Спецназ ГРУ против басмачей. X-files: секретные материалы Советской власти

Братья Швальнеры

1985 год. Группа советских офицеров из элитного спецподразделения ГРУ по дороге в Афганистан теряется в каспийской пустыне и после авиакатастрофы оказывается… в охваченной огнем Гражданской войны Бухарской Республике в 1920 году. Задача наших ребят – противостоять кровожадным басмачам и отстоять интересы Родины во что бы то ни стало! Вот только в том ли они, чем учили в школе?..

Сейид Алим-хан, последний эмир Бухары

Дизайнер обложки Братья Швальнеры

Иллюстратор Братья Швальнеры

© Братья Швальнеры, 2017

© Братья Швальнеры, дизайн обложки, 2017

© Братья Швальнеры, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-2291-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая — о том, что длинный язык, случается, доводит дальше, чем до Киева

Никита чувствовал себя нехорошо с самого утра. Бывают такие дни — вроде ничего не случилось, а что-то внутри тебя уже не на месте. Дурное предчувствие не оставляет, хотя вроде никаких предпосылок к плохому и скверному нет.

Весь день в университете он не мог собраться с мыслями и, казалось, что-то мешает ему сосредоточиться на учебе. Он списывал это на меняющуюся погоду — в Москву приходила весна, а зима еще никак не желала покидать пределы столицы. Холодная, ветреная погода чередовалась с метелями, а потом отступала под натиском первых, но сильных и уверенных солнечных лучей, обманчиво возвещающих теплые деньки.

Надвигалась защита диплома, и такие перемены в погоде и самочувствии никак не шли на пользу студенту. Появлявшиеся совершенно некстати подозрения о чрезмерной эмпатичности (подкрепленные, надо сказать, определенными событиями в его жизни), не прибавляли энтузиазма.

После третьей пары, когда стало казаться, что Никиту совсем оставляют жизненные силы, к нему подошел Кирилл Семагин — одногруппник и друг детства. Так сложилось, что они выросли в одном дворе, а потом решили вместе поступать на исторический факультет — пытливые умы обоих юношей манили неразгаданные тайны истории, навеваемый ею флер и желание открыть нечто новое там, где, казалось бы, все давным-давно открыто.

— Ты жив, старик?

— Еле-еле.

— Что с тобой такое?

— Не знаю, погода, наверное, меняется.

— Рановато тебе еще метеозависимым становиться.

— Как видно, самое время…

Юноша улыбнулся — не только шутка товарища подняла ему настроение, но и входящее СМС от Инги, его девушки. Она писала, что после этой пары заедет за ним и они вместе отправятся на прогулку. Хотя погода и не вполне располагала к променаду, а все же столь заманчивая компания не позволяла отклонить предложение.

— Слушай, мне нужна твоя помощь.

— Чем могу?

— У тебя сохранились материалы по Тамбовскому восстанию?

Никита поежился — воспоминания, связанные с этим историческим событием, были хоть и положительные в итоге, но не самые приятные в частностях. Еще бы, когда ты вдруг ни с того ни с сего переносишься на 100 лет назад и принимаешь участие в подавлении восстания рука об руку с маршалом Тухачевским, потом становишься объектом охоты спецслужб, потому что являешься носителем государственной тайны, а потом еще никому не можешь об этом рассказать, чтобы тебя ненароком не приняли за сумасшедшего — согласитесь, есть поводы чувствовать себя не в своей тарелке.¹

— Конечно, а зачем тебе?

— Статью хочу написать. Понимаешь, у меня для диплома публикаций не хватает. Тема неважна, а руководитель требует количество. Вот решил попросить у тебя какие-нибудь заготовки. Как-никак, кто поможет, если не друг детства?

У Никиты действительно полно было материала по теме, даже и не связанного с секретами применения маршалом Тухачевским химического оружия — сама по себе тема была очень интересная, и юноша решил сохранить наработанный в архивах материал для потомков.

— Какие вопросы? Поедем после пары сразу ко мне, я тебе все и отдам!

— Заметано!

Следующая пара пролетела незаметно — мыслями Никита был уже на свидании с Ингой, и сама погода, казалось, даже стала незаметно улучшаться. Совсем незаметно для окружающих и очень заметно для Никиты. Полтора часа спустя они с Кириллом выходили из здания университета на парковку, где уже стояла машина Инги, как вдруг Кирилл остановился на ступенях и уткнулся в телефон.

— Блин, сорри, старик, не смогу поехать.

— А что случилось?

— Мама пишет, что срочно надо приехать домой. Потоп у них там или еще что-то вроде того, короче, без моих рук никак не обойтись.

— Ну так давай мы тебя подбросим?

— Нет, сейчас самый час пик, на метро короче будет.

Кирилл был прав — он жил недалеко, и по зеленой ветке метро до его дома было от силы минут 20 ходу. В такую пору застрять в центре Москвы в пробке было проще простого, потому Никита согласился с его логикой.

— Тогда сегодня же вечером пришлю тебе все по электронке.

— Договорились.

Друзья попрощались, и разошлись по разным сторонам — Никита побежал к машине возлюбленной, а Кирилл — в сторону станции метро «Маяковская», неподалеку отсюда.

Вечер с любимой протекал хоть и по обычному сценарию — кафе, кино, прогулка под луной, — а все же был куда более занятным, чем вечер, потраченный на науку при всей ее привлекательности. Никита перешагнул порог дома около половины десятого. Когда ключ повернулся в замке, что-то внутри его сердца ёкнуло — он понял, что что-то случилось…

Взрыв на станции метро «Маяковская» произошел в 18.15 — как раз тогда, когда Кирилл, по подсчетам Никиты, должен был спуститься к поезду. По телевизору говорили пока о 9 погибших, но не называли их имен — что за предательская напасть молчать о личностях жертв, непонятно для чего щадя психику зрителей, у каждого из которых в такое время в метро почти наверняка мог оказаться родственник или знакомый?! Никита слушал сообщение не раздеваясь и застывши перед телевизором.

— Что с тобой? — спросила мать.

— Кирилл…

— Что — Кирилл?

— Он поехал на метро, а мы с Ингой предлагали довезти его. Как раз в то время…

— Господи… — думать о плохом не хотелось, но мать произвольно присела в кресло как подкошенная. Самые страшные мысли поневоле посещают слабых от природы людей в такую минуту.

— Я туда.

Никита опрометью бросился к двери. Мать не стала его останавливать — на ее глазах выросли двое ребятишек, и она отлично понимала цену их дружбы.

Спустя сорок минут невероятной толчеи в метро и на лице близ входа на станцию Никита Савонин наконец оказался у дверей «Маяковскй». Из дверей входа в станцию метро валил дым. Народ уже эвакуировали, но, казалось, никто никуда не ушел, а все только обступили место взрыва и топчутся здесь зачем-то. Вход в метро был оцеплен плотным кольцом полицейских. Тут же поодаль, стояло несколько карет «скорой помощи», из раскрытых дверей которых торчали в лучшем случае чьи-то ноги, а в худшем — виднелись следы черных полиэтиленовых пакетов. «И почему их не увозят?!» — мелькнуло в голове Никиты. Позже выяснилось, что кареты ожидали, пока сотрудники ДПС расчистят дорогу от места взрыва, чтобы обеспечить им беспрепятственный проезд.

То там, то сям сновали журналисты с камерами, какие-то плачущие люди, полицейские, грудью защищавшие проход к тонким ленточкам, отгородившим место происшествия от постороннего вмешательства — так, словно там все еще было что-то опасное или стратегически важное для государства. Никита метался в огромном людском столпотворении не зная, у кого и что ему спросить. Какой-то человек в штатском с бумагами, похожий на следователя, очевидно допрашивал свидетелей недалеко от заградительной ленты — к нему можно было пробиться. Никита это и сделал.

— Извините, товарищ…

— Вы меня?

— Да, Вы — следователь?

— Допустим. Вы что-то хотите сообщить?

— Нет, я хочу узнать имя… У меня друг там был… Хочу узнать, нет ли его в списке погибших?

— Фамилия?

— Семагин.

Человек пролистал несколько бумаг и, не обнаружив искомой фамилии, дежурно бросил это Никите. Он поначалу обрадовался — не мертв, значит, жив, а потом студента вдруг охватила паника. Во-первых, данные могли быть неточными или неполными — с момента взрыва прошло всего около 4 часов, а во-вторых, если жив, то где его искать? Да и потом — а вдруг при взрыве пострадали документы, и его еще не смогли опознать?

Тьма опустилась на столицу, а Никитой овладела паника. Он бросался то к одной кучке людей, то к другой, но нигде не мог отыскать Кирилла. Фонари освещали площадку перед входом на станцию тускло, и вскоре в руках у полицейских стали появляться фонари — народу кругом не уменьшалось, а лиц практически разобрать уже было невозможно. Отчаявшись отыскать Кирилла в толпе и столкнувшись с сотой, наверное, попыткой дозвониться на его телефон, не увенчавшейся успехом, Никита закричал что есть мочи, привлекая к себе всеобщее внимание:

— Кирилл!!!

— Я здесь… — донеслось откуда-то еле слышно. Источник шума найти было невозможно, и Никита снова заорал, уже громче:

— Кирилл! Ты где?!

— Никита! Я здесь, в «скорой»!

Теперь уже было понятно — голос его. Он жив. Никита ринулся сквозь толпу к машине «скорой помощи». В раскрытых дверях увидел полусидящего на каталке Кирилла с перевязанной головой и всего испачканного.

— Ты как, старик?

— Как видишь, в метре от эпицентра.

— Ну ты даешь!. Я обыскался тебя…

— Как всегда завидное чутье на неприятности и столь же завидное умение из них вылезать…

— Сплюнь!

— Тьфу…

— Шутник. Что у тебя, сказали уже?

— Кажется, легкое сотрясение. Но ничего, жить буду. Слушай, ты там матери объясни все как-нибудь аккуратненько, ладно? Меня наверное к утру отпустят.

— Все. Поехали, — врач стал закрывать дверцу машины перед лицом Никиты.

— А куда? Куда его?

— В «Склиф» пока, сейчас туда всех везут, оттуда по больницам. Ну или по домам.

Никита решил не ехать следом в Институт скорой помощи, а утром узнать о судьбе товарища — сейчас важнее было успокоить его мать, которая уже несколько часов не могла найти сына и, понятное дело, места себе тоже. С трудом вырвавшись из все еще царившей здесь давки, Никита поймал такси — метро уже не ходило — и отправился к матери одноклассника. Еще полтора часа у него ушло на то, чтобы привести ее хотя бы в относительное душевное равновесие, после чего только он смог со спокойной совестью, но уставшим телом отправиться восвояси.

Дома было тихо. Мать не спала, с кухни в коридор сочилась полоска света. Никита разделся и, помыв руки, прошел на кухню — есть хотелось зверски.

— Наконец-то. Нашел? — глаза матери были опухшими. Как видно, трагедия не оставила ее равнодушной.

— Нашел.

— Живой?

— Живой, в «Склиф» увезли с сотрясом. Утром, надо полагать, будет дома.

— Ну слава Богу.

— А с тобой что такое?

— Да, ерунда, не обращай внимания.

— И все же.

Мать опустила заплаканные глаза:

— Показали фото подозреваемого.

— И что?

— Это Ахмед, друг Валеры.

Отец Никиты полгода назад ушел из семьи. Такое часто случается — кризис среднего возраста, последнее желание мужчины ощутить себя молодым и свободным. Никита был достаточно взрослым, что понять все, что творилось с отцом, не осуждая поведения последнего. Они продолжали общение, правда, в присутствии матери молодой человек старался обходить неудобных разговор и избегать «скользких» тем.

Он знал, что отец в 1985-ом, еще до его рождения, служил в Афгане, где в одном полку с ним служил не то турок, не то узбек, с кем они сохранили дружеские отношения на долгие годы — его звали Ахмед. Общение их прервалось лет 5 или 7 назад, когда Ахмед, после своей командировки в одну из стран Ближнего Востока, не просто принял радикальный ислам, а еще и стал членом какой-то — Никита толком не знал, какой, — запрещенной организации ваххабитского толка.

— Ничего удивительного. Этого следовало ожидать, — скептически бросил Никита.

— Но он не мог!

— Много ты понимаешь, кто что может, а кто что не может. Он член террористической организации, а они, как известно, могут если не все, то очень многое.

— Послушай себя, человек XXI века. Развешиваешь ярлыки, толком ничего не зная. Слышал звон, а не знаешь, где он. Постыдился бы. Еще образованный! Садись есть!

Никита бы поспорил с матерью, окажись они при других обстоятельствах — сегодня он чересчур устал, чтобы вступать с ней в околонаучные пререкания, а потому, наскоро перекусив, отправился к себе в комнату и вырубился без задних ног.

Спал он чутко, снились кошмары. Проснулся в 4 утра, чтобы попить воды, когда, проходя по коридору мимо кухни, снова увидел бьющий оттуда свет и услышал голоса — мужской и женский. Тихонько приоткрыл дверь. Открывшаяся его взору картина обескуражила его настолько, что он предпочел бы думать, что спит. Мать сидела за столом, а напротив нее сидел и пил чай темный взрослый человек с длинной бородой. Никита видел Ахмеда несколько раз еще в глубоком детстве, но лицо его было столь запоминающимся, что он спорить был готов — перед ним сейчас находится бывший сослуживец его отца.

— Дядя Ахмед?

— Здравствуй, Никита.

— Вы как здесь?

Мать, зная крутой нрав сына, поспешила как-то угомонить его:

— Послушай, он тут ни причем. Они объявляют в розыск сейчас всех членов запрещенных организаций. А к взрыву Ахмед не имеет никакого отношения…

— Не надо, Яна, — тихим, ровным голосом сказал Ахмед. — Оставь нас, я сам все объясню.

Мать тихо вышла из комнаты. Никита уселся на ее место и стал внимательно рассматривать ночного гостя.

— Я действительно не причастен к теракту. Твоя мама сказала правду.

— А кто тогда?

— Теракт совершил смертник, это слепому ясно. Уже завтра, когда разгребут завалы до конца, все станет ясно, и обвинения с меня снимут. А пока мне нужно спрятаться где-то, где меня с наименьшей вероятностью могут искать, потому я и пришел к вам.

— Зачем же им обвинять Вас, когда ничего толком не известно?

— Подобные события всегда используются клерикальной властью для борьбы с исламскими уммами и течениями. Нашу организацию давно хотят закрыть, но никак не могут. Вот решили — не было бы счастья, да несчастье помогло.

Ахмед говорил очень грамотно и без малейшего акцента — еще в советские времена он окончил МГИМО, и потом много лет находился на дипломатической работе. После развала Союза, как многие, занялся бизнесом. А потом вот…

— А Ваша организация? Она тоже, хотите сказать, к взрыву непричастна?

— Именно это я и хочу сказать. Не все мусульмане — террористы. Напротив, ислам — религия добра и любви. А отщепенцев и уродов хватает в любой религии, как и в любом народе.

— Это да…

— А ты, я вижу, достаточно категорично относишься к исламскому терроризму?

— К терроризму вообще. Ему нет оправдания.

— Знаешь, Руссо говорил, что гнев — признак слабости.

— Не следует ли из этого, что надо оправдывать тех, кто взрывает и отрезает головы, отталкиваясь только от их слабости? — язвительно заметил юноша.

— Нет. Из этого следует только то, что они хотят быть услышанными, но их не слушают. Почему? Слушают всех, кроме представителей ваххабизма. Клоунов от политики, ряженых, откровенных идиотов — всех. А нас нет. Почему? Даже ваш министр иностранных дел не видит ничего лучше, как назвать нас дебилами в прямом эфире на весь мир, а потом колко отшучиваться.

— И что же вы хотите сказать? Вот так, просто, без закидонов.

— Только то, чтобы нам разрешили жить в своем мире и по своим законам. Без постороннего вмешательства.

— Надо же. 25 лет назад в Афганистане вы придерживались другого мнения.

— Тогда я никакого мнения не придерживался. Никто из нас не придерживался никакого и ничьего мнения, за нас думали партия и комсомол. Если бы мы тогда обладали знанием в той мере, в какой обладает человечество сейчас, — поверь, ничего этого не было бы.

— Вы считаете, что вторжение в Афганистан было актом вмешательства?

— Варварского и недопустимого.

— А как же слова директора ЦРУ Кейси о том, что США по сути спровоцировали конфликт? Подтолкнули Советы к тому, чтобы те ввязались в активную фазу боевых действий?

— А те, конечно, не могли не ответить на провокацию? Ты считаешь, что международная политика — это то же, что детский сад, где дергают друг друга за косички, а после бьют книжками по голове?

— Так делают в школе.

— Вот видишь. Ты все прекрасно понимаешь. Не провокация ЦРУ вынудила Устинова ввести войска в Афганистан, а неуемный шовинизм. Желание схапать как можно больше территории и тем самым расширить влияние на Ближнем Востоке. Ну, допустим, там бы осталась зона влияния США. Что от этого бы изменилось, даже размести там они свои боеголовки? Началась бы мировая война? Нет? В отсутствие там советских мощностей Союз сильно потерпел бы в экономическом отношении? Да чего смеяться — там кроме мака отродясь ничего не росло! Так зачем спрашивается? Шовинизм, шовинизм обеих держав.

— Значит, Штаты Вы все-таки не осуждаете?

— Почему, осуждаю. В том, что сейчас происходит с их легкой руки в Сирии, а некоторое время назад творилось в Ливии и Ираке — только их вина. Появление «ИГИЛ»² — есть следствие их «миротворческой» деятельности, от которой в итоге они сами и пострадали. Но сама идея превратить Ближний Восток в театр военных действий целиком и полностью принадлежит Брежневу и его клике. Открытого военного вмешательства США в действия моджахедов в Афганистане не зафиксировано…

— Пфф…

— И все-таки! Не зафиксировано, а потому виноват Брежнев, Устинов, кто угодно — но из числа членов Политбюро.

— Вы назвали их моджахедами. Так же называли себя басмачи во время советской интервенции в Средней Азии. Не хотите ли Вы сказать..?

— Именно. Там произошло то же самое. Знаешь, был фильм такой в начале 1970-х, назывался «Конец черного консула». Изображал Гражданскую войну в Средней Азии. Ну такие, знаешь, лубочные фильмы — детище советской пропаганды. Вот там старейшина из Бухары бросает в лицо эмиру обвинение типа «Ты издеваешься над своим народом!» После 1990 года не могу без смеха смотреть это кино — он еще не знает, какие издевательства его ждут после 1920 года! Если говорить строго, феодально — сословный строй, представителями которого были басмачи, и с которым так рьяно боролась Советская власть в 1920-е годы, существовал в Средней Азии, включая Узбекистан, всегда — даже после ее прихода. «Хлопковое дело» и самоубийство Рашидова в 1983 году пролили свет на действительное положение вещей в среднеазиатских республиках без купюр. Так значит, не с этим и не ради установления идеи всеобщего равенства устроила Советская власть бойню в Бухаре в 1920 году, разрушив эффективное и социальное государство и построив черт знает что! А ради чего? Только ради расширения собственных границ. Все тот же самый пресловутый шовинизм.

— Зачем это было нужно Ленину? Брежневу в обстановке холодной войны — еще понятно, а здесь-то?

— Ты же историк. Государство было не признано, находилось в тисках международной изоляции, повсюду было обложено экономическими санкциями. В таких условиях прирост столь благодатной земли как Узбекистан решал многие экономические проблемы. Ленина как раз понять проще, чем Брежнева, рассматривавшего международные отношения как инструмент удовлетворения собственных личностных амбиций. Хотя, по большому счету, именно Ленин заложил основу афганской войны. Если бы тогда СССР не укрепился в Узбекистане, черта лысого они бы туда нос сунули в 79-ом…

— Но ведь и в Афганистане, и в Бухаре было много сочувствующих. Те же самые «шурави» например…

Ахмед улыбнулся:

— Ты знаешь историю лучше меня. Во времена гитлеровской оккупации тоже было много сочувствующих. И в России тоже.

Никита отвел глаза. Хоть он и понимал, что Ахмед не имеет отношения ко взрыву, разделить исповедуемые им позиции о международном терроризме он не мог. Ахмед почувствовал настроение юноши.

— Я вижу, мои слова не удовлетворили тебя. Вот, выпей.

Он плеснул ему из фляжки и протянул бокал. Никита очень устал, день порядком вымотал его — неудивительно, столько событий, и потому счел, что немного спиртного ему не повредит, и отхлебнул без задней мысли. Мысль пришла позже. «Твою мать! Договорился!»

Стены содрогнулись. Основания потолка зашатались, сверху посыпалась какая-то пыль. Свет стал моргать. Никита начал понимать, что к чему, и взволнованно смотрел на Ахмеда — его собеседник сохранял удивительное спокойствие. Стены дрожали все сильнее, свет стал синим, потом зеленым. Никита впал в панику, хотя уже давно все понял.

— Что?! Что происходит?! — кричал он, но грохот от обрушающихся стен заглушал его голос…

Очнулся он в ущелье. В скале была выбита пещера, в которой он сейчас находился в компании нескольких человек, одетых в белые халаты, бронежилеты и круглые шапки — такие носили воины Ахмад-Шаха Масуда. Посередине пещеры был разведен костер. Солдаты говорили то по-афгански, то по-узбекски. Рядом с каждым лежал АК-47.

Никита оторвал тяжелую голову от каменного пола и осмотрелся — он был одет, как и остальные. Дядя Ахмед сидел рядом и пил чай из пиалы. В голове Никиты был только один вопрос, который он сразу же и озвучил:

— Какой год?

— 1985-й.

— Это Афган?

— Точно. Панжерское ущелье.

— Зачем мы здесь?

— Чтобы ответить на некоторые твои вопросы.

— В таком случае — начинайте, я жду.

Ахмед ухмыльнулся:

— Изволь. Как ты считаешь, отвечает ли целям гуманизма убить одного человека, чтобы сохранить жизнь многим?

— Еще как.

— Значит, ты согласишься с тем, что мы должны сбить самолет, в котором сейчас летит твой отец. Он летит в составе группы спецназовцев ГРУ с целью выполнить спецоперацию по ликвидации нескольких селений и скрывающегося здесь Ахмад-Шаха Масуда. Ну и при возможности — Хекматияра.

— Последнего убить одно удовольствие. А, если серьезно, то если убить отца сейчас, то как же я появлюсь на свет?

— Это свершившийся факт. Ты уже появился. Просто у тебя будет возможность… кхм… как бы это помягче сказать, опровергнуть утверждение Сталина и выбрать себе родителей…

— Ерунда какая-то. Верните меня домой…

Никита понимал, что снова попал в историко — временной переплет — второй раз в своей жизни, и пока это не доставляло ему особого удовольствия. Ахмед не успел ответить ему — на пороге появилось еще несколько солдат с гранатометами в руках.

Ахмед начал разговаривать с ними на родном узбекском языке:

— Qachondan ketdi?

— Gapini maqsadida, vertolyot yaqinlashib.

— By tarkibi SWAT narsa o’zgardi? Exploration xabar emas?

— Yo’q, modomiki, barcha bir xil deb.

— Excellent, biz rivojlanmoqda.³

— Что он говорит? — спросил Никита.

— Пойдем.

Группа во главе с Ахмедом и плетущимся позади Никитой двинулась глубже в горы. Несколько десятков метров по узкому и витиеватому ущелью, которое эти люди, казалось, родившиеся и прожившие здесь всю жизнь, знали как свои пять пальцев — и вот они в некоем дзоте, из которого отлично просматривается ВПП аэропорта Баграма. Вот у самого начала горного хребта виден самолет-фотограф, он снижается. Солдат вскидывает пушку и, прицелившись, бьет прямо в борт, от которого как лишняя деталь отлетает турбина одного из двигателей. Следом сам борт бьется о скалы и кусками летит вниз. Никита бросается туда.

— Куда?! — кричит ему Ахмед, и бежит за ним.

Он насилу достигает его у самого подножья хребта, где вразброс лежат тела раненых советских солдат.

— И все-таки это неправильно. Мы вмешиваемся сейчас в историю, нарушаем естественный ход событий.

— Смерть десятков и сотен для тебя — естественный ход событий? Рассуждаешь как Дарвин, только уже не актуально. Если ты забыл, то я сообщу тебе, что на дворе 1985 год, и миром правят идеи гуманизма и человечности.

— Из идей гуманизма вы только что сбили самолет?

— Из идей спасения жизней своих соплеменников. Своя рубашка ближе к телу, как говорят у вас. Дарвин был того же мнения.

— Мы тут давеча говорили… Вы всерьез считаете, что если бы Гражданская война в 1920-ом не присоединила бы к Союзу Бухару, все могло быть иначе?

— Именно.

Ахмед снова прочитал в глазах юноши неверие. Никита отвернулся, пошел к раненым, а Ахмед пулей метнулся к его рюкзаку, брошенному поодаль — там лежала фляжка с питьевой водой, которую провожатый ловко подменил на свою.

Никита обошел экипаж — у всех были тяжелые ранения, но все были живы. Он достал из рюкзака фляжку и стал маленькими глотками поить бессознательных солдат. Ахмед с ужасом взглянул на происходящее и хотел было остановить его, но вдруг увидел, что Никита и сам пьет большими глотками принесенную с собой жидкость. Вскоре юноша и сам бессознательно, пластом свалился рядом с жертвами крушения вертолета.

Очнулся он от яркого солнечного света, бившего прямо в глаза. Поднявшись и оглядевшись, он обнаружил, что лежит на песке посреди восточного базара, на улице пекло, недалеко от него арык, и виден осколок древней стены невдалеке от центра этого старинного красивого азиатского города. Рядом с ним стоял Ахмед. Он улыбался и протягивал ему руку.

— А… — хотел было спросить Никита, но спутник предвосхитил его вопрос.

— Мар хабат, Никита-джан, Бухара, год 1920-й…

После этих слов юноше захотелось снова лечь на песок, уснуть, только больше уже не просыпаться.

«Ну и хобби у меня, — пронеслось в голове у Никиты. — Кто марки собирает, кто напивается по выходным, кто режется в доту, а я по времени путешествую… Пора завязывать…»

Внутри юноши вновь поселилось уже знакомое ему чувство азарта, приключений — и он поймал себя на мысли о том, что именно от этого-то чувства ему и надо избавиться в первую очередь, потому что оно — вкупе с длинным языком — и заводит его в разные места планеты с завидным постоянством.

Примечания

1

Подробно о событии рассказано в романе бр. Швальнеров «Тухачевский против зомби: Невымышленная история Тамбовского восстания» (Екб, Ridero, 2017 г.).

2

Экстремистская организация, запрещена на территории РФ

3

— Как сходили? — Все в порядке, вертолет приближается. — По составу спецназа ничего не изменилось? Разведка ничего не сообщала? — Нет, пока все те же. — Отлично, выдвигаемся. (узб.)