Тайны двора государева

Валентин Лавров, 2020

Книга создана на основе архивных и старинных печатных материалов. Она охватывает очень любопытную эпоху – со времен Ивана Грозного до вступления на престол Петра Второго и крушения светлейшего князя Александра Меншикова. Образным сочным языком, с достоверностью и точностью бытовых деталей описаны смертельные схватки возле трона, любовные интриги могущественных правителей, секреты исчезнувших сокровищ, авантюризм и отчаянная храбрость гвардейцев.

Месть

Жизнь Иоанна Васильевича Грозного сделалась ужасной. К заговорам, которые мерещились повсюду, к ночным кошмарным видениям, к мучительным головным болям прибавилось нечто такое, что сравняло страдания государя с теми, кто в печи адовой лижут сковороды раскаленные…

Страсть

В Краков Василиса и Никита добрались лишь к весне. Как удалось избежать погони царской, как не разорвали их голодные волчьи стаи, как не ограбили и не убили разбойники, которыми кишели леса и проезжие дороги, един Господь ведает.

Польская столица встретила беглецов тающими сугробами, слепящим блеском свежего солнца, изумрудными слезинками, срывающимися с кровель островерхих крыш, шумной бестолочью разноцветной толпы, слонявшейся по древним узким улочкам.

Измученные тяжелой дорогой, беглецы наслаждались покоем в доме Викентия Буракевича. Наследник громадного торгового дела, выпускник Ягеллонского университета, Викентий блестяще владел русским и немецким языками, был знаменит своими астрологическими познаниями.

Впервые увидав Василису, Викентий был не в силах сдержать восторг:

— Какая очаровательная пани!

И естественно, сразу же влюбился. Нежно целуя ей руку, добавлял:

— Не зря ныне мне покровительствует планета Венера, управляющая красотой, счастьем и сулящая наслаждение любовное, — и поворачивал лицо к Никите: — Вы, дражайший пан, однажды спасли мою жизнь! Но теперь хотите отнять ее. Да, да, отнять! Ибо познакомили с вашей сестрой, от страсти к которой я уже умираю.

Заметим, что московские гости по понятным причинам решили скрывать, что Василиса — супруга Иоанна Васильевича, живьем закопанная в землю и спасенная Никитой. Именно он придумал назвать ее своей сестрой.

Сердечный жар

Любовная страсть все сильнее жгла сердце Викентия. Улучив момент, когда они остались одни, Викентий бросился на колени, схватил руки Василисы, осыпал поцелуями и воскликнул:

— О, прекрасная пани! По каким-то причинам вам пришлось бежать из Московии. Но пусть мой дом станет и вашей вотчиной, и вашей новой родиной. Я люблю вас и жажду стать вашим мужем!

Василиса рассмеялась русалочьим щекочущим смехом. Ее лицо стало еще прелестней. Она ласково молвила:

— Дорогой Викентий! Признаюсь, вы тоже мне любы. — Она поправила золотое запястье. — Надо мной довлеет страшная тайна. Если вы клянетесь хранить ее, то я вам расскажу немало любопытного.

— Клянусь!

Василиса рассказала все о себе. Викентий был потрясен:

— Сколь превратна судьба: вчера, пани, вы царица, ныне — изгнанница! Но я отомщу за вас!

— Каким образом, Викентий, вы можете отомстить могущественному сатрапу?

Мужественное лицо молодого человека стало вдохновенным.

— Под видом странствующего астролога я приду в Москву, изыщу способ предстать пред царскими очами и предреку ему скорую смерть.

— Какая же это месть?

— Представьте, Василиса, что должен испытать тот, кто приговорен ждать своей кончины? Эти муки ни с чем не сравнимы. Вы когда родились? Семнадцатого марта? Вот этот срок я ему и назначу.

— Но если он не поверит?

— Сделаю так, что поверит. Да поможет мне Матерь Божья наказать царя-убийцу!

— А коли он казнит вас? Ведь лжепророков и лжепредсказателей на костре жгут…

— Ради вас, моя царица, я готов на самые горчайшие муки! Лишь бы вы полюбили меня… Но русский государь суеверен, он выслушает меня, отпустит восвояси, а сам останется наедине со страшным предсказанием!

* * *

Не прошло и нескольких недель, как Викентий, прихватив для компании двух товарищей своих по университету, таких же любителей приключений, как и он сам, отправился в далекую Московию.

Не ведал отважный юноша, сколь неожиданно для него повернутся события.

Звездочеты

Под вечер жаркого августовского полдня, отойдя от послеобеденного сна, Иоанн Васильевич развлекался игрой в шахматы. Его напарником был боярин Борис Годунов, игрок искусный.

В тронном зале, мягко ступая козловыми, красного цвета сапожками, появился Петр Басманов, приятель Годунова.

— Что ходишь, голову опустив? — полюбопытствовал государь, переставляя фигуру.

— Да как не печалиться, когда сейчас волхвы предсказание мне сделали удивительное.

— Ну, чего тебе волхвы, Божьи люди, сказали?

— Да то, что, когда я помру, меня будут попирать царские стопы.

Государь растянул губы в ядовитой улыбке:

— От моих стоп кончину, поди, примешь?

Басманов замялся странно как-то, не ответил.

Государь нахмурил брови:

— Чего молчишь?

Вздохнув, Басманов молвил:

— Увы мне! Эти волхвы, блядины дети, вякают, что я тебя-де переживу. Другой уже государь на престол взойдет.

Ощерился Иоанн Васильевич:

— А ты, змеиное отродье, поди, обрадовался?

— Нет, свет-батюшка, я опечалился и в ухо главному волхву дал. И еще их всех под караул взял.

Государь сгреб в ладонь бороденку, пожевал ее и с ехидством вопросил:

— А что еще сказали?

— Сказали, что когда сын Давидов призовет тебя в небесные селения, то земля содрогнется от плача, а слава твоя просияет на веки веков.

Иоанн Васильевич удовлетворенно хмыкнул:

— Хм, ты, Басманов, обаче, скорпия натуральная! Разве можно волхва, человека Божьего, в ухо бить? Что же тебе будет за преступление против заповеди отеческой? Ох, — государь изобразил крайнее огорчение, перекрестился, — будет тебе огонь да мука. Ты, умоокраденный, лицемерием объят и ложью покрыт, самолюбием одеян. Пусть волхвов пред мои очи поставят!

Лукавство

Подталкивая секирами, рынды ввели в тронный зал трех молодых людей приличной наружности. Те смиренно пали ниц.

Государь с любопытством воззрился на них:

— Кто вы, откуда?

Заговорил младший. Было ему лет двадцать шесть. Несмотря на то что от дальнего путешествия он похудел и почернел, что его одежда изрядно пропылилась, у него был вид значительный, вызывавший невольное уважение. Говорил юноша по-русски довольно чисто, выражался красиво:

— Не взыщите с нас, государь! Люди мы дальние, дорожные. Обходим все земли, любопытство утоляем свое: кто, где и как живет?

— И как у нас, понравилось? — Государь прищурил глаз.

— Просторы твоего, государь, царства необозримы! Народ после Матери Божьей более всего почитает тебя, свет неизреченный, хвалит твое боголюбие, доброту бесконечную, а того более — твою строгость и прилежание к порядку. Люди твои, государь, трудолюбивы, леса кишат полезным для охоты зверьем, а реки — рыбой…

Иоанн Васильевич победоносно посмотрел на разинувших рот бояр и молвил:

— Да, царство мое богатое! Всего хватает. Нынче, сказать для примера, в Москве-реке, возле самого Кремля, выловили осетра двухпудового. Милости просим за наш стол! А сейчас вас, странники, проводят в покои. Отдохните, и продолжим наши беседы…

Государь не то что любил, но испытывал едва ли не мистический ужас, смешанный с восторгом, перед людьми не от мира сего — юродивыми, факирами, звездочетами, волхвами, прорицателями. «Все помрем, да только вот когда? — размышлял он. — Об том и надо спросить волхвов».

Сводный брат Македонского

Иоанн Васильевич, уставившись мутным взором усталых, с красными прожилками глаз, с любопытством вопрошал звездочета:

— Ну, говори, из каких земель пришли?

Викентий, попивая вино, врал от души:

— Родился я без малого две тысячи лет назад. Мать моя — знаменитая куртизанка Лейла, а отец — сам великий царь Филипп Второй, отец Александра Македонского. Со сводным братом я дружил, вместе на войну ходили: гнали персов в Гавгамелах, топтали горячими конями землю царя Ахменида. Моим учителем был Клавдий Птолемей, я помогал ему излагать звездную систему мироздания в его знаменитом труде «Альмагест».

Бояре с удивлением таращили глаза, а Иоанн Васильевич важно качал головой:

— В моей библиотеке есть список сей астрономической энциклопедии! А когда, Божий человек, ты прозревать кончину людей научился?

— Сие, государь, случилось на горе Голгофе, что близ Иерусалима, когда распинали Христа промеж двух разбойников. Меня вдруг словно озарило, вот с той давней поры и предсказываю… И все языки мира вмиг постиг!

Иоанн Васильевич недоверчиво скривил рот:

— Не врешь ли? Сейчас тебя испытаю. Эй, кто там, приведите сюда Бомелиуса!

Низко кланяясь, появился лекарь. Государь сказал:

— Поговори-ка со звездочетом на языке своем!

Немец о чем-то спросил. Викентий улыбнулся, бойко ответил — на немецком же. Бомелиус перевел:

— Господин говорит, что не только немецкий, но даже птичий язык ведает. Произношение у него такое, словно век провел в Пруссии. Пришел сюда с двумя своими учениками по той причине, что слава о тебе, великий государь, летит по всем землям.

Иоанн Васильевич аж приосанился, на его лице появилась довольная улыбка. Он обратился к Викентию:

— И что говорят обо мне в чужих землях?

— То, что ты, государь, приумножил свое царство во сто крат. Завоевал татарскую Казань, богатую Астрахань и земли многие по течению Волги, Камы, Вятки, по побережью Каспийского моря и многие, многие другие. Крепкой рукой ты держишь власть: караешь изменников, награждаешь щедро верных слуг. Ты тот, на кого изливается благодать Божья.

Государь взял со своей тарелки изрядный кусок осетрины.

— Вот, человек Божий, насыщай свое чрево! — и протянул Викентию. — Вино пей до дна. Про славу мою ты хорошо рек. Но по дьяволовым козням не было мне удачи в женах. Можешь ли ты ведать, какова судьба и где ныне Василиса Мелентьева?

Викентий не спеша, степенно пережевал осетрину, утер полотенцем уста и лишь после этого сказал:

— Для этого трудного гадания следует употребить таблицы арабской магической каббалистики. После обеда я выполню, государь, твою просьбу.

…Иоанн Васильевич все оставшееся время нетерпеливо дергал ногой, но, вопреки своему нраву, Викентия не погонял.

Предсказание

Обильное, до отрыжки, до коликов в животе, с бесконечным припаданием к кубкам с вином, пиршество завершилось. Перекрестившись, гости, тяжело дыша, медленно приходили в себя. Одни, испуская утробные звуки, широко зевали, другие откровенно спали, уткнувшись лбами в стол.

— Пошли все вон! — вдруг гаркнул государь. — Надоели, обжоры треклятые. Остаться лишь волхвам да ближним.

Трапезная вмиг расчистилась.

Государь уставился мутным взглядом на Викентия:

— Начинай, Божий человек!

Тот извлек из мешка, который был при нем, пять больших таблиц, исписанных цифрами. Шестая — ключ к каббале, где под латинским алфавитом стояли соответствующие цифры. Свинцовым карандашом стал что-то записывать на полоске папируса. Через малое время произнес:

— Василиса Мелентьева напрасно пострадала от какого-то могущественного человека. Архангел Михаил по приказу сына Давидова забрал ее из гроба и отнес на седьмое небо. — С печалью взглянул на царя: — Так что, государь, сия особа на земле более не обретается.

Грозный, пытаясь осмыслить ответ и свою вину перед сыном Давидовым, а также перед архангелом Михаилом, тяжко вздохнул и спросил главное:

— Ты, Божий человек, нынче говорил рабу моему Басманову, что мне-де жить осталось недолго? Так ли это?

Викентий скорбно опустил голову:

— Да, великий государь. И признаюсь тебе, что именно сия причина и позвала меня в дорогу. Прежде чем ты отойдешь ко всем святым, я возжаждал насладиться зрелищем — захотел зреть тебя, мудрого и непобедимого.

Иоанн Васильевич побледнел, пожевал губами, как он это всегда делал во время сильного волнения.

— Не безумие ли речет в тебе? Али это ухищрение бесовское? Ась?

— Нет, великий государь, это говорят звезды! Следующий год — тысяча пятьсот восемьдесят четвертый от Рождества Христова, год планеты Меркурия. Еще незабвенный учитель мой, мудростью которого я всегда восхищаюсь, Клавдий Птолемей, определил Меркурия как планету мудрости, военного порядка, суровости. Но ежели против сей планеты обозначится кровавая звезда Тодес и своим лучом укажет на город, где благоденствует могущественный царь, то сей царь спустя двести двадцать два дня отдаст душу Богу.

— И что же?

— А то, что за тобой смерть, государь, явится в Кириллин день — семнадцатого марта следующего года.

Иоанн Васильевич скорбно поник. Притихли и окружающие.

Годунов покачал головой:

— Враки, поди!

— Государь наш проживет еще долго, — поддержал его Басманов, — дольше всех нас, недостойных.

Викентий развел руками:

— Сие не от себя реку, эти предсказания зиждутся на твердой основе — называется наука астрология.

Ловушка

Иоанн Васильевич ничего не возразил. Последнее время что-то случилось с ним. Все чаще, и не только во сне, но и наяву он видел лица тех, кого не пожалел, лишил жизни: и стремянного Никиту Мелентьева, и царицу Марию Долгорукую, и ее брата Петра, и сокольничего Ивана Колычева, и многих, многих других. Все они являлись в самом страшном виде: окровавленные, изувеченные, с выбитыми зубами и пустыми глазницами.

Он пытался глушить эти видения пьянством, но старый, ослабленный дурной жизнью организм уже не принимал алкоголь. Головная боль сделалась постоянной. Мертвые лица теснились перед ним, выкрикивали: «Нас убил, убей и себя!»

Государь на коленях полз к образам, бросал до тысячи поклонов и час и два плакал над собою. И уже ничего не тешило, уже жизнь и впрямь опротивела.

Но теперь, когда волхв предсказал скорую смерть, желание жизни вновь проснулось, и смерть, тление сделались нестерпимо ужасными. Государь хотел отпустить волхва, но Годунов сказал:

— Если ты, Божий человек, не врешь, то тебе опасаться нечего. Но коли понапрасну смущаешь государя-света, то мы тебя сожжем на костре. Посему оставайся во дворце, дожидайся предреченного тобою срока.

Басманов одобрил приятеля:

— Верно, дожидайся! А то еще чернь проведает, так в государстве неустройства случиться могут. Нечего народ блазнить!

* * *

Викентия и его приятелей поселили в клети. Кормили и обращались хорошо, но уходить запретили под страхом смерти.

Дни потянулись мучительно долгие, ибо нет для человека наказания страшнее, чем несвобода.

Яд

Государь с той поры сделался зело печален. Тело его вдруг начало пухнуть и издавать зловоние. Оставшись в опочивальне, он долбил лбом пол:

— Господи, почто аз не пренебрег красотой мира, по что не отошел в монастырь! А теперь ожидает… геенна огненная?

И ему становилось столь отвратно, что все чаще являлась мысль выпить яду или захлестнуть на своей тонкой морщинистой шее петлю. И тут государя охватывала с новой силой дрожь, и он начинал читать молитвы. И тогда государь вспоминал себя маленьким, родных, ловлю рыбы в Неглинке, любимую собаку Гавку, езду по Москве в маленькой тележке в окружении стражи с бердышами, радостные крики простолюдинов. И если раньше он гордился своим исключительным положением, то теперь искренне и страстно завидовал простым людям, которым не было нужды кого-либо убивать, которые всегда были свободны, ходили с кем хотели и где хотели.

И однажды Иоанн Васильевич решился: он налил в бокал вина, насыпал белого ядовитого порошка, перекрестился и быстро выпил. Начались страшные рези в желудке. На крики государя сбежались люди, и Бомелиус его откачал.

Государь покорился, словно невольник в темнице, дожидающийся смертного часа.

Еще не вечер…

Вот наступило утро 17 марта 1584 года. За зубчатыми стенами Кремля, за легкими волнами Москвы-реки вставало радостное свежее солнце.

Здоровье государя, почти все время ухудшавшееся, вдруг в последние дни пошло на поправку. Тело стало отекать меньше. Страшные видения почти полностью прекратились.

Государь с удивлением, даже с некоторой веселостью вспоминал те страхи, которые пережил за последние месяцы с того дня, как ему была предсказана смерть.

Басманов с сатанинской улыбкой потирал ладони:

— Ну, звездочет, где он? Сейчас будем на Красной площади жечь шакала поганого!

Явился Викентий. Царедворцы и сбившаяся в кучку челядь с любопытством уставились на волхва. Басманов заглянул в лицо Викентия, елейным голосом протянул:

— Ну, латынянин гнусный! Зенки свои расторопь. Государь-свет, хвала Богу, силен, как никогда. Зришь ли сие, идолослужитель треклятый?

Весело улыбаясь, Иоанн Васильевич тоже вопросил:

— Ну, звезды наврали? Назначенный день — сегодня, а я живой!

Викентий негромко, обыденным голосом произнес:

— Государь, но сейчас лишь утро! Кириллин день еще не миновал…

Иоанн Васильевич словно поперхнулся: хотел еще чего-то сказать, да промолчал.

Он вновь ходил хмурым. От обеда отказался.

Вечером сел с Годуновым в шахматы играть. Пили вино.

Проиграл две партии. Никогда прежде Годунов у государя не рисковал выигрывать. Государь хотел сказать об этом, как вдруг дико вскрикнул, вытаращил глаза и замертво рухнул на ковер. Изо рта у него обильно кровавая пена пошла.

— Лекаря скорее! — крикнул Годунов.

Прибежал Бомелиус, пощупал пульс:

— Тело уже рассталось с духом…

Все перекрестились. Басманов особой печали не выказал:

— Бог дал, Бог взял!

Зато простой народ скорбел по-настоящему. Тысячи людей стекались в Москву. Горестные вопли неслись в небо. Годунов с печальным удивлением качал головой:

— А если бы покойник истребил народу в два раза больше, так стенаний о нем тоже было бы больше? Сказывают, о кровавом Калигуле и безумном Нероне простолюдины скорбели как о родных сыновьях. Удивительно, да и только — сколь сильно чернь любит ярмо да кнут.

Эпилог

По Москве гулял слух: «Иоанн Васильевич отравлен приближенными!» Среди вероятных убийц называли и Бориса Годунова, и вошедшего с ним в сговор чужеземного звездочета. Ведь у Викентия и впрямь не было выбора: или самому сгореть на костре, или подсыпать государю в вино яд. Ничто так не толкает на убийство, как страх перед будущей жертвой. А под этим страхом постоянно жили все приближенные государя.

Впрочем, история — дело темное. Ведь многие остались в убеждении, что Василиса, будучи закопанной живьем, так и приняла мученическую смерть.

И что стало с нашими героями? Викентий Буракевич был отпущен на свободу, добрался до Кракова. Василиса уже знала о смерти своего бывшего мужа — Иоанна Васильевича. План ее — заставить страдать и изнывать от страха государя — блестяще осуществился, но она радости от этого не чувствовала. Викентий стал ее мужем, она родила ему пятерых детей. В искренней молитве уста ее жарко шептали:

— Спасибо, Господи, за мое нынешнее счастье! Семью свою не променяю за все короны царские…

Священник отец Никита, поднявший царицу из могилы, ушел обратно в Россию и уединился в одном из северных монастырей, замаливая свои и чужие грехи.

Что касается Бориса Годунова, то всем известно о его вступлении на российский престол. Случилось это спустя четырнадцать лет после смерти Иоанна Васильевича.

Оправдалось предсказание относительно Петра Басманова. Он отчаянно защищал Гришку Отрепьева, сказавшегося царем Дмитрием, сыном Иоанна Васильевича. Они оба были зарублены. По свидетельству очевидца тех событий Самуила Маскевича, труп Лжедмитрия бояре-заговорщики оттащили на базар и бросили на торговый стол. А на другом, «несколько пониже, расположили тело Басманова, так что ноги первого, свесившись, касались груди второго».

Как видим, предсказания даже лжепророков порой сбываются.

Шел 1606 год.

На Руси царила смута.