Первые разборки. Записки старого капитана

В. Я. Лапин

Как выбирают профессию, как становятся моряками, насколько осознанный выбор может сделать четырнадцатилетний мальчишка и что влияет на это… Книга содержит нецензурную брань.

Камчатка

Бухта Русская. Сюда, после оставления«подранка» на входе в Питер, зашли по необходимости: не знаю, что случилось у машинеров — толи сальник потек, толи засосали не то и не оттуда — но остатки питьевой воды испортили, а с ней и всю систему пресной воды загадили — и запахом и вкусом сплошной соляр. И как не торопились домой, успеть к Ноябрьским праздникам (были когда то такие), — здоровье важнее. Ошвартовались, подключились к бочкам-накопителям и открыли все краники по каютам: сутки промываем систему.

Сказать, что бухта Русская красива — ничего не сказать. Когда я слышу слова «шхеры Норвегии» — вижу бухту Русскую. От высоты, примерно пятьдесят метров уже лежал нормальный снег. Полезли по руслу речки вверх, к озеру, из которого вытекает водозаборная речка — от моря высота метров сто, наверно, и тропка — совсем даже не тротуар, покарячиться пришлось… На берегах замершего озера — красные кусты рябины. Вот на неё мы и набросились, втроём.

Третий — поляк, по виду лет под пятьдесят, судовой токарь, человек оригинальный. Такого талантливого стихоплета я больше не встречал никогда: стихи из его лились просто самотеком, всегда, по любому поводу и без, просто по вдохновению. Чаще это были просто четыре строки, но какие… Не было того дня, чтобы кто-то из экипажа не советовал ему писать по серьезному. Но! Ох уж это НО. Так как судьба у человека оказалась сложной, а пятнадцать тюремных лет — это срок, наложивший свой отпечаток: все стихи получались… со специфическими оборотами. Причем, всегда и в каждой строчке. А за частую и вся строка оказывалась — специфическая, исключая может знаки препинания. Но какая строка! Надо было видеть при этом лицо поэта… В то время мы млели от В Высоцкого, так это было — ну очень близко! Но это просто к слову…

С молодецкой неразборчивостью, с другом набросились на халявный натурпродукт, токарь — пошел по пути отбора проб и исключения ошибок, удаляясь от нас все дальше. Периодически мы слышали его ворчливое приглашение: «Пацаны, ну что вы там прилипли… Здесь вот больше и вкуснее…» и восхитительные четверостишья, навеянные сиюминутным удовольствием жизни… Мы же предпочитали не тратить время на лишние перемещения. Но в какой — то миг мы застыли почти от испуга: от неблизких от нас кустов раздался вроде как грозный рык, быстро переходящий в истошный вой! Этот вопль души повторился дважды, отразившись от скал ближайшей горы. Кусты раскачивались и трещали — сквозь них явно кто-то ломился! Мы быстро приняли «высокую стойку», но из кустов вывалился наш токарь и не разбирая дороги понесся к тропе: «Ты че, куда…» — вряд ли он слышал нас, словно горный козел преодолевая скалистые уступы. Мы же стояли в непонятках, глядя то на кусты, то на удаляющуюся спину токаря… Минуты через две, далеко за кустами, где местность пошла на подъем, мы разглядели, как нам показалось, небольшого медведя, аллюром уходившего в горы…

Разговор на борту, часа через два.

— Токарь, зачем мишку напугал?

— Я?… его?… Так я ж думал, что это вы подошли. Я ж разговаривал с вами, то есть с ним, падлой! И он отвечал,… (нехороший человек)! Ну я ветку к себе, а он (ну я то думал — вы) — к себе! «Эй, салаги, не наглеть!» и кусты так раздвигаю… А он жует и мурлычет,… (очень нехорошая скотина)!

— А кто рычал то?

— Не помню, кажется он первый начал…