Сады пяти стремлений

Вадим Панов, 2023

Во время перехода через Пустоту, всё пошло не по плану: планета, на которую шёл «Пытливый амуш», исчезла, а цеппель оказался в идеальном шторме. Пустота ударила и по кораблю, и по команде, а когда путешественники очнулись, то нашли себя на неизвестной планете. Но на корабле себя нашли не все… И пока «Пытливый амуш» рыскал над океаном в поисках континента, Помпилио, Бабарский и алхимик Мерса оказались в роскошных Садах Траймонго, за обладание которыми вот-вот разразится большая война. И это не единственная грозящая им неприятность…

Глава 1

в которой Помпилио, Мерса и Бабарский находят общий язык с обитателями Траймонго, Дорофеев планирует дальнейшие шаги, а Феодора и прочие сенаторы понимают, что войны не избежать

Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур вынырнул на поверхность, фыркнул, глубоко вздохнул, с наслаждением набрав в широкую грудь свежий морской воздух, вытер лицо ладонью, огляделся и мощными гребками поплыл к покачивающемуся на воде судну — небольшой и сильно потрёпанной рыболовецкой шхуне с синим корпусом и белой надстройкой. Судя по отсутствию парусов — работающей на двигателе, а судя по вони нефы — на двигателе внутреннего сгорания. Метрах в десяти от борта Помпилио сменил стиль плавания, перейдя на менее шумный — людей на палубе не наблюдалось, однако дер Даген Тур решил предпринять дополнительные меры предосторожности и не привлекать к себе внимание, прежде чем сам того не захочет. Как подняться на борт, Помпилио понял, едва увидев судно: одна из шлюпок была спущена на воду, а рядом с ней свисал верёвочный трап — ничего лучше и придумать нельзя. Ухватившись за трап, дер Даген Тур хотел было сразу подняться, но задержался на несколько мгновений, внимательно прислушиваясь к доносящимся голосам: на палубе шёл напряжённый разговор, но, к счастью, члены команды вели его на носу — а трап был сброшен примерно посреди шхуны, да к тому же у противоположного борта. Говорили рыбаки громко, горячо, иногда использовали незнакомые Помпилио ругательства, при этом говорили на не очень правильном, слегка исковерканном универсале, но, поскольку отличия в произношении встречались часто и разговорный язык мог сильно отличаться даже в пределах одной планеты, понять, где он оказался, дер Даген Тур пока не смог. Убедившись, что рыбаки увлечены разговором, Помпилио поднялся на палубу, снял мягкие ботинки и цепарские штаны карго — они изрядно намокли и сковывали движения, подумав, стянул сорочку — по той же причине, — расправил одежду, чтобы она скорее высохла на жарком солнце, небыстрым, уверенным шагом обогнул рубку и остановился, молча разглядывая открывшуюся картину.

Впрочем, разглядывал без удивления, поскольку, прислушиваясь к голосам, детально представил, что увидит на палубе. Точнее, кого увидит. И не ошибся.

Основные события развернулись на баке^[2], где собрались все находящиеся на борту люди: пятеро рыбаков, составляющих команду шхуны, и два недавно извлечённых из воды офицера «Пытливого амуша»: слева, прислонившись спиной к фальшборту, сидел алхимик Мерса, привычно выглядящий растерянным и пытающийся протереть чудом спасшиеся очки мокрым носовым платком; а рядом стоял низенький суперкарго ИХ Бабарский, который ничего не понимал, однако привычно выглядел так, будто всё понимает, но сознательно делает вид, что ничего не понимает. Офицеры были мокрыми как мыши, однако раздеться им пока не разрешили, и с одежды на палубу стекала вода. А ещё рыбаки пока не забрали сумку, с которой Бабарский не расставался даже на борту «Амуша» и которую ухитрился спасти, оказавшись в воде. Точнее, в тот момент, когда дер Даген Тур выглянул из-за рубки, один из рыбаков как раз протянул руку, указывая на сумку, и Бабарский поморщился.

«Я только что вынырнул, а Мерсу и Бабарского уже успели взять на борт. Как получилось, что они оказались в воде настолько раньше меня?»

Ответа на этот вопрос у Помпилио не было, и он разумно решил отложить его поиск на потом. А пока свистнул, привлекая к себе внимание, а когда все обернулись, властным тоном поинтересовался:

— В воде остался кто-нибудь ещё?

Он знал, что растерявшиеся аборигены не сразу поймут, о чём их спрашивают, и после короткой паузы — достаточной для того, чтобы рыбаки полностью на нём сконцентрировались, указал на море:

— Другие люди в воде есть?

Помолчал и поднял брови, показывая, что удивлён отсутствием быстрого и точного ответа.

Появление Помпилио произвело впечатление, но, разумеется, разное. Хитроумный Бабарский радостно заулыбался и сделал маленький шаг назад, не позволяя рыбаку дотянуться до сумки. И слегка пнул Мерсу, поскольку тот, услышав знакомый голос, тут же вернул мокрые очки на нос и собрался что-то сказать, однако говорить сейчас ему не следовало. Говорить сейчас должен был только дер Даген Тур.

Рыбаки же растерялись и, что естественно, насторожились, внимательно разглядывая нового пришельца, не выказывающего, в отличие от предыдущих, ни растерянности, ни смущения. Пришельца хоть и не очень высокого, но плотного и мощного: мускулатура дер Даген Тура не была отточенно-рельефной, как у профессионального атлета, однако сложение не оставляло сомнений в том, что Помпилио — опытный боец, находящийся в превосходной физической форме. Все эти обстоятельства заставляли рыбаков осторожничать, но до определённого предела. Предел был достигнут в тот момент, когда они поняли, что новый гость оказался на борту в одиночестве и из-за его спины другие подготовленные бойцы не появятся. Неизвестный хоть и мощен, но один, а их — пятеро. Пусть невысоких, зато жилистых, быстрых и привычных к кабацким дракам.

— В воде есть другие люди? — в третий раз спросил Помпилио, позволив аборигенам себя изучить.

— Мёртвые, — хрипло ответил капитан. — Трое.

— Нужно их вытащить.

— Зачем? — Вопрос прозвучал с искренним удивлением.

— Так положено, — твёрдо ответил дер Даген Тур, глядя капитану в глаза.

— Рыбы съедят.

— Рыбы будут есть тебя и твоих сородичей. А мои люди достойны уважения, тем более — после смерти. Нужно их вытащить и предать воде так, как того требует мой обычай.

— Их всё равно съедят рыбы.

— Мы сделаем так, как требует мой обычай.

— Это как?

— Завернём их в саваны и прочтём молитву.

Рыбаки негромко заворчали, комментируя слова и манеру поведения дер Даген Тура, что заставило капитана повысить голос:

— Почему ты приказываешь?

Помпилио выдержал продуманную паузу, добившись того, что все пятеро аборигенов обратились в слух, и ответил:

— Пока я прошу.

И вновь замолчал, давая рыбакам возможность разрешить ситуацию мирно и к обоюдному удовольствию.

— То есть ты хочешь, чтобы мы достали из воды твоих друзей, завернули их в ткань и снова бросили в воду?

Поскольку тон капитана ясно указывал на то, что ничего из перечисленного он делать не собирается, Помпилио ответил коротко и властно:

— Приступайте.

Но вновь не был услышан:

— Что будет дальше? — вкрадчиво осведомился капитан.

А его подчинённые заулыбались. Но не радостно, как Мерса и Бабарский, а злорадно. Аборигены решили атаковать, Помпилио это понял, но ответил на вопрос. Не из вежливости, конечно, а чтобы потом не тратить время на инструктаж.

— Дальше будет так: мы похороним моих людей, снимем сети и пойдём… как называется порт, из которого ты вышел?

— Вонючий рынок.

— Полагаю, название соответствует, — усмехнулся дер Даген Тур. — Сколько до него идти?

— Четыре часа.

— Далековато, но что делать… — Помпилио едва заметно пожал плечами и закончил: — Мы вытащим сети и пойдём в Вонючий рынок. Там навсегда расстанемся.

— Мы должны закончить лов. Это наша жизнь.

— Понятно. — Помпилио перевёл взгляд на Бабарского. — У тебя есть чем им заплатить?

— Конечно, мессер.

— Покажи.

Бабарский потянулся за сумкой, но тот рыбак, который уже проявлял интерес к имуществу низенького суперкарго, сделал шаг и не позволил Бабарскому откинуть клапан.

— Это — наше.

— Сумка была при мне, когда вы достали меня из воды, — скромно заметил ИХ.

— Не имеет значения.

— Имеет. — Появление Помпилио вернуло Бабарскому уверенность, и он с удовольствием довёл до сведения аборигенов нехитрые правила перехода собственности из рук в руки. Те правила, которые действовали в цивилизованных мирах: — Если бы сумка плавала отдельно от меня, ты мог бы предъявить на неё права, заявив, к примеру, что не веришь в то, что я её хозяин. Но сумка находилась при мне, на плече…

— Это неважно, — качнул головой капитан. — Всё, что мы вытаскиваем из воды, принадлежит нам.

Таким образом он официально заявил найдёнышам, что они признаны проигравшей стороной и не имеют права голоса.

— И мы тебе принадлежим? — с обманчивой кротостью осведомился Помпилио.

— Вы — люди, а все люди свободны.

— Раз мы свободные люди, то имеем право на собственность. Мой человек заберёт свою собственность и щедро заплатит тебе за то, чтобы ты доставил нас в порт немедленно. Поймаешь свою рыбу завтра.

— Я заберу сумку, а вам троим придётся отработать дорогу. Или прыгайте и плывите сами. — Капитан рассмеялся и махнул рукой на северо-восток. — Вам примерно туда.

Пятеро против троих, двое из которых явно не в состоянии постоять за себя — это не заявка на победу, а её гарантия. Так решил капитан шхуны, а команда его поддержала. Аборигены заулыбались, предвкушая, что сделают с пришельцами, особенно с самым наглым из них, однако на свою беду не учли — и не могли учесть, ибо не знали, что дер Даген Тур не просто выглядит мощным бойцом — он и был единственным на борту шхуны воином, готовым сражаться как с оружием, так и голыми руками. И этот факт привёл к совершению аборигенами целого ряда занимательных открытий. Например, тот рыбак, который предъявил права на сумку ИХ, на собственной шкуре почувствовал, какие ощущения испытывает человек, которого резко хватают за шкирку и пояс и выкидывают за борт. Но ему повезло не испытать, что происходит, когда человека перед выкидыванием за борт ещё и бьют. Потому что остальным досталось.

Помпилио атаковал до того, как капитан закончил выступление, поскольку не собирался давать противникам возможности согласовать нападение. Слова «Вам примерно туда…» ещё висели в воздухе, а дер Даген Тур уже «съел» расстояние, отделявшее его от обидчика ИХ, и мощным броском отправил рыбака в воду. Мгновенно развернулся, встречая следующего противника, увидел в его правой руке нож, перехватил, но бить не стал — резко рванул за руку и, используя накопленную аборигеном энергию, отправил вслед за приятелем. Двое оставшихся членов команды попытались напасть на Помпилио скоординированно, но желаемого результата не добились, хотя действовали правильно: один изображал атаку, оттягивая на себя внимание дер Даген Тура, другой заходил слева, стараясь улучить момент для смертоносного выпада, но никто из них даже не предполагал насколько быстрым может быть Помпилио. А он, несмотря на плотное сложение, был очень быстр и титул бамбадао — высший в Высоком искусстве достижения цели — заработал честным потом и честной кровью. И равных ему на шхуне не оказалось и не могло оказаться, ведь все те столетия, которые рыбаки и их предки ходили в море, Помпилио и его предки оттачивали умение сражаться. Поэтому разгадать нехитрый замысел кабацких драчунов для дер Даген Тура не составило никакого труда. И ответил он им тем же: сделал резкое обманное движение на заходящего слева, заставив его отступить — больше от неожиданности, тут же атаковал второго, дотянувшись до его челюсти прямым левым. Схватил противника за грудки, не позволив упасть на палубу, развернулся в сторону левого и толкнул на него пребывающего в нокдауне приятеля. Левый второй раз подряд опешил, чем дер Даген Тур второй раз воспользовался, вытолкнув обоих рыбаков за борт. С начала сражения прошло меньше минуты, а четверо из пяти членов команды переместились в воду.

Офицерам с «Пытливого амуша» не требовалось объяснять замысел дер Даген Тура — они хорошо его знали, прекрасно представляли, чем закончится выходка аборигенов, и принялись действовать сразу, как только внимание рыбаков переключилось на Помпилио. Бабарский бросился к левому борту, около которого давно, едва его втащили на палубу шхуны, заприметил багор — ИХ отличался внимательностью, а через несколько секунд к нему присоединился вооружённый гарпуном алхимик. Встал рядом с суперкарго, посмотрел на ближайшего из барахтающихся в воде рыбаков, выразительным взглядом давая понять, что попытка взобраться на борт не приведёт ни к чему хорошему, и равнодушно спросил:

— Мы их топим или учим?

— Олли, рад, что вернулся, — рассмеялся в ответ ИХ.

— То есть топим?

— Не знаю. Пока просто купаем.

— Хорошо. — Мерса удобнее перехватил гарпун и спросил: — Потом расскажешь, что происходит и как мы здесь оказались?

— Обязательно.

— Я не умею плавать! — крикнул один из рыбаков.

И получил хладнокровный ответ:

— Держись за приятеля.

Церемониться с любителями чужой собственности никто не собирался.

Что же касается Помпилио, то он почесал грудь, повернулся к капитану и вопросительно поднял брови.

— Ты не знаешь куда плыть, — пробормотал тот, стараясь не встречаться взглядом с серо-стальными глазами плечистого, абсолютно лысого мужчины. И вдруг подумал, что властный тон, властный взгляд и властное выражение лица обусловлены не только силой воина, но тем, что он привык приказывать. Возможно — с детства.

Неуверенный голос выдавал охвативший капитана страх, однако слова он произнёс неправильные, поэтому дер Даген Тур ответил не сразу. Сначала осмотрел два доставшихся ему ножа, один сразу выбросил за борт, второй оставил, хоть и кисло поморщился, после чего, продолжая разглядывать клинок, медленно сказал:

— Говори мне «вы».

Несколько мгновений капитан обдумывал услышанное, после чего поправился:

— Вы не знаете куда плыть.

— Это легко исправить, — ответил Помпилио, всё ещё изучая нож. — Мои люди не позволят твоим подняться на борт до тех пор, пока я не разрешу. Плыть твоим приятелям некуда, они останутся рядом и услышат вопли — ты заорёшь, когда я начну тебя свежевать. И следующий, кто вылезет из воды, сначала отмоет палубу от твоей крови, а затем с удовольствием укажет правильный курс на ваш Вонючий рынок. А я ему ещё и заплачу.

— Вы сможете меня освежевать? Живым?

— Это не доставит мне удовольствия, но я обязан заботиться о своих людях.

Тон, поза, негромкий, но твёрдый, очень уверенный голос, нож в руке, а главное — та лёгкость, с которой Помпилио выкинул за борт четверых рыбаков, знающих толк в кабацких разборках, помогли капитану принять правильное, а главное — единственно верное в его положении решение.

— Я понимаю…

— Надеюсь.

— Я понимаю и прошу меня простить… я… я допустил ошибку. Я не должен был трогать… вас.

— Называй меня мессер.

— Да, мессер.

Помпилио кивнул, показав, что одобряет проявленные послушание и готовность играть по правилам, после чего осведомился:

— Ты знаешь, что такое золото?

Имя капитана его не интересовало.

— Конечно… мессер.

— Бабарский.

Суперкарго давно понял, что придётся платить, но в силу всем известной расчётливости извлёк из сумки не полновесный герметиконский цехин, а каатианскую крону, в которой золота было вполовину меньше. Но по тому, как вспыхнули глаза капитана, пришельцы поняли, что даже такой монеты хватило с избытком. ИХ в очередной раз не ошибся.

— Вынимай сети и бери курс на Вонючий рынок, — распорядился Помпилио. — Но сначала мы должны похоронить наших мёртвых. Нужны три куска ткани и грузы.

Капитан машинально бросил взгляд на плавающие невдалеке тела и, не удержавшись, спросил:

— Зачем тратить время?

— Я считаю, что так нужно сделать, — веско ответил дер Даген Тур. Настолько веско, чтобы абориген понял, что он опечален смертью своих и потому крайне раздражён вопросом. Абориген намёк уловил и прикусил язык. — А ещё скажи, как называется этот мир?

— Мир? — растерялся капитан.

— Всё вот это, — уточнил Помпилио, небрежно обведя океан рукой.

— Траймонго, мессер, — опомнился капитан. — Наша планета называется Траймонго.

Ответил, помолчал, обдумывая собственные слова, а затем очень осторожно спросил:

— Вы разве не знали?

* * *

«Бабарский сдержал слово и подробно рассказал всё, что помнил о том, как мы оказались на Траймонго. Только вот ничего он толком не помнил, чтоб меня в алкагест окунуло, и его рассказ оставил больше вопросов, чем дал ответов. Бабарский, как и я, помнил, что мы собирались прыгать на Пелеранию — чтобы уйти из Трио Неизвестности единственным известным нам путём. А затем случилось нечто абсолютно невозможное… Об этом я знаю со слов мессера, который велел пока не слишком об этом распространяться, поэтому, Энди, только для тебя: мессер сказал, что едва Галилей зацепился за Пелеранию швартовочным «хвостиком», как планета исчезла и в её звёздной системе возник необъяснимый хаос. Прыжок не состоялся, однако нас всё равно втащило в Пустоту. Причём мессер, который находился в астринге, твёрдо уверен — а раз мессер уверен, значит, так оно и есть, — что Галилей не успел запустить второй контур и открыть переход. Но и Трио Неизвестности мы покинули. Полагаю, к счастью, поскольку ещё одного сражения «Пытливый амуш» бы не пережил. Мы оказались в Пустоте, однако не в обычном переходе между мирами. А если и в обычном, то в нём всё сразу пошло не по плану, потому что единственная планета, находящаяся в зоне прыжка, куда-то подевалась, цеппель трясло так, словно мы не скользили в пространстве, а мчались по булыжной мостовой, а цепари начали терять сознание. Ты, наверное, потерял — ведь тогда нами был ты, Энди, — Бабарский потерял точно, правда, рассказав об этом, ИХ тут же напомнил о своём слабом здоровье и высказал предположение, что именно поэтому не смог достойно продержаться весь переход. Мессер же сказал, что не готов обсуждать случившееся во время прыжка, но вряд ли он знает намного больше нашего. И вряд ли он знает, что произошло при выходе из Пустоты. Ты потом поделишься своими впечатлениями, но я думаю, что они окажутся столь же сумбурными. Бабарский очнулся в воде. Не при ударе о поверхность, а под водой, на довольно большой глубине — не менее четырёх метров. Как он там оказался, ИХ не помнит. Я, как ты понимаешь, стал нами уже на шхуне, с гарпуном в руках и вообще не могу ничем поделиться. Бабарский сказал, что, когда он вынырнул, нас как раз втаскивали в лодку. Рыбаки требовали ответить, как мы оказались посреди океана, и в этом есть ещё одна странность: получается, они не видели нашего падения в воду? Но было ли падение? Как мы оказались в океане? На этой планете? Что вообще произошло, чтоб меня в алкагест окунуло? Как мы вышли из Пустоты? Где мы вышли из Пустоты, если очнулись под водой? Понятно только то, что ничего не понятно. Поэтому ответить рыбакам мы ничего не могли, только таращились на них — так рассказал Бабарский. Рыбаки, кажется, захотели нас немножечко ограбить, но появился мессер и всё уладил. Теперь у нас есть шхуна и возможность слегка перевести дух. Мы обменялись рассказами о том, что с нами произошло, и очень коротко поговорили о том, что нас действительно беспокоит: где «Пытливый амуш»? Что случилось с нашим цеппелем? Мы все надеемся, что он цел и находится на Траймонго. Мессер беспокоится о наших, но особенно — об адире Кире, а я — об Аурелии…»

Из дневника Оливера А. Мерсы alh.d.

«Мы беспокоимся об Аурелии. И о наших друзьях, оставшихся — я надеюсь, что оставшихся! — в добром здравии на «Пытливом амуше». И о самом цеппеле, который, я надеюсь, цел и невредим…»

Из дневника Андреаса О. Мерсы alh.d.

* * *

— В настоящий момент мы остались без третьего маршевого двигателя, а поскольку мы никуда не торопимся и вроде как не собираемся вести боевые действия, я распорядился остановить и второй двигатель, так что мы идём на первом и четвёртом, причём они работают на четверть мощности, что позволяет нам делать двадцать лиг в час, но, насколько я понял, больше нам и не надо. Что же касается сроков ремонта, то Форгосское зеркало подсказывает, что ближайший местный добрый дух с некоторым удивлением благословил нас после удачного перехода, и его поддержка поможет мне справиться со всеми неполадками в течение пяти-семи часов.

— Вернёшь двигатель в строй?

— С помощью святого Хеша, разумеется. Мне кажется, он сегодня добр.

Чира Бедокур, шифбетрибсмейстер «Пытливого амуша» отличался великанским ростом, колоссальной силой, поразительными способностями к технике, что делало его одним из лучших старших механиков Астрологического флота и одновременно — не менее поразительным суеверием. Бедокур знал едва ли не всех богов и духов Герметикона, все приметы и тайные знаки, был обладателем колоссальной коллекции амулетов, оберегов, талисманов и прочих артефактов на все случаи жизни, важнейшие из которых носил на себе, остальные хранил в каюте и машинном отделении — Базза Дорофеев, командующий «Пытливым амушем» с того дня, как Помпилио стал владельцем цеппеля, даже не пытался «навести порядок» в машинном отделении, воспринимая обереги, талисманы, нарисованные на стенах символы и надписи, разумеется, магические и даже фигурки каких-то особенно полезных духов в качестве небольшого и необходимого зла. Переделать Бедокура не представлялось возможным да и смысла не имело: твёрдая вера в духов, приметы, ритуалы и прочее волшебство не мешало шифбетрибсмейстеру профессионально относиться к своим обязанностям, и если Чира сказал, что через пять-семь часов машинное отделение «Пытливого амуша» преодолеет последствия нестандартного, мягко говоря, перехода, значит, так и будет.

— Хорошо, — протянул Дорофеев, мысленно повторяя перечисленные шифбетрибсмейстером поломки.

Потеря давления в резервном компрессоре — приемлемо; утечка гелия в шестом баллоне — приемлемо, тем более её отыскали и заделывают; повреждения обшивки — приемлемо; нарушение работы приводов рулей высоты — приемлемо… В целом, учитывая, через что пришлось пройти «Амушу» сначала в Трио Неизвестности, а затем в Пустоте, можно сказать, что цеппель избежал серьёзных повреждений.

— Семь часов?

— Да, капитан, не более, — подтвердил Бедокур.

— Ты так и не объяснил, что произошло с третьим двигателем.

— Дело в том, что я сам не очень хорошо это понимаю, капитан, — честно ответил шифбетрибсмейстер, поглаживая амулет «Глаз ястреба» с Уканги, дарующий своему обладателю острый взгляд и внимательность. Правда, и то и другое укангийцы рекомендовали применять во время охоты, но Чиру такие мелочи не смущали.

— Если ты не знаешь, что произошло, как ты собираешься это чинить? — осведомился Дорофеев.

— Уберу всё ненужное и заменю сломанное.

— Бедокур!

В далёком прошлом, перед тем как поступить на службу к дер Даген Туру, Базза Дорофеев считался восходящей звездой самого мощного пиратского флота Герметикона, поэтому, когда капитан «Пытливого амуша» повышал голос, даже чуть-чуть, как сейчас, нервничать начинали все, исключая, разумеется, Помпилио, но включая здоровенного Бедокура, который догадывался, что ни один амулет, ни вся коллекция не способны защитить его от разозлившегося Баззы. И услышав в голосе Дорофеева нотки, которые он не хотел слышать, шифбетрибсмейстер деловым тоном доложил:

— Главный силовой кабель перестал быть проводником, капитан. И часть других соединений внутри двигателя. Как это произошло, я понятия не имею, знаю лишь, что до входа в Пустоту с ними всё было нормально, перетаскивали электричество, как послушные мулы. Кроме того, перед вашим вызовом мне доложили, что один из аккумуляторов превратился в слиток металла: внешне невредим, внутри всё расплавлено.

— Как такое возможно?

— Я слышал, что горный дух Панти с планеты…

— Бедокур!

— Семь часов, капитан, — поспешил закончить разговор шифбетрибсмейстер. — Пока идём двадцать лиг в час максимум.

— Принято. Конец связи.

Дорофеев отошёл от переговорной трубы, повернулся к поднявшейся на капитанский мостик Кире дер Даген Тур и вежливо склонил голову:

— Адира.

— Базза. — Молодая женщина вежливо кивнула в ответ и прошла к лобовому окну. — Вокруг по-прежнему океан?

— Увы, адира, мне очень жаль, но пейзаж не меняется.

Дорофеев очнулся первым. Возможно, потому что оказался самым крепким из всех членов экипажа «Пытливого амуша», возможно, потому что был ямаудой, а возможно — потому что капитан не мог себе позволить надолго оставить пост. Очнувшись, Базза сначала убедился, что цеппель завершил прыжок и находится на пригодной для жизни планете, после чего сделал общее объявление об этом. К этому моменту цепари начали приходить в себя, и на мостике появилась Кира — в поисках супруга. Узнав, что капитан Помпилио не видел, Кира сформировала команду, во главе которой обошла все помещения цеппеля. А вернувшись на мостик обнаружила, что пейзаж не изменился: под ними лежал бескрайний, абсолютно спокойный океан, на котором до сих пор не появилось ни одного вымпела. Ни на океане, ни в небе.

— Полагаете, планета необитаема?

— Или мы находимся вдали от торговых путей, — предположил Дорофеев.

— Или так, — не стала спорить Кира. — Что мы уже знаем?

— Расчёты показали, что сутки здесь длятся двадцать шесть стандартных часов…

Молодая женщина машинально бросила взгляд на часы с двумя циферблатами, один показывал действующее бортовое время, второй — актуальное планетарное. Пока её не было, Базза успел заменить второй механизм на двадцатишестичасовой и выставить на нём время. Тоже утро, как и на бортовом, разница всего лишь в час, значит, рассогласования цикла никто не заметит.

— Мы находимся в субтропическом поясе северного полушария. И, если вам интересно, адира, здесь осень.

— Прекрасный климат.

— Полностью с вами согласен. — Дорофеев выдержал паузу, после чего поднял брови, показывая, что хочет услышать отчёт о действиях команды.

— Я лично проверила все помещения. Никто… — Кира помолчала, судорожно передохнула, но продолжила доклад хоть и негромким, но достаточно уверенным голосом: — В ходе проверки помещений было обнаружено два находящихся без сознания цепаря. Вот их имена. — Рыжая протянула капитану лист. — Цепари переданы бортовому медикусу, их жизням ничего не угрожает. Таким образом, на борту нет…

Кира держалась очень твёрдо, однако закончить доклад не смогла. Отвернулась.

— Итак… — Дорофеев прочитал написанные на листе имена, сверился с предыдущим списком — не отозвавшихся во время переклички, откашлялся и произнёс: — В результате проведённой переклички, подтверждённой тщательным осмотром внутренних помещений, выяснилось, что на борту отсутствуют следующие члены команды. — Он раскрыл судовой журнал. — Машинное отделение: механик… — Далее последовало имя. — Машинное отделение: младший электрик. Палубная команда — три человека… Офицеры… — Довольно долгая пауза. — После выхода из Пустоты на борту «Пытливого амуша» не обнаружены: бортовой алхимик Мерса, суперкарго Бабарский и мессер Помпилио дер Даген Тур.

Закончив, Дорофеев несколько мгновений молча смотрел на выписанные в столбик имена. То ли дожидаясь, когда высохнут чернила, то ли думая о том, что отсутствие тел оставляет надежду на благополучный исход. Да, они не знают, когда их товарищи покинули цеппель: на планете или в Пустоте. Да, оказаться посреди безбрежного океана — это почти тоже самое, что оказаться в Пустоте. Да, всё так, но, если они живы, у них есть шанс.

— Капитан, с вашего позволения, я собираюсь занять место моего супруга на время его отсутствия, — тихо сказала Кира.

— Разумеется, адира, — ответил Дорофеев. — Полагаю, вы обязаны это сделать.

— Спасибо, Базза. — Рыжая вновь перевела взгляд на океан. — Я знакома со структурой власти на «Амуше» и не собираюсь ничего менять.

И по положению — будучи владельцем цеппеля, и по происхождению — тут между ними пролегала пропасть, Помпилио стоял выше Дорофеева, но при этом он никогда не оспаривал решения капитана, во всяком случае, публично, подчёркнуто позиционируя себя скорее в качестве советника, но ни в коем случае не второго командующего. И всегда обращался к Баззе на «вы», единственному во всём Герметиконе человеку. Вся полнота власти на «Пытливом амуше» принадлежала капитану, и Кира дала понять, что её устраивает такое положение вещей.

— Благодарю вас, адира. — Базза вновь склонил голову. — Скажите, во время осмотра внутренних помещений вы заходили в каюту астролога?

— Да, капитан. В настоящий момент Галилей находится под присмотром Аурелии.

— Всё ещё без сознания?

— Увы.

В обязанности бортового астролога входило изучение звёздного неба — если речь шла о новых планетах, не описанных в Астрологических атласах; прокладывание курса и выполнение переходов через Пустоту. Поэтому после слов Киры, и она, и капитан одновременно подумали, что если «Пытливый амуш» оказался на неизвестной планете, вернуться в Герметикон без помощи Галилея Квадриги будет очень и очень непросто. Но был и ещё один момент, о котором не следовало забывать.

— Если я правильно понимаю, Галилею уже доводилось проходить через нечто подобное. — Кира напомнила об участии Квадриги в Тринадцатой Астрологической экспедиции, из участников которой выжил только он. — Сейчас Галилей ухитрился спасти не только себя, но нас и корабль.

— После того приключения Галилею понадобилась длительная помощь психиатра, — вздохнул Дорофеев.

— Будем надеяться, что ведьма вернёт его в строй быстрее врачей.

— Будем надеяться, адира.

— Вы сможете разобраться со звёздным небом без астролога?

— Только ночью, адира, когда станут видны звёзды. Я проведу наблюдения и постараюсь соотнести полученные результаты с Астрологическим атласом. Но на это потребуется время.

— Воспользуетесь астрингом?

— Сначала проведу визуальную разведку. Если сочту, что вижу знакомые созвездия — посмотрю через «дальний глаз», но до тех пор, пока будет оставаться надежда на то, что Галилей придёт в себя, я бы не хотел пользоваться астрингом. Я — ямауда, если в переходе возникнет Знак, я его не увижу.

Так Дорофеев намекнул, что при необходимости сможет заменить астролога во время прыжка.

— Я понимаю, капитан. — Кира выдержала короткую паузу. — Вы ведь первым пришли в себя?

— Так точно, адира.

— Скажите, когда вы очнулись, цеппель только выходил из Пустоты или уже находился на планете?

— Когда я очнулся, «Амуш» уже некоторое время дрейфовал по планете. Могу я узнать, чем вызван ваш вопрос?

— Я пытаюсь понять, где именно мой супруг покинул цеппель.

— Вы полагаете, это произошло при выходе из Пустоты?

— Это моя единственная надежда, капитан. — Рыжая попыталась улыбнуться. Именно попыталась. — У меня было ощущение, что во время перехода «Амуш» странным образом потерял…

— Твёрдость.

— Да, капитан. Если ощущения меня не обманывают, цеппель вернулся к прежнему состоянию, выйдя из Пустоты. Не могло получиться так, что возвращение не было мгновенным и вследствие этого часть команды покинула борт?

— То есть во время шторма случилась некая аномалия, из-за которой мессер и остальные члены команды не… не остались в Пустоте, а в настоящее время пребывают на планете?

— Да, капитан.

— И они остались там, куда мы пришли, — прищурился Дорофеев.

— Таково моё предположение, — подтвердила Кира.

— Я разберусь с ветром, пойму, в какую сторону дрейфовал «Амуш» и лягу на обратный курс.

— Благодарю.

Дорофеев улыбнулся. Неожиданно спокойно, почти весело, и эта улыбка вызвала у рыжей удивление.

— Капитан? — Она подняла брови.

— Я подумал, что если планета обитаема, то, вернув мессера и Бабарского на борт, мы окажем аборигенам огромную услугу.

— А Мерсу? — поддержала шутку Кира. Искренне поддержала.

— Мерса будет скромно помогать мессеру и Бабарскому делать жизнь аборигенов невыносимой.

* * *

Центром политической жизни Траймонго являлся Дворец Пяти Стремлений, который большинство жителей планеты называло Сенатом, имея в виду весь комплекс сооружений на самом большом озере Траймонго — Круве. Озеро лежало в Стремлении Уло, в географическом центре Садов, а Сенат выстроили на острове: Большой Дом, облицованный белым мрамором, и пять отделанных голубым Флигелей, каждый из которых располагался напротив той протоки, через которую в озеро приплывали караваны сенаторов — пышные речные процессии, любоваться которыми сбегались толпы траймонгорцев. Сбегались, несмотря на то что сенаторы посещали Дворец не реже одного раза в четыре месяца, то есть их визиты были достаточно привычными. Однако процессии получались настолько красивыми, что вызывали интерес, несмотря на частое повторение.

С северо-запада приплывал Габрис Тичи, сенатор Харо, — на носу его яхты была установлена фигура застывшего в прыжке льва, а сама она, как и три катера сопровождения, была украшена многочисленными золотыми знамёнами Стремления Харо. Габрис любил развевающуюся ткань и обожал любоваться богато расшитыми штандартами, сидя на верхней палубе.

Так же с севера, но другой протокой приходил Наамар Киза, сенатор Фага, и его караван всегда оказывался самым длинным — яхту сопровождало не менее десятка военных катеров разного размера, главным украшением которых являлись военные в красивых мундирах, вымуштрованные настолько, что иногда казались ненастоящими. А вот флаг над процессией был всего один — зелёный штандарт сенатора над яхтой.

С юга так же приплывали два сенатора. Радбуд Раде, возглавляющий Стремление Мэя, — его яхта и три катера сопровождения были белоснежными, как форма матросов и одежды свиты, а флаг — алым, как знаменитые маки, которые каждую весну покрывали Сады Мэя. Вторым был Идлен Капт, сенатор Стремления Суно. Его яхту так густо покрывала позолоченная резьба, что она казалась роскошной рамой для прекрасной картины.

И наконец, по самому Стремлению, с востока, под синими флагами приходила процессия Феодоры Коэ — сенатора Уло, в Садах которой и располагалось озеро Круве. Несмотря на это, «хозяйкой» встреч Феодора не являлась, а размещение Дворца Пяти Стремлений на своей территории считала большим неудобством, исторической платой за центральное расположение Стремления Уло на континенте.

Обыкновенно сенаторы прибывали во Дворец в течение дня, стараясь не войти в озеро одновременно с другими караванами — чтобы не делить приветствия зевак, однако на этот раз привычный ритуал был нарушен: лидеры Стремлений явились утром, можно сказать — одновременно, и сразу же, не потратив, как это обычно бывало, день на отдых, приступили к делам, собравшись в главном зале Большого Дома ровно в полдень.

— Хотя я не понимаю причину такой спешки, — проворчал самый старый из сенаторов — Габрис Тичи, которому всегда выпадало председательствовать на встречах лидеров Траймонго. — Будем откровенны: за последние дни не произошло ничего, что потребовало бы внеочередного собрания.

— Согласен, — поддержал его Наамар. — И мне совершенно непонятен порыв уважаемых Мэя и Суно.

Закон гласил, что любые два сенатора могут запросить срочную встречу по любому поводу, и в том числе не объясняя причин, и своей фразой сенатор Фага показал, что чтит его букву. Но при этом он демонстративно назвал южан по их Стремлениям, не по именам, чем нарушил неписаный закон, дозволяющий в узком кругу обращение без чинов.

«Северяне против южан. Ожидаемо…» — подумала Феодора и громко произнесла:

— Давайте выслушаем наших друзей. Не сомневаюсь, просьба собраться прозвучала не просто так.

— Скрывать не стану: мне приятно бывать в Уло и видеться с тобой, — улыбнулся Наамар, не позволив высказаться открывшему рот Радбуду. — Пусть даже по малозначительным поводам.

Фраза прозвучала на грани оскорбления, но именно на грани, поэтому ответная реплика прозвучала хоть и жёстко, но не грубо.

— Ты проводишь скрытую мобилизацию, — произнёс Радбуд.

И остановился, поскольку реплика прозвучали обвинением.

Наамар ожидал, что сенатор Мэя, славящийся как осторожный и хитрый дипломат, некоторое время будет ходить вокруг да около, и потому прямое и недвусмысленное обвинение сбило его с толку. И наступившая в зале тишина доказала правоту Радбуда.

— Это неправда.

— Прозвучало неубедительно.

— Неужели?

Сенатор Фага лихорадочно подбирал нужные слова, но пока у него получались лишь короткие реплики, и Радбуд с удовольствием воспользовался заминкой соперника.

— Мы не дети, Наамар, мы не в игры играем, а управляем Стремлениями и обязаны тщательно взвешивать произносимые здесь слова. У меня есть разведка, и я могу рассказать, какие подразделения ты формируешь в самых северных провинциях Фага, подальше от наших глаз, чем ты их вооружаешь и как обучаешь. Поэтому давай говорить серьёзно и по существу: ты проводишь скрытую мобилизацию, а это означает, что Траймонго находится в шаге от большой войны.

— Моя разведка подтверждает данные Радбуда, — добавил Идлен. — И мне это очень не нравится.

Феодора вздохнула, но промолчала.

— Я всего лишь реагирую на твою экспансию! — нашёлся наконец Наамар.

Этот ответ был заготовлен, но не на самое начало разговора, поэтому сенатору Фага потребовалось время на то, чтобы спланировать новую стратегию.

— На мою экспансию? — изумился Радбуд.

— Ты завалил Траймонго своими товарами.

— От этого страдают все! — поддержал Наамара сенатор Харо.

— Что я могу, если промышленность Мэя опережает конкурентов? — развёл руками Радбуд. — Да, мы делаем товары и дешевле, и лучше. Но кто в этом виноват? Нужно было вкладываться в разработки, а не в новые мундиры для военных.

— Твои банки загоняют в кабалу весь континент!

— Кто вам мешает оказывать качественные финансовые услуги? Почему ваши банкиры больше напоминают ростовщиков, чем специалистов в области кредитования? Вы сами отдаёте моим людям рынок, а потом удивляетесь результату. И, вместо того чтобы учиться и разгонять экономику, ты, Наамар, захватил Стремление Харо.

— Меня никто не захватывал! — возмутился старый сенатор.

— При всём уважении, Габрис, союз Харо и Фага давно перестал быть секретом.

— Как и ваша коалиция с Суно!

— Мы были вынуждены её создать, чтобы противостоять вам.

— А в итоге ваша экономическая экспансия только усилилась.

— Не отходи от темы.

— А какая у нас тема?

— Ты готовишься к войне, Наамар.

— Потому что ты поглощаешь мою экономику. И унижаешь мой народ.

— У нас один народ.

— Ты сам в это веришь?

— Иначе бы не говорил.

— Лицемер.

— Наамар, постарайся обойтись без оскорблений, — попросила Феодора. — Если тебе нечего сказать — промолчи, а не ругайся. Не превращай Сенат в базар.

Уверенный и жёсткий голос уверенной и жёсткой женщины слегка остудил разошедшихся сенаторов. С минуту в зале царила тишина, после чего Наамар угрюмо бросил:

— Южане отказывают фага в работе.

— Это не так, — резко ответил Радбуд.

— Существуют тысячи примеров того, что это так.

Оспаривать это заявление не имело смысла, поскольку все присутствующие понимали: нет ничего проще, чем накопить нужные «доказательства» из всех Стремлений. Вместо этого Радбуд пожал плечами:

— Люди нанимают на работу тех, чьи деловые или профессиональные качества их устраивают.

— Давно ты перестал считать нас людьми? — мгновенно среагировал сенатор Фага.

Он так откровенно шёл на конфронтацию, что Феодора не выдержала:

— Наамар, что в тебя вселилось?

— Я всего лишь прошу Радбуда не оскорблять мой народ.

— И в мыслях не было, — слегка удивлённо отозвался сенатор Мэя. — И сразу скажу две вещи. Первая: я не собираюсь оправдываться или извиняться за то, чего не говорил, точнее, за те слова, которые ты переврал. И второе: я действительно не понимаю, к чему ты ведёшь эти речи?

— Мне кажется, сенатор собирается разыграть карту фага, — произнесла Феодора, глядя на Наамара в упор. — И я, признаться, поражена. Мне сообщали о том, что в Уло и южных Стремлениях возникают очаги напряжения с фага, но я и представить не могла, что за ними стоишь ты, Наамар.

Фага и люди… когда-то давно они враждовали, потом помирились, потом враждовали снова. Последнее перемирие длилось уже почти сто лет, и все надеялись, что времена раздора остались позади, но Наамар, фага и сенатор Фага, вновь стал разыгрывать старую и болезненную карту. Являются ли фага людьми? Такими же людьми, как те, что населяли другие Стремления.

— Ваша политика и ваше отношение к фага создают эти очаги, — холодно ответил сенатор.

— Их не существовало, пока ты не пожелал войны.

— Я всего лишь требую справедливости.

— Оставь эти слова для своих провокационных речей.

— Это правильные слова, которые находят отклик в сердцах траймонгорцев. Никто не хочет оказаться в кабале у Мэя.

— Война — не выход, — заметил сенатор Суно.

— Полностью согласен, Идлен, — улыбнулся ему Наамар. — Мы можем избежать напряжённости, обсудив и приняв новый пакет экономических законов, обязательных для всех Стремлений.

— Пакет, который ты уже подготовил? — уточнил Радбуд.

— Назовём его «Северной инициативой», — с издевательской вежливостью продолжил сенатор Фага. — И мы считаем, что о нём должны узнать все траймонгорцы.

— Может, сначала обсудим его в нашем кругу?

— Я собираюсь вынести «Северную инициативу» на референдум. Пусть решает народ.

Наамар наконец-то определился со стратегией и сумел перехватить инициативу.

— Мы затребовали срочную встречу не для того, чтобы обсуждать ваши желания, — жёстко произнёс сенатор Мэя. — И угрозы войны в случае непринятия выгодных вам законов.

— Угроз не было, ты переврал мои слова.

Феодора покачала головой, однако вернуться в разговор не успела.

— Прости, но я не понял, для чего была нужна наша встреча? — мягко продолжил Наамар. — Я услышал безосновательные обвинения, но и только.

Южане переглянулись, после чего Радбуд вернулся к спокойному тону:

— Наамар, ты сам сказал, что мои банкиры лучше твоих и накопили больше золота. И мы все знаем, что это действительно так. Ты сам сказал, что моя промышленность лучше твоей. И мы все знаем, что это действительно так. Товары Мэя — лучшие на рынках Траймонго, но при этом — что сейчас важнее — оружие Мэя тоже лучше. И это очень хорошо сыграет в случае войны.

— Вы с Идленом собрали нас, чтобы сказать, что не боитесь войны?

— Именно так, — согласился Радбуд. — Мы знаем, во что ты играешь, и готовы играть против тебя.

— У вас меньше солдат, — хмыкнул Наамар.

— Но они лучше вооружены.

— Зато мои превосходно обучены.

— Долго вы собираетесь обсуждать свои достоинства? — не выдержала сенатор Уло. — На кону жизни людей.

— На кону только власть, Феодора, — резанул в ответ Наамар. — На кону всегда власть. Именно она означает и тысячи жизней, и деньги, и экономику, и всё остальное. Только власть имеет значение. И сейчас мы её обсуждаем.

— Тебе нужна власть над Траймонго? — Феодора вопросительно подняла брови.

— Я не хочу, чтобы власть над Траймонго заполучил Радбуд.

— Кажется, я напрасно надеялся на конструктивные переговоры, — коротко рассмеялся сенатор Мэя.

— Ты их получил, — пожал плечами сенатор Фага.

— Мы готовы драться за единственный континент, не исследовав остальную планету, — вздохнула Феодора. — Наамар, пожалуйста, давай вернёмся к идее создания большого флота, которая объединит Стремления, а не превратит их в поле боя.

— Почему флот должен строиться в Мэя?

— Потому что мы разработали нужные технологии, — язвительно ответил Радбуд.

— Поделись ими.

— Только в виде готового корабля.

— Где твои люди будут офицерами?

— А твои — матросами.

— Ты опять всё сводишь к расовому превосходству!

— Только в твоём воображении.

Перепалка вновь стала громкой, при этом сенатор Харо, что естественно, поддерживал Фага, сенатор Суно — Мэя, и Феодоре ничего не оставалось, как вновь попытаться образумить разошедшихся мужчин:

— Перестаньте! — Она ещё могла на них воздействовать и не удивилась, что после окрика в зале наступила тишина. — Вы действительно уже всё решили? Война неизбежна?

Никому из сенаторов не понравилось, что женщина требует от них прямого ответа на весьма жёсткий вопрос, и Радбуд недовольно напомнил:

— Это мы с Идленом предложили провести встречу.

— Чтобы заявить, что готовы к войне?

Тишина.

— Наши с Габрисом условия известны, — не менее недовольно сказал Наамар. — Экономика не наш конёк, поэтому мы будем отстаивать интересы Стремлений так, как умеем.

— Мы ходим по кругу, — покачала головой Феодора.

— Скоро вырвемся, — пообещал Наамар, вставая из кресла. — Мы распечатали всем вам все документы по «Северной инициативе». Читайте, изучайте. У вас есть пять дней на размышления. Если откажетесь сотрудничать… — Сенатор Фага улыбнулся. — Если откажетесь сотрудничать, то будет, как будет.

Поскольку разговор сенаторы вели с глазу на глаз, разнести документы оказалось некому, и Наамар просто оставил три папки на своём столе. Затем они с Габрисом покинули зал, а оставшиеся переглянулись.

— Ничего не решилось, — уныло констатировал сенатор Суно.

— И не могло решиться, — поморщился Радбуд.

— Да, не могло, — согласилась Феодора, рассматривая одно из своих колец.

— Слишком много противоречий…

— Нет, противоречие одно: вы с Наамаром решили выяснить, кто из вас главный. Ты принялся душить его экономику, он отвечает, как умеет.

— Ты обвиняешь меня? — взвился сенатор Мэя.

— Нет, — вздохнула Феодора. — Я не обвиняю никого из вас, потому что знала, что рано или поздно это должно было произойти: вы с Наамаром переросли свои Стремления, вам нужно больше. И мне жаль, что мы не успели использовать ваши амбиции во благо, то есть организовать большое исследование океана.

Горький, но при этом точный анализ произвёл на оставшихся сенаторов впечатление, и спорить с Феодорой они не стали. Помолчали, мысленно не соглашаясь с тем, что морская экспансия помогла бы сохранить мир — ведь она ещё больше укрепила бы экономику Мэя, а затем Радбуд осведомился:

— Ты нас поддержишь?

— Это ничего не изменит, — вздохнула Феодора. — Даже если я выступлю за вас, это не остановит Наамара.

— А вдруг? — спросил Идлен.

— Он ясно дал понять, что или будет принята «Северная инициатива», или начнётся война.

— Мне кажется, война случится в любом случае, — не согласилась сенатор Уло. — Чтобы ни пообещал Наамар — он обманет.

— Даже если мы согласимся с «Северной инициативой»? — удивился сенатор Суно.

— Мы не согласимся, — ответил Радбуд. — Он наверняка составил её так, чтобы мы не приняли «Инициативу» ни при каких условиях. Наамар верит только в силу.

— То есть войне быть?

— Скажу честно: я не знаю что должно произойти, чтобы мы выпутались из этого кризиса без крови, — мрачно ответил сенатор Мэя. — Понятия не имею, кто способен разобраться в происходящем и уладить существующие противоречия ко взаимному удовольствию сторон.

* * *

— Мессер, я очень рад видеть вас живым и здоровым.

Помпилио кивнул, показав, что услышал. Впрочем, ничего иного ИХ не ждал и деловым тоном продолжил:

— Пока наши новые друзья вылезали из воды, я быстренько осмотрел шхуну и собрал на баке всё, что можно использовать против нас: несколько ножей, два топора, гарпун и багры. Огнестрельного или метательного оружия не обнаружено.

— Хорошо.

Бабарский был настоящим суперкарго — деловым, энергичным, умеющим добыть любой товар, запчасть или устройство на любой планете и протащить любую контрабанду через любую границу. Ещё Бабарский был лично знаком едва ли не со всеми воротилами Омута, обеспечивал команду дополнительным доходом и вёл финансовые дела «Пытливого амуша», благодаря чему содержание цеппеля обходилось Помпилио намного дешевле, чем могло. Внешне ИХ выглядел абсолютно мирным и немного забавным: маленького роста, кругленький, с кругленьким лицом и кругленькими щёчками, он казался абсолютно безобидным, и мало кто мог представить, что пухленький коротышка с чёрными волосами до плеч по боевому расписанию становился первым номером пулемётного расчёта, причём — отличным первым номером, которого Дорофеев часто ставил в пример остальным.

Услышав, что рыбаки помилованы и могут вернуться на борт, ИХ упросил Помпилио дать ему десять минут, оставил Мерсу приглядывать за купающимися аборигенами и устроил энергичный обыск. Заодно раздобыл три куска ткани, в которую завернули вытащенные из воды тела. Как и предполагал дер Даген Тур, ими оказались цепари с «Пытливого амуша». Затем рыбаки вытащили сети, капитан взял курс на северо-восток, а Помпилио и его офицеры расположились на баке, надев успевшую высохнуть одежду.

— Как ты ухитрился прихватить её с собой? — спросил Мерса, изрядно удивившийся тому, что Бабарский вынырнул из воды в обнимку со своей знаменитой сумкой.

— Я никогда с ней не расстаюсь, — улыбнулся в ответ ИХ. — Мог бы запомнить.

— Пару раз я видел тебя без неё.

— Ты проник в мою каюту, когда я спал?

— Может, и не видел, — сдал назад Олли. — Может, это был Энди.

А сам подумал, что сумка и в самом деле настолько срослась с образом Бабарского, что команда «Амуша» перестала её замечать и скорее удивилась бы, не увидев её на плече суперкарго.

— Никогда не знаешь, что и когда может неожиданно понадобиться, — закончил ИХ. — Ты ведь тоже не пустым вывалился из «Амуша»?

— Что ты имеешь в виду?

— Да, Мерса, что у тебя с собой? — поинтересовался Помпилио. Последние пару минут он внимательно разглядывал горизонт, словно надеясь увидеть цеппель. Но офицеры не сомневались, что он внимательно прислушивается к разговору, и не ошиблись.

— Если вы имеете в виду бомбы, мессер, то я могу сделать либо два мощных устройства, либо четыре послабее.

— Морская вода не повредила компоненты?

— Нет, мессер, я предусмотрел водонепроницаемые капсулы.

— Хорошо.

Должностные обязанности бортового алхимика трудно перечислить — их много, причём самых разнообразных, начиная от проверки и поддержания в рабочем состоянии огнетушителей и заканчивая проведением полевых исследований на вновь открытых планетах. Помимо этого работа в интересах остальных служб цеппеля, создание уникальных боеприпасов для коллекции уникальных бамбад дер Даген Тура и участие в приключениях, которые научили мирного алхимика тому, что оружия мало не бывает, и поэтому некоторые элементы одежды алхимика были… взрывоопасны. При этом опыт и мастерство Мерсы гарантировали, что эти элементы не проявят себя раньше времени. Достаточно сказать, что Помпилио не опасался носить при себе гранаты на основе крайне нестабильного, но необычайно мощного нитробола — настолько он был уверен в способностях Мерсы.

— Будем надеяться, что бомбы не пригодятся, но хорошо, что они есть.

— У меня в сумке завалялись две дымовые шашки, — добавил Бабарский. — Небольшие, но мощные.

— Насколько мощные?

— Легко сымитируют серьёзный пожар.

Дер Даген Тур кивнул, после чего вновь посмотрел на Мерсу:

— Ты кажешься мрачным.

Учитывая обстоятельства, вопрос прозвучал неожиданно, поскольку поводов для радости — за исключением принуждения к порядку команды рыболовецкой шхуны — пока не наблюдалось.

— Я несколько растерян, — честно ответил Олли.

— Мы живы, — спокойно и очень уверенно произнёс Помпилио. — Мы встретили людей, которые нам помогают. Судя по всему, мы находимся на планете, которой нет в реестре Герметикона, но она давно обитаема, и нам не придётся создавать цивилизацию с нуля и жить в пещерах.

— Да, мессер, — вздохнул Мерса.

— Тогда что тебя смущает?

— Но…

— Всё, что нам нужно, — это отыскать «Амуш» и подняться на борт.

Глаза алхимика вспыхнули:

— Вы думаете…

— Я думаю, что Базза уже пришёл в себя, огляделся, обратил внимание на моё отсутствие и начал поисковую экспедицию, — размеренно продолжил дер Даген Тур. — А поскольку тут есть цивилизация, то наша встреча произойдёт достаточно скоро.

— Вы уверены?

— Базза прекрасно знает, что обязан делать в подобных случаях.

Помпилио в своём капитане не сомневался. Мерса тоже, но его беспокоило другое.

— Вы уверены, что с «Пытливым амушем» всё в порядке?

Несколько мгновений дер Даген Тур смотрел на Мерсу, всем своим видом выказывая удивление тем фактом, что столь недалёкий человек считается гениальным алхимиком, потом перевёл взгляд на Бабарского, понял, что ИХ тоже не прочь услышать ответ, едва заметно улыбнулся и кивнул на поверхность спокойного, можно сказать, спящего океана:

— Обломков не было. Да и трупов маловато.

Суперкарго и алхимик переглянулись и одновременно выдохнули:

— Обломков не было!

— Именно, — подтвердил Помпилио. Выражение его лица не изменилось, однако он был доволен тем, что удалось приободрить офицеров.

— А вдруг «Амуш» не вышел из Пустоты? — вновь засомневался Мерса.

— Тогда как мы оказались на планете?

— А мы — вышли.

— На какой высоте?

— Что? — переспросил алхимик, борясь с желанием снять очки и протереть стёкла.

— Если бы «Амуш» вышел из Пустоты штатно и на стандартной высоте, мы бы разбились при падении в воду, — объяснил дер Даген Тур.

Офицеры помолчали, припоминая полученные в школе знания, и мысленно согласились с утверждением Помпилио.

— В таком случае как мы оказались в воде?

— Что ты помнишь? — поинтересовался в ответ дер Даген Тур.

— К сожалению, мессер, в моём случае придётся дождаться Энди: мои воспоминания начинаются с того, что я стою у борта с гарпуном в руках.

— Понятно, — протянул Помпилио и улыбнулся: — Полагаю, ты был несколько удивлён.

— Не то слово, мессер, — не стал скрывать алхимик. — Хотя, если честно, я давно привык находить себя в странных обстоятельствах.

— Это всё твои алхимические снадобья, — авторитетно заметил Бабарский. — Надышишься чем попало, а потом вытворяешь всякие непотребства.

— Я вытворяю? — переспросил Олли. В отличие от застенчивого Энди, эта версия алхимика могла за себя постоять, но… но только не против Бабарского.

— Давай только не будем тут нервно дышать, хорошо? — предложил ИХ. — Все вы вытворяете, когда думаете, что вас никто не видит. — И не дожидаясь ответного высказывания от возмущённого Мерсы, повернулся к дер Даген Туру: — Сразу после того, как «Амуш» оказался в Пустоте, у меня пошла кровь горлом и я потерял сознание. Очнулся в воде.

— Спасибо, ИХ.

— Но при этом… не знаю, насколько это важно, мессер, но я помню ощущение себя ненастоящим.

— Это как?

— Как будто я состоял из ничего.

— Был прозрачным, — прищурился Помпилио, припоминая увиденное в астринге.

— Да, мессер. Я, правда, решил, что это глюки, но ощущение помню отчётливо.

— Может, в этом всё дело: мы стали прозрачными и выпали из «Амуша»? — предположил алхимик.

— То есть испытали на себе неизвестную аномалию Пустоты?

— Да, мессер.

— Интересное предположение, которое объясняет всё, не объясняя ничего.

— Да, мессер. Хочу напомнить, что я занимаюсь вашими налогами, поэтому в таких вещах являюсь большим специалистом.

Дер Даген Тур наградил суперкарго долгим выразительным взглядом, который тот ухитрился выдержать, после чего уточнил:

— Ты очнулся под водой?

— Да, мессер.

— Я рад, что ты сумел справиться.

В отличие от тех цепарей, которым не повезло.

— Благодарю, мессер. Позволите вопрос?

— Да.

— Где вы находились во время перехода? На мостике?

— В астринге. — Помпилио помолчал. — Я тоже потерял сознание, но перед этим услышал, что Галилей называет происходящее идеальным штормом.

— То есть нас носило по Пустоте?

— Да.

— Как долго?

— Боюсь, ответ на этот вопрос мы получим, лишь вернувшись в Герметикон, — медленно ответил дер Даген Тур. Однажды Пустота уже сыграла с ним злую шутку: Помпилио казалось, что он провёл на Ахадире меньше двух недель, а когда вернулся, выяснил, что отсутствовал полтора года и даже был признан умершим. — А пока давайте суммируем то, что мы уже знаем.

Последняя фраза прозвучала приказом к началу доклада, однако не вызвала у офицеров удивления: и Мерса, и Бабарский прекрасно понимали, что совещание рано или поздно начнётся, и успели к нему подготовиться.

— Мерса, меня преследует запах сгоревшей нефы. — Помпилио поморщился. — Такое впечатление, что он повсюду.

— Вы не ошиблись, мессер. Шхуна оснащена двигателем внутреннего сгорания, поэтому запах будет преследовать вас всё ближайшее время. Я осмотрел машинное отделение и хочу отметить, что здешняя цивилизация достаточно развита. Во всяком случае, в области механики и металлообработки. Качество перегонки нефы меня не устроило, я могу сделать лучше даже в полевых условиях, но, возможно, наши новые друзья экономят и покупают дешёвое низкооктановое топливо. Ещё я задал механику несколько вопросов, из ответов на которые стало понятно, что на Траймонго не знают Философские Кристаллы, что, полагаю, и обусловило их увлечение двигателями внутреннего сгорания.

— Не сомневаюсь, что рынок назван Вонючим в честь сожжённой нефы, — скривился Помпилио, который терпеть не мог этот запах.

— Вероятно, мессер, — не стал спорить Мерса. И склонил голову, скрывая улыбку. — Что касается набора металлов, то он соответствует привычному. И применяются они так же, как используем мы.

— Хорошо. — Дер Даген Тур жестом показал, что доволен докладом, и перевёл взгляд на суперкарго: — ИХ?

— Наши новые друзья пребывают на одной из нижних ступеней местного общества, они не очень хорошо образованны, и их трудно назвать ценными источниками информации, но кое-какие сведения я из них выудил.

Здесь Бабарский немного кокетничал: все знали, что хитрый суперкарго способен превратить в ценный источник нужной информации даже самого тупого аборигена.

— Рыбаки видели, как мы появились?

— Говорят, всплыли из-под воды.

— Как такое возможно? — не удержался Мерса. — Разве мы не должны были выпасть из цеппеля?

— «Амуша» тут не было, — отрезал ИХ. — Даю слово, что аборигены о нём рассказали бы.

— То есть мы просто вынырнули из-под воды?

— Мы договорились рассматривать всё непонятное как результат действия неизвестной аномалии или Знака Пустоты, — напомнил Помпилио. Алхимик замолчал. — ИХ, продолжай.

— По словам местных, заселившие Траймонго люди сосредоточены на одном континенте, довольно большом, насколько я понял, и естественным образом поделённым на Сады и Небо.

— Сады и Небо? — переспросил Мерса.

— Ага, — подтвердил ИХ. — А сейчас мы находимся в Море.

— Я заметил, — язвительно отозвался Олли.

— Это третья составляющая мира в их понимании: Небо, Сады и Море.

— Может, они верят, что зародились в Море, живут в Садах, а потом возносятся на Небо? — предположил алхимик.

— Судя по их рассказам, Небо заселено обыкновенными людьми, — доложил Бабарский и тут же пообещал: — Я ещё поговорю с ними, может, получится переложить их путаные россказни на нормальный язык.

— Было бы неплохо, — хмыкнул Мерса.

— Если не получится — сами разберёмся. — Помпилио помолчал. — Что-то ещё?

— Континент, к которому мы приближаемся, поделён на пять Стремлений. Если я правильно понял, так они обозначают местные государства.

— Весьма странно.

— Полностью с вами согласен. Я переспросил несколько раз, но ответы не изменились: Стремления — это здешние государства.

— Может, название отражает метафорический смысл прикладываемых ими усилий? — предположил Мерса.

И добился того, что Бабарский и дер Даген Тур несколько секунд пристально его разглядывали.

Смутился, что у Олли получалось реже, чем у Энди, и промямлил:

— Ну, возможно.

— Ты снова перескочил? — поинтересовался ИХ.

— Нет.

— Местные помнят о Герметиконе? — спросил Помпилио.

— Конкретно наши новые друзья знают, что пришли из другого мира, предполагают, что где-то существуют другие заселённые людьми планеты, но особо над этим не задумываются — слишком много повседневных дел. Кстати, вы обратили внимание на то, как забавно они говорят? Пользуются стандартным универсалом, но тянут две гласные, причём те же самые, какие тянут тинигерийцы.

— Хочешь сказать, что мы в их секторе?

— Просто обратил внимание на странный говор, — развёл руками Бабарский, показывая, что делать выводы он оставляет дер Даген Туру.

— Если так, то, оседлав шторм, мы преодолели каатианский сектор, — протянул Помпилио. — Это очень много… много дальше, чем способен отправить цеппель астринг.

— Да, мессер, — согласился ИХ.

— Сколько существует Траймонго? — вернулся к расспросам дер Даген Тур.

— По косвенным признакам — примерно шестьсот лет.

— Что за «косвенные» признаки?

— Рыбаки сказали, что сейчас идёт шестьсот двенадцатый год по Новому календарю.

— Что тебя смущает?

— Я не знаю, с какого момента введён Новый календарь.

Помпилио покачал головой, вздохнул и кивнул на алхимика:

— Мерса у нас зануда, а не ты.

Бабарский хмыкнул.

— С вашего позволения, мессер, штатным занудой на борту «Амуша» является Хасина, — немного обиженно пробубнил Олли. — Это все знают.

— А из нас троих?

— Из нас троих — я, — вынужден был признать Мерса. — Извините.

Они рассмеялись, после чего Помпилио поднялся на ноги, потянулся, прищурился, глядя на северо-восток и произнёс:

— Кажется, приближаемся.

* * *

«Думаю, Энди, окажись ты на моём месте — обязательно подверг слова мессера сомнению, стал бы задумываться, прикидывать вероятности… А я сразу поверил в то, что всё будет хорошо. И считаю, что иначе было нельзя. Да, предположение мессера о том, что цеппель благополучно пришёл на Траймонго и сейчас разыскивает нас, прозвучало весьма оптимистично, но как ещё ему нужно было себя вести? Мы находимся на неизвестной планете, пока не вошедшей в Герметикон, и движемся к месту, называемому Вонючий рынок. Мы ничего не знаем о судьбе «Пытливого амуша», и это при том, что на его борту находятся самые дорогие для нас люди: Кира — для мессера, Аурелия — для меня. Встретимся ли мы? Живы ли они? Так вот, для того чтобы встретиться, для того чтобы они оказались живы, нужно всего лишь верить в то, что мы встретимся, и верить, что они живы. Только и всего. Верить. И когда мы с Бабарским поддались минутной слабости, мессер чётко нам продемонстрировал, что нельзя терять присутствие духа. И веру. Он показал, что нисколько не сомневается в успехе, и его решимость помогла нам собраться. А ведь это очень важно — не сомневаться на пути к выбранной цели. Идти твёрдо. И верить. Мессер не мог не беспокоиться, не мог не переживать — я понимал это намного лучше Бабарского. Но мессер знал, что переживания не помогут.

Только вера.

И твёрдость…»

Из дневника Оливера А. Мерсы alh.d.

* * *

— Разве такое возможно? — удивился Аксель. — Я где-то читал, что океан физически не может покрывать всю планету.

— Такие случаи в Астрологических атласах ещё не зафиксированы, — подтвердил Дорофеев. — Но это не значит, что такой планеты не существует.

— На Кардонии океан покрывает семьдесят три процента поверхности планеты, — сообщила Кира. — Это самая большая доля из известных.

— Уже нет, адира, — вежливо уточнил Дорофеев. — Перед отлётом я читал годовой отчётный доклад Астрологического общества и обратил внимание на открытие планеты с долей океана в семьдесят восемь процентов.

— Подтверждённый доклад?

— Да, адира, официальный.

— Воды становится больше, капитан.

— Можно сказать и так, адира.

— То есть теоретически лежащий под нами океан может никогда не закончиться? — вернулся к интересующей его теме Аксель.

— Теоретически — да, — подтвердил Дорофеев. — Но я надеюсь на обнаружение суши.

— Я тоже, — вздохнула Кира. — Я тоже.

И на мостике наступила тишина.

Аксель Крачин занял должность старшего помощника капитана «Пытливого амуша» примерно два года назад и тогда же начал обучаться премудростям управления цеппелем. Впрочем, учеником он оказался способным, знания схватывал на лету, опыта практической работы тоже приобрёл достаточно, поскольку дер Даген Тур не сидел на месте, и претензий у Дорофеева к Крачину не было. Однако общих знаний ему иногда не хватало. Но Аксель старался. Старался так же упорно, как когда-то давно постигал премудрости Хоэкунса, добравшись в Высоком искусстве достижения цели до титула бамбадир. И это было главной причиной, по которой Помпилио предложил Акселю должность — дер Даген Туру потребовался ещё один высококлассный воин.

— В любом случае в океане есть жизнь, — произнесла Кира, указывая на очередной косяк рыб, хорошо заметный с высоты полёта цеппеля. — Без еды мы не останемся.

— Если Хасина подтвердит, что её можно есть.

Проверка воды, воздуха, растений и животных входила в обязанности корабельного медикуса Альваро Хасины, которому не терпелось изучить какую-нибудь живность с новой планеты. Он уже несколько раз предлагал Дорофееву снизиться и выловить «пару-тройку образцов местной ихтиологии», однако капитан не соглашался, аргументируя отказ отсутствием времени. Тратить драгоценные минуты на рыбалку в то время, когда Помпилио могла срочно требоваться помощь, Дорофеев и в самом деле считал глупым. Что же касается припасов, то он как раз ожидал доклад о состоянии дел от Теодора Валентина, который в обычное время являлся слугой дер Даген Тура, а сейчас принял на себя обязанности суперкарго, заменив пропавшего Бабарского. И как раз поднялся на мостик — предложить Кире чашку горячего шоколада.

— Теодор!

— Капитан.

— Вы приняли дела Бабарского?

— Полагаю, только законные.

Валентин слишком хорошо знал суперкарго, чтобы не проявить разумную осторожность.

— Разумеется, Теодор. В настоящий момент меня интересуют исключительно они.

— Да, капитан. Я как раз подготовил доклад…

— Что у нас с запасами?

Дорофеев понимал, что торопится, и потому не удивился тому, что Валентин отвесил ему вежливый полупоклон, после чего подошёл к Кире, предложил ей шоколад, кружку с которым принёс на маленьком серебряном подносе, и только после этого вернулся к делам:

— Единственная позиция, которая не вызывает беспокойства, — это продовольствие: имеющиеся на борту запасы гарантируют «Пытливому амушу» минимум три недели автономного полёта. Есть определённые проблемы с боеприпасами, поэтому я бы рекомендовал в ближайшее время избегать серьёзных сражений.

— Что по ним?

— Израсходовано сорок процентов пулемётных снарядов и половина пушечных. И вряд ли мы сможем восстановить боезапас до возвращения в цивилизованные миры. — Валентин многозначительно посмотрел на океан. — Даже если на этой планете отыщутся разумные жители.

— Это всё?

— К сожалению, нет. Мы потеряли больше половины запаса пресной воды.

— Что случилось? — нахмурился Дорофеев. — В бою повредили баки?

— Баки целы, капитан, однако их содержимое представляет из себя желеобразную массу, и мне нужно несколько цепарей, чтобы избавиться от неё.

— Когда это произошло?

— Полагаю, во время последнего перехода, — невозмутимо ответил Валентин. — Насколько я понимаю, он сопровождался необычными явлениями.

— Почему в таком случае не испортилась вся вода?

— По той же причине, по которой не потеряли свои свойства все проводники.

— Какие проводники? — не понял Базза.

— Электрические, — уточнил Валентин. — Бедокур доложил, что один из главных силовых кабелей внезапно стал диэлектриком. При этом остальные сохранили свои свойства. То же самое случилось и с водой: в некоторых баках она испортилась, в некоторых осталась такой, какой была.

— Гм… — Умение слуги дер Даген Тура быть в курсе абсолютно всех происходящих на цеппеле событий иногда приводило Баззу в лёгкое замешательство. — Я согласен с вашей оценкой, Теодор, и прикажу Бедокуру направить на очистку баков команду — это необходимо сделать как можно скорее.

— Благодарю, капитан. Позволите ещё один вопрос?

— Разумеется.

— Вы ведь планируете сообщить команде дальнейшие планы?

Дорофеев мгновенно понял, что стоит за вежливым вопросом Валентина, и вздохнул:

— Цепари волнуются?

— Да, капитан.

— Сильно? — подал голос Аксель.

— Наблюдается определённая и вполне естественная растерянность.

Валентин не стремился использовать в своей речи ярко окрашенные определения, но по тону, которым он произнёс слово «определённая», Дорофеев и Крачин поняли, что общее собрание следует провести как можно скорее.

— Они получат ответы.

— Очень хорошо, капитан…

Однако закончить фразу вопросом «Когда?» Теодор не успел: вперёдсмотрящий крикнул:

— Земля!

Старшие офицеры подошли к лобовому окну и устремили взгляды на показавшийся на горизонте остров.

— Не то чтобы земля… — протянул Крачин, оценивая размеры суши.

— Самая настоящая, Аксель, твёрдая, — улыбнулась Кира, сделав глоток шоколада.

— По всей видимости, остров необитаем, — заметил Дорофеев.

— Думаю, имеет смысл сделать короткую остановку, — произнесла Кира.

— Потеряем время, — вздохнул Дорофеев, не сводя взгляда с острова.

— Мы прошли больше двухсот лиг, — очень тихо напомнила рыжая. — Есть ощущение, что мы ищем не там.

Она похолодела, произнося эти слова, но знала, что права.

— Заросли свидетельствуют о наличии воды, — добавил Аксель.

— Курс на остров, — громко приказал Дорофеев. — Швартовочной команде приготовиться к посадке. — После чего понизил голос и следующую фразу произнёс только для Киры и Крачина: — Твёрдая почва под ногами взбодрит людей. Я выведу их из цеппеля и расскажу, что мы будем делать дальше.

* * *

А чтобы ещё больше поднять моральный дух команды, Кира предложила Дорофееву провести весьма значимую для Астрологического флота церемонию, и капитан согласился.

Но прежде требовалось совершить посадку.

Скепсис Акселя оказался преждевременным — остров оказался большего размера, чем путешественникам показалось сначала, однако густые заросли, среди которых то и дело попадались одиночные скальные столбы, делали его весьма неподходящим для приземления цеппеля, поэтому Дорофеев принял решение садиться на довольно широкий — метров сто, не меньше — пляж. Зато облёт острова подтвердил первоначальное впечатление — он оказался необитаемым. Определив скорость и направление ветра, Базза подвёл «Амуш» к пляжу, находящемуся с подветренной стороны, который рассекала впадающая в океан речушка, опустился до пятидесяти метров и отправил наземную команду в «корзине грешника». Оказавшись на пляже, цепари закрепили сброшенные якоря в обломках скал, после чего электрические лебёдки подтянули цеппель к земле. И всё это время их прикрывала вооружённая команда Акселя. Когда же «Амуш» оказался у земли, Крачин завёл отряд в лес, но, не обнаружив в зоне досягаемости опасных животных и даже их следов, вернулся на пляж, не забыв выставить у опушки наблюдательные посты.

Только после этого Дорофеев разрешил команде сойти на берег. Но не «погулять», а заняться неотложными делами: медикус Хасина и его небольшой отряд отправились к реке — взять пробы воды и выловить «пару-тройку образцов местной ихтиологии» для дальнейших исследований; остальные занялись осмотром «Пытливого амуша» и необходимым наружным ремонтом — после многочисленных столкновений в Трио Неизвестности и прыжка сквозь идеальный шторм цеппель в нём очень нуждался. Работа спорилась, и если у цепарей были вопросы — а у них были вопросы! — их пока держали при себе. И потому что понимали, что «Амуш» необходимо привести в порядок — ведь только на нём можно вернуться домой; и потому что перед высадкой Дорофеев объявил, что по окончании работ проведёт общее собрание экипажа. Услышав это, цепари работали споро, но закончили — с перерывом на быстрый обед — только через шесть часов. Цеппель подлатали, проверили и отрегулировали рули и закрепили расшатавшуюся мотогондолу. Хасина проверил воду, убедился в её пригодности и безопасности, распорядился собрать трубопровод с тремя очистными блоками, и наполнил отмытые и продезинфицированные баки.

И только когда с делами было покончено, Дорофеев приказал команде выстроиться на пляже, однако началось собрание неожиданно: капитан подал команду «Смирно!», и на пляж вынесли временный обелиск — металлический знак Астрологического флота, официально подтверждающий, что цеппель побывал на планете, а команда сходила на берег. Демонстративной установкой обелиска Дорофеев показал команде, что не сомневается в благополучном разрешении предприятия и уверен, что планета расположена недалеко от исследованных границ Герметикона.

И голос его звучал с необычайной твёрдостью.

— Властью, данной мне Астрологическим флотом, я официально объявляю эту планету частью Герметикона и определяю ей временное название Шога.

Яму под мощное основание обелиска выкопали заранее, поэтому цепарям осталось лишь установить и закопать основание обелиска, укрепив его крупными камнями, после чего Дорофеев продолжил:

— Теперь я сообщу официально то, о чём вы уже знаете или догадываетесь. Первое. Во время прыжка с Трио Неизвестности «Пытливый амуш» был захвачен идеальным штормом Пустоты, который, как мы сейчас видим, оказался сопряжён с неизвестной аномалией или Знаком. В результате сочетания этих факторов мы оказались на планете Шога, однако по косвенным признакам можно предположить, что Шога расположена недалеко от Герметикона и вскоре мы вернёмся домой. Второе. При переходе на планету несколько членов экипажа оказались за бортом. Как именно это произошло, нам пока неизвестно, однако в настоящий момент отсутствуют пятеро нижних чинов, два офицера — алхимик и суперкарго, а также мессер Помпилио дер Даген Тур.

На этих словах среди цепарей пробежал ропот. Дорофеев понимал, что услышит его, поэтому поднял руку, призывая подчинённых к тишине, и спокойно продолжил:

— Мы внимательно изучили обстоятельства произошедшего и пришли к выводу, что наши товарищи могли покинуть корабль только здесь, на планете. А значит, мы их найдём.

Эти слова ропота не вызвали. Ведь старый закон гласил, что своих бросать нельзя, и все стоящие перед Дорофеевым цепари прекрасно знали, что их бы тоже искали. Может, не так долго, как будут искать Помпилио, но искали бы. Поэтому промолчали, лишь некоторые покивали головами в знак согласия.

— У нас есть предположение, как искать наших товарищей, и мы приложим все усилия, чтобы их найти, — закончил Базза. — Одновременно мы будем изучать звёздное небо, чтобы понять… где именно мы находимся. И как быстро Галилей сможет нас отсюда вытащить.

Дорофеев замолчал, давая понять, что сказал всё, что хотел, и через мгновение один из цепарей сделал шаг вперёд.

— Разрешите вопрос, капитан!

Базза молча кивнул.

— Каково состояние Галилея?

— В настоящий момент бортовой астролог «Амуша» проходит курс реабилитации. Переход дался ему нелегко.

Ответ не являлся ложью в той же степени, в которой не являлся правдой.

— Он поправится?

— Мы все на это рассчитываем. И нашу уверенность подкрепляет тот факт, что Аурелия не сомневается в успехе. В настоящее время Галилей не в состоянии выполнять должностные обязанности, но я и вахтенные офицеры достаточно подготовлены для работы с астрологическими картами и сумеем заменить Галилея.

— А с астрингом?

Все… все, без исключения цепари затаили дыхание.

— Я обладаю достаточными навыками работы с астрингом, — с прежней твёрдостью заявил Дорофеев.

— А опытом? — выкрикнул кто-то из строя.

Выкрикивать вопросы из-за спин товарищей запрещалось даже во время собраний, во время которых цепари получали определённые послабления. При этом нарушитель не имел в виду ничего плохого — он просто не сдержался и растерялся, когда на него зашикали со всех сторон.

— Он получит взыскание, — спокойно пообещал Бедокур.

Дорофеев кивнул, обвёл выровнявшийся и успокоившийся строй внимательным взглядом и улыбнулся:

— Если кто-то усомнится в моём опыте работы с астрингом, он сможет остаться здесь.

— Весьма доходчиво, капитан, — одобрил Бедокур.

Базза же выдержал ещё одну паузу и чуть менее жёстко произнёс:

— Это не первая наша переделка, и она не выглядит особенно сложной. Мы знаем что должны делать, мы знаем как должны делать, мы будем работать, если надо — сражаться, а главное — всегда стоять друг за друга. Мы отыщем наших товарищей и уйдём отсюда.

Дорофеев говорил заметно спокойнее, чем минутой раньше, однако чётко дал понять, что выступление закончено и пора возвращаться на цеппель. В этот момент Бедокур должен был скомандовать: «Разойтись!» — но не успел.

— Капитан! — Один из постовых, тот, который располагался у левого окончания пляжа, рядом с рифами, покинул пост и торопливо подбежал к Дорофееву. — Капитан!

В его голосе не было испуга, наоборот — радость, поэтому Базза жестом велел команде держать строй и повернулся к постовому:

— Что случилось?

— Разрешите доложить: только что обнаружено среди скал.

И цепарь протянул обломок медной таблички, на которой было написано: «Весёлая Дже…»

— Что это? — спросила подошедшая Кира.

— Судя по всему, это название разбившегося здесь корабля. — Базза позволил себе улыбку — настоящую, широкую улыбку. — Планета обитаема! И они говорят на универсале!

А вот это заявление было встречено громкими криками радости, за которые никто не получил взыскания.

Примечания

2

Передняя часть палубы от носа до носовой надстройки.