Страсти роковые, или Новые приключения графа Соколова

Валентин Лавров, 2000

Потрясающая история о придворных интригах и страстной любви, о шпионаже и доблести, о женской нежности и мужской силе. В центре событий – атлет-красавец граф Соколов и фрейлина-шпионка Мария Васильчикова, императрица Александра Федоровна и государь Николай II, загадочный Григорий Распутин и его коварный убийца Феликс Юсупов. В основе – подлинные события, происходившие в годы Первой мировой войны в канун крушения Российской империи.

Глава VI

Обнаженная беглянка

Тайное проникновение

Соколов из ближайшей аптеки позвонил в «Метрополь» Распутину:

— Я сейчас приеду. Наблюдают за тобой, так что выйди тайком по черной лестнице, жди под аркой в проезде Третьяковых.

Минут через десять Соколов подкатил к месту встречи. Распутин появился шумный, размахивающий руками, одетый в немыслимого покроя длиннополое пальто. Облапил Соколова:

— Молодец, граф, не обманул, приехал!

— Долг платежом красен! Едем к Гершау. Его Эмилия, кажется, и впрямь скрывается от тебя в собственном доме.

Распутин расплылся в улыбке:

— А я что говорил? Меня не обманешь! Ну бесстыдница! Ну я ее сегодня раскатаю… — Мечтательно потер ладони. Распутин плюхнулся на кожаное сиденье, пнул сапогом извозчика: — Гони к Котельнической набережной, к Мазуринской богадельне. — И Соколову: — Коли найдем коварную, угощаю тебя в «Яре» с выносом в гробу живой русалки, с поливанием ее персей шампанским и осыпанием кредитками. Слово сдержу, чтоб мне сдохнуть!

* * *

Извозчик потянулся вверх на Лубянскую гору, оттуда, мимо водопоя, свернул вправо к Солянке. Недалеко от слияния Яузы с Москвой-рекой Распутин показал на роскошный дворец с порталом, храмовым куполом с золотым крестом, высокими прямоугольными окнами и за высокой изящной оградой:

— Эй, кобылий распорядитель, видишь Мазуринскую богадельню? Встань на противной стороне! Вот тут…

Метрах в пятидесяти, за сплошным дощатым забором, виднелась оцинкованная крыша. Распутин заговорщицким тоном произнес:

— Ну, пойдем, что ли, помолясь? А ты, погоняла, жди нас.

— Сколько времени ждать?

— Сколько нужно — пока не придем! На, держи задаток — целковик…

Распутин широким шагом направился было к воротам. Соколов окликнул его:

— Куда тебя несет, Гриша? Через парадный вход нас не ждут, оркестр не играет, даже дворника в новом переднике не выставили. Больше того: на калитке тяжелый замок висит. Впрочем, у меня с собой есть уистити…

— Что это?

— Отмычка. Ей пользуются воры, а иногда и сыщики. Топай, Гриша, сюда, к берегу реки. Вот кусты боярышника. Так, доску откидываем, пролезай, святой отец. Ну брюхо ты себе откормил! Ходишь что купчиха на сносях. Давай нажму, вот, пролез! И я за тобой…

Чердачная тайна

Они оказались в пустынном, заброшенном саду. Кругом царили одиночество и могильная тишина. Пустая конюшня, старая почерневшая баня близ берега, закрытый на замок колодец, амбар — все обветшало, стало серым, заросло бурьяном, было предано разрушению и тлену.

И лишь большой жилой дом весело смотрел чистыми стеклами, гравиевая дорожка была ухожена, крепкие ворота задвинуты массивным брусом.

Распутин первым добежал до дверей. Крикнул:

— Тут никого нет, замок висячий!

Соколов цыкнул:

— Чего орешь, блаженный? Заглянем в дом, коли пришли.

Сыщик подергал замок и петли. Вытащил уистити — что-то вроде трехлопастной вилки, минуту-другую покрутил — замок был у сыщика в руке.

Они вошли в дом. Тишину нарушало лишь громкое тиканье больших напольных часов, стоявших в гостиной, да сладко мурлыкал жирный кот.

Распутин огляделся:

— Дух жилой, вон посудины винные стоят, а вот и полбутылки кагора… Самый раз, дай-кось освежусь!

— Я тебе освежусь! Поставь на место. Последний раз говорю: не шуми! А то опущу в погреб до пришествия хозяина…

В просторной гостиной все было тщательно прибрано. Персидский шелковый ковер, устилавший пол, тщательно вычищен. В шкафу горкой сияла посуда.

Соколов удивился:

— Гершау какой аккуратный! Не всякие женские руки сумеют такой блеск навести, а к нему служанки убираться сколько дней не ходят!

В кресле-качалке был брошенный плед. На пледе лежал в красном переплете увесистый том. Соколов взял его в руки. Это были роскошно изданные Маврикием Вольфом детские рассказы Чарской.

Сыщик вновь удивился:

— Полковник читает Чарскую? Невероятно! Это ведь для детей и барышень. С кем время проводит наш несчастный полковник, с кем утешается?

Соколов распахнул громадный платяной шкаф. Он был полон женских нарядов.

— Похоже, что Эмилия не бежала… — задумчиво сказал сыщик.

— Почему так думаешь? — удивился Распутин.

— Да потому, что женщина никогда такие роскошные одежды не бросит, с собой возьмет. Надо тщательно дом осмотреть.

— Подымемся на чердак, может, там спряталась?

— На чердак обязательно полюбуемся. — Под Соколовым прогнулись деревянные ступени. — Только для какой надобности на чердачной двери замок висит, а? Очень удивительно! Так делает хозяин, когда не желает, чтобы домашние туда лазили. Стало быть, что-то скрывает от постороннего взгляда.

Распутин вошел в азарт:

— Граф, да оторви ты замок!

— Зачем чужое имущество портить? Мы его нежно — уистити. Вот, милости прошу, Григорий Ефимович, проходи.

* * *

На чердаке царил идеальный порядок, все с немецкой аккуратностью прибрано. В высокое застекленное окно широкой струей лился солнечный свет.

Сыщик внимательно огляделся.

Вдоль крыши стояли старинные сундуки. Соколов стал открывать крышки. Сундуки были набиты старинными французскими книгами в роскошных кожаных переплетах, семейными бумагами, пересыпанной порошком от моли одеждой ушедших эпох — фраками, бальными платьями, роскошными женскими шляпами, шелковыми с рюшками чепцами и прочим, что десятилетиями оседало в каждой приличной семье.

Наметанный взгляд сыщика остановился на странном предмете: чучеле какой-то большой птицы, стоявшей на небольшом шкафу, набитом русскими журналами времен Тургенева и молодого Толстого. Соколов подошел поближе, пригляделся и широко улыбнулся:

— Прекрасная птичка — королевский гриф. Поистине великолепное оперение. Взгляни, Гриша, передняя часть спины и крылья — красновато-белые, а хвост — погребально-черный. Водится в девственных лесах Южной Америки. Питается падалью. Но зачем этот экземпляр залетел на шкаф? И почему чучело любят брать в руки?

Распутин удивился:

— Почему, граф, ты так думаешь — берут в руки?

— На шкафу пыль лежит пластом, а возле птицы отчетливо видны следы пальцев — чучело часто снимают.

— Зачем?

— Это мы сей миг узнаем!

Соколов осторожно поставил птицу на сундук возле окна. Сказал:

— Недавно расследовалось дело о похищении казначеем Московского воспитательного дома Мельницким трехсот тысяч рублей. Начальник сыска Кошко перерыл весь дом казначея — ни-че-го! Встретил Кошко меня, говорит: «Знаю, что казначей — вор, но не могу деньги найти!» — «Сделай повторный обыск!» — «Какой смысл?» — «Прямой! Я с тобой пойду».

Распутин глядел в рот Соколова:

— И что?

— Кошко с радостью согласился. Пришли, хозяин спокойный, как вековой дуб в тихую погоду. Полицейские все переворачивают вверх дном, понятые скучают. Ни-чего-шеньки! А я гляжу — чучело белой цапли в детской комнате стоит. Взял в руки — тяжелое. Кинул взгляд на хозяина — он побледнел, кадык у него по шее носится, как хорек в птичнике. Распорол я шов на брюхе цапли — там деньги кипой, золотые монеты. Вот так-то, святой старец Григорий!

Распутин от удивления разинул розовую пасть:

— Надо же, прохвост лукавый этот казначей! Думаешь, граф, Генрих в этой птице капитал спрятал?

— Сейчас узнаем!

* * *

Соколов внимательно оглядел чучело грифа.

Распутин переживал:

— Деньги, поди, прячет, обалдуй африканский!

Соколов нащупал на брюхе грифа что-то твердое, похожее на небольшую пуговицу. С усилием нажал. Тут же раздался негромкий металлический звук, щелкнула какая-то тайная пружинка, отвалилась металлическая дверца, сверху заделанная перьями. Сыщик запустил внутрь руку.

Распутин вытаращил глаза.

Соколов вытащил бумаги. Разглядел, произнес:

— Шифры. Очень интересно! Так, а что тут?..

— Бинокль, всего-то…

Соколов разглядывал предмет, и впрямь внешне совершенно схожий с полевым биноклем марки «Цейс». Сыщик улыбнулся:

— Это штука хитрая! Это фотографический аппарат.

— Никак, портреты снимать можно? — удивился Распутин.

Соколов невозмутимо ответил:

— И очень хорошие. Не хуже, чем, к примеру, сделал с тебя Феликс Юсупов, когда ты с девицами развлекался. Еще можно фотографировать оборонительные укрепления, военную технику, самолеты — все, что надо разведке.

Распутин покачал головой:

— Неужто Гершау шпион? А я ему протеже оказывал. Сколько же нынче их развелось, лазутчиков, — страсть как много!

— Теперь, Гриша, тебя расстреляют вместе с Генрихом. О, тут, кстати, и порошок для симпатических чернил и куча негативов. Интересная находка! Придется задать хозяину несколько неприятных вопросов… Сегодня я сделаю своему заклятому другу Мартынову настоящий праздник. Большую птицу мы поймали, Гриша.

Распутин взмолился:

— Сдался тебе этот Мартынов! Он тебя, граф, не любит. Давай вначале найдем мою Эмилию! Душа горит, жажду ее, ненаглядную…

Приятный сюрприз

Они спустились вниз, заглянули на кухню, в кладовку. Очередь дошла до спальни. Соколов удивился:

— Во всем доме строгий порядок, а тут…

Распутин всплеснул руками:

— Граф, гляди, на стуле — халат, постель не прибрана.

— И подушек для одного полковника многовато — четыре штуки. А это что? Темный длинный волос. Тэк-с! — Сыщик положил ладонь под подушку, рассмеялся: — Ба, да тут еще тепло от недавно нежившейся персоны. Думаю — женского рода.

Распутин приятно заволновался, выкрикнул:

— Ты где, коварная Эмилия? Вылезай, все равно сейчас найду. — Заглянул под кровать, радостно закричал: — Тут дамские ночные туфли!

Соколов подошел к окну. Шпингалеты были подняты, а рамы лишь прикрыты. Сыщик растворил окно, выглянул наружу. И тут же весело сказал:

— Твоя возлюбленная не выдержала радости свидания и выпрыгнула в окно. Гляди, вот свежие следы пяток. Босой бежала. Услыхала наши голоса и прямо из постели…

Распутин потянул за рукав Соколова:

— Что, в окно сиганула? Пошли скорей в сад, найдем Эмилию.

Они двинулись по влажной черной земле. Под ногами шуршала прошлогодняя листва, хрустели неубранные ветки.

* * *

Через минуту их ждал замечательный сюрприз. Едва они миновали баню, как были поражены удивительным зрелищем: за бревенчатой стеной пряталась… голая женщина. Она стыдливо прикрывала груди, тщетно пытаясь скрыться от посторонних глаз.

Распутин вытаращился на женщину, огласил округу воплем:

— Нечаянная радость! Сама Зинуля Дитрих в облике Венеры!

Соколов галантно заметил:

— Мадам, земля еще сырая. Не простудите ноги, прошу вас.

Распутин заливался смехом:

— Раньше — о-хо-хо! — в парках статуи располагали, а теперь заместо их голые бабы во всей красоте натуры! Э-хе-хе! А ты, Зинка, хорошенькая, в кабинете «Яра» не разглядел тебя толком. Ну, пойдем в избу, я тебя, сердечную, погрею. А куда спряталась Эмилька?

Зинаида, храня молчание и гордо вздернув подбородок, не разбирая дороги, узкими ступнями зачавкала по жирной земле — направилась к дому.

Рядом, с вожделением разглядывая ее прелести, шагал замечательный женолюб Григорий Ефимович. Он радостно улыбался предстоящему развлечению.

Последние утехи

Взгляд Соколова упал на сруб колодца. Он подумал: «Любопытно, почему полковник Гершау перестал брать тут воду, да еще старательно крышку замкнул на ключ?»

Обхватив ручищей амбарный замок, Соколов без особых усилий выдрал его вместе с петлями. Откинул крышку — и в нос ударило чем-то гнусным, разлагающимся.

Преодолевая отвращение, наклонился, внимательно вглядываясь в сумрачную глубину.

Косой солнечный луч, отраженный от стенки сруба, открыл страшную картину. На поверхности воды, раскинув руки, плавало спиной вверх человеческое тело. Длинные волосы неестественно аккуратно, веером расходились от головы.

Соколов выпрямился, сделал шаг-другой в сторону и произнес:

— Увы, в тайне сохранить наш визит не получится! Надо вызывать полицию.

* * *

Вскоре прибыли полицейские, фотограф фон Менгден и судебный эксперт маститый Павловский, за коренастую фигуру прозванный Комодом.

У ворот уже галдела толпа любопытных. Соколов поставил городового, приказал:

— Никого не впускать!

Толпа все более напирала. Городовой, получивший на Пасху за выслугу лет прибавку жалованья, сознавал себя величиной серьезной. Он строго говорил:

— Осади назад! Не наваливайте, архаровцы, не театр тут. Куда, спрашиваю, прешь? А то, любезный, сей миг скручу тебе лопатки назад и в часть этапом отправлю…

Вызванный по телефону Мартынов где-то задерживался.

Двери дома не открывались. Там, видимо, Распутин весьма нескучно проводил время с Зинаидой.

Соколов с тревогой подумал: «Приедет Мартынов и, ссылаясь на букву закона, отпустит на все четыре стороны Зинаиду. Пока начальник охранки не приперся, приму свои меры: отправлю ее в тюрьму, а вечером сам допрошу».

Соколов подергал дверь — закрыта изнутри, постучал — услыхал недовольный голос Распутина:

— Чего тебе?

— Открывай, Григорий! Мне Зинаида нужна.

Дверь тут же распахнулась, на пороге стоял широко улыбающийся, весь встрепанный Распутин. На его крупном, мускулистом и сильно заросшем волосом теле было натянуто лишь исподнее. Он хохотнул:

— Хо, граф, тебе тоже приспичило? Заходи, лишним не будешь…

— Где Зинаида?

— А где ей быть? В спаленке, тебя, друга сердечного, дожидается. Баба не лужа, всем хватит напиться.

Соколов вошел в спальню. Зинаида, слыхавшая разговор мужчин, лежала ничком раздетой поверх шелкового одеяла. Увидав красавца графа, перевернулась на спину, завела руки вверх и сладко потянулась. Промурлыкала:

— Где ж ты ходишь, мой граф желанный? Я тебя совсем заждалась, Аполлоша…

Соколов сказал:

— Мадам, срочно одевайтесь.

— И не подумаю! — Она перекатилась на живот.

Соколов вплотную подошел к прелестнице, больно хлопнул ладонью по розовой ягодице, заорал:

— Одевайся! Толпа штурмует ворота. Жаждут тебя, как германскую шпионку, порвать — в клочки!

Зинаида резво вскочила, стала метаться по спальне:

— Где панталоны? Где мой лиф? Ах, тут, под кроватью! Граф, не бросайте меня, умоляю. Мы вместе уедем, правда?

Григорий отправился к буфету, отыскал бутылку моэта. Отбил сургуч, с шумом вылетела пробка. Старец пил шампанское прямо из горлышка, и капельки струились по его нерасчесанной, с легкой серебристой сединой бороде.

Зинаида с непостижимой скоростью успела не только одеться, но и накрасить глаза и губы и теперь вопросительно смотрела на Соколова.

Тот подозвал полицейского, приказал:

— Отправьте Зинаиду Дитрих в военную тюрьму! Ей там самое лучшее место.

Зинаида крикнула:

— Обманщик! Вам, граф, еще придется отвечать! Самоуправство!

На Зинаиду даже не стали надевать наручники. На глазах обомлевшей толпы ее вывели за ворота и посадили в пролетку.

Распутин вышел во двор, подмигнул арестантке:

— Не грусти, Зинуля, еще свидимся!

Коляска покатила в Лефортово. Задержанную сопровождал лишь ражий полицейский.

Распутин недовольным тоном пробурчал:

— Граф, почто самоуправничаешь? Ее муж заждался, сколько ден не видал…

— Вот я и отправляю Зинаиду в тюрьму, чтобы муж не убил ее от ревности! Может и тебя прихлопнуть, коварного соблазнителя.

Распутин был погружен в глубокую печаль.

Сыщик вернулся к колодцу.