Скиталец. Начало пути

Бэзил

Старшеклассник Данька, трус и слабак, каждую ночь переносится в мир пиратов. Он живет в двух мирах по воле Древних Богов. Он становится воином и матросом на корабле пиратов. Приключения в двух мирах. Бои, сокровища, верная дружба. Он находит родного отца. Его зачисляют в школу спецподразделения. Мать переживает за сына, но он верен клятве пирата. Он знакомится с жизнью парусного судна. Узнает много нового. Но это начало пути. Древние предназначили ему долгий путь борьбы и исканий.

Часть 4

Пару дней Данька прятал свои ладони от матери, что бы она не увидела их. Как мог он ей объяснить, откуда у него ссадины на ладонях. Но от себя он больше не мог прятаться. Хотелось забраться в постель, укрыться одеялом с головой и думать, что все пройдет. Придет рассвет и вместе с ним растает сон о далеком море. Эти ободранные ладони были явным свидетельством того, что то, что он хотел считать сном, вовсе не сон, а реальность. Он живет в двух мирах, в своем и в том, другом мире. В отчаянии он цеплялся за мысль, это игра больного воображения. Результат переутомления или нехватки витаминов. Купить в аптеке коробочку здоровья, принимать утром и вечером, все пройдет. Что это? О таком он читал только в книгах. Было интересно. Такая выдумка, фантазия писателя. А теперь он был участником этого события. Было, отчего закричать. «Я не хочу! Отпустите меня! Я полицию вызову!». Ни кто не придет на помощь. Отчаяние бессилия парализовало волю. Что делать? В чем причина? Что это: проклятие или страшная болезнь? Может, он, Даня, порождение зла, и несет в мир беду? Извечное Зло отыгралось на нем за Лесли? Ощущение реальности терялось в этом жутком лабиринте мыслей. Ему не хотелось выходить на улицу. Замкнулся в себе. Вновь и вновь он возвращался к этим мыслям, пытаясь разобраться, за что ему это. В чем он провинился? Где он подцепил эту страшную болезнь? Мысли бились и жужжали в голове, как муха, запутавшаяся в паутине. Иногда думал, он престо чудовище. Если кто-нибудь узнает об этом, его упрячут в клетку. И это правильно, справедливо. Он должен понести кару. Но за что?! Только в том, другом мире, он отвлекался от этих мыслей. Постоянные тренировки, работа — все это заполняло время. И думать о чем-то еще он просто не успевал. А рядом с ним на корабле были такие парни. Замечательные. Они были рядом. В них столько уверенности. Иногда ребята подшучивали над ним. А он отвечал им шутками. Они смеялись и работали вместе, рядом. Ему было легко с этими парнями, очень легко. Так легко было разве что с Максимом. Его друзья, настоящие друзья. Идти в открытом море под парусом. Многие пацаны из его мира позавидовали бы. Романтика. Кто выдумал это слово? Эту сладкую конфету? Может, те, кто сидит дома на мягком диване возле телевизора, пьет чай или жует чипсы. Для него здесь не было романтики. Тяжелый повседневный труд, до боли во всем теле, в руках, ногах, пояснице. Рубашка, мокрая от пота. Где здесь романтика? И каждый день одно и то же: романтика обыденности. Раб в каменоломне повседневности — первый романтик. Небо над головой, как крик о свободе, и серые камни жизни. Тренировки, стрельба, борьба, фехтование. Свен не оставлял ему ни одной свободной минуты. А потом работа на палубе с другими ребятами. А может, быть романтика, когда ты стоишь на палубе, и легкий ветерок обдувает твое лицо. Ты смотришь в морскую даль. Корабль скользит по волнам. И хочется петь. Можно задрать голову туда вверх, где другие парни так ловко бегают по реям. Может быть, это и есть романтика, когда другие, а не ты, рискуют собой. А вы пробовали сами подняться на мачту. Там ветер уже не друг, это ваш злейший враг. Каждую минуту он пытается сбросить вас вниз. А вы должны удержаться. Даньке очень хотелось быть таким же ловким и сильным, настоящим матросом вольного корабля. И он старался. Он не смотрел вниз, не думал, что может сорваться. Он хотел быть одним из этих парней. Ему казалось, что он освоил эту премудрость и может так же ловко двигаться там на верху. Но однажды ветер ударил его в грудь. Под ногами грот бром рей, или как называется та жердь, на которой он висит. Нога скользнула по гладкой поверхности реи. Вот-вот он упадет, пытается ухватиться хоть за что-то. Но хватает только воздух руками. Тут чья-то сильная рука вцепилась в него, тащит за шиворот. Рубаха треснула. Рывок сильной руки, и Данька удержал равновесие. Его удержала рука Брайана О`Тула, корабельного плотника и просто матроса. Друга. Словно в тумане, он добрался до каната, ведущего вниз. Ухватил его трясущимися руками. Этого скольжения вниз он не смог бы вспомнить. Стоял, широко расставив ноги, полусогнувшись. Обхватил ладонями колени. Жадно ловил ртом воздух. Никто не должен видеть твою слабость. Не смей показывать ее даже себе, так учил капитан. Данька выпрямился, тряхнул головой. Зашагал по нагретым солнцем доскам палубы. Душа пела: а, ну-ка, песню нам пропой веселый ветер, моря и горы ты облазил все на свете и все на свете песенки слыхал. Он шагал уверенно, улыбался, праздновал победу над самим собой. Он позже думал, еще одно мгновение и жизнь закончилась. Одно движение, шаг. Даня, ты еще не знаешь, сколько раз ты будешь делать свой шаг в темноту, в бездну под ногами, что ты не раз будешь оставаться один на один с небом. Великая тьма космоса будет разговаривать с тобой как с равным. Ты будешь делать этот шаг, оставив страх за спиной, радуясь свободному полету. Но это в будущем, которое скрыто от тебя. Он в эти мгновения обретал себя. Это не сон и не бред. Он здесь на корабле, а не у себя дома в кровати, лежит укрывшись одеялом. Дэн решил поблагодарить своего спасителя. Подошел к Брайану, сказал:

— Брайан, спасибо. Ты спас меня, — улыбнулся и протянул руку. Улыбка в ответ, и рука Брайана задорно и лихо бьет по его ладони:

— Это ерунда. Не надо так быстро бегать, Дэн. Мне надо извиниться перед тобой, парень. Я порвал твою рубаху. Ну, ничего, заштопаешь.

Помолчал, а потом добавил:

— Я виноват перед тобой, порвал рубаху. Давай, заштопаю.

— Да, я сам, Брайан, я сам заштопаю, — дыра на рубашке — мелочь. Дело житейское. Данька стоит, подперев рукой бок. Лихой матрос, сам черт тебе не брат. А может брат? Этот рыжий чертяка, что стоит рядом и скалится в улыбке. Ветер перебирает пряди его рыжих волос, он протягивает большую сильную руку к тебе.

— Давай сюда. Снимай рубаху. — В голосе легкое пренебрежение. Превосходство. — Тут, как и во всяком деле, уменье требуется. Я так заштопаю, что не будет заметно.

Данька посмотрел на крупную руку друга с сомнением. Такими ручищами делать тонкие стежки.

— Мои руки не только топор могут держать, — плотник заметил взгляд Дэна, — но и иглу.

Брайан заставил Даньку снять рубашку. Взял ее, достал из-за пояса иголку с ниткой и начал зашивать. Стежки у него получались ровные, гладкие. Он делал это легко и очень аккуратно. В больших сильных рука Брайана игла стала волшебной, как в руках настоящего мастера. Он приговаривал:

— Ты что, думаешь, я топором со всего плеча рублю. Топор — инструмент тонкий. В умелых руках он чудеса творит. С ним управляться посложней, чем с иглой. Нет, я на все руки мастер. Заштопаю, будет как новая. Вот, смотри.

Плотник показал результаты своего труда. Стежки были мелкие ровные. Если не приглядываться, можно и не заметить шов.

— Надевай. Видишь, какая работа. То-то же. Я же говорил, что у меня это хорошо получается Ты, Дэн, если что, обращайся. Заштопать. Починить. Я сделаю. У меня золотые руки, парень. Мастеровые.

И Брайан ушел прочь. Швом на рубашке матрос гордился больше, чем спасением жизни юнги. Подумаешь, спас. Не он бы, так другой. На корабле дело обычное.

На следующее утро на небе появилась в начале одна тучка, потом вторая. Ничего не предвещало плохой погоды. Но вот ветер усилился. Волны стали больше. Капитан приказал убрать паруса. Матросы бросились на мачты, что бы свернуть их, эти паруса. Сколько сил и сноровки требуется, что бы сложить прекрасные белые крылья «Скитальца». Дэн, преодолевая страх, то же полез на мачту. Ни кто не сможет сказать, что он струсил. Я боюсь бояться. Он будет работать так же, как они. Вокруг темнело. Небо все затянуло тучами. А волны вздымались все выше и выше. Корабль подбрасывало на норовистых хребтах волн, то вверх его поднимет, то он падал вниз. Несутся люди на крутых горках. А Данька был там, на мачте. Убрать паруса. Только это было в его голове. Быстрее. Быстрее. Думать о себе не было времени. Когда они почти закончили, волны ревели и бесились, били в корпус корабля. Тот подпрыгивал. Падал. И нужно было спуститься вниз. Скользить по мокрому канату, свободно болтающемуся в воздухе. Но вот они на палубе. Волны бросаются на корабль со всех сторон. Смывают все на своем пути, сбивают с ног. Удержаться. Волна ударила Даньку. Он упал на палубу, заскользил по доскам. Волна тащила его к самому краю борта, в яростном желании утащить за собой в темноту. В ту тьму, которая когда-то пугала его. Тьма выглядывала из ревущего потока. Неслась на корабль, стоя на гребне волны. Шептала: я доберусь до тебя. Дэн ухватился за веревку, удержался, поднялся на ноги. Сделал несколько шагов вперед, но тут новая волна. Она вновь чуть не сбила его с ног. Нет, нет, море, ты меня не одолеешь. Нет силы, что одолеет слабых. За гранью бессилия они обретут стойкость. Безумный ветер не вырвет корни жизни. Данька бросил взгляд на капитанский мостик. Там стоял Свен. Он широко расставил ноги и держал штурвал. Он держал курс на встречу буре. И не шагу назад, покоряющий бурю, ты дорогу пройдешь до конца. Боги взор свой с улыбкою хмурят. Ты, идущий, избранник творца. Взлететь на вершину живой горы, что бы волна не могла ударить «Скитальца» подло в борт и опрокинуть. Волны захлестывали мостик, фигуру капитана, там на мостике. Стремились опрокинуть его. Одинокая фигура на мостике, побеждающая тьму.

— Вот ты какой, капитан Свен. — Данька гордился своим капитаном. Верил в него, как в бога. Знал, море и небо отступят перед ним.

Шторм продолжался долго. Корабль выстоял. Наконец, море стало стихать. Волны просели. Выглянуло солнце, и они шли по тихой спокойной воде. В Даньке проснулось чувство плеча. Он рядом с теми, кто готов выйти на бой с богами. Титаны, посторонитесь. Идут люди. Они готовы бросить свою жизнь в пасть смерти. Плечом к плечу дорогою бессмертья.

Вновь развернули паруса и «Скиталец» шел вперед. Для Даньки это был первый шторм в жизни. Ему хотелось узнать, а как он выглядел со стороны. Очень плохо? Совсем не так, как должен вести себя настоящий матрос?

Он улучил момент, подошел к Брайану и спросил:

— Брайан, а как я во время шторма, очень плохо? Очень плохо работал? — Со страхом ждал ответа. Закусив губу, стоял с видом ученика, плохо подготовившего домашнее задание. В надежде на тройку.

Брайан скучающе посмотрел на юнгу, сплюнул и сказал:

— Если б у меня было время и возможность, я запер бы тебя в трюме. Ты только путался под ногами, — рыжий чертяка засунул руки в карманы брюк. Таким руки не подают. Таких матросы презирают.

Краска бросилась в лицо Даньке, мгновенно сменившись бледностью. Он падал в волны другого шторма, шторма отчаяния. Данька опустил голову и тихо спросил:

— Так плохо? Очень плохо? — Замялся, боясь продолжать. Выдохнул безнадежно — Я — трус?

Плотник рассмеялся, легонько ударил кулаком парня в плечо:

— Нет, Дэн. Совсем нет. Совсем наоборот. Ты вел себя отлично. Я что бы ты знал свое место, юнга. Запереть тебя в трюме было бы спокойнее. Совсем страх потерял. Вместе одолеем бурю. Твои руки на корабле не лишние.

— Спасибо. Спасибо, Брайан, — крикнул Данька и вприпрыжку побежал в каюту капитана.

Что за судьба! Что за судьба у него, у Даньки. Опять со всего размаха налетел на капитана. Тот остановился.

— Юнга! — Свен чуть повернул голову в сторону парня. Взгляд строгий.

— Капитан, — Дэн виновато смотрит на своего начальника, хлопает ресницами.

— Юнга, ты — шалопай! — И капитан пошел дальше. Шел, пряча улыбку. Озорной мальчишка, этот юнга. Скакать и прыгать. Хоть к мачте привязывай.

А Дэн стоял, как будто, его окатили холодной водой. Радость померкла. Во истину глаголют, много печалей в радостях ваших. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Он убежал в каюту. Сел на свой сундук. Уголок спасенья в мире бед.

Он шалопай. Капитан так сказал о нем. Он самый отъявленный шалопай. Было стыдно. Хотелось куда-нибудь спрятаться. В какую-нибудь щель. Ему было не по себе. А может, действительно, пойти в трюм. Спрятаться там, что бы никто не мог его найти. Данька вышел из каюты и попытался прокрасться так, что бы не попасться на глаза капитану или боцману Брину. Боцмана он боялся даже больше, чем капитана. Ему казалось, что Брин смотрит на него особо осуждающе, особо сурово. Лучше не попадаться на глаза. Данька крался по палубе. Спрячусь, не отыщете. Там и буду сидеть.

Ах, Даня, Даня. Если б ты сейчас мог слышать. Капитан стоял возле боцмана. Они вели неспешный разговор:

— Да, Брин, кажется, нам нынче не очень везет, — усталый взгляд черных глаз. Криво улыбается. Стоит, чуть раскачиваясь на каблуках. Ворот вышитой рубашки расстегнут. Говорит, словно, не слышит своих слов. В голосе тоска, не доступная боцману.

— Не твоя вина, капитан, — откликнулся Брин, — Все знают, что ты кормишь удачу с руки. Удача — она женщина, а женщины — ветрены. И очень часто опаздывают. Она придет, только позже. Я верю в тебя, Свен, — боцман прячет улыбку. Капитан похож на ребенка, чьи надежды не оправдались. Как в этом взрослом мужчине может жить маленький мальчик. Боцман сжал кулак, что бы удержать руку и не погладить иссиня-черные волосы на голове капитана. Прижать бы его к груди, как сына, утешить.

— Спасибо, Брин. Боцман, я еще хочу тебя спросить о юнге, об этом мальчишке. Что ты думаешь?

Боцман помедлил. Что прячешь ты, капитан, за этим вопросом?

— Если честно, капитан, то вначале… в начале я думал, что не выйдет толка из этого парня. Ну, ошибся. Не знаю, кто из вас творит чудеса, ты Свен или этот мальчишка, но из него получится матрос. Я уверен. А потом, я заметил, Свен, ты уж прости… Мы знаем друг друга много лет. Когда этот мальчишка появился на корабле, в тебе что-то изменилось. Может, ты вспомнил свой дом. — Брин отвел взгляд, что бы не смущать Свена. Порой трудно, даже глядя в глаза старому другу, признаться в маленьких слабостях. В тоске по дому, по прежней жизни. Боцман знал это. И его душу ночной порой разъедала тоска. Словно волк, он готов был выть на эти звезды, на луну. Биться головой о переборку в каюте, выбить из себя тоску.

— Брин, я давно забыл о своем прошлом. И не надо об этом. — Отчаяние в голосе. Пламя боли, рвущееся из груди капитана, обожгло боцмана. Страдание мужчины-мальчишки алой живой струйкой крови текло из незаживающей раны души. Что причиняет тебе такую боль? Какое зелье может залечить ее? Ты искал лекарство в безмятежности смерти. В безумии ярости. Ты захлебывался волной тоски, прячась от всех за стеной улыбки. Ты сильный, сильнее бога. Только ты сам, бог здесь бессилен, сможешь снять этот камень.

— Свен, от пришлого не спрячешься. Но я не только о тебе говорю. Во мне тоже что-то изменилось. Возможно, я вспомнил свое прошлое. У меня тоже был дом. И это было так далеко и так давно. Парнишка напомнил мне об этом. Поначалу это меня злило. И я был готов, кажется, выбросить его за борт. Злость, ярость душили меня. А сейчас.… Сейчас все изменилось. Я, как будто, немного подлечился. Не так тяжело вспоминать. Лекарство было горьким, но я его выпил. Вот так, Свен. Может и тебе это поможет. Впусти прошлое в сердце. Прими его и примирись с ним. Прости себя и прежнюю жизнь.

— Да ладно, боцман, мы люди, у которых нет прошлого. И не зачем возвращаться туда, куда мы все равно не вернемся. — Улыбка сожаления, приправленная тоской в глазах.

Ты тупой упрямый мальчишка, Свен. Страж страха своего. Открой темницу, выпусти его на волю. Он уйдет, волны времени сотрут его следы.

Капитан хотел уйти, но Брин его остановил:

— Капитан, я еще хотел сказать, — боцман прямо смотрел в глаза капитана.

— Ну, говори, боцман, — Свен улыбкой воздвигал стену между ними.

— Ты бы как-нибудь помягче с этим юнгой.

— А что? — спросил капитан. Поблажек на корабле никому не будет.

— Ты совсем его загонял. Он не выдержит. Мальчишка работает наравне со всеми. Даже больше других. А еще ты. Гоняешь его изо дня в день. Он сломается. Такого не возможно выдержать, капитан. Ты, что, хочешь загнать парня? — боцман отчитывал своего капитана. Здесь не прятали свои мысли, не заискивали перед командиром. Каждый волен иметь свое мнение.

Свен помрачнел.

— Нет, не хочу. Он выдержит, боцман. Я тебе говорю, выдержит. Я сделаю из него настоящего матроса.

— Ты упрямый дурак, капитан. Я бы на твоем месте все же остановился. — Боцман махнул рукой, понимал капитан не изменит своего решения.

— Брин, ты на своем месте, а я — на своем. Я — капитан на корабле и я решаю.

Свен повернулся и пошел прочь.

Дэн, возможно, добрался бы до трюма. Юркнул туда, нашел тихий укромный уголок. Спрятался бы.

— Пусть ищут. Не найдут. Там и буду сидеть, — говорил он себе. — Вот залезу и не выйду. Ну, их всех.

Но в это время на мачте матрос, который сидел в корзине, что-то прокричал, куда-то указывал руками. Дэн решил: земля, наверное, земля. Обида на весь мир отступила. Он подбежал к борту и стал смотреть в ту сторону, куда указывал матрос, сидевший на мачте. Но ничего не разглядел. Заметил О`Тула. Подбежал к нему.

— Брайан, это что, мы к острову подходим? — В волнении спрашивал он друга. Такое приключение и сидеть в трюме. Дудки! Они подходят к неизведанной земле.

— Нет, Дэн. Это испанец. Купец. — Брайан спокоен. В глубине его голубых глаз то вспыхивает, то гаснет огонек. Лихой задор готов вырваться наружу, но подчиняется воле рыжего укротителя.

— Ну и что, что купец? — Не понимал Данька. Мы что, сейчас шопингом займемся. Как на рынке в его мире. Прямо с машины купить арбуз или картошку подешевле.

— Мы его сейчас догоним. Будет потеха. Мы его возьмем. — Брайану невдомек, кто-то может не понимать очевидных вещей. Купец выходит в море в надежде, что не встретит пиратов. Пираты — в надежде поймать купца.

В твоем мире, Даня, у детей до появления всякой ерунды типа компьютерных игр была игра. Гуси, гуси. Га, га, га! Есть хотите? Да, да, да. Так летите же домой. Серый волк под горой. Бегут девчонки и мальчишки. Смеются. Одни убегают, другие ловят.

— Как возьмем? Зачем? — Спрашивал Даня. Без спроса? Так можно?

— Увидишь. Потерпи не много. Догоним, и все увидишь. — Отмахнулся Брайан.

Данька стоял на палубе и смотрел. «Скиталец» догонял испанского купца. Расстояние уменьшалось и уменьшалось. Испанский корабль пытался уйти, но не мог. Тут заговорили пушки «Скитальца». Испанец то же стрелял, но стрелял как-то беспорядочно, словно пытался отмахнуться от назойливой мухи. «Отстань. Отстань» — и новый выстрел. Но «Скиталец» все ближе, и тут испанец еще раз грохнул из своих пушек. Дэн почувствовал рядом с собой горячую волну воздуха, свист. Ядро пролетело в полуметре от него и плюхнулось в воду там, за «Скитальцем».

Это что? Его, Даньку, сейчас могли убить? В него могло попасть ядро? Конечно, это почетная смерть. Так погиб Д`Артаньян, маршал Франции. Ядро угодило тому в грудь. Но ему, Дане, этого не хотелось. Он не маршал Франции, что бы ядра охотились за ним. Ему рано. Ему еще не хочется умереть. За Францию, тем более. И чего они стреляют? Он не готов еще. Мама сегодня обещала кекс с изюмом купить. К чаю. Кекс засохнет без него?

Корабли сближались. Они идут борт о борт. Засвистели абордажные крючья. И они сошлись. Удар борта о борт. В этот момент, на борт испанца первым прыгнул капитан Свен, за ним боцман Брин и следом Брайан О`Тул, корабельный плотник и просто матрос. Рыжий черт. Прыгали другие ребята. Дэн стоял и смотрел. Это был бой. Морской бой, не такой как за школьной партой на листочке бумаги. А6 — мимо, А8 — попал. Здесь все было рядом. Не на бумаге крестиком вычеркиваются корабли. Ударом шпаги отнимают жизнь. Это даже не на экране телевизора или кинотеатра. Он видел, что происходит рядом с ним. Пистолетные выстрелы, звон стали, крики, кровь. Порой, ему казалось, что видит он все на расстоянии вытянутой руки, может ближе. Возможно, это его воображение дорисовывало страшные картины. Какие кисти и краски у смерти. Дега, Моне, а вы смогли бы на полотне сам воздух смерти отразить? Мсье Дебюсси, а вам по силам сыграть на флейте боли и предсмертных криков. Полотна баталистов — жалкие потуги. Как передать, когда в глазах человека меркнет свет жизни. Вписать в грунт холста боль хоть одного бойца. Его последнюю мысль. Тело медленно падает. Взметнулись руки, пытаясь удержаться за край бытия. Данька слышал крики ярости и боли. Отключите 3-D звук и стерео изображение. Ради Бога, накиньте на мир занавес Черного квадрата. Зажгите лампады покаяния обо всех погибших. Неяркий свет пусть озарит тропу ухода в вечность. Люди падали. Он видел лица, искаженные страхом и болью. Вот какой-то парень. Молодой, черноволосый. Красный шейный платок. Синяя жилка бьется на шее. Зеленая рубашка разорвана на рукаве. Его шпага не смогла отразить удар. В грудь вонзился клинок. Растерянность и удивление на красивом лице. Что шепчут его губы? Мама? Боль, застилающая мир. И одиночество последнего мгновения. Глаза широко распахнулись последний раз и потухли. Парень упал на палубу, и на зеленом полотне рубашки выступила кровь. Даньке хотелось убежать, спрятаться, но ноги приросли к земле. Он не мог сдвинуться с места. На него навалился какой-то ступор. Закрыть глаза он и то не мог. Все это было перед ним. Ребята, парни, его друзья, с которыми он был рядом минуту назад, на его глазах убивали людей. Они убивали. Эти добрые, хорошие парни — убийцы?

Брайан бросился на палубу вражеского корабля. В двух шагах позади Сол орудует абордажным топором. Плотник увернулся от удара, короткий выпад шпаги, и испанец упал. Никто не остановит рыжего черта. Только этот миг, миг боя существует для него. Крики и смерть растворяются в безумии сражения. Собственная боль теряется в азарте борьбы. Не врагов убивают они, а собственную тоску и потерянную жизнь. Чужие родники крови текут под ноги. Очередной удар клинка, и падает тело. Бой — это не искусство одиночки, не поединок. Парни со «Скитальца» рядом, они готовы прикрыть товарища от смертоносного удара. И Брайан придет на помощь другу, если будет нужда.

Ему, Даньке, было страшно, но сдвинуться он не мог. Не мог. Его словно парализовало. Вот бой стих. Повисла гробовая тишина. Только плеск воды за бортом. Парни, его друзья, чистили палубу. Они брали трупы и выбрасывали тела за борт в воду. И страшные всплески за бортом они пытались заглушить. Кто-то насвистывал песенки. Матросы перебрасывались шутками, смеялись. Это он все видел. Бред, страшный бред и он — участник этого бреда. Вон О`Тул с другим матросом несет очередное тело, очередного убитого, подтащили к борту, раскачали — выкинули. Всплеск воды. Брайан махнул рукой и весело крикнул:

— Загребай волну, приятель. — Рассмеялся.

Для этих ребят то, что они делали, было обыденным. Обыкновенная работа, не более. И это то же было страшно. Это просто работа, то, что они делали уже много раз, и будут делать потом. Так как какой-нибудь клерк перекладывает бумажки с одного конца стола на другой. Ничего особенного. Данька стоит и сморит. Он не заметил, как к нему подошел Свен.

— Юнга! Дэн! — Данька стоит и не чувствует своего тела. Кто-то зовет его, но не может докричатся.

Капитан трясет за плечо. Данька очнулся.

— Дэн, пойдем, поможешь мне умыться, — легкая усталость в глазах. Конец рабочего дня.

Они пришли в каюту. Капитан был в крови. Капли крови на лице, на рубашке, на руках. Юнга спросил:

— Капитан, вы ранены? — Бросил на Свена встревоженный взгляд.

— Нет. Сейчас польешь мне воду. — Малые издержки профессии. Испачкался. Омыть водою руки, смыть кровь с ладоней. Я умываю руки.

Свен снял рубашку, скомкал и бросил в угол.

— Лей! — Свен подставил ладони под струю воды. Поднял голову, посмотрел на юнгу. Озорная улыбка на губах.

Капитан плещет воду себе воду лицо, разбрызгивает капли влаги по сторонам. Данька льет воду из кувшина. Вода стекает в таз вместе с кровью. Капитан умылся, обтерся полотенцем, надел чистую рубашку. Подошел к столу и сел в кресло.

— Юнга, сходи на камбуз. Есть что-то хочется. — Отчего не перекусить после хорошей разминки.

— Да, капитан, — ответил юнга. Данька сидит на сундуке, опустив руки вдоль тела. Не может прийти в себя после увиденного. Раньше кровавое месиво боя он видел в кино или на игровых полях компьютера. Ему в голову не приходило, за этими кадрами скрыта боль и смерть. Самая настоящая. Все было далеким, пустой забавой. Реальность жестока, рубит душу пополам.

Даня хотел пойти на камбуз, но капитан остановил его.

— Погоди, зря сходишь. Думаю, обед сегодня задерживается. Наш кок тоже любит учувствовать в деле. Так что обед будет позже. Не будем терять время, юнга. Бери шпагу.

Дэн послушно взял шпагу. Капитан встал напротив Даньки, вытащил из перевязи свою шпагу, которой только что убивал людей. И они начали урок фехтования.

Звон стали. Удар, еще удар. Дэн сейчас понял, это не просто спорт. Это не урок фехтования, это уроки выживания. Борьбы за жизнь. Это был для него еще один урок.

Наконец, капитан сказал:

— Хватит. Сходи на камбуз, а то есть хочется зверски. — Не спеша пошел к креслу. Сел. Закинул руки за голову. Передохнуть, расслабиться.

Данька выскочил на палубу. Прошел вперед. Остановился.

— Откуда у капитана столько сил? Он только из боя. И эта тренировка, которая его, Даньку, так изматывала. Что хотел капитан? Он хотел отвлечь его, юнгу, от того, что он только что видел. Капитан, какой же ты хитрый! — Данька негромко засмеялся. Это был истеричный смех. Он с трудом справился с ним и пошел за едой.

Вернулся в каюту. Огромный сундук дремал, как ленивый кот. Шкафы стояли плечо к плечу. Диван, старый философ, задумался о тщетности существования. Стол-царедворец с картами в руках. Уверенность и покой. Даня расставил миски, присел на стул. Капитан с аппетитом начал есть. Данька сидел тихо, молчал.

— Ты, что, юнга, не ешь? Не нагулял аппетит? Мы мало фехтовали? — Свен на минуту оторвался от еды. Морщинка задумчивости на лбу.

— Нет, капитан. Я сейчас, — Даня придвинул миску и начал есть. И почувствовал, что очень, очень проголодался.

Данька никак не мог проснуться. Солнечный луч пытался пробиться сквозь закрытые веки. Даня с трудом продирал глаза. Практически на ощупь нашел рубашку, брюки. Натянул их на себя и поплелся в ванную, умыться. Холодная вода его не освежила. Такой же заспанный, он добрел до кухни, плюхнулся на стул напротив матери.

— Дань, ты все еще спишь? Не можешь проснуться, сынок? — Мария собирала на стол. Из холодильника на стол проследовали масло, сыр, колбаса. Разлить чай.

— Ой, не могу, мам. Я на ходу сплю, — глаза закрыты, рука шарит по столу.

— Ты кофе выпей. — предложила мать. Извлекла из кухонного шкафчика на стене банку растворимого кофе. — У нас сливки есть. Будешь?

— Сейчас, черный кофе без сахара. Мне покрепче, две ложечки. — Данька на ощупь нашел чашку, поднес ее к губам, выпил горячего напитка. Открыл глаза. Скатерть на столе, сахарница, тарелка с бутербродами. Реальный мир, сквозь пелену сна пробивается в сознание.

Мать только сейчас заметила на рубашке на плече сына ржавые пятна. Словно отпечаток руки. Ржавые? Мария Петровна привстала, чтобы лучше разглядеть. Отпечаток пальцев не оставлял места сомнениям. Следы крови.

— Кровь? Дань, ты поранил плечо? — Забеспокоилась она.

— Мам, какое плечо? — Он еще не мог проснуться.

— Вот. Вот, посмотри. На рубашке. — Мария Петровна непроизвольно передвигает чашку на столе.

Дверца кухонного шкафа на стене приоткрылась сама собой. Тарелкам и чашкам не чуждо любопытство. Створка на часах приоткрылась, кукушка выглядывает, склонив голову на бок.

Данька встряхнул головой, стал осматривать себя. Точно. На плече отпечаток руки Свена.

— Это кровь, Даня? — Снова спрашивала Мария Петровна.

— Ну. Да. Кровь, — шила в мешке не утаишь, и в голове не было не одной мысли. Их забыли раззудить, и они сладко спали.

— Покажи плечо. Ты поранился? Ты поцарапался? — Откуда может появиться кровь на рубашке. Мальчишки, вечно ссадины, раны.

— Мам, нет, — и дались ей эти пятна. Покажи, покажи.

Данька расстегнул рубашку, показал плечо.

— Господи, а откуда кровь? Рубашка. Я ее недавно постирала. Она была чистая. — Руки Марии Петровны безвольно легли на стол. Она растерялась.

— Это Свен меня за плечо тряс. У него рука была в крови. — Его больше не беспокоила чужая кровь. Ушла острота переживаний. Он принимал все, как данность. Юность легко приспосабливается к условиям, предлагаемым жизнью.

— Это твой приятель? Свен? Он что руку порезал? Или подрался? — Что может быть проще.

— Он подрался, мам. — Истину не станешь отрицать. Подрался, на шпагах. Может, пусть тебя лупят испанцы? Данька проснулся. Отодвинул чашку. Готов возмущаться, защищать своего капитана.

— С кем? — Мария отпила чая. Кивнула в возмущении головой. Господи, хулиганов развелось. Детям не возможно выйти на улицу. Где нормальным детям гулять? Куда смотрит полиция?

— А я откуда знаю, подрался и все. Он не ранен, мам.

— А те, с кем он подрался? — Мария нервно крутит чайную ложечку в руках. Что творится у них во дворе, куда катится мир.

— Он их убил, — что тут интересного, дело житейское.

— Как.… Как убил? — Мария Петровна тяжело опустилась на табуретку, так и не дотянувшись до чайника, что бы долить себе кипятку. — Убил?! Твой приятель, этот Свен, убил человека?

— Убил. Но не одного же. — Искренне оправдывал Данька Свена. — Человек пять, может десять или больше.

— Десять человек убил? Как?! Даня, ты с кем связался? Кого он убил? — Паника в голосе.

— Мам, он не знает, кого убил. — Даня запивал глотком кофе кусок бутерброда с колбасой. Странные вопросы мама задает ему. — Они не успели представиться. Ну, не успели. А он не спросил. Не когда было, и он их просто убил.

— Даня, что ты такое говоришь! Убил, потому что некогда разговаривать. Это что за такие порядки, убить и не спросить ни о чем? — Она была в растерянности и плохо сама понимала, что говорит. Могу согласиться, есть некий шик в том, что бы вначале представиться, выспросить имя, а после убить.

— Он их убил, а потом трупы выкинули за борт. Какой смысл спрашивать имена. В святцы писать? — Данька не видел в этом смысла.

— Даня, ты хочешь меня напугать? — Тут она поняла. Десять человек. Что весь двор усеян трупами? Вот фантазер! Выкинули за борт! Придумает же. И все только для того, что бы оправдать себя. Ну, испачкал рубашку. Что тут такого? Испортил. Новую купим.

— Бог с ней, с рубашкой. Не отстирается, выкинем. Кушай быстрее, на рынок поедем.

Даня вспомнил, что сегодня выходной, и они собирались на рынок, что-нибудь купить из продуктов.

— Сейчас, я быстро. — Даня торопливо допил кофе.

После завтрака он сменил рубашку, и они на троллейбусе отправились на базар. Долго ходили, выбирали. Что получше и подешевле. Торговцы, прилавки и покупатели — все смешалось. Люди спешат, торопятся. На Тортуге рынок не спешный. Торговля не терпит суеты. Здесь выходцы с Кавказа продают свеклу, черемшу, картофель. Позже завезут грузди, подосиновики, рыжики. К осени на скалах приэьбрусья вызреют клюква и брусника.

— Как дорого, генацвали?! Ты сам попробуй, собери бруснику, тогда говори, дорого.

Что-то в жизни перепуталось хитро.

Набрали всего: картошки, помидор, зелени, свеклы. Потом зашли в павильон, где торговали мясом. Купили кусок говядины. Мария Петровна спросила:

— Денечка, хочешь, я сварю сегодня вечером борщ? — Они шли к остановке. У каждого пара пакетов в руках. Не большой запас продуктов на неделю.

— Да, мама, конечно. — Мать варила отличный борщ. Редкостный.

— У нас еще в холодильнике сметана осталась. Отличный будет борщ, сынок.

И с покупками они поехали домой. Когда вышли с троллейбуса, пошли в начале к аптеке

— Даня, подожди здесь. Я в аптеку зайду. — Она поставила пакеты на землю рядом с сыном. Порылась в сумочек, проверяя на месте ли кошелек.

Мария Петровна зашла в аптеку. Вышла через несколько минут.

— Я, Даня, купила валерьяну в таблетках. Выпьешь на ночь две таблетки. И я приму таблетку на ночь. Надо нервы подлечить. Придумываешь всякую ерунду. Какой-то Свен. Кого-то убил. Выдумщик ты у меня, сынок.

Они пошли домой, что бы варить борщ, вечером посидеть у телевизора, а на ночь… На ночь принять валерьяны. Подлечить немого нервы. Данька не стал убеждать мать в том, что он рассказывал — правда. Она не поверила. Может, это к лучшему? Может, и не надо ей знать этой правды? Так действительно будет спокойнее.