Чудесный сад

Валентина Карпицкая, 2022

«Чудесный сад» – книга непридуманных рассказов, в которых действительно много чудесного. Удивительно красивые, душевные, добрые, трогательные и нежные, они читаются на одном дыхании. Богатый образный язык автора, искреннее доверие Богу и чистое восприятие мира не оставят читателя равнодушным. Сопереживая героям в увлекательных сюжетах, вы задумаетесь о вере и её месте в жизни, ведь Господь всегда рядом и готов помочь нам.

Жизнь — это чудо

Молитвами святой блаженной Ксении да даст Господь Свою милость и благословение всем, с верою и любовию притекающим к её небесному предстательству. Аминь.

1

Поднимая скучающую на дороге пыль, наш старенький автомобиль мчал нас мимо редких деревушек с живописными названиями: Яблонька, Сосенки, Кузнечики, Святые Леса…

Солнце уже вовсю ма́рило, когда неказистая ямистая шоссейка перетекла в грунтовку и нырнула в лес. Могучие ели и сосны молча обступили нас, наглухо закрыв вековой сенью небо. Я невольно поёжилась от внезапно разыгравшегося воображения: того и гляди бросится тебе навстречу из сумрачной дубравушки былинный вор-разбойничек!

Не успела так подумать, как из тёмных дебрей выскочил яркий, как мотылёк, рыжий в пятнышках оленёнок. Замер у дороги, шевеля ушками, и не успели мы налюбоваться на чудо природы, как он — скок! — и пропал, будто не было.

Долго бежала неровная дорожка под таинственными сводами тенистых деревьев, в которых звонко перекликались птицы. А потом лес неожиданно расступился — и перед нами предстала дышащая прохладой водная гладь, сверкающая на солнце серебряной чешуёй, словно большая ленивая рыбина. Конец пути!

Распахнула я дверь, занесла ногу, а поставить-то её и некуда: вся поляна усыпана спелой черникой!

Супруг мой, Володька, выйдя из машины, зачерпнул пригоршню ягод и, отправив в рот, стал присматривать место для привала.

Мы были не первыми: на берегу важно раздувала бока чья-то добротная палатка. Лёгкий как пёрышко катерок покачивался на воде. В тени размашистой сосны укрывался от палящих солнечных лучей чёрный внедорожник. Я глянула на номера: «Ну конечно! Вездесущие москвичи! Теперь не придётся насладиться тишиной».

Однако столичные робинзоны оказались на редкость дружелюбными.

— Нашего полку прибыло! — в один голос грянули бородачи. — Давайте к столу! За хлеб-соль денег не берём!

Сидели долго. Разговаривали. Пели. А после шумного и сытного застолья, как будто мы уже сто лет знакомы, вместе со всеми лихо парились можжевеловыми вениками в походной баньке. Разгорячённые, с гиками влетали в прохладное озеро, в котором вымеркали последние огни заката.

Июльские ночи в этих местах особенны. Ночная темень густа, как кисель. Отойдёшь от костра и ступаешь осторожно, будто идёшь с завязанными глазами. Лес не спит. Он живёт своей ночной жизнью: мирно перекликаются кузнечики, изредка ухает сумрачный филин. Запрокинешь голову, глянешь в небо — дух захватывает! Вечные звёзды, не мигая, глядят на тебя. Станет вдруг не по себе от этого взгляда.

Юркнешь в палатку, запакуешься в спальный мешок. А сон долго нейдёт. Слушаешь, как робко, по-бабьи вздыхает волна; назойливо звенит ненасытное комарьё, и озеро что-то всё шепчет, шепчет…

Опьянев от соснового духа, уснули мы с Володькой без задних ног и чуть не проспали утреннюю рыбалку! Я первой вылетела из палатки. В округе ещё стояла тишина, изредка нарушаемая скрипом сосны и дробью дятла. Солнце, только-только оторвавшись от земли, медленно взбиралось на небо по чешуйчатым стволам сосен. Я сладко потянулась, и в этот миг откуда-то сверху прямо мне на голову упала сосновая шишка. «Белка!» — проводила я взглядом рыжий огонёк и поспешила к воде, но вдруг заметила, что соседский катер белеет уже далеко от берега. Москвичи и тут нас обошли!

Наспех умывшись, бегом вернулась в палатку и стала тормошить мужа:

— Вставай, соня, соседи всю рыбу выловят!

Впопыхах собрали снасти, поставили резиновую лодку на воду и схватились за вёсла.

Заметив издали наше тихоходное судёнышко, нежадные москвичи стали зазывать нас к себе на прикормленное место. Только не успели мы заякориться, как небо стало стремительно заволакиваться хмурыми, длинными, тянущимися до самого горизонта облаками. Внезапный ураганный ветер навалился на воду, глубоко вспахав безмятежную озёрную гладь. О рыбалке не могло быть и речи! Уныло посмотрев вслед катеру, промчавшемуся мимо нас, Володька налёг на вёсла, но зря старался: лодку сносило всё дальше и дальше от берега.

Заморосило. Меня стало знобить. Наглухо застегнув куртку, доставшуюся мне от сестры, сунула руки в карманы. В одном из них нащупала небольшую картонку. Удивилась, достав иконку. Лик и имя святой были сильно затёрты, но удалось рассмотреть её одеяния — красную юбку и зелёную кофточку. Повинуясь непонятному душевному порыву, пробормотала:

— Святая угодница Божия, помоги выбраться на берег.

И тут… совсем близко от лодки, буквально на расстоянии вытянутой руки, я заметила неподвижное водное зеркало, в котором отражалось солнышко, извивались длинные тёмно-зелёные жгуты водорослей, колыхались золотистые купавы и резвились игривые плотвички.

— Володя, возьми левее, — указала я.

Но лодка уже и сама повернулась туда носом…

Рывок, ещё рывок… и муж уронил вёсла: что за диковина? Солнце слепит глаза. Воздух пламенеет и струится, искажая обережь^[1]. Мокрые бока лодки мгновенно просохли. Мне, ещё недавно дрожавшей от холода, сделалось парко, и я начала сбрасывать с себя поочерёдно куртку, толстовку, рубашку. Володька тоже разделся. Закурил, пытаясь понять происходящее. А происходило невероятное: солнце купалось в безмятежной озёрной воде, и рыба, одуревшая от жары, так и плясала вокруг лодки.

Я уже разматывала удочку…

Вот это, скажу я вам, была рыбалка! Одна увесистее другой, краснопёрки так и прыгали в ведро, а мы с мужем благодушествовали под ярчайшим небом и неподвижным золотокаёмчатым облаком, подпирающим, как подушка, бок солнца.

Ведро давно уже было наполнено доверху, садок туго набит всё ещё вздрагивающими жирными рыбицами, но покидать это удивительное место совсем не хотелось. Только мы, честно говоря, здорово проголодались. К тому же у Володьки плечо «загорелось» на солнце.

— Валя, приметь это место, — сдался наконец он.

Легко сказать: приметь. Но как? Обычно рыбаки отмечают заветные места, втыкая длинный шест в дно водоёма. А у нас при себе ничего такого, что можно вогнать в ил. Я всмотрелась в обережь: дерево с обломанной макушкой, которое ближе всех остальных подобралось к воде, — вот и все приметы этого необыкновенного места.

В последний раз мы окинули взглядом чешуящуюся мириадами серебристых блёсток озёрную гладь и направили лодку к берегу.

Несколько взмахов вёслами, и из одной реальности мы попали в другую: холодные, как льдины, тучи обложили солнце; ветер ошалело гонит волны, и они, лохматые и злые, ударяют грудью в мягкие бока лодки, всё ещё хранящей тепло чудесного места.

На этот раз течение понесло нас прямо к лагерю. Несколько раз я бросала взгляды за спину в надежде хоть краешком глаза ещё раз увидеть рыбацкий раёк среди беснующегося озера. Но увы… Если бы не трепыхающаяся под ногами рыба, то не поверила бы сама себе: а было ли это всё?

Встречали нас все. Мужчины помогли втащить лодку на берег, подали мне руку, и когда я со словами «Берите-берите, нам столько не надо» протянула одному из них полное ведро улова, он спросил:

— А где вы были? Мы думал и, что вы к берегу прибились и по лесу чернику собираете. Озеро как на ладони, а вас нет.

Утром мы искали наше счастливое место, настойчиво кружась по усмирившемуся озеру. Вот оно, то самое обломанное дерево, рассматривающее свою обезображенную макушку в озёрном зеркале; вот песчаный мысок, вдающийся в заросший травой берег. Но озеро как будто глядело на нас холодными тёмными глазами.

На следующий день мы, обменявшись телефонами с дружелюбными москвичами, уехали домой.

2

Всё вокруг ещё цвело, зеленело и дышало зноем. Казалось, лету не будет конца. Однако сердце дрогнуло и загрустило над вспыхнувшей золотыми горошинами пижмой, и какое-то беспричинное беспокойство вселилось в душу. «Виною скорая осень», — решила я.

Но вскоре узнала: моя старшая сестра Тамара серьёзно больна. При диагнозе, который поставили ей врачи, даже у сильных духом людей опускаются руки. И я тут же засобиралась в Санкт-Петербург.

Перед отъездом ко мне забежала соседка с просьбой отвезти записочку о здравии святой Ксении Петербургской на Смоленское кладбище.

— Что за святая? — спросила я.

— Разве ты не знаешь? Погоди, я мигом!

Соседка юркнула в дверь и тут же вернулась, держа в руке крохотный образок.

— Возьми. Пусть будет тебе, у меня ещё есть.

Я взглянула на иконку: красная юбка, зелёный сюртук…

Где-то я уже видела это изображение.

И тут вспомнила бушующее озеро, нашу лодку, потерявшую управление… Так вот чью иконку нашла я тогда в кармане сестриной куртки!

Расспросив, как добраться до Смоленского кладбища, я пообещала соседке выполнить её просьбу.

Сестра так обрадовалась моему приезду, что на время забыла о своих горестях. Засуетилась, забегала. На тарелках задымилась целая картошка, защекотала нос пряным запахом поджаристая домашняя колбаска. Крепенькие солёные огурчики и маринованные маслята дополнили гостеприимный стол.

Захрустев огурчиком, я стала рассказывать о том, что произошло на озере Шлино.

— А я искала образок, подумала, потеряла, — удивилась сестра. — Люблю Ксенюшку. Она такая скоропослушница!

И тут меня осенило.

— А давай мы вместе съездим на Смоленское кладбище!

— Хорошая мысль, — с радостью согласилась Тамара.

Утром следующего дня, наскоро глотнув чаю и набросив на головы платочки, мы вышли из дома.

Город уже просыпался. Стучали двери подъездов, заводились припаркованные у домов машины, народ собирался на остановке маршрутного такси…

Мы встали в хвост молчаливой очереди. Краем глаза я наблюдала, как Тамара, борясь с появляющейся болью, кусала губу, и понимала, что она молчит о своей болезни, потому что щадит меня. Видя её страдания, я сама, казалось, чувствовала её боль, и все мои мысли были направлены на то, чтобы хоть чем-то помочь родному человеку. Всю дорогу, сначала в маршрутке, потом в метро, я занимала сестру пустячными разговорами, чтобы отвлечь её внимание от самой себя.

Поезд грохотал, заглушая мой голос, останавливался и снова набирал скорость, приближая нас к заветной станции «Приморская»…

Вышли из подземки и, пройдя мимо ряда ларьков, направились к широкому шоссе. В какую сторону идти дальше, спрашивать не пришлось: воздух так и загудел от колокольного звона! Обрадовавшись, мы ускорили шаг, но сестре вдруг стало хуже. Остановившись, я робко спросила:

— Может, вернёмся? Ты неважно выглядишь.

— Нет уж, если решили…

Полквартала тихим шагом дались нам с большим трудом.

Но вот и черноглазая речка Смоленка, отделяющая Васильевский остров от острова Декабристов. Сразу за ней Смоленское кладбище. Прямо у входа возносится в небо красивейший храм Смоленской иконы Божией Матери. В его строительство свою малую лепту внесла блаженная Ксения (Петрова), бездомная вдова придворного певчего, которая ночами поднимала кирпичи на строительные леса.

Мне и до этого не раз доводилось бывать в храмах по разным нуждам: на крестинах, на отпевании и просто чтобы поставить свечку за упокой и за здравие, но никогда прежде я не ощущала такого неизъяснимого блаженства, такого сердечного трепета, какие я почувствовала здесь. Даже в хмурое питерское утро храм был наполнен светом: солнце почивало на каждой богато изукрашенной иконе.

Прихожан было немного, и мы с сестрой свободно переходили от иконы к иконе, любуясь творением рук человеческих. Я всматривалась в лики святых и вчитывалась в малопонятные слова на древнем языке, и моя душа жадно поглощала долгожданную пищу…

Потом мы посетили часовенку Ксении Петербургской, находящуюся неподалёку. В церковной лавке купили свечи, елей, освящённый у гробницы блаженной Ксении, по образку и по книжице с житием святой.

Пока шла служба, я с благоговением рассматривала икону Божией угодницы. И вдруг мне показалось…

Нет, пожалуй, я не призна́юсь, что́ мне нарисовало моё разгулявшееся воображение, скажу только, что я опустилась перед образом на колени и со слезами обратилась к святой:

— Милостивая Ксенюшка! На твою чудодейственную помощь уповаю. Не за себя прошу, а за рабу Божию Тамару…

Возвращались молча. На душе было спокойно. Украдкой глянула на сестру. Она улыбалась. Даже румянец проступил на её впалых щеках. Все мои страхи куда-то ушли. Взамен пришла уверенность в завтрашнем дне: «Всё будет хорошо, я это знаю!»

Уже дома я спросила:

— Тома, а что ты попросила у Ксении?

— Здоровья всем родным, а ещё… Ещё чтобы Ксенюшка умолила Господа удержать меня на белом свете, чтобы я успела исправить свои ошибки… и по сеять добрые дела…

3

Мы стали часто созваниваться. Меня радовало, что сестра снова стала жизнерадостной и деятельной. От больницы, предложенной ранее, она отказалась, зато теперь каждую неделю ездила на Смоленское кладбище. Каждый раз при разговоре Тома благодарила меня за поддержку и звала в гости. Я пообещала приехать к Новому году, но в последний момент свалилась с сильнейшей простудой.

Пять дней я провела в постели, напрасно надеясь победить болезнь бабушкиными методами: травами и полосканиями. Вконец измучившись, согласилась с доводами мужа вызвать «Скорую»…

Участковая врач, приехавшая на вызов, настойчиво порекомендовала лечь в больницу. Диагноз был поставлен неутешительный — двустороннее воспаление лёгких. Я чувствовала себя отвратительно, но выпросила пару дней. Как только «Скорая» уехала, я позвонила сестре:

— Томочка, ты только не пугайся. У меня пневмония. Предложили больницу. Но я не могу лечь. Ты ведь знаешь, что у меня аллергия на лекарства. Я умру, наверное. Так всё болит…

— Сестричка, всё будет хорошо! Я за тебя помолюсь Ксении, и ты выздоровеешь, — заверила Тамара.

К ночи я пожалела, что не послушалась врача. Задыхаясь и мучаясь от нестерпимой боли в груди, я не могла уснуть. Не включая свет, на ощупь побрела в комнату, где на полке стояла иконка Ксении Петербургской. Прочитав молитву, вернулась в спальню и уснула с иконкой у сердца…

Когда проснулась, было ещё темно. Странное чувство овладело мной: словно я забыла о чём-то важном. Ах да! Воспаление… Прислушалась к себе: жара нет, боли ушли, дышу легко, вообще чувствую себя замечательно как никогда. Как молния, пронзила страшная догадка: умерла!!! Только этого ещё не хватало! Судорожно стала ощупывать руки, грудь, ноги… Всё на своих местах, как и должно быть. Повернула голову — рядом похрапывает муж, а там, в окне, тлеет месяц. На всякий случай толкнула «вторую половину» в бок.

— А? Что? Тебе плохо? Вызвать «Скорую»? — не открывая глаз, пробормотал он.

— Спи. Всё хорошо, — тихонько ответила я.

Но внутри у меня всё ликовало: «Жива! Слава Богу, жива! Но почему ничего не болит?»

Выскользнула из-под одеяла — и что-то, что до этой минуты покоилось у меня на груди, слетело на пол. Так это ж иконка Ксении! И тут я вспомнила, как ночью, истерзанная болью, истово молила святую о помощи.

Я заходила по квартире, прислушиваясь к своим ощущениям, но ничего, кроме внутреннего довольства и радости, не ощущала.

Днём позвонила Тамара:

— Сестричка, как ты? Я тебя очень люблю и так переживаю за тебя! Может, мне приехать?

— Конечно, приезжай! Я буду ужасно рада! Томочка, я не знаю, как и сказать, но у меня ничего не болит! Кажется, я выздоровела…

— Правда?! А я вчера была у Ксенюшки, отстояла службу и заказала водосвятный молебен за твоё здоровье. Я привезу тебе святой воды. Господи, я так рада, что тебе лучше!

Через два дня мы сидели с сестрой у меня на кухне, пили чай, разговаривали, смеялись. Я сделалась вдруг серьёзной:

— Тома, у меня ведь на руках все документы, подтверждающие воспаление лёгких, но я чувствую себя великолепно! Давай завтра вместе сходим к врачу, а то она не поверит моим словам.

— И я бы не поверила до недавнего времени. Мне ведь перед твоим приездом уже предложили химиотерапию… Боли были нестерпимыми… А на сегодняшний день я жива и здорова! Только вот часто стала задумываться: разве затем мы живём на земле, чтобы только хлопотать об удобствах и радостях тела? Я тебе так благодарна, моя маленькая сестричка, за то, что ты подтолкнула меня позаботиться о моей повреждённой душе!

Я внимательно слушала Тамару и пыталась понять, за что она меня благодарит.

А впрочем, и так ясно: за то, что я очень-преочень люблю её и хочу, чтобы она жила долго-предолго…

Наутро мы отправились в поликлинику. Тамара осталась ждать в коридоре, а я вошла в кабинет участкового терапевта. Врач, видевшая меня несколькими днями раньше еле держащуюся на ногах, сразу не узнала. Я назвала свою фамилию и попросила закрыть больничный лист.

— И речи быть не может! У вас же двусторонняя пневмония! Я не могу закрыть больничный. Какая у вас температура? — строго поинтересовалась врач, открывая мою карточку.

— Нормальная температура. И ничего не болит. Я выздоровела.

Врач подозрительно посмотрела на меня:

— За пять дней? И чем же вы лечились?

— Меня вылечила Ксения блаженная, — ответила я.

— Вы шутите? — рассердилась врач. — Что я в вашей медицинской карточке напишу: чудесное исцеление? Да меня же с работы снимут, скажут, что я ненормальная.

— Но это правда!!! — воскликнула я. — Что — пневмония? В коридоре меня ждёт сестра. У неё от онкологии не осталось и следа после посещения часовни святой блаженной Ксении Петербургской!

Докторша заколебалась:

— Иногда в жизни происходят странные вещи… Но в моей практике таких случаев не было. Можно взглянуть на вашу родственницу?

Выбежав в коридор, я схватила сестру за руку и втащила в кабинет.

— Тамара, подтверди! Врач мне не верит. Скажи, что тебе уже назначили химиотерапию, но всё обошлось и сегодня ты здорова!

— Да, это правда, — просто ответила сестра.

Участковая взяла со стола бланки и стала что-то писать, потом протянула их мне:

— Это вам направление на рентген и в лабораторию. Только на основании проведённого обследования я могу продолжить разговор. Завтра я вас жду с результатами.

На следующий день в назначенное время я стояла в больничном коридоре и ждала своей очереди. Сестра снова сопровождала меня. Случайно бросив взгляд на табличку на дверях, я мигнула Томе — мол, смотри, что тут написано: терапевт Петрова Ксения Николаевна. В это время зажглась красная сигнальная лампа, и я, войдя в кабинет, положила на врачебный стол данные лабораторного обследования и заключение фтизиатра, где чёрным по белому было написано: лёгкие без патологий. Несколько минут участковая изучала листочки, а потом, с нескрываемым удивлением глядя на меня, спросила:

— Вы что-то принимали?

— Говорю же: меня исцелила святая Ксения! — запальчиво повторила я.

Врач открыла мою медицинскую карточку и задумалась, не зная, что писать. Я понимала, как ей трудно было поверить происшедшей со мной невероятности, но результаты проведённого обследования упорно подтверждали факт моего выздоровления.

Вдруг она улыбнулась:

— А я ведь родилась шестого февраля, в день памяти блаженной. Меня и назвали в её честь Ксенией.

— У вас и фамилия, какая была у неё при жизни, — Петрова, — заметила я.

Ксения Николаевна снова взглянула на меня, но в её взгляде на этот раз не было недоверия, только теплота.

— Расскажите, как найти часовню Ксении в Петербурге…

Несколько лет прошло с тех пор. Жизнь, как озеро Шлино, спокойно катит вдаль свои будни. Иногда на небо набегают тучи и нарушается безмятежность дней. Но я не прошу Бога о чуде — чудо уже произошло: однажды ухватившись за спасательный круг молитвы, я уже не оставляю его.

Я часто бываю у сестры, и мы по обыкновению приходим на поклон к блаженной Ксении и благодарим Господа Бога за те чудеса, которые Он являет каждый день, за те, что вокруг нас, что везде: за каждый цветок, за каждое проросшее зёрнышко…

Спасибо, Господи, за то, что даровал нам зрение и понимание, что сама жизнь — чудо!

1 апреля 2011

Примечания

1

Обережь — близ берега, берегом, землёй или водой, но более по воде.