Капканчики. Домыслы и враки вокруг приключений Бениовского

Вадим Геннадьевич Шильцын

30 лет жизни великого авантюриста Екатерининской эпохи влезают в одни бурные сутки клоуна-аниматора. Люди, сообщества, и даже страны связывают Мадагаскар 18-го века с Москвой 21-го. Конспирологические версии то смешно, а то скандально вторгаются в обман исторических умолчаний. Книга содержит нецензурную брань.

007

Есть такие воспоминания, которые ни к чему не прикрепить, но зато они клеятся друг к другу. Сначала я вспомнил про синий карандаш, который куда-то снова пропал, как исчез он из моего далёкого детства. Но в детстве он пропадал мистически, растворяясь на глазах, а теперь потерялся самым заурядным образом, благодаря моей рассеянности. Затем я забыл о карандаше, а пред взором поплыли вовсе необъяснимые картины.

Толпы непонятных людей сновали мимо с различными ёмкостями в руках. Одеты они были не совсем обычно, если вглядываться внимательно. Чаще всего их короткие, наглухо застёгнутые лапсердаки, или кожаные куртки, напоминали китайские, а скорей — северосибирские мотивы. Лица в основном были европейскими, хотя и монголоидные черты встречались нередко. Я вслушался в слова, которыми некоторые обменивались на ходу. Говорили на Русском, а значит, странным образом я переместился в некую, неузнаваемую Россию.

Дождь лил стеной, и я знатно оросился, пока добрёл от метро до Курского вокзала. Пожалел про забытый зонт. Люди с чемоданами и сумками, пробегали мимо, торопясь поскорей оказаться под крышей. Вот и я под навесом. Остановился, достал мокрой рукой пачку сигарет. Извлёк одну за кончик фильтра, но от сырых пальцев даже фильтр моментально намок. Догадался вытереть руку, запихав её за пазуху. Кое-как прикурил, когда подошёл Влад, тоже мокрый, и сказал, протягивая мне кофр: «Кофр фирмешный. Не протекёт. Ну и дождина ливанул! Прямо — хляби небесные!»

«Терпеть не могу дождь — это я сказал, чтобы поддержать разговор — не знаю, как они будут под таким дождём плясать» Влад тоже закурил, и обнадёжил: «Ну, пока до Железки доедешь, дождь, может и перестанет, а через два часа и подавно. Проливные ливни долго не идут, хоть и осень. Я, вообще-то дождь люблю»

Я не поверил. С чего бы любить такое неудобство? Но спрашивать было лень. Тем временем Влад развернул лицо к дождю, и вся его внешность выразила ту очевидность искреннего чувства, с которой не поспоришь. Взгляд его светлых глаз не прыгал с предмета на предмет, но охватывал всю привокзальную площадь целиком, словно в данный момент он созерцал ту общую атмосферу, которая часто создаётся дождливыми днями в городах средней полосы. Расслабленной и спокойной своей мимикой Влад как бы призывал не заострять внимания на мелких убожествах, на мокрых, торопящихся неведомо куда, людях с чемоданами, на мусоре, который кинут мимо урн, да так и оставлен раскисать в грязных потоках, несущихся вдоль бордюров.

Картина городского дождя уже и не удручала, потому как умытые окна зданий отразили площадь и небо, сами притом отражались в зеркале мокрого асфальта, дробились в волнах, бегущих по лужам. Автомобили, во множестве ползущие по улицам, стали особенно разноцветны, даже праздничны. Гаишники в блестящих от дождя плащах, сделались величественными как памятники. Романтичными показались мне потоки воды, которые вырывались из серебряных водосточных труб. Я повертел головой вправо-влево, предполагая увидать где-то на заднем плане прекрасных от дождевой свежести женщин под разноцветными зонтами. Почему-то их не было видно, а по всему настроению они непременно должны были где-то рядом вонзать каблучки в глянец мокрого асфальта.

Всё это выразилось во Владовом взоре, обращённом к другой стороне жизни, и захотелось услышать, или спеть нечто общеизвестное, подходящее моменту. Например: «Как упоительны в России вечера! — и тут на подпевках женские голоса — А-а, а-а! — и дальше — В закатном небе пламенеет снова лето, и только небо в голубых глазах поэта…» — но Влад сам же и скомкал подкатившую к душе лирику. Он затянулся сигаретой и уточнил: «Люблю смотреть на дождь из машины. Листики там падают мокрые, и всё такое. Сидишь себе, куришь, и глядишь, как страдальцы снаружи бегают. Ещё хорошо, когда рядом какая-нибудь баба, делает тебе чё-нибудь приятное… — тут он перевёл взгляд с улицы на меня, подмигнул и издал фрагмент лошадиного ржания, после чего резко перешёл к делу — в «Железке», у тебя две точки. Сначала в одном дворе, потом тут же в другом через полчаса. Деньги дадут сразу за две. По три тыщи, вместе будет — шесть. Четыре — твои, а две отдашь мне вместе с костюмом. Первый адрес у тебя есть, до второго — довезут.

Какие-то у них местные выборы там назревают, вот они и устраивают праздник двора. Ну, поиграешь с детишками в «капканчики». Не мне тебя учить. Если костюм намокнет, не страшно. По времени ты вполне можешь успеть обернуться к вечеру, часам к семи-восьми… — тут он вспомнил нечто полезное, и хлопнул меня по плечу — слушай, а давай ты мне сегодня кофр и отдашь? Я как раз до девяти буду сидеть в центральном доме литераторов»

«Ты подался в литераторы?» — удивился я. «Да не! — махнул сигаретой Влад — Там и так полно придурков. Вот, позвали, типа, тусануть, завязаться с солидными перцами, которые чем-то управляют вроде издательства там… хрен поймёшь. Я, типа, погляжу, что к чему. Может, писателям тоже бывают нужны праздники… или издателям нужны? Корпоративчик, то да сё. В общем, сначала будет какая-то конференция про какой-то остров, типа вот по этой книжке. На, позырь» — он сунул мне книжицу в бумажном переплёте, на обложке которой был песчаный берег синего моря с пальмами, длинной деревянной лодкой туземного вида и голубым небом.

«Красота какая! — сказал я, глядя на обложку — Даже не верится, что такое где-то есть» «Бывают, Серёга, дальние страны, в которых и пальмы, и море, и всякие ай-нэ-нэ. Хотя, всяких ай-нэ-нэ и у нас навалом. Ты по этому делу спец… да вот, у меня этот… как его… стикерс, или вроде того — Влад извлёк из внутреннего кармана и протянул мне сложенную вчетверо рекламку. Я пробежал заглавие, такое же, как и на книжке, но пропечатанное крупными буквами: «Ахин. Е. Я. Русский Мадагаскар» — и ниже, меньшим шрифтом: «Презентация первого в России издания книги Евгения Яковлевича Ахина о первооткрывателе М. А. Бениовском»

«Что за открыватель? Чего он открыл?» «Хэ Зэ! — Влад забрал глянцевую бумажку и перечитал фамилию вслух — Бениовского… Бени… о! Беня! Ну, конечно, Беня! Кто же ещё? Наверняка какой-то еврей. Кто ж тебе про Ломоносовых напишет? — он снова хлопнул меня по плечу — Серёга, ну, давай. Отработаешь, и сразу к цэ-дэ-эл, центральный дом литераторов… на Баррикадной. Внутри встретимся. А книжку бери себе. Будет, чего почитать по дороге. Расскажешь потом в двух словах, что за Беня и из какой он там Одессы. С меня двести грамм, или двести пятьдесят. Ну, там поглядим, как покатит…» — и, бросив окурок в грязный поток, Влад зашагал к машине, благодаря которой он любил дождь.

Я пошёл в другую сторону, к пригородным кассам, чтоб купить билет до Железки… то есть, до города Железнодорожного. Дождь в это время шёл своим путём, в перпендикулярном направлении к тем путям, по которым двигались люди. Ещё более перпендикулярными были никчёмные воспоминания про синий карандаш. Что за карандаш промелькнул в голове? Откуда взялся?..