На дальних берегах. Книга первая. Тринадцатый год. Часть третья

Вадим Барташ, 2022

Роман этот насыщен героями и событиями. В нём присутствует всё! И любовь, в том числе не разделённая, и война, и преданная и жертвенная дружба, и исполнение долга перед Отечеством, причём чего бы это не стоило! А всё потому, что этот роман про жизнь. И этот роман про целую эпоху. Он про Россию начала XX века.

Глава пятая

— Так куды ж ехать-то, а-а-а? — повернувшись в пол корпуса спросил плутоватого вида извозчик татарин с турецкой феской на голове у разместившихся в экипаже Сурикова и Ангелины. Говор у извозчика оказался с небольшим акцентом и певучий. А ещё у него сверкнули во рту золотые фиксы.

— Поедем вдоль речки Булак и до озера Ближний Кабан, — ответила извозчику Ангелина.

— А по Правой или Левой Булакской набережной? — уточнился извозчик.

— По Левой. И затем до Поперечной Екатеринской, а уж там я поточнее подскажу.

В Казани в то время даже по сравнению с соседними городами Поволжья развелось уйма церквей и монастырей, и, казалось, что в ней живут одни православные. Но это было не совсем так. Даже по прошествию почти четырёх веков нахождения города в составе Российского государства местный татарский колорит проглядывал то тут, то там. Кое где встречались очень старые постройки. Но самой большой гордостью местного мусульманского населения была соборная мечеть аль-Марджани. Её возвели по личному разрешению ещё Екатерины II в 1776-1770 годах, когда просвещённая матушка государыня впервые провозгласила политику веротерпимости в Российской империи и мусульманское население перестали насильственно крестить.

Мечеть аль-Марджани была двухэтажной и её выстроили в татарском стиле с минаретом на крыше. В то время это была единственная соборная мечеть в Казани (да и во всей ближайшей округе).

Какое-то время ехали молча. Наконец Суриков не вытерпел:

— И к кому мы сейчас едем, Ангелина Григорьевна?

— К младшему брату моего деда.

— А где он проживает?

— Он живёт неподалеку от озера Кабан. Мама ему просила передать посылку. Придётся добираться до пригорода.

— А мы успеем?

— Думаю, что успеем. Этот пригород находится от Казани всего в каких-то полутора верстах, а может и поменьше. Это небольшая слобода, в которой проживают кряшены.

— Вот сказать честно, я о них раньше мало что слышал. А если уж откровенно, то совсем почти ничего не слышал. И если это возможно, пока мы направляемся в их слободу, вы бы меня просветили и, хотя бы, что-нибудь да рассказали бы об этих кряшенах, Ангелина Григорьевна? Рассеяли бы, так сказать, мою дремучесть, — попросил Ангелину Суриков. — Вы хотите, чтобы я вам о них рассказала?

— Если вам не сложно!

Девушка пожала плечами:

— По правде сказать, я и сама о них не слишком то много знаю, Алексей Георгиевич.

— И всё же…

— Ну, хорошо. Дед мне, пока был жив, о них кое-что рассказывал. Да и брат его, который раньше часто наведывался в Симбирск и даже гостил у нас в Ставрополе пару раз, то же про них говорил. Ну и я отчасти — как вы понимаете — тоже считаю себя кряшенкой.

— И так, рассказывайте. Я вас слушаю!

— Ну, раз вы так хотите, хорошо! Расскажу… — уступила Сурикову Ангелина. — У всех кряшенов, насколько я знаю, русские имена, они православные, но говорят, как на русском, так и на татарском языках. Кое-кто из них считает, что они те же татары, а кто-то думает, что они всё-таки не татары, а отдельный народ. В этом на самом деле сложно разобраться. Доподлинно известно только то, что они в этих местах проживают уже много веков, и раньше кряшены в основном говорили исключительно на татарском языке, и песни у них, и сказки тоже были все сплошь татарские. А ещё в одежде и в облике своём они похожи скорее на татар, чем на русских. Ну и некоторые кряшены утверждают, что их предки покрестились ещё до правления Ивана Грозного, и даже до монгольского нашествия. Сделали они это якобы не по принуждению, а добровольно. И когда-то, как и нынешние волжские татары, они называли себя булгарами. Между прочим, некоторые татары так себя и сейчас величают. Но это в основном касается городских и образованных татар.

— Значит вы, Ангелина Григорьевна, понимаете по-татарски?

— Понимаю. Но совсем немного. Самую малость. Ну а вот мой дед, Мефодий Артемьевич, он да… он прекрасно изъяснялся на татарском, и у него дома хранились десятки книжек на татарском языке, шрифт у которых был арабский. Я их видела. И он их свободно мог прочитать.

Они только краем проехали по оживлённому центру, несколько раз пересекли трамвайные пути и, наконец-то, выехали на Булакскую набережную. Она тоже была покрыта брусчаткой и по правую руку её возвышались достаточно добротные, а кое где и вполне помпезные каменные особняки казанских купцов в два и более этажей (среди этих купцов имелось немало татарских фамилий, таких как Азимовы, Юсуповы, Искаковы, которые стали набирать силу ещё в XIX веке и к началу XX заняли в городе видное положение, причём многие из них уже относились к купцам первой и второй гильдии).

Сурикову было несказанно хорошо от того, что рядом с ним сейчас находилась эта девушка. Об Ангелине он все последние дни только и думал. Он приходил в восхищение от её милой улыбки, от её лучистых карих глаз, обрамлённых густыми и длинными ресницами, от её изящной фигурки. Он чувствовал, что пропал. Как бы было замечательно вот так вместе с ней ехать, ехать и ехать. А куда? Да какая разница?! А какой у неё был завораживающий голос!

Когда она что-то говорила, Сурикову начинало казаться, что он слышит не просто чей-то голос, а слышит музыку. Волнительную и прекрасную, затрагивающую потаённые струны в его душе. Он определённо влюбился в эту девушку. Влюбился в неё как семнадцатилетний пацан.

Такого с ним не было никогда.

А ещё Алексей всё острее осознавал, что ему следует не затягивая как-то развязывать тот узел, который его пока что накрепко опутал и удерживал рядом с Галей. Алексей надеялся, что его невеста, если ей сознаться во всём, как-то сумеет его понять и примет произошедшее спокойно и как данность, однако Пётр Ефимович был непоколебим. Он и мысли не допускал, что Алексей не выполнит своего обещания и что он может расстаться с его дочерью ради какой-то другой девушки. Он всё ещё надеялся, что Ангелина для Сурикова была всего лишь временным увлечением. Скажем так: обычным дорожным приключением.

«Ну пусть он, молодой и горячий, приударит за этой симпатичной девахой, но он же всё равно вернётся к Галине,» — так пытался успокоить себя Чудинов.

***

Через полчаса они достигли оконечности озера Ближний Кабан и выехали к восточной окраине Казани, а затем направились по пыльному просёлку.

— Нам сколько ещё ехать? — спросил Суриков.

— За четверть часа доберёмся, — ответил извозчик, — ежели ехать напрямки… Я знаю здесь ещё одну дорогу… Ежели мы поедем по ней, то тогда будет короче.

— Давайте по ней и поедем! — согласилась Ангелина Цыбунова.

Не основная просёлочная дорога оказалась вся в кочках и колдобинах, но за то она была совсем короткой, и до кряшенской слободы они доехали скоро.

***

Дома у кряшенов были деревянные и походили на русские крестьянские избы, да и сама слобода была типичной для Поволжья. Прохожие каждому редкому встречному уважительно кланялись, а когда проходили мимо небольшой церквушки, то перед ней останавливались и обязательно крестились. И если бы не поголовная смуглость жителей этой слободы и не их одежда и кожаные ичиги на ногах, то можно было бы подумать, что это типичное русское поселение.

Ангелина указала к какой избе подъехать и когда экипаж встал у ворот, девушка спрыгнула на землю и прошла во двор через калитку.

Залаяла собака, а вскоре раздались радостные женские и мужские голоса. Ангелина вышла на улицу в сопровождении бородатого мужчины, которому было немного за шестьдесят, но который был очень колоритен. Он был крепок и высок, и казался даже не просто высоким, а почти что великаном. Ангелина едва доставала ему до груди.

— Знакомьтесь, — произнесла Ангелина, и указала на Сурикова, — это мой хороший знакомый, Алексей Георгиевич, а это… А э-это Афанасий Артемъевич, младший брат моего деда. Он староста этой кряшенской слободы.

Суриков и родственник Ангелины пожали друг другу руки, причём при этом пожатии Суриков невольно скорчил гримасу от боли, но Афанасий Артемъевич ничего не заметил и предложил гостям пройти в его дом и потрапезничать, однако девушка поблагодарила за приглашение и отказалась, сославшись на то, что у них совсем мало времени.

— Ну тогда может только чайку? — предложил дед Афанасий.

Ангелина отказалась и от этого предложения.

Алексей вытащил из экипажа посылку и спросил куда её отнести, на что Афанасий Артемьевич ответил:

— Да не надо! Я сам её снесу! Мне ж не тяжко!

— Здесь мама вам послала рассаду и несколько книжек. В том числе и «Новый завет», «Евангелие от Матфея» и «Евангелие от Луки».

— О-о-о, отлично! Эти книжки ждёт наш отец Фёдор! — обрадовался дед Афанасий. — А то его старые зачитаны до дыр и совсем уж поистрепались.

— А ещё там чай и кое-что другое из колониальных товаров, — продолжила Ангелина, — ну вы всё разберёте и сами увидите, а нам уже пора возвращаться на пароход! — извиняющимся тоном произнесла дочь Цыбунова.

— Спасибо, Ангелиночка! — поблагодарил родственницу мужчина. — Жалко, что не знал про ваш приезд, а так бы встретил вас не здесь, а на пристани… Арину бы хоть повидал! Соскучился по ней. У вас всё хорошо?

— У нас ничего нового, — ответила Ангелина.

Афанасий Артемьевич перекрестился в ответ и тут же позвал супругу:

— Пелагея, да где ж ты? Пе-е-елагея! Вот глухомань!

— Да здесь я, зде-е-есь! — откликнулась она.

Из открывшейся калитки выпорхнула супруга деда Афанасия. На фоне великана супруга она выглядела забавно. И всё потому, что было трудно по анатомическому строению представить более противоположную ему человеческую фигуру. Супруга Афанасия, Пелагея Мироновна, была сухонькой и миниатюрной женщиной с по-детски тоненьким голоском, но однако же она нарожала мужу уже семерых детей.

— Принеси наших солонины и грибочков, что ли? — обратился к ней дед Афанасий.

— Да не надо! — воспротивилась Ангелина.

— Нет-т-т! — оборвал её твёрдо дед Афанасий. — С пустыми руками я тебя не отпущу, Ангелинка! — и Афанасий так посмотрел на супругу, что та тут же сорвалась с места и с необычной проворностью побежала исполнять указание строгого мужа.

— Мы можем опоздать… — занервничала Ангелина.

— Сей момент, я на долго не задержу… — возразил дед Афанасий.

И впрямь, не прошло и пары минут, как из калитки вновь словно девочка выпорхнула шустрая Пелагея Мироновна и за ней вслед появилась одна из её дочерей. Обе они держали в руках по глиняному кувшину с солониной и грибами. Женщины подали их Алексею, и он их отнёс в экипаж.

— Ой-ёй-ёй, мы опоздаем… — вновь занервничала Ангелина.

Дед Афанасий приобнял девушку и поцеловал её в щёку.

— Ну-у, буде! Коль спешите, так возвращайтесь по-быстрому! А то не дай бог действительно опоздаете на отплытие…Через сколько ваш пароход-то отходит?

Суриков посмотрел на часы и ответил:

— Где-то минут через сорок-сорок пять.

Афанасий Артемьевич ещё раз поцеловал Ангелину в щёку, помог девушке взойти в экипаж, на прощание вновь крепко пожал Алексею руку, и когда они тронулись, замахал им вслед.

— Ну и здоровяк у вас, Ангелина Григорьевна, младший брат вашего деда! — отметил вслух Алексей, потирая свою правую посиневшую руку. — У-у-у-ух, чуть пальцы мне не оторвал. Ну и силища у него! Я бы сказал, неимоверная!

— Да-а, — согласилась Ангелина, — таким же был и мой дед Мефодий. Оба моих деда никогда на здоровье не жаловались и с самого рождения были богатырями. А дед Афанасий и сейчас запросто ломает подковы и гнёт медные тарелки и с необыкновенной легкостью завязывает в узел кочергу! По молодости он работал в кузни…

— Это чувствуется…

— В начале он был подмастерьем, а потом стал работать самостоятельно. А однажды он заплутал в зимнем лесу и наткнулся на взрослого медведя, вылезшего из берлоги до наступления весны и ставшего шатуном… И что вы думаете, Алексей Георгиевич? Вы, наверное, в это не поверите, но я нисколечко не преувеличиваю…Огромному и рассерженному медведю не удалось справиться с Афанасием, и знаете почему? Наш дед повалил этого шатуна, а далее…он его заломал! Заломал быстро, хотя и получил шрамы на всю жизнь. Шкура того медведя до сих пор находится в доме у деда Афанасия, и он на ней возлежит. Затем он отслужил в армии. Ему пришлось повоевать под началом генерала Лорис-Меликова на Кавказе с турками, а после ранения под Эрзерумом он вернулся домой и стал старостой в кряшенской слободе. Между прочим, он имеет несколько наград, в том числе и орден святого Станислава первой и второй степени, и даже Георгия. Про него выходили публикации в газетах…

— И в каких же?

— В казанских и нижегородских.

Да, действительно, младший брат деда Ангелины был очень колоритен. Ангелина не скрывала своего восхищения им и поэтому продолжила про него рассказывать в восторженном тоне:

— А когда мне было лет пятнадцать, мы с моим старшим братом чуть не утонули…

— Это как случилось?

— Вот тоже послушайте… Мы с Аркадием сбежали от родителей и угнали чью-то лодку. Аркадий меня подговорил на эту авантюру. Но мы не проверили лодку, всё-таки дети были. Ну так вот, катались мы на этой лодке, и уже почти на середине реки обнаружили, что она дырявая и пропускает воду. А её стало ещё течением относить всё дальше, на самую середину реки, и из-за набежавшей волны, образовавшейся от проходившего рядом парохода, она перевернулась и вовсе затонула, и я стала захлёбываться и тоже тонуть, и только дед Афанасий сумел доплыть до нас… Аркадий кое как с помощью деда Афанасия приплыл к берегу, и был при этом до крайности обессилен, ну а я… я так вообще не умела тогда плавать… О-ох, и что бы было со мной, если бы не дед Афанасий, даже страшно представить! Он спас меня! Он спас мне жизнь! А ещё он как-то рассказывал, что на спор трижды за один раз переплывал Волгу и после этого ещё пробежал туда и обратно несколько вёрст и за это выиграл у какого-то заезжего купца годовалого жеребца! Таким вот образом он не раз выигрывал споры с каким-нибудь очередным заезжим купцом, правда обычно приз был поскромнее, ну там рублей сорок, однако Афанасий по молодости был азартен и это его не останавливало! Он и до своей службы, несколько лет подряд участвовал на Нижегородской ярмарке в состязаниях по борьбе и всегда в этих состязаниях побеждал. Дошло до того, что один импресарио стал его уговаривать, что бы он бросил кузнечное дело и перешёл в профессиональные борцы и посулил ему за этот переход неплохие деньги, но дед Афанасий не захотел выступать в цирке. Вот какой наш дед Афанасий! — заключила Ангелина, и после ещё добавила: — И мой родной Мефодий был таким же! Я хорошо помню, как он говорил мне, что в их роду часто рождались подобные великаны и настоящие богатыри.

Ангелина ещё рассказала кое-что интересного про деда Афанасия и про своего родного деда Мефодия, который тоже воевал в Русско-турецкую войну в 1877-78 годах, только уже не на Кавказе, а на Балканах, и под началом генерала Скобелева, о котором он частенько вспоминал и которого считал настоящим героем, и они как-то незаметно подъехали к пристани.

Ну а там «Ермак Тимофеевич» уже дал первый предупредительный гудок.

***

Пётр Ефимович опять потерял Алексея, и его подозрения насчёт того, что тот был с Ангелиной Цыбуновой, вскоре подтвердились.

Чудинов встретил компаньона и дочь помощника капитана у трапа. Они подъехали к пароходу за пяь минут до его отплытия.

Ангелина поздоровалась с Петром Ефимовичем, но тот ей крайне сдержано и сухо ответил и тут же обратился к компаньону:

— Алексей, можно с тобой переговорить?

— Давайте я в начале отнесу солонину и грибы в каюту Ангелины Григорьевны и вернусь.

Нахмурившийся Чудинов кивнул головой.

Ангелина всё поняла и прошла вперёд, а Алексей последовал за ней.

Когда он вернулся к Чудинову, трап уже убрали и пароход начал отходить от пристани.

***

Пётр Ефимович предложил Алексею подняться на верхнюю палубу. Поднимались они медленно и молча. Оказавшись уже на верху, Пётр Ефимович осмотрелся по сторонам, что бы никого рядом не находилось, и только после этого настроенный на выволочку он не громко, но раздражённо произнёс:

— Алексей, я тебя не узнаю!

— Ну а что такое?

— По-моему, ты совсем потерял голову. Ты что вытворяешь?

Суриков сделал вид, что ничего не понял.

— Ты не отходишь от дочери Григория Мелентьевича ни на шаг и ведёшь себя просто вызывающе! — чуть не зашипел едва сдерживавшийся Чудинов. — Ты настолько откровенно ухлёстывать стал за ней, что это происходит и на моих глазах!

Суриков понял, что назревает неприятный разговор и сейчас заводить речь о расторжении его помолвки с Галиной было бы несвоевременно и слишком опрометчиво. Он этого просто побоялся делать. Благоразумно было бы c его стороны этот разговор вообще отложить на потом.

— Пётр Ефимович, — начал примирительным тоном Суриков, — между мной и Ангелиной Григорьевной вполне обычные отношения.

— О-обычные?!

— Можно сказать, приятельские.

— При-и-иятельские?!

— Я ничего в них особенного не вижу. Я и с её братом, Аркадием, ближе познакомился и подружился. И что теперь? Мне и с ним тоже прекратить общение?! Ведь нельзя же так! А на-асчёт… насчёт поездки нашей в Казань… Я объясню…

— Ну, объясни.

— Во-о-от… вот что про эту поездку я вам скажу… Арина Мефодъевна попросила своих детей, что бы они съездили к их родственнику в пригородную слободу и передали ему посылку, но у Аркадия возникли непредвиденные обстоятельства и он не смог сопроводить Ангелину… И тогда он попросил меня его подменить… Ну что бы я его сестре помог. Вот и всё! И что в этом плохого, скажите? Я же только помогал Ангелине Григорьевне… Разве есть что-то предосудительное в моём поведении?

На это Чудинову нечего было сказать, однако по его виду стало понятно, что он не поверил ни единому слову Алексея.

***

До самого вечера Чудинов был не в настроении и с Алексеем он практически не разговаривал, он даже избегал его и норовил покинуть каюту, если в ней появлялся его напарник, но к концу дня, когда они были одни, у них вновь состоялся разговор.

И первым начал этот разговор Суриков:

— Пётр Ефимович, — обратился к компаньону Алексей, — а давайте немного с вами расслабимся?

— Выпить что ли предлагаешь? — проворчал Чудинов.

— Ну, да!

Чудинов какое-то время помолчал, а потом заметил:

— Хорошо…Что будем пить?

— Я бы выпил вашей медовухи. Она ещё осталась у вас?

— Ну-у есть ещё немного…

— Тогда давайте её.

После уже второй чарки язык у Петра Ефимовича развязался, и он Сурикова напрямую спросил:

— Вот скажи мне, Алексей, чем тебя приворожила дочь Цыбунова? Неужели она лучше моей Гали?