Страсти роковые, или Новые приключения графа Соколова

Валентин Лавров, 2000

Потрясающая история о придворных интригах и страстной любви, о шпионаже и доблести, о женской нежности и мужской силе. В центре событий – атлет-красавец граф Соколов и фрейлина-шпионка Мария Васильчикова, императрица Александра Федоровна и государь Николай II, загадочный Григорий Распутин и его коварный убийца Феликс Юсупов. В основе – подлинные события, происходившие в годы Первой мировой войны в канун крушения Российской империи.

Глава III

Сети шпионажа

Высочайшее повеление

Уже на другой день ранним утром филеры прибыли на точку. Недалеко от слияния Яузы с Москвой-рекой стояла Мазуринская богадельня. Здесь нашли приют сто женщин — из купеческих домов или московских старинных мещан.

С дозволения смотрителей богадельни супругов Добромысловых филеры втайне от насельников забрались на чердак. Они притащили с собой плетеную корзину с бутылками пива «Калинкин», бутерброды с колбасой и полевой бинокль.

Бревенчатый дом за сплошным забором, расположенный напротив, был как на ладони. Началось наружное наблюдение.

* * *

Как раз в это время в доме номер 19 по Садовой-Спасской на лифте поднялся на шестой этаж фельдъегерь. Соколов принимал душ. Мари постучала в дверь, приоткрыла ее:

— Аполлинарий Николаевич, простите! Вам срочный пакет от государя.

Соколов сломал сургучную печать. На плотной слоновой бумаге синими чернилами твердым разгонистым почерком было начертано: «Совершенно конфиденциально. Аполлинарий Николаевич, крайне необходимо встретиться, дело серьезное, не терпящее промедления. Буду признателен, если сегодня же выедете в Петроград. На вокзале Вас встретят. Николай».

* * *

Вечером того же дня Соколов входил в жарко протопленный, пропахший кожей диванов, ароматом дорогих духов и сигар вагон первого класса.

Тут же раздался третий звонок. За окном, все убыстряясь, в бешеной пляске неслись назад огненные искры паровозной трубы. Угрюмо темнел ультрамариновый небосвод.

С неотвратимостью рока приближалось самое невероятное приключение знаменитого графа.

Царский порученец

Богатырский сон Соколова на сей раз тревожила мысль: «Зачем, по какому случаю я понадобился государю?»

Поезд прибыл в Петроград в девять утра. После весенней Москвы, полной света и солнечного тепла, город на Неве показался Крайним Севером. В окна вагона беспрестанно ударяли капли дождя, свинцовое небо тяжело цеплялось за крыши домов.

Весь багаж Соколова составлял единственный английский баул из свиной кожи. Граф отказался от услуг носильщика, легко спрыгнул на потемневшую от бесконечных дождей платформу. Тут уже стояли встречающие:

дамы в шляпках с вуалью и в ватерпруфах, пожилой полковник, тяжело опиравшийся на трость, важные и не очень важные господа в макинтошах и шляпах, лакеи с зонтиками, дежурные жандармы.

Наметанный взгляд сразу же выхватил из этой разноликой массы молодого красивого человека в шинели офицера-пехотинца и высоких сапогах. Человек встретился глазами с Соколовым, приветливо, как старому знакомому, улыбнулся и резко двинулся навстречу, с необычной ловкостью проходя сквозь толпу.

— Здравия желаю, Аполлинарий Николаевич, — весело проговорил человек. — Я — поручик Собственного его императорского величества пехотного полка Кулюкин. Позвольте ваш баул. Машина ждет…

На привокзальной площади сияло черным лаком авто. Городовой отгонял любопытных:

— Что буркалы выперли? Проходите…

Поручик открыл дверцу, пропустил на заднее сиденье Соколова, сам сел за руль, повернул голову:

— Господин полковник, государь примет вас ровно в шесть часов пополудни. Авто в вашем распоряжении. Куда прикажете ехать?

Соколов на мгновение задумался: «Может, Джунковский знает причину моего вызова в Петроград? Загляну к нему, а потом навещу отца — времени свободного достаточно!» Приказал:

— В Министерство внутренних дел, на Фонтанку, шестнадцать.

Авто рвануло с места, клаксоном разгоняя зазевавшихся пешеходов. На Невском проспекте, развив шальную скорость, по встречной полосе обогнали трамвай, набитый людьми. На повороте резко затормозили, едва не врезавшись в санитарную фуру.

Вскоре остановились у столь знакомого трехэтажного дома с балконами и лепниной.

— Баул прикажете наверх поднять? — Поручик вопросительно смотрел на Соколова.

Тот кивнул:

— Сделайте, поручик, одолжение.

Соколов обратился к незнакомому дежурному офицеру, сидевшему внизу за небольшим столиком:

— Владимир Федорович на месте?

— Так точно, — вытянулся в струнку офицер. — Товарищ министра генерал Джунковский у себя в кабинете. Как прикажете доложить?

«Ратные подвиги»

Встреча старых друзей была радостной. Они обнялись, троекратно расцеловались. Джунковский пророкотал:

— Почти год не виделись. Зато повсюду только и слышно: героический граф, наш неустрашимый силач! Ты еще не завтракал? Прекрасно! По старой памяти поедем к твоему однофамильцу — Ванюшке Соколову. Поговорим всласть! — Нажал кнопку звонка. На пороге замер дежурный офицер. — Протелефонируйте содержателю ресторана «Вена».

— Что приказать?

— Пусть трепещет и готовит стол — мы с Аполлинарием Николаевичем едем.

— Есть! — щелкнул каблуками дежурный и поспешил в точности исполнить приказ.

Джунковский надел шинель, потом подошел к рабочему столу и взял с собой кожаную папку с бумагами. Соколов удивился: «Для чего папка в ресторане?»

* * *

Спустя несколько минут друзья входили в знаменитый ресторан «Вена», что расположился на углу улиц Гоголя и Гороховой. По вечерам здесь было шумно, весело, пьяным пьяно. В «Вене» собиралась богема — знаменитые артисты, писатели, художники.

Швейцар в ливрее с галунами и лопатой-бородой стряхнул с шинелей влагу, счастливо растянул брыластую пасть:

— Счастливы в натуральном виде лицезреть-с!

В утренний час в залах было малолюдно и особенно уютно.

Двое лакеев под бдительным оком самого содержателя «Вены» Ивана Соколова суетились возле почетных гостей. Содержатель цыкнул на лакея:

— Куда, дурья башка, с правой руки блюдо заносишь? — Виновато взглянул на гостей: — Простите, ваши превосходительства, за мое произношение… Набрал новеньких, нарочно наутро ставлю — потише у нас в это время, пусть осваивают.

Соколов спросил:

— А прежних на фронт забрали?

— Дело бедовое, семнадцать человек-с мобилизовали! Новеньким науку нынче вдалбливаю: «Это профессором любой может стать — только грамоту знать, а официанту следует иметь голову с мозгами и выучку!» А эти, — сделал пренебрежительный жест в сторону лакеев, — понятия не освоят, что на второе нагретую тарелку надо в салфете подать-с. Опять же твержу: «При вас всегда спички наизготове быть обязаны!» Вчера, к примеру, обедал художник Мясоедов. Достал он портсигар, в папиросу подул, требует: «Че-ек, дай огня!» А мой оболтус — тырь-пырь, а в кармане спичек — пшик. Ну, побежал в буфет, а господин Мясоедов уже сердится, ругаться изволит. Потрафить надо! Учу своих: «Коли гостю угодишь, то и приятность себе при прощании получишь!»

Сей страстный монолог перебил Соколов:

— Чем кормить будешь?

— У нас как в мирное время, ассортимент полный-с!

— Что-нибудь легкое… — произнес Джунковский.

— Уже, извольте видеть, распорядился — только самое необходимое. Эй, Порфирий, сюда, промеж приборов, ставь икру зернистую с горячими расстегаями. Лососина малосольная — к бутылкам ее приблизь. А вот, настоятельно рекомендую-с, нежный балык с лимоном. В серебряном блюде рыбное ассорти — «Ратные подвиги графа Соколова». Пользуются повышенным спросом, особенно у дамского пола.

Джунковский лукаво взглянул на Соколова, улыбнулся:

— Вот это настоящая слава!

Содержатель закончил:

— Что касательно остального, то уже готовим крабы-кокот, бульон-борщок, суп-крем из цветной капусты, форель в шампанском, филе фазана с вареньем…

Соколов махнул рукой:

— Иван Григорьевич, много не надо…

Содержатель торопливо закончил:

— Пломбир, фрукты, миндаль, чай с эклерами… Десерт — он еде полезное для желудка завершение-с.

Задушевная беседа

Джунковский поднял бокал:

— За славную победу русского оружия — за взятие древнего Перемышля!

С аппетитом выпили, закусили. Соколов не спешил задать главный вопрос. Он намазал черной икрой теплый калач, задумчиво сказал:

— Писаки с восторгом восхваляют войну. И еще призывают: «Жизни не жалеть!» Я на деле хлебнул этой военной романтики и своими глазами увидал: нет, война не так красива, как ее малюют на лубках! Это тяжелый, грязный и очень опасный труд. Особенно опасный, когда среди верховных командиров сидят или дураки, или предатели, для которых жизни людей — пустой звук. Причем даже теория такая возникла: командующий тем лучше, чем меньше он думает о людях, а видит в них лишь отвлеченную «живую силу».

Джунковский согласно кивнул.

Соколов горячо продолжал:

— Ставку возглавляет великий князь Николай Николаевич. Многие офицеры сомневаются в его стратегическом гении.

Джунковский с печалью заметил:

— Армия еще в декабре — январе могла наголову разбить Австро-Венгрию, полностью вывести ее из войны. И что? Николай Николаевич не доводит дела до логического конца. Он идет на поводу у союзников, которые потерпели катастрофу во Фландрии и взывали о помощи. И принимает пагубное решение о наступлении в глубь Германии…

— Конечно, натиск русского оружия спас Францию. Но за чей счет? В чужой земле остались лежать тысячи русских людей, — сказал Соколов.

Джунковский вполголоса заметил:

— И все эти жертвы ради обещания союзников передать России Дарданеллы, которые еще надо отвоевать у Германии.

— А что касается всех этих борзописцев, так я в обязательном порядке отправлял бы их на передовую. Пусть хоть месяц посидят в промозглых окопах, поголодают, женское тело будут видеть лишь во сне, со штыком наперевес сходят в атаку, когда пули свистят у виска и друзья-однополчане трупами валятся на грязную землю и когда сам в любой момент можешь проститься с жизнью, — вот тогда, господа, наливайте чернила и со знанием дела калякайте о «святом долге».

Дворцовые новости

Джунковский вдруг внимательно посмотрел на гостя: — Ведь ты по делу к нам пожаловал?

Соколов с деланым равнодушием произнес:

— Мне надлежит встретиться с государем.

Джунковский оживился:

— Вот как? Крайне любопытно…

— По каким делам — сам не знаю. Надеялся, Владимир Федорович, что ты удовлетворишь мое любопытство.

Джунковский развел руками:

— И я не ведаю! Кстати, сегодня государь с императрицей присутствуют на крестинах дочери Юсуповых — Ирины, в их домашней часовне. Затем собираются навестить раненых в госпитале, который размещен в парадных залах Зимнего дворца.

— Какое благородство! Госпиталь носит имя наследника цесаревича Алексея.

— Царская семья очень много работает в пользу пострадавших. Императрица Александра Федоровна вместе с великой княгиней Татьяной устроили кружечный сбор — для оказания помощи пострадавшим от войны.

Соколов кивнул:

— Да, газеты писали, что их величества сразу же сделали щедрый вклад — четыреста двадцать пять тысяч рублей.

Джунковский с воодушевлением произнес:

— Скажу больше, ибо на моих глазах это происходит: императрица и великие княжны себя не жалеют, с утра до вечера ухаживают за ранеными. Императрица, как рядовая санитарка, служит во время операций, подает инструментарий, уносит ампутированные руки и ноги. Не гнушается ни видом крови, ни гангренным запахом.

— В благодарность аристократы фыркают: «Этот черный труд — не царское дело, у нас санитаров хватает!» Зато «прогрессивные» деятели нагло заявляют: «Все это ради дешевой популярности!»

Джунковский произнес вполголоса:

— А сейчас слух пополз, обвиняют государя в желании заключить сепаратный договор с Германией. Эти сплетни дойдут до союзников, вызовут самую вредную для России реакцию. Клевещут на государя!

— Стало быть, сплетни на руку нашим врагам. Более того, подрывают боевой дух армии.

Секретный рапорт

Лакей внес жульены и долил в бокалы легкое крымское вино.

Джунковский рассмеялся:

— Извини, французским «Марго» 1858 года угощать не могу. В отличие от революционного Горького мой бюджет такого не предусматривает.

Соколов был крайне удивлен, хотя на его вечно спокойном лице не дрогнул ни один мускул. Лишь поднял бровь.

— Как, ты уже знаешь о загуле в «Яре»?

— Служба обязывает. Сейчас время военное, шпионов — пруд пруди. И вокруг разговорчивого Распутина немало подозрительных типов крутится. Так что мы за ним глядим в оба. А что вытворяет Максим Горький? Он в открытую проповедует наше поражение в войне, и многие интеллигенты прислушиваются к его голосу.

— Да, ибо чувствует свою безнаказанность. Меня российская интеллигенция вообще поражает. Если во всем мире прилагают усилия для того, чтобы народы были обеспеченны и сыты, то наша литература и господа революционеры с презрением говорят о «мещанской сытости». Словно с ума посходили.

— А что же им по сердцу?

— Наверное, «пролетарский голод».

Джунковский усмехнулся:

— Но получают громадные гонорары, разъезжают по курортам, живут в роскоши, содержат любовниц, как тот же Горький. Что в головах у этих господ? Понять невозможно. И вечное, постоянное нытье, недовольство всем на свете — сплошные ипохондрики.

— Да, жизнь надо любить, радоваться каждому ее проявлению! — воскликнул Соколов. Вдруг сощурил хитрый глаз. — Владимир Федорович, а что у тебя в папке?

Джунковский улыбнулся.

— Тут и впрямь кое-что любопытное. — Открыл папку. — Например, вот это, послушай.

«Рапорт пристава 2-го участка Сущевской части подполковника Семенова градоначальнику Москвы, их превосходительству Адрианову. В ночь с 26 на 27 марта сего 1915 года в ресторан „Яр“ приехал Распутин в компании с литератором Соедовым и тремя молодыми девицами. В ресторане девицы были сразу же отправлены в угловой кабинет, а сам Распутин подсел к столику известного писателя Максима Горького. Тут его уже поджидал интендантский полковник Отто Дитрих с супругой Зинаидой, а вскоре к ним присоединился бывший сыщик граф Аполлинарий Соколов. Привязав веревкой угря, Распутин возил его по залу, опускал в фонтан, чем вызвал нездоровый ажиотаж в зале…»

Соколов расхохотался:

— Я все это видел, Владимир Федорович. Очень рад, что наши секретные службы работают усердно. Тогда, быть может, скажешь: куда исчезла Эмилия Гершау?

— Сам хотел бы знать! Случай вовсе не смешной. Ведь Гершау допущен к секретным документам. Хорошо, если даму увлек горячий любовник. А коли это шпион, работающий под ухажера, а на самом деле выведывающий военные тайны?

— Давно известно: влюбленные дамы — лучшие информаторы, — согласился Соколов.

— К сожалению, наши полковники бывают весьма откровенны со своими женами, болтают им много лишнего.

Позы святого старца

Соколов повернул голову к лакею, стоявшему у стены в ожидающей позе:

— Пойди, братец, погуляй!

Джунковский продолжал:

— Тебе, Аполлинарий Николаевич, я благодарен. Ты установил слежку за домом Гершау…

— Ну, — отмахнулся Соколов, — это заботами Распутина.

— Тем лучше! Людей нынче мало, денег в казне, как всегда, не хватает. Пусть этот павиан ради своих страстей малость потратится. — Оглянулся, негромко добавил: — Государь сознает вред от Распутина, желает избавиться от него. Не случайно государь несколько раз высылал его из столицы, запрещал въезд в Ливадию.

— Но проходит недолгое время, как эти благие настроения улетучиваются, причиной тому — императрица, — сказал Соколов.

Джунковский поднял палец:

— Вот-вот, в этом все дело. Александра Федоровна — чистейший человек. Поэтому легко впала в заблуждение. Она уверена в благочестии Распутина. Ведь он в ее присутствии ловко прикидывается святым.

Соколов поинтересовался:

— Государыню не убедили даже порнографические фото?

— А, это сделанные скрытно? Целая дюжина — мы их приобщили к делу Распутина.

— Эти фото, по моим сведениям, появились на свет усердием Феликса Юсупова. Он все устроил… Наш герой на этих фотографиях предстал в совершенно непотребном виде.

Джунковский вздохнул:

— Сейчас, граф, ты удивишься! Когда императрица увидала фотографии, она рассердилась, вызвала меня и приказала: «Отыскать и наказать того негодяя, который выдает себя за старца и позирует в непристойном виде! Эти фото — фальшивки!» Но главное — другое. Мне государыня с громадной убежденностью несколько раз говорила: «Молитвы Григория Ефимовича спасают и хранят наследника!» Она верит в чудодейственную силу Распутина, а на его похождения закрывает глаза. Государыня — мать, этим многое объясняется.

— Неужели это правда относительно их… амурных отношений? — полюбопытствовал Соколов.

— Это ложь, распространяемая великосветскими сплетниками, шпионами и революционерами. Но что касается поисков пропавшей Эмилии, Распутин действует на пользу дела. Пусть ищет. И ты ему помогай, Аполлинарий Николаевич! Уверен, скоро нам дашь ответ: с кем нынче красавица делит альков? Задержи и допроси ее построже.

Соколов улыбнулся:

— Как в Разбойничьем приказе — с висением на дыбе и выкручиванием суставов, с поглаживанием горящим веником промежного места? Тогда возьмет на себя все преступления со дня сотворения мира.

Уловка императрицы

Друзья отдыхали душой и телом. Кухня в «Вене» была прекрасной, лакеи услужливы, тем для разговоров — множество.

Джунковский произнес:

— Заведующий наружным наблюдением твой давний знакомец Гусаков. Ему дано указание: ежедневно оповещать тебя, сдавать рапортички наблюдений. И дружно работай с начальником московской охранки Мартыновым.

— О, это истинное наказание! — Соколов состроил гримасу.

— Забудь былые распри. Мне тоже не нравится этот выскочка, но служба — превыше всего. Кстати, я подготовил приказ о твоем зачислении в московское охранное отделение. Ну, друг любезный, давай выпьем за твои успехи на новом поприще. — Вдруг рассмеялся: — Ведь это я дал указание медицинской комиссии: «Полковнику Соколову запретить возвращение на фронт!»

Соколов удивленно вытаращился на приятеля:

— Во-от как?

— Ты со своей неумеренной удалью на фронте голову вряд ли сносишь.

— Это неизвестно! Смелого пуля боится…

— А береженого Бог бережет. Сейчас в тылу обстановка не менее горячая, чем на передовой. Ты вот недоумеваешь: зачем, мол, тебя государь вызвал? Уверен, не для того, чтобы чаем напоить. Стало быть, нужен ты тут, в тылу. И на меня не дуйся.

Вдруг появился поручик-шофер, встретивший Соколова. Он поклонился Джунковскому, а гению сыска протянул конверт:

— Пакет от императрицы, только что доставил нарочный!

Соколов вынул лист бумаги. На немецком языке было написано: «Милый Аполлинарий Николаевич, я свое авто отправила по делам Красного Креста. Если Вас не затруднит, заезжайте за мной в пять часов в Зимний дворец, я буду в госпитале. Мы вместе отправимся в Царское Село. Александра Федоровна».

Джунковский вопросительно смотрел на приятеля. Соколов лишь произнес:

— Еще одна загадка! Ясно: у императрицы есть ко мне конфиденциальный разговор. Вот она и придумала историю с Красным Крестом…

Джунковскому все это было и крайне любопытно, и несколько обидно. Он думал: «Почему важные дела по моему департаменту совершаются за моей спиной?» Но товарищ министра скрыл свое неудовольствие. Он предложил:

— Давай, Аполлинарий Николаевич, выпьем за нашу скорейшую победу!

Бокалы, дружно сдвинутые, отчего-то издали стонущий звук.