Жизнь примечательных людей. Книга вторая

Вадим Нестеров, 2019

Они были. Кого-то помнят, кого-то забыли. Исторические миниатюры о людях, хороших и не очень. Но обязательно реальных. Новые очерки добавляются два-три раза в неделю. Иллюстрация на обложке Ильи Комарова, используется с разрешения автора. Но только в одном очерке и не мою. Сам я ею не пользуюсь. Содержит нецензурную брань.

Глава 12. Жил на свете рыцарь бедный

К сожалению, имя Владимира Дмитриевича Михайлова, наверное, уже мало что скажет даже не рядовому читателю, но и молодым любителям фантастики. Общественная память — тот еще Боливар, больше одного выносит крайне неохотно. Под лейблом «советские фантасты» утвердилось непозволительное малое количество имен.

Александр Беляев, Иван Ефремов, братья Стругацкие — вот, пожалуй, и все, что положено знать обывателю.

Меж тем их было много — тех, чьими усилиями наша фантастика все больше отходила от проблем строительства звездолетов и любимых лунных тракторов к проблемам обычных людей, таких же, как мы с вами, только (фантастика же!) поставленных в необычные обстоятельства. Почти все они ушли и ушли незаметно, Владимир Михайлов оставался едва ли не последним из той когорты, что делала из фантастики — литературу.

Биография Владимира Дмитриевича проста и незамысловата. Официально она, наверное, выглядела бы так: родился в 1929 году в Москве, потом перебрался в Прибалтику. Окончил юридический факультет Рижского университета им. П. Стучки, работал следователем в прокуратуре, служил в армии, был на партийной работе. В 1958 году ушел на литературную работу, работал в Риге в редакциях и писательских организациях. В фантастике дебютировал в 1962 году повестью"Особая необходимость". Выпустил множество книг. До конца 80-х годов жил в Латвии, затем переехал в Москву. Писал до последнего дня. Умер в 2008 году. Все.

Вот только в эти строчки не поместилось очень многое.

Нет там, например, о том, что именно благодаря Владимиру Дмитриевичу увидела свет повесть Стругацких"Гадкие лебеди". Михайлов, работавший тогда в журнале"Даугава", выпросил экземпляр рукописи у Аркадия Натановича, и в 1987 году эта, как все заверяли, «непубликуемая» и потому ходившая в «самиздате», повесть была напечатана там под названием"Время дождя".

Нет там и о поистине бесценном вкладе Владимира Дмитриевича в становление нового поколения фантастов — он много лет вёл Рижский семинар молодых фантастов, был одним из руководителей Малеевского семинара молодых фантастов. Не случайно нынешние властители дум отвечали ему искренней любовью —

на его смерть тогда откликнулись едва ли не все популярные российские фантасты всех возрастов, от Павла Амнуэля до Вадима Панова.

И дело даже не в том, что Владимир Дмитриевич, несмотря на возраст, до последнего дня оставался абсолютно адекватным человеком, не растерявшим ни ясности ума, ни силы таланта, ни даже определенного авантюризма. Незадолго до смерти, например, Михайлов принял участие в необычном проекте «Убить чужого»/«Спасти чужого», где сначала 13 популярных фантастов писали рассказы о зловредных инопланетянах («Убей чужого»), а затем («Спасти чужого») должны были написать продолжение — но не своего рассказа, а произведения своего коллеги. Написать так, чтобы вывернуть обрисованную предшественником ситуацию наизнанку, и спасти инопланетный разум.

Владимир Дмитриевич справился, по общему мнению, блестяще, отыграв в паре с фантастами, годящимися ему в дети (Василий Головачев) и внуки (Алексей Пехов).

Но дело, разумеется, не в забавах. Сейчас уже сложно объяснить, чем были книги Владимира Михайлова в 70-80-е годы, почему за ними бегали, доставали всеми возможными способами, и бережно переплетали выдранные из какого-нибудь «Вокруг света» страницы.

Помню собственное потрясение, когда в начале 80-х я прочел «Сторож брату моему» — роман, который просто не мог, не имел права появиться в середине 70 годов в Советском Союзе. И помню, насколько меня перепахала эта история полета космического корабля с невообразимым экипажем. Не приключениями, конечно, и не экзотикой — а тем, насколько захватывающе интересно можно рассказывать о невообразимо сложных проблемах. А таких книг у него было не две и не три — "Дверь с другой стороны", «Ручей на Япете»,"Стебелек и два листка"…

И поэтому — стыдно признаться, да — но где-то в глубине души я и сегодня верю: когда-нибудь Владимир Дмитриевич Михайлов опять напишет строки, которыми начинался «Сторож»: «День своих похорон я помню плохо, но день смерти до сих пор стоит перед глазами…».