Развлечения для птиц с подрезанными крыльями

Булат Ханов, 2020

Что может объединять абсолютно противоположных людей, случайно встретившихся в большом городе? Каждый из них считает, что он свободен, но оказывается опутан сетями общества: Ира несвободна от давления условностей и предрассудков; Елисей из-за болезни не может заниматься тем, что ему нравится; Марк, свободный от забот о хлебе насущном, безуспешно убегает от прошлого; Сергей, которому кажется, что жизнь удалась и у него есть все, оказывается связан обязательствами и подчинен семейному диктату. Удастся ли им избавиться от зависимостей и обрести свободу воли? Все прояснится на фестивале пива. Это книга о бунтарях, которые слишком самоироничны, чтобы называть себя бунтарями. Они слушают не песни протеста, а голоса птиц в наушниках, пьют не портвейн, а крафтовое пиво, ищут не просветление, а тех, кому можно довериться. Они не проходят мимо несправедливости и обладают чувством достоинства. Что они противопоставят миру?

Ира

Аудитория пивного блога Елисея в «Инстаграме» составляла без малого семь тысяч подписчиков — целая крафтовая мини-Вселенная. Профиль «ВКонтакте» такой популярностью похвастать не мог, и список из семидесяти двух друзей на контрасте производил тоскливое впечатление. Как будто Елисей вел две публичные жизни, эпизодически пересекающиеся между собой.

Итак, Елисей Васнецов, 24 года. На аватаре престарелый Клинт Иствуд с чашкой чая. Вроде кадр из какого-то знаменитого фильма. Никакой информации о себе, кроме даты рождения. Никаких записей и репостов. В куцем перечне подписок паблики по географии, психоанализу и Петербургу. Десяток личных фотографий, две из которых совместные с субтильной блондинкой. На первой она в шутку отнимает у Елисея толстенную книгу по эстетике, а на второй они иронично позируют в зимней одежде. У Елисея лицо ниже носа замотано шарфом, а его спутница в красном драповом пальто и черном берете изображает надменную скуку. Кадр смазанный, кривой, будто они заскочили на секунду в кабинку для фотоснимков.

Единственный комментарий оставила Елена Миняева: «И что бы ты делал, не будь рядом такой фотогеничной меня?»

Царапал не столько кокетливый тон, сколько владельческий посыл. Без меня ты беспомощен, мой строптивый звереныш, неужели тебе не ясно?

Ира болезненно воспринимала собственнические поползновения со стороны кого бы то ни было и ужасалась, когда обнаруживала их у себя.

Судя по странице Елены Миняевой, с Елисеем они порвали. Снимки с ним в ее профиле отсутствовали, зато стена в свежих депрессивных заметках свидетельствовала, что кровь буквально сочится из душевных ран петербургской студентки. Она вещала о километрах недосказанной любви и добром чудном завтра, которое искупит испитые чаши страдания.

Читая эти записи, Ира испытала смущение, будто наблюдала за ужимками актера, которому недостает мастерства. Несмотря на примерную грамотность и начитанность, Лена раз за разом пускалась в подростковые умствования, где концентрация избитых абстрактных фраз взлетала до критически высокой отметки и подменяла глубину и внятность посыла. Одни понятия произвольным образом рифмовались с другими. Любовь сплеталась то со счастьем, то с вечностью, то с наказанием, а одиночество приравнивалось то к свободе, то к ржавой клетке бессилия, то еще бог весть к чему.

Впрочем, что бы ни встало между Елисеем и Леной, Иры это не касалось. Его намерения вряд ли простирались дальше дружеских встреч по выходным, а если и простирались, то он не походил на тех, кому сложно отказать. Ира тяжело ладила со всеми, и установившийся сам собой диалог с остроумным блогером, живой и ничуть не обременительный, ее удивил. Будет прекрасно, если Ира заведет себе локацию и компанию, куда можно сбегать от Даши, когда та затевает вечеринку. Главное — не позволять никому занимать место солнца на горизонте, потому что на роль небесного светила уже назначена этнография.

В последнее время Ира боялась, что тепличное счастье соблазнит ее и вычеркнет из большой, настоящей жизни. Уж лучше уйти в революционное подполье, чем налаживать с кем-то мещанский быт, возведенный на взаимных уступках, обидах и меркнущей симпатии.

* * *

На следующий день после заселения в общагу Ира на репетиторском сайте перевела анкету из родной Самары в Элнет Энер. Дома она преподавала школьникам историю и обществознание и рассчитывала в новом городе зарабатывать так же. Не у мамы же просить. Накопленные за три года положительные отзывы и высокий рейтинг анкеты позволяли надеяться, что заказы не заставят себя ждать.

Так и случилось. Ире предложили заявку. Клиент: Елизавета Евгеньевна. Ученик: Роман, 9-й класс. Цель: подготовка к ОГЭ. Средняя оценка: 4–. Ставка: 1000 рублей / 90 минут.

Елизавета Евгеньевна по телефону сообщила, что они желали бы заниматься дважды в неделю, в будни и выходные. Рома — мальчик ленивый, но способный. Иногда конфликтный, но воспитанный. Позитивный и коммуникабельный. В будущем он пойдет по юридической линии, поэтому обществознание и историю надо подтягивать уже сейчас. Со старыми педагогами ему скучно, и родители принципиально ищут молодого, который умеет увлечь и донести знания в доступной форме.

— Познакомитесь, подружитесь, — сказала Елизавета Евгеньевна. — У вас, молодых, и подход актуальный, и методика эффективная. Сами понимаете, учителя советской закалки не тянут современные требования, да и подружиться с ними проблематично.

Ира вообразила себе обеспеченного отпрыска, почему-то рыжеволосого и конопатого, в меру развращенного и избалованного. Ей, в общем-то, все равно, с кем заниматься: с мальчиками, с девочками, с шестым классом, с одиннадцатым, с богатыми клиентами или не очень. Как показывала практика, степень порядочности не зависела от достатка в семье. Никогда не угадаешь, где нарвешься на грубость — в билетной кассе пригородного вокзала или на званом ужине у ректора.

Порой Ира стеснялась своей работы, оттого что в чужих глазах репетиторство представало чем-то легковесным, непостоянным, лишенным того ореола мужественности и будничного героизма, который окутывал фигуру школьного учителя, чей голос охрип от многолетнего искоренения невежества и чьи подушечки пальцев иссохли от скрипучего мела. Если учи́теля воспринимали как агента просвещения, то репетитор, подобно домашним кондитерам и установщикам пиратских программ для «Windows», приравнивался к безликим зашибателям деньги. Из-за этого Ира называла себя не репетитором, а преподавателем.

Ученик Рома жил в элитном микрорайоне у реки. Исполинский дом выходил окнами на роскошную набережную, а затемненные стеклянные панели неизвестного назначения, облепившие песчаного цвета фасад, напоминали солнечные батареи. Начиная с калитки, Ира не уставала изумляться, до чего здесь все избыточно: огороженный высоким забором двор, отделанный плиткой изумрудного цвета фонтан, консьержка в синей, как у проводников, униформе, четыре лифта на подъезд, кулер с артезианской водой на первом этаже, пышные цветы в горшках. Ира оценила бы великолепие, организуй его жители своими силами, однако, будучи навязанным управляющей компанией в довесок к коммунальным услугам, весь этот шик казался чуждым, как будто приклеенный к подарочной открытке ценник.

На пороге Иру вместо Елизаветы Евгеньевны встретил ее муж Сергей. На лице его блуждала труднообъяснимая улыбка. По развитой мускулатуре, по стрижке с выбритыми боками, по приталенной белой рубашке и модным джинсам, подпоясанным брендовым ремнем, чувствовалось, что он борется с годами, хотя выпуклый живот и приметные морщины наглядно демонстрировали, кто побеждает в битве. Сведенные плечи, согнутые словно под бременем богатства, делали Сергея похожим на сутулого мясистого бульдога. Ире почудилось, что она этого типа где-то видела. Или кого-то наподобие него, тоже с эспаньолкой.

— Учитесь? — поинтересовался Сергей.

— В магистратуре.

— Сами отсюда?

— Из Самары.

— Как вам наш город?

— Пока осваиваюсь.

Ира мимоходом отмечала для себя убранство прихожей. Паркетная доска, ковровые дорожки, семейные фотографии в рамках. Декоративную ветку оседлало чучело тетерева — бородатого черного красавца со сложенными крыльями и с распушенным хвостом. Тетерев словно замер со вздернутыми красными бровями. Ира поежилась.

— Как будто сейчас вспорхнет и улетит, — рассмеялся Сергей и обратился к чучелу: — Нет, птичка, ты от нас никуда не улетишь.

Ира безмолвно ждала, пока ее проводят к ученику.

— Жаль, конечно, что вы не из Элнет Энера, — сказал Сергей. — В магистратуре ведь два курса обучения?

— Все верно, два.

— Мы планировали три года заниматься, до окончания одиннадцатого класса. Так-то у нас на примете был преподаватель — профессор гражданского права из Беледышского университета, мой хороший знакомый. Не срослось, и жена настояла на молодом репетиторе.

— Если мы поладим, то никаких сложностей с продолжением занятий не возникнет, — произнесла Ира. — Не факт, что я через два года вернусь в Самару. Кроме того, есть вариант со «Скайпом». Тоже удобная форма обучения, сейчас педагоги ее активно практикуют.

— По сути, да, — согласился Сергей. — Главное — найти контакт, понравиться друг другу.

Ира не возразила, хотя перспектива понравиться избалованному сыну мажора, увлеченного таксидермией, ее не прельщала.

По пути к Роме в дверном проеме мелькнул бильярдный стол.

Когда Ира и Сергей вошли в одну из многочисленных комнат, отпрыск, восседавший на крутящемся офисном кресле за белым письменным столом, нехотя обернулся и поздоровался. Ира заняла уготованный ей табурет. Жесткий и вдобавок низковатый, ну да ладно.

— Зовите, если что-то понадобится, — велел Сергей, затворяя за собой дверь.

Обычно при знакомстве ученики встречали Иру у порога. Рома, худощавый подросток с безразличной миной, не стремился произвести впечатление любителя истории и обществознания. Для урока он заготовил тоненькую тетрадку и черную ручку, а на здоровенном игровом мониторе застыл на паузе неизвестный Ире фильм. Стол загромождали учебники, тетрадные обложки, беспроводные наушники, восьмой айфон.

— Компьютер лучше выключить, чтобы не отвлекал.

Рома свернул проигрыватель и перевел систему в спящий режим.

Чтобы оценить знания нового ученика, Ира традиционно задавала ему ряд произвольных вопросов из всего школьного курса. Каковы причины Великой Отечественной войны? Какая партия захватила власть во время Октябрьской революции? Когда правил Ярослав Мудрый? Что такое феодализм? Какие сословия существовали в XIX веке? Чего добивались декабристы? Кто такой Емельян Пугачев? Борис Ельцин? Павел Нахимов? Елизавета Петровна? Ира не добивалась точных ответов, а следила за течением мысли и за умением переключаться от общего к частному и наоборот.

Рома ориентировался в школьном курсе весьма приблизительно. Он отличал князя Владимира от Екатерины Второй, Суворова от Жукова, Ленина от Сталина, но Екатерина Первая, Брусилов и Троцкий в его картину мира не помещались. История в голове ученика не принимала линейную, циклическую или спиралевидную форму, а расплывалась на аморфные сгустки мифологем и идеологем: поганые монголо-татары уничтожали посевы и резали детей, Петр Первый под страхом смерти принуждал брить бороды, одноглазый старик Кутузов дальновидно жег Москву и путал все карты французам, избежавшие виселицы декабристы махали кирками в Сибири, Сталин хладнокровно казнил десятки миллионов людей, советские солдаты радостно били из «катюш» фашистскую нечисть.

— Тебе сколько лет? — спросил вдруг Рома.

— Мы с тобой на вы, — напомнила Ира.

— Сколько лет вам?

— Двадцать один.

— А вы еще учитесь?

— Учеба — понятие растяжимое, — сказала Ира и улыбнулась. — Великие люди вроде Ньютона и Эйнштейна учатся всю сознательную жизнь. Если же ты имеешь в виду получение образования, то я окончила четыре курса и теперь штурмую магистратуру. Но нам стоит вернуться к занятию. Как ты объясняешь для себя такой термин, как «общество»?

Рома вздохнул, словно к нему обратились с непомерной просьбой.

— Группа людей.

— Что объединяет этих людей в группу?

— Ну социум.

— Так, а что в таком случае называется социумом?

— Единство.

— Рома, мы крутимся вокруг одного и того же. «Общество», «социум», «единство» — это родственные понятия, но они не позволяют вникнуть в суть дела. Мы будто скользим по поверхности.

— Не понимаю, что вы от меня хотите.

Ира извлекла на свет последние запасы дружелюбия.

— Я не жду от тебя конкретного ответа, потому что единственного определения общества, раз и навсегда зафиксированного в словарях, просто-напросто нет.

— Тогда почему я должен найти это единственное определение, если его нет?

— Я не требую найти единственное определение. Есть множество критериев, из которых и складывается упомянутое тобой единство: территория, язык, система ценностей, социальное положение, средства производства. Можно назвать эти критерии строительной смесью, скрепляющей отдельных личностей в социум. Понимаешь?

— Допустим.

Иру задело это высокомерное «допустим».

— Мне не очень нравится твой подход к занятию.

— Мне тоже, — сказал Рома. — Я думал, что мы термины и даты начнем записывать, тетрадь вот приготовил.

У Иры задрожали губы. Тетрадь он тонюсенькую приготовил, одолжение сделал.

— С другим преподавателем и запишешь, — заключила она и направилась к выходу.

Хватит с нее унижений. Сперва ей сообщают, что ее, как дублера, взяли на замену профессору гражданского права, затем сажают на табуретку для прислуги, а в конце концов принуждают распинаться для господского сынка, имеющего свои виды на учебный процесс. И за две тысячи в неделю она якобы обязывается водить дружбу с таксидермической семейкой. Размечтались.

В коридоре Ира едва не уткнулась в Роминого отца. Он взирал на нее с недоумением.

— Мы заниматься не будем, — сказала она.

— Что так?

— Не подружились.

Ира обогнула Сергея и услышала в спину:

— Девушка! То есть как вас… Ирина Алексеевна! Потрудитесь объяснить, в чем дело.

— Пусть Рома объяснит. А я не хочу, чтобы ко мне относились как к сырью какому-то.

— Что за снобизм?

Ира не ответила. Разобравшись с первого раза с хитроумным дверным замком, она прошмыгнула за порог.

Он назвал ее девушкой!

Ну да, раз она девушка, от нее многого не ждут. Пусть, стало быть, не выеживается и не жалуется, раз ее угораздило родиться гендерно неполноценной.

Мало кому в голову приходило, что женщина способна изобрести двигатель или хотя бы самовар. Нет, снисходительно замечали они, ее удел — вдохновлять, следовать рядом и быть осыпанной за это горой однотипных комплиментов.

Теперь еще и приравняли к снобизму нежелание сливаться с ландшафтом.

Ни разу не оглянувшись, Ира покинула мажорный дом и шмыгнула за калитку. Хоть принципы и удалось отстоять, вместо восторга обретенной свободы Ира чувствовала горечь и злобу. Она не высказала Сергею и его заносчивому отпрыску всего, что о них думает.

Лишь огрызнулась, точно моська какая-нибудь.

Ира тряслась в ржавом трамвае и слушала в наушниках голоса птиц. Когда трамвай проезжал мимо парка, солнце мелькало между ветками лип и кленов. Как будто скачки напряжения.