серое непрозрачное небо, сливающееся где-то недалеко с морем. Вода выглядела, словно жидкая ртуть, казалась невозможно холодной и неприютной. Асаф брел по мощеной дорожке вдоль непривычно пустынного пляжа. Дорожка взбиралась на холм, внизу оставались пляжи с остывшим за ночь песком, топчаны под зонтиками из кокосовой соломы. Теперь их шляпки были слева, почти под ногами. Никакой музыки. Голосов. Шума кухни. Звуков машин. Живая тишина, мерный шелест моря и безветрие.

Дойдя до дайвинг-центра, увидел скамью. Сел и уставился на чернеющие вдали, за металлическим проливом, горы большого острова. Они казались ненастоящими, плоскими, вырезанными из бумаги, приклеенной аппликацией на серый картон неба. Никак не вязались с той громадой, что были на самом деле.

Под ногами в траве включился автополив. Запах легкого дождя, прибивающего тонкую невесомую пыль к земле. Тот самый, что он не мог вспомнить… Что-то неуловимо изменилось. Асаф перевел взгляд на темные перья облаков, застывшие над силуэтами гор. Снизу перья окрашивались золотым, словно их на глазах макали в невидимое ведро с краской. Все больше и больше. К золотому добавилось розовое, пролилось на макушки гор, между которыми показался бок огромного солнца. Оно не светилось нестерпимо, его жар пока был только обещанием. Асаф боялся моргнуть — и пропустить миг, как золотистый с розовым ободком диск станет виден целиком. Он не заставил себя ждать. Вынырнул, оторвался от макушек гор, сжался, как упругий резиновый мячик, золото поглотило розовое. Будто какой-то механизм прибавил мощность, увеличил концентрацию. На это маленькое новорожденное солнце, неудержимо рвущееся вверх, уже невозможно было смотреть.

Асаф выдохнул. Ему казалось, что он сейчас разгадал какую-то важную давнишнюю тайну, которая жила глубоко в нем и ждала, когда он доберется до нее. Он понимал, что вряд ли кому ни будь сможет об том рассказать, и вряд ли кто поймет, о чем он, но было все равно. Только что, на его глазах, стерлось все, что было до, и новый день начался чистым и ярким.

— Только представь, что это каждый раз происходит немного иначе… — Наверное, он и не удивился, что, Лия тоже здесь. Все, что происходило, никак не могло обойтись без нее. Улыбнулся, не отрывая взгляда от горизонта, спросил:

— И ты смотришь расцветы всю свою жизнь?

— Ага. Ищу, где увидеть. В городе солнце появляется над домами уже взрослым, сосредоточенным и светлым. Такого, как тут, большого, тяжелого, теплого спросонья, нигде больше нет.

В ее голосе тоже слышалась улыбка. Асафу хотелось обернуться, но что-то внутри подсказывало: «Обернешься, и все растает, рассыплется.». Все потом. Извиниться еще раз, подарить то, что она хочет, приготовить лучший в жизни кофе… Потом, когда солнце станет совсем взрослым и светлым… а пока, если не можешь уже смотреть на него, смотри на воду, отгадывай, кто там сейчас, в глубине…

— Асаф, ты что, на штраф нарваться хочешь? Тут нельзя спать, уже туристы идут на пляж! — его за плечо теребил коротышка с ресепшен. Асаф с трудом разодрал словно зашитые веки. Маленькое беспощадное солнце уже палило вовсю. Деревянная жесткая лавка словно специально передавила ребра справа, да и голова казалась совершенно каменной. — Я еще думаю, куда ты мог подеваться, еле нашел… Иди уже, я тебя в магазин пропущу, там спи до открытия. А то и тебе и мне плохо придется!

***

— Выглядишь так, словно всю ночь пил русскую водку и горланил песни! — «Тимати» разбудил его, когда Мохаммед позвал уже на второй намаз. Несмотря на браваду, на мордашке помощника было написано недоумение и растерянность. — Коротышка Али сказал, что ты тут с ночи, спал на лавке… Ты что, Шани обидел? Спутался с кем — то? Напился? Деньги потерял? Эй, скажи хоть что ни будь!

— Ти… тьфу, Ахмед, марш работать! Я сам разберусь!

В зеркале витрин отразилась его заросшая помятая физиономия.

— Привет! Кофе угостишь? — Лия уже угнездилась в углу дивана, выудила из пляжной сумки альбом и пригоршню простых карандашей. Отдельно отложила стопку квадратных желтых листочков, на таких же точно сам Асаф писал рабочие записки разгильдяю-помощнику. Коснулась случайно, и тут же отдернула руку от чучела кобры на столе. Чучело пару лет назад туристы расписали — изнутри капюшона вывели синим буквы ВДВ. Что-то объясняли, но Асаф уже забыл, что они значат.

— Не любишь змей? — сейчас пойдет за водой и заодно умоется, решено!

— Да кто ж их любит? Да и дело не во мне. Вспомнила, как была на фабрике, где из кобр жир добывают. Там такая центрифуга, и сотни высушенных тел, как веревки, спрессованы. До сих пор не по себе, как вспомню…

— Ну, Всевышний создал человека, а растения и животных дал для его пропитания и лечения… Так что все нормально. — Асаф оглянулся в поисках полотенца, а заодно придержал язык. Чуть не проговорился, что женщин создали для того, что б мужчина получал удовольствие. Еще обидится и снова исчезнет. — Многие змеи полезные. Но есть совсем нехорошие. У нас живет рогатая змея. Небольшая, прыгать не умеет. Но очень ядовитая. Укусит и ждет, когда рядом жертва упадет. Хорошо, еще не плюется, как кобра… Некоторые женщины мне напоминают змей, хитрые, умные, прыгают плохо, а кусаются хорошо…

Когда вернулся, заметил, как Лия уже закрыла альбом. Принялась что-то быстро рисовать, листая желтые листочки с начала стопки. К моменту, как кофе был готов, она закончила рисунок на последнем листике.

— Держи. Если прихватить за нижний правый угол, и быстро отпускать, что б перелистывалось, то получается мульт. Вот так!

Он ухватил стопку желтых листочков, ухмыльнулся — как деньги для пересчета.

На желтое небо из-за моря выбиралось сонное солнце. Зевнуло, засучило рукава, и с улыбкой покатилось вверх, по дороге разбудив гору, облако и море. Поскучало, ухватило за бок облако, прикрылось им, как одеялом, и уснуло.

Асаф рассмеялся.

— Ничего себе! Ты это так быстро нарисовала! Не знал, что так можно!

— Я книги иллюстрирую. Люблю ездить, новых людей встречать, потом их рисовать!

— А я тут каждый день новых людей встречаю. Тех, кто раньше уже был, тоже помню. Неделю назад, например, был парень — он каждый год приезжает. Высокий такой, рыжий. Пахнет всегда лимоном и еще бергамотом, любит кальян с фруктовой смесью и кататься на джипе по пустыне поздно вечером. А сейчас я за водой ходил — встретил отца Диму. Он в храме в каком-то вашем северном городе самый главный. Он тоже часто приезжает, вместе с женой. Оба худые такие, глаза цветом на твои похожи — совсем светлые. Он для жены всегда лаванду покупает, а для себя только жир кобры. А больше я нигде и не был, в Каире, и тут.

— А почему… — В магазин, не дав ей договорить, ввалилась шумная компания. Неожиданное раздражение вперемежку со злостью накрыло Асафа с головой. Стараясь быть вежливым, он отвечал на многочисленные вопросы, про себя уговаривал: «Давайте же, уходите, потом, приходите потом!» Но, когда, наконец, покупатели ушли, Лия уже тоже собралась. Отказалась от кофе, не стала смотреть и выбирать духи. Когда вышла за порог, Асаф в смятении подумал, что не нужно ей никакое масло. Она и так вкусно пахнет… Безумно вкусно… Понял, что фантазия утаскивает его далеко и стремительно, рассердился не понятно на что, и занялся делами.

***

— Отлично выглядишь, Асаф! Куда-то собрался? — Все сегодня задавали один и тот же вопрос. Как будто что бы хорошо выглядеть, нужно куда-то собраться. Ну, то есть, да, он, конечно, собрался. И дело вовсе не в любимых белых льняных штанах и красивой тонкой рубахе, вовсе нет. Просто ему так захотелось. Настроение такое, когда внутри все кипит, как вода в турке, и все, что происходит — лишь смолотый кофе, который новый день в тебя насыпает, и чувствуешь, как не можешь просто дать спокойно осесть всему, что происходит, на дно. Нет, ты владеешь в такой момент каждой крупинкой своей жизни, закипаешь, завариваешь, готовишь свою вкусную и ароматную жизнь, удерживаешь пенку от оседания или выкипания. Полон сил, жажды жизни и владеешь миром. И даже если никому об том не скажешь — все вокруг сами увидят и почувствуют.

— Все плохо! — со знанием дела говорил «Тимати» ребятам с бара. — Ты вот когда ни будь видел его разряженным, как фараон на свадьбу? И я не видел. А ведь уже шесть лет его знаю. Этот скупердяй вчера раздарил товара на сто долларов, и мне чуть по голове не дал, когда я ему только намекнул, что так нельзя. Надо что-то делать, а то совсем плохо будет! Когда он придет в себя, то может оставить меня без работы!

Ребята недоверчиво улыбались, пожимали плечами. Это же Асаф! Все это уж очень на него не похоже! Да, он веселый, и туристы его магазин любят, даже из других отелей приходят. Но он живет этой работой, никогда не позволяет себе ничего лишнего, и не бывает расточителен. Может, и вправду надо что — то делать, но что?

Наверное, Тимати один и знал, как быть, потому что его хитрая мордочка выглядела что-то чересчур радостно.

Асаф больше не отгадывал, придет она или не придет. Знал точно — придет обязательно. Чуял каким-то появившимся новым ощущением, таким же, какое бывает, когда покупатель на крючке. В нем загорается тот самый огонек, и ты его старательно раздуваешь, и ему никуда не деться. Сейчас он, как никогда, был уверен, что чувства его не обманывают. Сейчас он был, точно солнце тем утром — большим, не жадным, готовым согреть любого и светить всем.

Он не выходил из магазина надолго до самого вечера, но Лия не пришла. Не пришла она и на следующий день. В какой-то момент ему показалось, что он почувствовал ее недавнее присутствие, спросил о ней у «Тимати», но тот ответил отрицательно. Несколько раз порывался совершить свой выход к солнцу, и каждый раз в дверях передумывал — вдруг она придет именно в тот момент? Уходил на намаз с надеждой, что вернется, а в магазине будет пахнуть мелким дождем, а на диване Лия будет заштриховывать свои черно-белые рисунки. Он заранее приготовил воду для кофе, чтобы не отлучаться больше ни на минуту. Но ее не было.

Вечером «Тимати», сдавая выручку, осторожно спросил, что случилось. Асаф вспылил, отчитал его за какую-то мелочь. Утром Али с ресепшен отозвал «Тимати» в сторонку, допытываясь, почему Асаф ночует в магазине, и как долго это будет продолжаться. «Тимати» решил, что уже можно действовать.

Асаф не стал ничего слушать, его словно прорвало. Говорил, что отлучится ненадолго, что ему нужно найти в отеле одного человека, что это очень важно. Стремительно, с каким-то остервенением, привел себя в порядок. Тимати дождался, когда Асаф остановится и на минуту замолчит, встал в дверях и попросил: «Сядь на минуту, брат. Хочу признаться. Три дня назад приходила твоя художница, много масла купила, и крем, и духи. Сказала, деньги тебе принесет завтра, а сама не пришла. Вчера снова была, когда ты и я намаз читали, не стала ждать, наверное, не честная она. Прости, что я в долг дорогой товар дал, подумал, что ты будешь сильно злиться, если я не дам.»

— Приходила? — Асаф, казалось, больше ничего не услышал.

— Да, только когда ты уходил. Торопилась, быстро просила ей все отдать…

— Мне ее надо найти, побудь тут.

— Да стой же. Улетела она, вчера вечером. Али сказал. Семь дней, шесть ночей, вместе с подругами своими. Не получится найти ее… Просто обманула…

Он замолчал, глядя, как Асаф деловито и привычно закупоривает открытый баллон с маслом, ставит его на стеклянную полочку, ровняет. Вытирает руки бумажной салфеткой. После заметил, что «Тимати» так и стоит в дверях, произнес будничное: «Когда ты, Ахмед, прекратишь на работу опаздывать? Иди уже, работай!» Потоптался еще, неуверенный, что может уйти, но наткнулся на яростный зеленый взгляд Асафа и ретировался. Нет, никогда ему не понять, что в голове у этого святоши!

Значит, уехала. Хитрая. Просчитала его, Асафа, обвела вокруг пальца, как мальчишку. Какой-то ерундой набила голову, что ничего не соображал. Раньше, когда еще он только начинал торговать, разное бывало, и обманывали его. И обворовывали. Но что бы так… И ради чего? Трех пузырьков с духами? Нет, это уж слишком.

Но по всему выходило, что так. Растерянность сменилась гневным недоумением. Оно уступило место адской смеси из агрессивного сарказма и самобичевания. Даже зашедший угостить печеньем Мохаммед попал под раздачу, и, удивленный и обиженный, молча ушел в свой закуток под лестницей. Ничего, переживет.

Легкости на сердце не прибавилось. Обида и гнев грызли изнутри, и никак не удавалось их унять. В какой-то момент Асаф решил — все, хватит. Произошло, побыл дураком, пора прекращать. Оглянулся. Где были его глаза все то время? Все не на своих местах. Домой не ездил, что Шани теперь скажет? И потом, давно пора эти диваны поменять, подушки уже просто будто камнями и бумагой набиты! Или… Он растерянно нащупал в подушке бумажный сверток. Слабый знакомый запах утра и мелкого дождя… Вскрыл пакет, из которого выпали на колени несколько купюр, свернутый лист бумаги и квадратный блокнот с зелеными листочками. В записке прочел написанное округлым ровным почерком: «Извини, подарки от мужчин не имею привычки принимать, вернуть всю эту вкусноту тоже не могу. Решила, что куплю! Заходила перед отлетом попрощаться, но не застала тебя. Спасибо, этот отпуск без кофе и духов был бы ужасно скучным! Нарисовала тебе мультик. P.S. Не продавай весь красный мускус, прибереги! Лия.»

Перечитал несколько раз, прежде чем понял все слова. Взял желтый блокнот, на первой странице был нарисован курчавый египтянин, здорово смахивающий на него самого. За спиной парня была пустыня. Прихватив пальцами нижний правый угол блокнота, пустил его быстро перелистываться. Его двойник, вприпрыжку бегущий по пустыне, встретил глазастую рогатую змейку. Остолбенел и свалился навзничь от страха. Змейка замерла в недоумении, потом развернулась и подползла, теперь ее стало видно крупным планом. Улыбнулась и подмигнула Асафу.

Асаф посидел еще пару минут, перебирая зеленые листы блокнота. Остановился на мгновение на последнем, где хитрая подмигивающая мордочка рогатой змейки смотрела прямо на него. Начал смеяться, все громче и громче, пока не выступили слезы. Отшвырнул блокнот, и деньги. Все еще смеясь, сунул записку в нагрудный карман. Вытер ладонями лицо, выдохнул, уже просто улыбаясь, взял из угла саваджжада.

В дверях уже маячил Мохаммад. Время намаза.