Восход видит

Валентин Беляков

Он может принять любое обличие, появиться в любом месте и ворваться в человеческий разум. Восход. Что он такое?Для изучения Восхода создан международный НИИ, прозванный сотрудниками «Айсберг» за его тайны, сокрытые от мира. Райто Феникс устраивается туда психиатром, скрыв, что психиатр нужен ему самому.Взбесившиеся роботы, скрытые камеры, галлюциногены в вентиляции и призраки на заброшенных уровнях… Не обернётся ли последняя надежда человечества кошмаром и безумием?

Глава 1. Вершина Айсберга

Со стороны Айсберг походил на гигантский мяч для гольфа, наполовину зарытый в землю. Вокруг основного купола — обсерватории — располагалось несколько служебных блоков приглушённых цветов. Будто великан раскидал детали старого детского конструктора. Пока я не мог всего этого увидеть — весь комплекс окружала высокая двойная ограда из железобетона. Но в памяти и купол, и блоки, и территория вокруг них запечатлелись навечно, как и волнение, вызываемое их видом. Айсберг представлял собой крепость внутри крепости, и попасть туда удавалось очень немногим.

Комфортабельный автобус с кондиционером привёз меня и двадцать других новых сотрудников к контрольно-пропускному пункту, где нам пришлось снова пройти досмотр. Мы, конечно, уже бывали в комплексе несколько раз, но проверка оказалась тщательной как никогда. Похоже, все в Айсберге немного параноики. А кто нет, при нынешних-то обстоятельствах? Восход заставил всю Землю напрячься.

Вообще-то, у комплекса имелось длинное официальное название, но сами сотрудники всегда называли его не иначе как Айсбергом. Всё из-за его строения: «мяч для гольфа» и «конструктор» являлись лишь малой, самой верхней частью комплекса, а насколько далеко он простирается под землёй, знал только его персонал. И то не весь. Вот я и решил с самого начала привыкнуть к этому названию, чтобы побыстрее стать своим.

Особенно тщательно охрана проверила мою аптечку. Когда женщина в форменной куртке с эмблемой Айсберга — перечёркнутым солнцем с кругом в центре (или это всё-таки был глаз с ресницами?..) обратила пристальное внимание на аптечку, у меня внутри воцарился просто космический холод.

— Это витамины? — поинтересовалась она, буравя меня строгими тёмными глазами. Ну, написано же: витамины, я даже уже приносил их на пробные дни. Зачем опять докапываться? Правда, в прошлые разы в баночке действительно были только они.

— Да, поливитамины. Весной и осенью всегда пропиваю комплекс. Для здоровой кожи. И нервов.

Охранница скептически окинула взглядом моё лицо с тёмными мешками под глазами и шелушащейся вокруг носа кожей. Оно было отмечено печатью хронической тревожности.

— Кожи и нервов? Надеюсь, помогает, — бесцветным голосом произнесла она, взяла рукой в перчатке одну из таблеток и переложила в маленький контейнер, — на анализ.

— Конечно, — кивнул я, стараясь не выдать облегчения, что она не выбрала таблетку со дна банки. Пакетик фисташек, скромно лежащий среди других снеков, и вовсе не вызвал подозрений. Я сдал телефон и даже часы, потому что на них тоже был выход в интернет. В современном мире найти устройство без интернета невероятно сложно. Так что из гаджетов остались только три пары простеньких наушников и допотопный плеер с тщательно отобранным запасом в пару тысяч песен — не может такой меломан, как я, обойтись без этих вещей. Плеер достался мне от отца в качестве подарка на день рождения. Последний мой день рождения, на котором он присутствовал перед тем, как исчезнуть. Мангу для взрослых тоже пропустили: я готов был от неловкости сквозь землю провалиться, но охранница даже бровью не повела — вещь-то не запрещённая. В Айсберг и не такое разрешают брать, лишь бы оно не воспламенялось, не стреляло, не имело лезвий, выхода в интернет и наркотического действия.

Остальные пассажиры тоже успешно прошли досмотр, автобус миновал бронированные ворота, и вот я снова увидел её — вершину Айсберга! Меня охватило чувство нереальности происходящего: неужели я, Райто Феникс, всё же достиг своей цели?! В глубине души я до самого нынешнего момента не верил, что всё же стану сотрудником Айсберга, потому что подобные вещи могут происходить с какой-нибудь знаменитостью или вымышленным персонажем. А я обычный… Даже, будем честны, довольно скучный. Выйдя на голую бетонную площадку перед главным входом в купол и достав из автобуса свои чемоданы, мы пару минут разминали ноги. Добираться в эту глушь пришлось очень долго: сначала каждый добрался до точки сбора, потом несколько часов на служебном самолёте, и наконец, автобусная поездка. Нашей группе выделили двух провожатых, хотя в офисах, конференц-залах и лекториях купола мы уже неплохо ориентировались после бесконечных собеседований, вступительных испытаний и двух недель пробной работы. Я зашёл в туалет, чтобы умыться и причесаться, но всё равно выглядел как молодая версия отца из «Коралины в стране кошмаров». Да мы, в принципе, все так выглядели — я имею в виду, новые сотрудники — достижение цели далось ценой колоссального напряжения последних месяцев.

Мне не терпелось совершить своё первое «погружение», познакомиться с будущими пациентами и внутренней кухней Айсберга и увидеть отведённую мне комнату, но сначала провожатый направил нас на торжественную церемонию вступления в должность. Наверняка эта процедура занудна, длинна и бессмысленна, зато мы воочию увидим самого Иоганна Шпилляйтера — руководителя комплекса. В зале для презентаций помимо новичков было много сотрудников вершины и более нижних уровней, для которых состоится совещание и обсуждение внутренних новостей после нашего ухода. Поэтому я, как и надеялся, пересёкся со своей знакомой, которая была экскурсоводом моей группы на одном из первых вступительных испытаний. Она первая заметила меня, окликнула, помахала рукой — высокая жизнерадостная женщина с кудрявыми чёрными волосами, заплетёнными в свободную косу. Её звучный голос стряхнул с меня оцепенение, и я почти поверил, что скоро стану частью Айсберга. Женщину звали Наоми Бёрнитолл.

— А я знала! — заявила Наоми, сжимая мою руку в крепком рукопожатии. — Вот ни секунды не сомневалась, что ты пройдёшь, веришь, нет?

— Верю. С твоей помощью, конечно.

— Ох, да, помнишь, ты ж тогда потерялся, как дошкольник в супермаркете, — она приглушённо рассмеялась, вспоминая о нашем знакомстве, и, не расцепляя рукопожатия, потащила меня к своему месту в пятом ряду. — Я тебе заняла, садись. Не слишком далеко? Просто я такая долговязая, что ближе как-то постеснялась.

Незнакомому с ней человеку сложно было бы поверить, что этой женщине свойственно стеснение, но я уже знал, какая она тактичная, когда необходимо. Я невольно улыбнулся в ответ: было бы неправильно ничего не противопоставить её счастливому оскалу. Природа одарила Наоми крупными белоснежным зубами. Хотя, может, тут постарались и современные технологии.

Болтушка оборвала себя на полуслове, когда в зале внезапно стало очень тихо, а потом грянула короткая торжественная мелодия. На сцену вышел пожилой человек, невысокий, зато с безупречно прямой спиной. На его худом лице залегли глубокие морщины, а руки свисали почти безвольно, но гипнотический, как у удава, взгляд заставлял внимать с трепетом каждому слову великого учёного. Эти свинцово-серые глаза и негромкий уверенный голос знали во всём мире.

— Сегодня среди нас есть новые сотрудники, — начал доктор Шпилляйтер без предисловий, — я приветствую вас всех в Комплексе Специальных Лабораторий, Фабрик и Полигонов по Созданию Средств для Борьбы с Внепланетной Угрозой. Вы все прекрасно знаете, что скрывается за этим словосочетанием. Мы — оплот человечества по борьбе с Восходом, а это самый сложный и непредсказуемый объект в обозримой вселенной. Поэтому я призываю вас бросить все силы на его изучение и помощь тем, кто его изучает.

— Ты думаешь, он тут перед нами распинается? — шепнула Наоми мне в ухо, почти не разжимая губ. — Да-да, так Шпилляйтер и вышел речи толкать. Сидит себе, работает в своей норе, хитрый крокодил. Это голограмма.

— Серьёзно? — я был разочарован, хотя и ожидал, что Шпилляйтер выкинет что-нибудь подобное. Возможно, таинственность и отстранённость просто уже въелись в его натуру.

— Да, даже не новая запись. Каждые полгода слушаем про оплот. Так и называем между собой «пошли оплот слушать».

— А зачем тогда ходите? Разве совещание здесь будет для вас? Я думал, только для тех, кто работает над поверхностью.

— Ну, это своего рода ритуал. Поддерживает мотивацию и командный дух. Да и лишний повод прогуляться.

Я замолчал, чтобы обдумать её слова и дослушать речь, оказавшуюся, на удивление, краткой:

— Человечество должно быть предано делу по изучению и уничтожению космической угрозы. Потому что это дело может стать последним. Спасибо.

Глаза-свёрла перестали смотреть в душу (удивительно, как голограмма достигла такого эффекта, что пробрало каждого), и я заметно расслабился. Во время пятиминутного перерыва на сцену внесли стол, включили проектор, а часть сотрудников покинула зал.

— То есть ты не проводишь меня до жилого модуля? Пойдёшь на улицу?

— Нет, я уже погуляла. Пошли.

Я зашёл за своим багажом в помещение, где все пассажиры нашего автобуса также оставили свои вещи, а потом последовал за мисс Бёрнитолл. Точнее, доктором Бёрнитолл. Мы прошли по коридорам со стеклянными стенами мимо нескольких помещений, где сидели люди за компьютерами. Если честно, вид у них был не особо гордый и воодушевленный. Наверное, немного обидно столько стараться, чтобы потом всего лишь сидеть за монитором на самой верхушке Айсберга. Тем не менее, даже эти люди, несомненно, вносят вклад в общее дело. Я опасался, что у лифтов скопится очередь, но такой проблемы здесь не возникало: уж чего-чего, а лифтов в Айсберге было хоть отбавляй. Правда, чтобы попасть к лифтам, ведущим вниз, пришлось пройти две двери, открывавшиеся только при помощи карточек-пропусков. Мне выдали белый пропуск сотрудника младшего ранга, но и он казался настоящим сокровищем, магическим артефактом.

Я вдруг представил, как сижу в кресле-качалке в своём особняке (которого у меня пока нет и в помине), ноги мои укрыты пледом. Мне лет шестьдесят пять-семьдесят, вокруг сидят на толстом ковре маленькие внуки. Я достаю чуть дрожащими руками прямоугольную карточку из красивой шкатулки. Говорю: «смотрите, ребятки, этот знак — перечёркнутое солнце-глаз — означает, что человечество победило Восход. Это мой пропуск из Айсберга, он давно деактивирован, но служит свидетельством того, что я внёс вклад в спасение Земли…».

— Чего замечтался? — вернула меня к реальности Наоми. — Тебе в какую комнату-то надо?

— А как… это понять? Мне никто не сказал, — стушевался я.

— Вот эти цифры. — Она легко выхватила пропуск из моих судорожно сжатых пальцев и перевернула обратной стороной вверх, где был написан какой-то код — первые три цифры в коде означают этаж. Считаются они, понятно, вниз от поверхности.

— Первые три?! — воскликнул я, постепенно осознавая, что это значит. — Сколько ж их всего?!

На, казалось бы, такой базовый вопрос у Наоми не нашлось однозначного ответа.

— Явно больше девяноста девяти, — усмехнулась она, — ниже тридцатого рядовые сотрудники не живут. Потом жилье снова возобновляется в семидесятых для более привилегированных и посвящённых. Жилые отсеки для всяких легендарных личностей располагаются там где-то после сотого, почти в самом низу.

— А ты сама была там?

— Я здесь всего два года, — ответила Наоми, помотав головой, — сама работаю, в основном, на тридцать пятом, он в зоне верхних лабораторий. Или поднимаюсь в купол, в обсерваторию. Глубже шестидесятого не спускалась ещё ни разу. Но, возможно, меня скоро переведут в жилую зону на семидесятых. Блин, рассказала. Не хотела же, вдруг сглажу.

Буква после трёхзначного числа в коде означала один из четырёх секторов — северный, восточный, южный или западный. Мы вошли в лифт, который спускался в мой восточный сектор. Он выглядел внутри вполне обычно, как и в любой высотке. Кнопки там были только до тридцатого этажа, поэтому я так и не ответил себе на вопрос: «какого размера Айсберг». Хорошо, что моя комната находится в том же сегменте, что и у Наоми, и всего на три этажа выше. Ещё хорошо, что я успел устроиться на работу в этом году до того, как её перевели ниже, а значит, мы сможем даже есть в одной столовке. А также…

— Хорошо, что у вас можно выйти на любом этаже, а не только на своём, как в некоторых отелях, — озвучил я свои мысли.

— О, это ещё цветочки. У нас только кажется, что дисциплина железная. То есть в некоторых аспектах она действительно такая, но вообще мы свободные, как хиппи, веришь, нет?

— Скорее, нет, — ответил я, хотя не был уверен, что это вопрос. Я вспомнил вступительные испытания, въедливых охранников на КПП, голограмму герра Шпилляйтера, у которого даже раз в полгода не находится времени, чтобы выйти самому поболтать с новичками.

«Ноль девятнадцать, В, девятнадцать, сорок два точка ноль. Ноль девятнадцать, В, девятнадцать, сорок два точка ноль», — повторял я код со своего пропуска. Лифт увозил нас всё дальше от поверхности, и одновременно с тянущим чувством падения в животе меня обволакивал неопределённый липкий страх.