Сэндвич с пеплом и фазаном

Алан Брэдли, 2015

Жизнь неугомонной юной сыщицы Флавии де Люс, и без того нескучная, круто переменилась: ее отсылают из дома в Канаду, в женскую академию мисс Бодикот, где много лет назад училась ее мать Харриет. Флавия в своем репертуаре: не успевает она встретить первый рассвет на новом месте, как приключения буквально падают к ее ногам – она обнаруживает в каминной трубе труп. Личность трупа, время и причины смерти – тайна, покрытая мраком. Флавии предстоит расследовать это дело, не имея под рукой ни верного Доггера, ни доброжелательного инспектора, ни собственной химической лаборатории. Справится ли она на этот раз?

Глава 4

Мои глаза отказывались открываться. Такое ощущение, что, пока я спала, кто-то их заклеил.

— Поторопись, — говорил голос мисс Фолторн. — Уже прозвенел звонок.

Я уставила на нее затуманенный взор.

— Твоя форма на стуле, — продолжила она. — Одевайся и спускайся к завтраку. На столе стоит кувшин. Умойся. Почисти зубы. Постарайся выглядеть презентабельно.

И с этими словами она ушла.

Как человек может быть таким переменчивым? — удивилась я.

Видимо, настроение этой женщины привязано к некоему внутреннему флюгеру, который беспорядочно крутится во все стороны. В один миг она почти нежна, а в следующий превращается в старую каргу.

Даже непостоянная Даффи, от которой я узнала эти умные слова, ни в какое сравнение не шла с этим циклоном.

Старый диван, набитый конским волосом, застонал, когда я сначала села, а затем встала на ноги. Моя спина ныла, колени онемели, шея болела.

Я уже предчувствовала, что это не будет красный день календаря.

Я заставила себя втиснуться в школьную форму, приготовленную мисс Фолторн: нечто вроде темно-синего шерстяного платья без рукавов с плиссированной юбкой, черные колготки, белую блузку. Венчали весь этот ужас галстук в диагональную желто-черную полоску — школьных цветов — и темно-синий блейзер.

Я скривилась, разглядывая свое отражение в серебряном чайном сервизе, стоявшем на приставном столике. Жуть, да и только! Я похожа на какую-нибудь леди в мешковатом купальном костюме со старых викторианских фотографий.

Я цапнула кусочек сахара и запила его кисловатым молоком из кувшина.

Жизнь — это боль! — подумала я.

И тут я вспомнила о трупе в комнате наверху и сразу приободрилась.

Приходила ли ночью полиция? Наверняка.

Вряд ли ситуация позволяет мне задавать вопросы, но ведь никто не запрещал держать глаза открытыми и ушки на макушке, не так ли?

…Я волновалась, что на меня будут пялиться, но никто даже не обратил внимания, когда я осторожно двинулась вниз по лестнице и притормозила на площадке. Откуда-то из глубины дома доносился шум девичьих голосов, одновременно разговаривавших и смеявшихся.

Не скажу, что моя кровь заледенела, но мне и правда стало не по себе. Общение с толпой — не самая сильная моя сторона: факт, который я окончательно осознала, когда меня исключили (несправедливо) из организации девочек-скаутов.

Мой случай обсуждался повсюду от кухни викария до солидного, обшитого панелями зала заседаний в лондонской штаб-квартире организации.

Но бесполезно. Кости, как кто-то там сказал, были брошены.

Я с горечью вспомнила, как мисс Делани сорвала нашивки с моих рукавов, а остальных девочек-скаутов заставили скандировать в унисон: «Позор! Позор! Позор! Позор!.. Позор! Позор! Позор! Позор!»

В этот миг я поняла, как сыны Израиля чувствовали себя, когда Бог изгнал их.

Долой патруль «Алый первоцвет»! И к черту их девиз: «Твори добро тайком». Я делала все, что могла, чтобы соблюдать этот их завет, но вряд ли моя вина, что все полетело в тартарары.

Судьба любит мелкие просчеты, как впоследствии сказал мне викарий, и воистину так. Никогда не искуплю я свои грехи.

— А ну-ка пошевеливайся, — сказала, прикоснувшись к моей руке, невысокая коренастая девочка, на носу которой красовались очки в черной оправе.

Я аж подпрыгнула от неожиданности. Эх, нервы ни к черту.

— Извини, — добавила она. — Я не хотела тебя пугать, но в Бодс пунктуальность превыше всего. В переводе на человеческий язык это означает, что если ты опоздаешь на завтрак, с тебя сдерут шкуру и приколотят ее гвоздями к двери чулана.

Я благодарно кивнула и продолжила спускаться по лестнице следом за ней.

— Де Люс Ф. С., — представилась я, воспользовавшись формулой Коллингсвуд.

— Знаю, — сказала девочка. — Мы уже наслышаны о тебе.

Я последовала за ней в большой зал — огромное помещение под скатной крышей из темного дерева; средневековый коровник с длинными столами. Шум оглушал.

Несколько суетливых раздатчиц еды, одетых в белое, раскладывали щедрые порции каши по тарелкам.

Я уселась с краю одного из столов и начала жадно поглощать завтрак.

При этом я осторожно осматривала помещение, делая вид, что вовсе этим не занимаюсь. Я новенькая, так что открыто пялиться — неприлично. Не то чтобы меня это сильно беспокоило…

Однако важно было не привлекать к себе внимания. Есть вероятность, что убийца жертвы в моем дымоходе сейчас находится в этой самой комнате.

Мне придется начать расследование на пустом месте. Я огляделась в поисках Коллингсвуд, но ее нигде не было. Наверное, ей разрешили отдохнуть после испытаний минувшей ночи.

Поскольку большинство девочек уткнулись в свои тарелки, рассмотреть их лица было нелегко. Я заметила, что за едой они продолжают быстро переговариваться, едва шевеля уголками ртов, отчего мне сложно было прочитать по губам — умение, которым я обладаю. Кроме того, мне не хотелось рассматривать их открыто.

Не требовалось особенной сообразительности, чтобы догадаться, какую сенсационную новость они обсуждают. В воздухе повис возбужденный гул.

Девочка постарше, сидевшая через два стола от меня, локтем толкнула свою соседку и указала подбородком на меня. Когда они обе увидели, что я их заметила, они быстро отвернулись.

Преподавательский состав, куда входили только женщины, сидел на возвышении в дальнем конце зала, взирая на пасущихся девиц.

В центре главного стола восседала мисс Фолторн. Склонив голову и сдвинув брови, она разговаривала с моложавой женщиной с прилизанными короткими черными волосами.

Порой случаются редкие бесценные моменты, когда ты не знаешь ни одного из присутствующих и можешь изучать без предубеждения или почти без предубеждения. Не зная даже их имена, можно создать мнение, основываясь исключительно на наблюдениях и ощущениях.

С первого взгляда можно было сказать, что все преподавательницы женской академии мисс Бодикот адски серьезны. Ни капли фривольности: ни смеха, ни губной помады.

Даже за едой они тихо переговаривались между собой с серьезностью суровых судей, несущих на своих плечах бремя правосудия.

Может ли кто-то из них оказаться убийцей?

В качестве простого упражнения я попыталась угадать, какие предметы они преподают.

Женщина с короткими седыми волосами, сидящая в дальней правой части стола, почти наверняка преподавательница французского. Ее рот с приподнятыми уголками, напоминающий лук Купидона, и этот особенный легкий изгиб ноздрей выдают человека, который говорит по-французски с колыбели. Ни одна англичанка не в состоянии так складывать губы во время разговора. Мне это стало известно в ходе наблюдений за мисс Леннокс — Шанталь Леннокс, живущей по соседству с домиком викария в Бишоп-Лейси. Муж Норман привез ее в Англию в качестве своего рода военного трофея.

Она жила на Монмартре и произносила это название в нос.

Рядом с ней сидела женщина с высокими скулами и рублеными чертами лица, ее окружала аура одиночества, и казалось, будто она существует в своем отдельном мире, под невидимым стеклянным колпаком.

«Печальная, — подумала я. — Одинокая и непопулярная».

Если судить по ее лицу, я первым делом подумала, что это Милдред Баннерман, оправданная мужеубийца. (Полезное слово, означающее «убийца мужа», которому меня научила Даффи.)

Но нет. Только вчера я видела школьную фотографию мисс Баннерман в галерее выпускниц. Не могла она постареть и превратиться в такую гарпию.

Мои глаза двигались вдоль стола и справа от мисс Фолторн наткнулись на милое личико эльфа: самая молодая преподавательница в академии — это же она та девушка с фотографии? Она казалась не намного старше сестрицы Фели, которой всего восемнадцать.

«Должно быть, она выглядит моложе своих лет», — подумала я.

Не желая выдавать свой интерес, я наблюдала за ней уголком глаза, ликуя при мысли, что завтракаю вместе с убийцей. Милдред Баннерман, наконец-то!

Остальные не представляли собой ничего особенного: заурядный набор носов и подбородков, глаз и ушей.

— Добро пожаловать в Бодс, — раздался голос над моим ухом.

Это оказалась та самая девочка, с которой я обменялась рукопожатием на лестнице.

— Ван Арк, — представилась она. — Мы уже знакомы. Я буду за тобой немножко присматривать поначалу. Я староста.

Она неторопливо осмотрела зал, словно высматривая хищников. Удовлетворившись тем, что сейчас мы в безопасности, она снова обратила внимание на меня.

— Скажи-ка, у тебя случайно нет сигаретки?

— Нет, — ответила я. — Не курю. А вам разрешают? Здесь?

Ван Арк хмыкнула.

— Конечно, нет. Мы прячемся в гальюне на третьем этаже.

— Не поняла?

— Гальюн. Нужник. Сортир. Белый друг…

— Параша, — добавила я.

— Параша! Ха! Хорошее словечко! — воскликнула она, подавившись кашей.

Ван Арк сотряс спазматический кашель, и ее лицо покраснело. Руки взлетели к горлу. Дыхание превратилось в хрипящее бульканье.

Я тут же поняла, что липкий комок каши перекрыл дыхательное горло ван Арк и что она в опасности.

Ее лицо уже начало темнеть.

Я вскочила на ноги и изо всех сил заколотила ее по спине — сначала ладонью, потом кулаками.

Нельзя было не заметить, что все окружающие, даже преподаватели, примерзли к своим стульям. Кроме меня, никто не шевелился. В зале воцарилось молчание.

Неожиданно ван Арк выкашляла отвратительный комок каши, и он с шумом плюхнулся на пол.

— Ты в порядке? — спросила я.

Она всасывала воздух огромными жадными глотками. Цвет ее лица прояснялся с каждой секундой.

Ван Арк скорчила гримаску.

— Нет, — прокаркала она, — но я справлюсь… Таков обычай. Старостам не позволено болеть.

Я уставилась на нее неверящими глазами. Это шутка?

— Если мы хотя бы насморк подцепим, с нас шкуру сдерут.

Она увидела, что я ей не поверила.

— Это правда, — прошептала она. — У них есть скотобойня. За шкафом в лазарете есть потайная дверца.

— И там с потолка свисают окровавленные крюки, — включилась я в игру.

Рыбак рыбака видит издалека. У нас с ван Арк намного больше общего, чем я могла подумать.

— Именно! — ответила она. — Мясные крюки и подставки с мясницкими ножами. А цыплятам они скармливают солому.

— Или то, что у них остается от приготовления каши, — добавила я, засовывая в рот полную ложку варева и с наслаждением его пережевывая.

Ван Арк втянула воздух, и ее глаза стали большими, как блюдца.

— О-о-о! — сказала она. — Как омерзительно!

И я поняла, что произвела на нее впечатление.

Тут ван Арк схватила салфетку и начала утирать мне губы, как будто я измазалась кашей.

— Ш-ш-ш, — сказала она, прикрывая рот и делая вид, что покашливает. — Дрюс наблюдает за нами. Она умеет читать по губам.

Как ни хотелось мне похвастаться моими собственными достижениями на этой ниве, я быстро приняла решение придержать пару трюков при себе. Иногда молчание — золото.

Через два стола от нас крупная девица, та самая, которая толкала соседку локтем, — должно быть, это и есть Дрюс, — открыто пялилась на нас.

Во всем зале на нас смотрела только она. Все остальные старательно отводили глаза, как всегда делают протестанты, когда сталкиваются с коллективным замешательством. Я заметила эту черту еще в детстве, и как мне кажется, она связана с известной страусиной реакцией. Католики, наоборот, расталкивали бы других, чтобы оказаться в первых рядах.

— Пойдем-ка отсюда, — предложила ван Арк. — Мне нужен глоток свежего воздуха. Давай. У нас есть еще несколько минут до следующего звонка.

Когда мы отодвинули стулья, я намеренно повернулась в сторону Дрюс и, делая вид, что разговариваю с ван Арк, четко проартикулировала слово «прелюбодейка».

Это мое любимое слово из Шекспира. Не такое длинное, как «диффамацировать» из «Бесплодных усилий любви», которому я отдавала предпочтение прежде, однако же достаточно сложное, чтобы дать понять Дрюс: когда дело доходит до чтения по губам, она не с салагой имеет дело.

— У тебя точно нет сигареты?

Мы сидели на краю заброшенного каменного бассейна для золотых рыбок в маленьком дворике позади прачечной.

— Нет, — ответила я. — Я же тебе сказала. Я не курю. Это дурная привычка.

— Кто тебе сказал? — спросила ван Арк, подмигивая на манер моряка Попая и демонстрируя бицепсы.

Я поняла, что она шутит.

— Ладно, — сказала она. — А вот и Фабиан. У нее всегда есть заначка. Фабиан! Иди сюда!

Фабиан — высокая блондинка, похожая на финку: бледный холодный нордический тип. У нее на лице было слишком много пудры, как будто она пыталась скрыть кучу прыщей. Мне стало интересно, сослали ли ее из дома, как меня?

— Сколько? — спросила Фабиан, протягивая одну сигарету. Не стоило утруждаться и просить ее.

— Пять центов за пару, — ответила ван Арк.

— Три за десятицентовик, — возразила Фабиан, и сделка была заключена.

— Это просто грабеж среди белого дня, — заявила ван Арк, когда Фабиан ушла, и закурила сигарету. — Она тут только год и уже богата, как Крез. Она платит семнадцать центов за упаковку и имеет триста процентов прибыли. Нечестно.

Пять центов? Десять? Я знала, что цент примерно равен пенсу, но помимо этого канадская валюта была для меня тайной за семью печатями.

Зачем меня увезли за тридевять земель из страны шестипенсовиков — страны полукрон, полупенни, флоринов, фартингов и шиллингов? Страны нормальных денег, где все имело смысл?

Как я научусь выживать в этой языческой стране, где джемперы именуют свитерами, сахарные трубочки вафельными рожками, ластик резинкой, эстакады виадуками, а «будьте здоровы» означает «до свидания»?

На меня нахлынула ошеломляющая волна тоски по дому: выше штормовых волн Атлантики, которые я преодолела в целости и сохранности; больше всего, что я могла себе представить.

Я положила руку на камень, чтобы успокоиться.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спросила ван Арк.

— Да, — вяло ответила я. И повторила более уверенно: — Да.

Одна только мысль об этой любопытной девице, расслабленно стоявшей рядом со мной и затягивавшейся сигаретой, придала мне силы. Если ван Арк смогла вмиг перейти от удушья к шуточкам и курению, я тем более смогу.

— Доброе утро, леди, — послышался голос за нашими спинами, и я подпрыгнула.

Я резко повернулась и увидела какого-то скользкого типа в потрепанном тренче — худого молодого человека с настораживающе бледным, изможденным лицом и неубедительными усиками.

— Ученицы, я полагаю? — поинтересовался он. — Парочка красоток мисс Бодикот?

— Убирайтесь, — сказала ван Арк, доставая никелированный свисток, — пока я не вызвала полицию.

— Эй, полегче. Не надо, — попросил он, извлекая влажный кожаный бумажник из недр своих обносков. Он открыл его и предъявил нечто вроде официального удостоверения.

— Уоллес Скруп, — представился он. — «Морнинг Стар». Не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?

— Нам не разрешают общаться с журналистами, — ответила ван Арк.

— Послушайте, — продолжил он, игнорируя ее возражения. — Я слыхал, что здесь водятся привидения. Это же старый монастырь… зловещие шаги по ночам и все такое. Я думаю, из этого можно было бы слепить любопытную историю. Ваши портреты даже могут напечатать в газете.

— Привидений не существует, или вы не в курсе, мистер Скруп? Ночные шаги в академии мисс Бодикот вызваны слишком большим количеством лимонада на школьном карнавале, а не призраками. А теперь, пожалуйста, уходите.

— Если я уйду, — ответил Скруп, — мой редактор вышвырнет меня, как ненужную тряпку. Ну девочки, проявите же великодушие. Будем честными. Что вы знаете о трупе, который доставили в морг прошлой ночью? Это кто-то, кого вы знаете? Послушайте, я вас отблагодарю.

Я глянула на ван Арк, но она совершенно не выглядела удивленной. Без предупреждения она сунула свисток в рот и издала длинный пронзительный свист. Долю секунды Уоллес Скруп выглядел так, будто ему залепили пощечину. А потом, хрипло выругавшись, он скрылся.

— Вот гад, — бросила ван Арк ему вслед, но он отошел слишком далеко, чтобы ее услышать.

Где-то в здании зазвенел звонок.

— Проклятье! — пробормотала ван Арк. — Черт возьми!

Она бросила сигарету на землю и раздавила ее каблуком.

— Давай, — сказала она. — Надо идти. Тебя определили в четвертый класс — по крайней мере, на первое время. Как я уже говорила, мисс Фолторн велела мне присматривать за тобой, пока она занимается формальностями. Сейчас у нее очень много дел — по крайней мере, так она говорит.

— Еще бы, — ляпнула я, думая, была ли ван Арк в числе тех ангельских физиономий, которые ночью парили в темноте. — Ты видела, что было в «Эдит Клейвелл» прошлой ночью?

Я возненавидела себя, стоило мне произнести эти слова. Обычно я не сплетничаю, но некая внутренняя сила внезапно заставила меня выплюнуть фрагмент информации, как автомат выплевывает билеты.

Считается ли, что я автоматически ниже по статусу, чем ван Арк, потому что я новенькая? Я очень надеялась, что нет.

— Нет, — ответила она. — Но я об этом слышала. Это уж точно!

Я ничего не сказала. Я давно научилась использовать молчание в целях добычи информации. Или я держала рот на замке, потому что мне до сих пор было нехорошо от тоски по дому? Никогда я этого не узнаю.

Но каковы бы ни были причины, я прикусила язык.

И это подействовало. Ван Арк не смогла совладать с желанием поделиться своими познаниями.

— Ходит слух, что мисс Фолторн обнаружила в «Эдит Клейвелл» тебя, стоящую над трупом, и Коллингсвуд в истерике. Я же говорила, тут о тебе наслышаны. А теперь поторопись, пока с нас не содрали шкуру и не нашили из нее ботинок.