По следам мечты

Вадим Степанов, 2018

Много ли надо, чтобы осуществить мечту? Быть может, только решимость. Выдернуть себя из повседневности, поменять окружение, знакомых, жизнь – это сложный шаг, но как еще действительно что-то поменять. Роман Горин бросает все и уезжает в другой город, чтобы написать роман. Он пишет про школьные годы, где зарождалась личность в котле страхов, неуверенности, первой любви и уличных драк. Но переезд дарит ему нечто большее, чем возможность написать книгу. В его квартире есть выход на крышу, где открывается прекрасный вид на город. Такой же выход на крышу оказывается и у художника, который живет в соседнем подъезде. Друзья художника – музыканты, часто бывают у него на квартире. И солистка – похожая на девушку мечты, тоже оказывается там. Содержит нецензурную брань.

Глава 3

Чайник вскипел. Я принес на кухню свой ноут, навел чаю, открыл текстовый редактор и набрал первые слова:

«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой…»

Не, ну а что? Кто как расписывается.

Нет, первые слова были такие:

«Вечером почти всегда показывали боевики. Это было любимое время дня для Андрея. Он устраивался на полу возле кресла отца и, не отрываясь, наблюдал, как окровавленные герои с неестественным, но очень правдоподобным звуком ломают друг другу кости. Отец часто засыпал под конец фильма, потому что фильмы показывали поздно, а экшен за полтора часа только утомлял. Но все равно это было удивительно и захватывающе — наблюдать за чужими жизнями. Не драки и погони восхищали Андрея, но музыка, атмосфера, красивые люди, красивые города. Почему-то действия в фильмах всегда происходили под солнцем, словно не было в тех волшебных странах другой погоды. И это захватывало и манило, особенно на контрасте с болотной грязью двора за окном. А еще в этих фильмах были красивые девушки, которые тринадцатилетнего Андрея уже очень даже интересовали. Отца они тоже интересовали. И когда очередная пышногрудая красотка появлялась на экране, особенно в постельной сцене, которых хватало в таких фильмах, любые комментарии по сюжету прекращались, атмосфера наполнялась напряженно-смущенным интересом. К счастью, мама Андрея не любила подобные фильмы, предпочитая в это время почитать хорошую книжку в другой комнате. После просмотра Андрей шел спать на свой тесный диван, проигрывая перед сном в уме только что увиденную историю.

Как часто он представлял себя на месте главных героев. Героев, своей крутостью и уверенностью поражающих всех; героев, перед которыми сами стелились красотки; героев, которым все было подвластно. Как часто Андрей мечтал, что вот так же, как «Кобра», он войдет в свой класс, в темных очках и кольтом сорок пятого калибра, со спичкой в зубах и надменной улыбкой. И конечно же, сразу он станет «крутым пацаном», и даже местные хулиганы его начнут уважать, а самые красивые девочки будут искать внимания. На следующий же день он старался подражать героям, копируя походку, фразы, улыбку. Только вот все равно, он совсем не выглядел круто. А спичка в зубах так и вовсе глупо смотрелась. Андрей понял, что подражать неинтересно. Ведь это все внешние проявления, которые работают, только когда за ними действительно что-то стоит. Вряд ли бы Андрей смог убить человека одним ударом и уж тем более раскидать целую толпу. Он знал, что драка в кино — это совсем не то, что в жизни. В жизни, главное, не улыбка со спичкой в зубах, а то, как ты держишь удар, как не боишься начать и получить, как контролируешь свои дрожащие колени и боишься показать слезы, которые сами вырываются наружу, когда ты вытираешь кровавые сопли.

Он, как и все в его классе, ходил на модное карате. К сожалению, чего-то путного их тренер дать не мог, заставляя делать бесконечные ката. А пацанам хотелось реальных боев, как в кино, с прыжками, вертухой и ударом с двух ног. И, конечно, пацаны практиковали это на улице. Поэтому когда показали азиатскую картину, где пьяные и не очень мастера разбивали камни руками, по всем дворам и, естественно, в школе начались настоящие состязания. Каждый практиковал свой киношный стиль, и у многих даже неплохо получалось. Вчерашние вертухи казались уже детскими ударами. В фаворе был проникающий удар ладонью и стиль журавля. Лично Андрея поразил один момент в фильме, где герой — настоящий мастер кун-фу — потушил огонь свечи, находясь от нее на довольно приличном расстоянии.

— Пап, а разве это возможно? — спросил он отца, который уже немного засыпал в кресле.

— Конечно, — ответил отец. — Если долго тренироваться, то можно очень многое сделать.

— И вот так же свечку потушить?

— А почему нет. Только тренироваться надо каждый день, и может, через пару лет получится.

— Ты серьезно?

— Серьезно, сын, серьезно. Пойду я, что ли. Вырубаюсь совсем.

— Подожди. А как тренироваться?

— Ну, как. Сперва на близком расстоянии. Возьми что-нибудь легкое. Вон фантик от конфеты, который ты на пол бросил. Возьми его и тренируйся, пока не сдвинешь. Когда научишься — переходи на свечи.

Этот фантик должен был оказаться в мусорном ведре, а потом в баке, а после на свалке. Но он надолго задержался в квартире Андрея. Вчерашний мусор, упаковка, выполнившая свое предназначение, стала спортивным снарядом. Даже больше — она стала проводником Андрея от простого дворового пацана к мастеру, обладающему суперсилой.

Каждое утро Андрей начинал с того, что пытался сдвинуть легкую бумажку волной воздуха, возникающей при ударе. Он бил в сторону фантика то правой рукой, то левой, пока не начинали болеть суставы. Ему казалось, что вот-вот и он поймет, как делать это легко и непринужденно, словно киношный герой. И какова была его радость, когда он в первый раз смог эту бумажку колыхнуть. Он сразу почувствовал эту уверенность, которая приходит при любом безнадежном деле в момент микроскопического прорыва. И хоть Андрей дал себе зарок — тренироваться только по утрам, чтобы успели восстановиться уставшие мышцы, в тот день он его нарушил, весь вечер упражняясь со своим невесомо тяжелым снарядом. Он еще не понимал — зачем ему это и что даст, но чувство, что он на пути к чему-то великому, чему-то такому, что изменит его жизнь, его не покидало. И вот однажды фантик взмыл над столом и прокатился по полированной поверхности…»

* * *

Не знаю, получалось у меня что-то или нет. Когда я придумывал фразы, они казались волшебными, но вот я смотрю на них на экране, и они кажутся какими-то глупыми, наивными, искусственными. Я даже немного расстроился. Может, хватит играться, пора писать красивым и вычурным слогом?

«Невероятная вспышка вдохновения, вызванная приливом почти экзистенциального ощущения преодоления, сподвигла юношу поверить в себя…»

Ага-ага. Так и буду писать. А потом пойду и повешусь от умиления, какой я начитанный и витиеватый. Нет уж.

Ну вот. Теперь ступор. Надо бы сделать кофе-брейк, если это красивое название, конечно, применимо к сублимированному кофе. Впрочем, другого у меня все равно нет. А курить хочется и после этого, так что нечего выделываться. Только курить дома не хотелось. Табачный дым оседает затхлым запахом дрянной пыли. Почему бы, собственно, не воспользоваться возможностью, которая открывается с помощью простого гвоздя. И я полез на крышу.

Не сказать, чтобы я там наткнулся на какие-то дивные дивы. Ничего такого. Обычная крыша: торчащие ветки антенн, повисший на проводах сдувшийся шарик, какие-то металлические коробки с прорезями, птичий помет. Единственное, что здесь не вызывало брезгливую тоску, — это вид. Вид на ночной город, который частично тонул в овраге и где-то далеко поднимался на холм, впечатлял. Я закурил, немного ежась от резкого ветра. Сигаретный дым, плотный и тягучий, почему-то не спешил за ветром и лениво, словно делая одолжение, поднимался вверх. А наверху были звезды. Банальные такие, самые обычные, прозаически простые, великие звезды. Если кто считает, что Земля плоская, тот пусть поднимется на крышу, здесь он поймет, что Земля вообще не существует. Это лишь иллюзия в головах астрономов, потерявшихся в мириадах светил. Со всех сторон в тебя летят доказательства того, что ты даже не песчинка в масштабах мира.

Откуда-то со стороны послышалась музыка. Странная музыка, сперва показавшаяся очень знакомой. Это было похоже на звук барабанов бонго, а потом вдруг на мелодичное щебетание пианино. Прислушавшись, я понял, что это гитара. Я стал медленно пробираться на звук. Похоже, если я собираюсь и впредь путешествовать по крыше по ночам, мне надо будет обзавестись фонариком. Пока я добирался до источника звука, дважды успел врезаться в какие-то торчащие железки.

Звук, как и ожидалось, шел из открытого люка. Не моего, понятно, второго. Над тем люком, так же как и над моим, стоял маленький деревянный домик — видимо, защита от осадков, только этот домик был совсем другим. Мой был наспех сколоченным из обрезков дерева, страшным вместилищем призраков и голубей. В этом же домике явно поработал кто-то с высшим евроремонтным образованием, и возможно, когда-то внутри здесь жил сам Карлсон. Я помню, в каком-то музее видел такой старый светильник — керамический домик, в который ставилась маленькая свеча. Вот этот домик был таким же аккуратным и красивым.

Люк был открыт, луч света слабо бил наружу, словно уставший прожектор. По этому лучу лениво поднимались клубы дыма и сладковатый запах ацетона. Неужели наркоманы? Уже не так сильно хотелось идти на этот огонек. Но решение приняли за меня. Когда я уже собрался идти по темной полосе препятствий обратно, из люка высунулась блондинистая голова Сокола.

— О! «Крышный» брат! — обрадованно закричал он и приветственно помахал гитарным рифом. — Молодец, что зашел. Давай, спускайся.

Черт! Ну вот как теперь можно уйти? Я решил, что уйти все равно можно. В конце концов, ничего страшного, если я спущусь, а потом быстренько свалю, вряд ли мое появления вызовет какой-то ажиотаж в наркоманском притоне. Я же не в полицейской форме и не с мешочком радости. Очередной серый человечек в странном, вяло отслеживаемом измененным сознанием мире.

Но я ошибся. Впрочем, не сразу это понял. Картина была вполне наркоманская: трое парней сидели на полу в огромной пустой комнате, единственной мебелью в которой был кожаный диван, на котором валялась девушка. Но, приглядевшись, я понял, что ребята играют в какую-то настольную игру (тоже дико, но приемлемо), рядом с ними дымится сандаловая палочка, смешно воткнутая в спину игрушечного ежа, а девушка на диване не просто валялась в наркоманской отключке, а вполне себе с книгой. Да и запах ацетона тоже быстро нашел объяснение — собственно, от самого ацетона он и исходил, стеклянная бутылочка которого сиротливо ютилась на подоконнике. А рядом с бутылочкой стояла вазочка с кисточками. Сузив расширенные адреналином глаза, я наконец-то заметил и картины на стенах. Много картин. На каждой стене не меньше десятка. Они висели на разном уровне, стояли прислоненными к стенам, а одна, видимо, недорисованная, спряталась под белым полотном, который прятал так же и мольберт. Устав удивляться интерьеру, я попробовал рассмотреть играющих. Когда я спустился, на меня сразу уставились шесть пар глаз (трое играющих носили очки), но не те, которые сразу же заинтересовали, — глаза девушки. Она даже головы не повернула. Я вежливо поздоровался со всеми, после чего Сокол решил меня всем представить.

— Это Роман, — сказал он, ткнув в меня картой с драконом, — а это Лелик, Кир и Димон.

Лелик, Кир и Димон синхронно кивнули.

— А это Саша, — с придыханием представил мне девушку Сокол.

Почему-то сразу кольнуло. Когда смотришь на симпатичную девушку, сразу представляешь ее потенциально своей. И конечно, всегда колет, когда кто-то нарисовывается на это «твое» место. А судя по придыханию Сокола, Саша была его.

— Мы тебя не приглашаем, — продолжил Сокол, — почти до финиша дошли. Но ты посиди, если хочешь, там пиво в холодильнике есть.

— Спасибо, — сказал я, но за пивом не пошел.

Сидеть с очкариками возле нарисованных на картонке замков было неинтересно. А вот поближе подсесть к единственной девушке — да. Я сел на ручку дивана, у ее ног.

— Что читаешь? — спросил я.

— Чушь какую-то, — лениво отозвалась Саша. — Что-то про мужика-ведьму, который сражается со всякой нечистью.

— «Ведьмак», — понял я.

— Да. Ты читал? — Саша наконец соизволила на меня посмотреть. Ох, какая она была классная. Ну, то есть пока я искоса наблюдал ее фигурку и частично закрытый волосами профиль, было ясно, что хорошенькая. Но я не ожидал, что она прям красавица. Черные как смоль радужки зрачков огромных глаз словно пригвоздили меня к месту. Ее небольшое лицо, ярко выраженные скулы, острый, немного вздернутый нос, длинные ниже плеч черные волосы — я засмотрелся. И похоже, спалился на этом — Саша чуть сжала свои пухлые губки в гримасе «все вы, мужики, примитивы» и отвернулась обратно к книге.

— Читал, конечно, — вдруг спохватился я. — Все семь книг, — зачем-то решил я похвастаться.

— А, — разочарованно отозвалась Саша. — Стоило тратить время на эту ахинею — сплошная болтовня. Зато ты, похоже, в правильной компании. Сейчас мой бэнд закончит страдать этой детской игрой, и вы вдоволь наговоритесь про орков и гоблинов.

— Это совсем не детская игра, — отозвался Кир.

— Да и ты в нее тоже играла, — заметил Сокол. — Просто вылетела быстро, вот и злишься.

— Дурацкая игра, — сказала Саша и захлопнула книгу. — И вообще, — она села, — надоело мне тут с вами. Пойду.

— Куда ты пойдешь? — возмутился Сокол, — ночь уже. Подожди немного, и мы тебя проводим.

— Не хочу ждать, — наигранно насупилась Саша. — Хотите — играйте сколько влезет, а я пойду. Ничего со мной не случится. Или вон меня Ромашка проводит.

Били когда-нибудь под дых? Меня били — похожее чувство. Волнующее.

— Проводишь? — Саша вопросительно посмотрела на меня.

— А… э… да, — ответил я.

— Саш, — Сокол укоризненно посмотрел на подругу, — мы с Ромой только познакомились, а ты сразу его уводишь.

— Хочешь сказать, что совсем его не знаешь, — шутливо-серьезно спросила она. — Типа, может, он маньяк?

— Я не это хотел сказать, — начал оправдываться Сокол.

— Ты не маньяк? — так же серьезно-игриво обратилась ко мне девушка.

А я настолько обалдел от развития событий, что сразу же неудачно пошутил:

— Только в полнолуние.

Зря, конечно, пошутил. Головы повернули ко мне все, а брови Сокола просто улетели к люстре. Но Саше, похоже, шутка зашла, и она подыграла:

— Ну вот, а сегодня только зарождается, так что нечего беспокоиться. Пошли.

Девушки. Сколько сложностей, страданий. Прошлая жизнь. Но теперь я другой. Как бы мне описать эту часть своей жизни. Наверно, самое правильное было бы это описание строить на последних отношениях. А они были у меня очень странными. С предыдущей девушкой я познакомился на пятом курсе. Я был на пятом, она — на втором. Познакомились на студенческой вечеринке по случаю Татьяниного дня. Девушку, к слову, тоже звали Татьяной. Не знаю, зачем этот факт, но пусть будет. Таня была скромной хорошисткой, с очень милой внешностью, приятной фигуркой и временами ужасно раздражающим голосом. Правда, к голосу я почти привык за восемь месяцев. А когда познакомился с мамой Тани, понял, что есть в мире голоса и попротивнее. Таня была как теплый чай — не резкая, но и не очень вкусная. Не было в ней какой-то остроты и совсем не было инициативы. Все, что я предлагал, она принимала, правда, с некой такой ленивой снисходительностью, мол, «ну если тебе так хочется». Сперва это даже нравилось — такая податливость, особенно в сексе. Но скоро это стало надоедать. А на вопрос «чего же хочешь ты» она как-то многозначительно молчала. Я-то думал, там какая-то загадка, которую я не могу разгадать. А оказалось, что там пустота. У Тани вообще не было мыслей. Ни по поводу чего. И когда я (зачем-то) сделал ей предложение спустя семь месяцев, она так же лениво-безразлично согласилась. Единственное, что я попросил, чтобы она назначила дату, хотя бы примерную. Хотя бы сезон года. Но за месяц она так и не решилась. Впрочем, меня добило не это. Как-то вечером я предложил ей на выбор два заграничных курорта для медового месяца. Я уже готов был ждать долго, поэтому заранее поинтересовался. Но в этот раз Таня преподнесла мне сюрприз, ответив на следующий же день. Оказалось, что она посоветовалась с мамой, и мама выбрала. Я-то хотел, чтобы выбрала Таня. Я чуть психанул и высказался на тему неумения моей девушки принимать решения. Таня тоже психанула и выпалила, что если бы не мама, быть может, у нас и отношений бы не было. Оказывается, каждый раз, как ехать ко мне, она советовалась с мамой. А та уже оценивала, достаточно ли я перспективный для ее драгоценной дочурки. Это был финиш.

Зато моя новая жизнь не была обременена этими жуткими отношениями. А еще, кажется, в душе у меня зарождалось какое-то новое интересное ощущение. Чтобы не спугнуть, я не буду называть его влюбленностью.

Саша продолжала меня шокировать, взяв под руку, когда мы шли по улице. Не то чтобы я был робкого десятка с девушками, но это когда сам знакомишься, делаешь заходы, готовишь почву. А тут столько инициативы. Я не привык. Впрочем, это было понятно, потому что всю дорогу до ее дома, а мы шли несколько остановок пешком, я молчал, как последний кретин. И только важно кивал и поддакивал ее щебетанию. Голос у нее был чудесный. Как это я так попал? Впрочем, я не то чтобы совсем молчал. Почти сразу же я выдал, что писатель. И еще какую-то дебильную шутку про уток. Как я на уток вышел? Откуда это в голове? В общем, ни мною выбранная стезя, ни идиотская шутка не заинтересовали Сашу. И я предпочел заткнуться на весь путь до ее дома. Странно, но почему-то молчать с ней было хорошо. Это не казалось неловким. Саша периодически что-то рассказывала, но между этим надолго замолкала. Казалось, она погружена в какие-то свои важные мысли. Иногда, забывшись, она чуть сильнее прижималась к моему плечу, чуть притягивая к себе мою руку. Но потом быстро спохватывалась и с извиняющейся улыбкой отдалялась. Приятная была прогулка, в которой я узнал несколько интересных вещей о своих новых знакомых. Во-первых, Сокол, Саша и очкарики были группой. Музыкальной. Они играли в каком-то ДК по субботам. Саша была вокалисткой. Или солисткой? В общем, пела она. И очень любила это делать. Она всерьез занималась вокалом в музыкалке, но петь в хоре ей было совсем не интересно. И вот они с Кириллом (Кир) познакомились с Соколом, который писал стихи, и с Леней, который сочинял музыку. Совсем недавно они записали насколько песен и разослали демки по студиям. Теперь вот ждут.

Мы слишком быстро дошли до ее дома. Подъезд был обычным, разве что не по канону чистым и ухоженным. На клумбах росли цветы, освещенные декоративными фонарями. Надо же, не воруют. Саша поблагодарила меня за то, что проводил.

— Ты же еще будешь заходить к Соколу? — спросила она.

— Конечно, — пообещал я, совсем забыв, как клялся совсем недавно, что заварю свой люк, дабы избежать подобных встреч.

— Хорошо, — мягко сказала она и улыбнулась. А потом как-то легко и естественно потянулась ко мне и чмокнула в щеку.

— Пока, — сказала она и исчезла за металлической дверью подъезда.

А я продолжал стоять. Какой интересный получился вечер. Я не помню, в какой момент ноги сами понесли меня обратно. Так бывает, когда погружен в свои мысли и совсем не знаешь, как добрался из точки «А» в точку «В». Так и я, опомнился только у двери квартиры Сокола. И тут же вспомнил, как он вздохнул, называя ее имя. Мда, тут надо бы кое-что прояснить.

У Сокола была самая обычная деревянная дверь, резные канавки в ней давно уже выцвели, а номер квартиры — три позолоченные буквы, видимо, были изначально криво прикреплены. Я стоял у двери и не решался постучать. Как начать разговор? Кто он ей, а мне. Ой, как все запутанно. Еще несколько часов назад «их» вообще никого не было. Я постучал.

— Проводил? — сразу спросил открывший дверь Сокол.

— Угу, — ответил я.

— Заходи, — Сокол впустил меня в квартиру. — Ребята уже разошлись, так что нормально пообщаемся.

— Ага. — Я был немногословен.

— Как тебе Саша? — Сокол впился в меня взглядом и при этом очень напрягся.

— Ну…

— Наверняка тоже понравилась. Она всем нравится. Мне кажется, что и пацаны ко мне приходят, только чтобы в ее компании побыть. Пиво будешь?

— Да.

Сокол прошел на кухню, и я вместе с ним. Кухня была самой обычной, даже немного слишком. Судя по залу, завешанному картинами, кухня должна была представлять из себя более убогое зрелище. Ну, не убогое — богемное. Сокол достал из холодильника «Туборг» (тоже, блин, напиток для творца) и вручил мне. Тут же на кухне мы и расположились.

— Как тебе мое логово? — спросил Сокол.

— Необычное. — Я пытался подобрать слова. — Судя по картинам — ты рисуешь.

— Картины пишут, — поправил меня Сокол. — Но да, я пишу. Правда, большинство картин, которые ты видел в комнате, — это отцовская работа.

— Ты с отцом живешь?

— Да. — Сокол как-то вяло кивнул. — С отцом и сводным братом. Они сейчас в Небуг укатили, это село под Туапсе. Там у отца домик есть, они на все лето туда сваливают.

Судя по паузам и подбору слов «у отца», а не «у нас», я понял, что отношения с родителем у Сокола не очень клеятся. А тут еще сводный брат.

— Хочешь, покажу свою работу? — вдруг решил прервать паузу Сокол. — Правда, я ее еще не закончил.

— Конечно, — согласился я.

Работа оказался той самой закрытой тканью картиной, на которую я обратил внимание сразу, как спустился с крыши. Сокол, немного рисуясь, сдернул ткань, и на мой суд предстал пейзаж у моря.

— Красиво, — сказал я, но, как ни пытался, так и не смог понять, в каком месте она не закончена. — Это ты тот самый поселок в Туапсе нарисовал?

— Да, — почему-то погрустнел Сокол и накрыл картину снова. — А ты чем занимаешься?

— Я пишу.

— Что пишешь?

— Пока еще не решил. Прозу, наверно.

— Покажешь?

— Покажу. Только надо дописать.

— Давно пишешь?

— Только начал.

— Ясно.

А незаданный вопрос так и висел в воздухе.

— Саша твоя девушка? — решился я.

— Нет, — как-то даже расслабился Сокол, он словно тоже хотел этот разговор начать. — На самом деле у нее есть жених, крутой.

— «Крутой», это как — бандит?

— Да кто знает, может, и бандит. Может, просто мажор, а может, в бизнесе хорошо разбирается.

— Богатый то есть.

— Судя по новой «Ауди» — да.

— Понятно.

— Самое обидное, что мы почти начали встречаться, как вдруг этот кекс на своей иномарке нарисовался. Родители ее, что ли, познакомили. Неважно. Короче, наша Саша, конечно же, сразу на всю эту роскошь повелась.

— Зря ты так. — Мне очень не понравились его слова, но, возможно, в нем говорила обида отвергнутого парня. — Мне она такой не показалась.

— Да все они «не такие». — Сокол надолго приложился к бутылке и оторвал от губ, только осушив. — Еще будешь?

— Я это еще не допил.

— Пойду себе принесу.

Пока Сокол рылся в холодильнике, я решил более внимательно изучить другие картины. Там было на что посмотреть. Тут были не только пейзажи, но и портреты. Очень хорошие, живые портреты. Наверно, то были картины отца Сокола. И как-то у них это получается в судьбе? Я имею в виду творческих людей. Всегда какие-то проблемы с отцами. Чью биографию не почитай, у всех одна и та же история — папа бил, папа пил, папа застрелился, повесился, пропал. И после этого у них начинался творческий подъем. То же, кстати, у супергероев — папу грохнули, надо за папу мстить. Почему-то кажется, что и комиксы пишут такие же недолюбленные отцами дети. А может, в этом и есть секрет творческого прорыва и последующего успеха? В таком случае мне тут ловить нечего. С моим папкой мне в надрывные создатели не прорваться, только в клерки. Впрочем, может, так и выйдет, если я буду распивать пиво на чужих диванах, вместо того чтобы писать.

Я допил свой «Туборг» и спешно попрощался с Соколом. Тот так и застрял на кухне, видимо, увлекшись поиском пива в холодильнике, и не особо протестовал моему уходу. Где-то, похоже, я неправильно себя повел, а может, наступил на какую-нибудь больную мозоль. Разве так сразу поймешь. У нового знакомого порой мозоли находятся в таких неожиданных местах, что наступить на них по незнанию — легче легкого.

Я выбрался на крышу и с облегчением закурил. Странный вечер. Как раз то, что надо, чтобы продолжить писать.