Звёзды нашей молодости. Эксклюзивные интервью с кумирами ХХ века и рассказы о них

Борис Сударов

В книгу «Звёзды нашей молодости» вошли материалы, которые были опубликованы в периодике 1998—2006 годов, но не утратили своей актуальности и по сей день. В них затрагиваются самые главные вопросы: в чём смысл жизни и творчества? Что даёт человеку силы в экстремальных ситуациях? В чём секрет творческого долголетия? И ещё не менее важные вопросы: необходима ли цензура? Помогает ли она оттачивать творчество или унижает творца? И почему с отменой цензуры искусство утратило свою былую высоту?

СЕРГЕЙ ЛЕМЕШЕВ,

солист Большого театра: «ДЛЯ МЕНЯ НИКОГДА НЕ БЫЛО

НИЧЕГО БОЛЕЕ ВАЖНОГО И СВЯТОГО, НЕЖЕЛИ ПЕНИЕ»

Помните кинокомедию «Музыкальная история»? Там роль шофера Пети Говоркова исполняет Сергей Яковлевич Лемешев. Многие зрители приняли историю талантливого водителя за историю самого народного артиста. Такая легенда долго жила в народе.

И хотя путь Лемешева в искусство был несколько иным, в легенде много правды. Это правда о судьбе молодого человека той советской эпохи. Революция широко распахнула двери высших учебных заведений для талантливой молодежи беднейших слоев населения, детей рабочих и крестьян, предоставила им возможность проявить себя, раскрыть свой интеллектуальный, творческий потенциал. Причем, бесплатно.

Сергей Лемешев был одним из них.

О пути Лемешева в искусство мне рассказала старейший русский музыковед, автор книг и статей о Сергее Лемешеве — Елена Андреевна Грошева:

— Родился Сергей Лемешев в бедной крестьянской семье, в деревушке, затерявшейся в дремучих лесах Тверской губернии. Его отец, красавец и лучший песельник на деревне, рано ушел из жизни, сгорел в чахотке. Все заботы о трех ребятишках легли на плечи матери. С восьми лет Сергей стал ее опорой: ловил рыбу, собирал грибы и ягоды в лесу, нанимался молотить хлеб, или водил лошадей в ночное.

Он с большой теплотой вспоминал свое трудное детство: долгие зимние вечера, когда мать и ее подруги, сидя за пряжей, пели протяжные грустные песни. Помните, он всегда в концертах с удовольствием пел русские народные песни?

— Стало быть, свое призвание он осознал еще в детстве?

— Нет, несколько позже. После революции в соседней деревне была создана художественно-ремесленная школа. Любовь к песне привела Лемешева в эту школу. Здесь он уже серьезно обучается пению, нотной грамоте, участвует в самодеятельных концертах, здесь он впервые познал успех. И понял свое призвание — быть певцом.

А в консерваторию его направили уже из кавалерийской школы, где он потом учился. «Мы с комиссаром решили направить тебя в консерваторию», — сказал Лемешеву начальник школы. Это было в 1921 году.

На пробе в Московской консерватории, рассказывал Сергей Яковлевич, он ужасно волновался. Но подойдя через пару дней к доске, увидел свою фамилию среди принятых. «И что замечательно, — вспоминал он, — с первых дней мы все уже получали стипендию». Правда, она часто выдавалась натурой, например, мукой. И Сергей Яковлевич пек себе по три раза в день пухлые пшеничные блины.

Но трудности быта никак не отражались на его веселом, бодром состоянии духа. Он был тогда счастлив, как никогда. Он смог теперь посещать Большой театр, слушать его мастеров, знакомиться с лучшими классическими операми. Он стал и постоянным посетителем концертов в Большом зале консерватории, где впервые услышал Шаляпина.

— Как же сложилась творческая судьба Лемешева?

— Окончив консерваторию, Лемешев поступает по конкурсу в оперную студию Константина Сергеевича Станиславского. Здесь работает над партией Ленского и некоторыми другими непосредственно под руководством великого мастера театра. В такой высококультурной обстановке воспитывался талант Лемешева. Из бедного крестьянского паренька вырастал выдающийся оперный актер.

Константин Сергеевич очень любил рассказывать своим ученикам, как молодой Шаляпин, войдя в среду прогрессивных русских художников, писателей, «жрал знания», внимательно прислушиваясь к их увлекательным творческим беседам и спорам. Таким же качеством был наделен и Лемешев.

«Для меня никогда не было ничего более важного и святого, нежели пение, сцена, театр, — говорил Сергей Яковлевич. — Я всегда мог легко, без всякой внутренней борьбы отказаться от любых жизненных соблазнов во имя дорогого мне искусства».

— В студии Станиславского он ведь пробыл недолго?

— Да, менее двух лет. Затем он выдерживает конкурс в Большой театр. Одновременно получает приглашение и в Свердловскую оперу. Наверное, другой бы на его месте, не раздумывая, отдал предпочтение Большому. Но интуиция и природный ум, стремление не к славе, а к активной творческой деятельности подсказали молодому певцу правильный выбор. В то время в Большом театре было много выдающихся певцов, и начинающий артист едва ли мог рассчитывать на большую занятость в ведущих ролях.

Лемешев уезжает в Свердловск. И в первый же год поет двенадцать ответственных партий! Берендея в «Снегурочке», Альмавиву в «Севильском цирюльнике», Альфреда в «Травиате», Индийского гостя в «Садко», Фауста. Ленского… Сезон еще не окончился, а его уже приглашают в Харбин, где при КВЖД тогда работала русская опера. Два сезона, успешно проведенные в Харбине, затем два сезона на сцене Тбилисской оперы значительно укрепили его профессиональное мастерство, придали ему больше уверенности в себе.

Накопив солидный репертуар и сценические навыки, теперь уже можно было думать о Большом театре. В конце февраля 1931 года состоялся дебют Лемешеве на этой прославленной сцене.

— Что он пел тогда?

— Молодой певец предстал перед москвичами в образе сказочного царя Берендея из «Снегурочки».

Много позже Лемешев рассказывал, какое огромное волнение и в то же время праздничную торжественность он испытывал перед своим первым выступлением на великой сцене. Большой, говорил Лемешев, всегда был для него «недосягаемой мечтой, храмом, под сень которого могли вступить только самые достойные». Он вспоминал, как, выступая вскоре в концерте, долго не мог овладеть собой от волнения, когда его представили зрителям как солиста Большого театра.

Ему шел 29-й год, но на сцене нельзя было дать и 20. Он покорил зрителей своим внешним обликом, умением просто и естественно двигаться на сцене, без слащавой манерности, иногда присущей лирическим тенорам. С первых выступлений Лемешева в Большом театре, критики всегда выделяли молодого певца, подчеркивая «особую нежность и ласкающий лиризм» его голоса, его четкую дикцию.

— Какие из его партий можно было бы назвать лучшими?

— Его героям всегда было свойственно романтическое, светлое ощущение жизни, юности, искренность, благородная простота. Ему особенно удавались идеальные образы русской классической оперы. И первым из них, конечно, надо назвать Ленского. Созданием этого пушкинского образа Лемешев начал свой сценический путь, спев партию Ленского в 1925 году еще на сцене студии Станиславского. И он не расставался с ней до самого ухода из Большого театра. В 1972 году Лемешев последний, 501-й раз, раз спел любимую партию. На протяжении почти полувека артист сумел сохранить свежесть, юношеское обаяние и поэтичность этого образа. После Собинова, которого Сергей Яковлевич справедливо называл «Соавтором Пушкина и Чайковского», Лемешев был, по мнению критиков, лучшим Ленским.

И в том большая заслуга Станиславского. «Шаляпиных я из вас не сделаю, но его родственниками вы будете», — говорил он Лемешеву и его товарищам по студии, помогая находить дорогу к сценической правде.

Наряду с такими юными героями, как Ленский или Дубровский, которого он тоже прекрасно сыграл, можно было назвать мудрого царя Берендея. Это была его первая роль в Свердловской опере. Партию Берендея он выучил еще в Москве по своей инициативе. Но приехав в Свердловск, не предполагал спеть ее так скоро, хотя «Снегурочка» готовилась в то время к постановке. Лемешев регулярно ходил на репетиции и внимательно прислушивался к замечаниям дирижера и режиссера, адресованным исполнителю роли старого царя. И вот однажды, когда он по обыкновению пришел послушать очередную оркестровую репетицию «Снегурочки», режиссер вдруг спросил, знает ли он партию Берендея. «Знаю», — ответил Лемешев, еще не предполагая, что за этим последует. Режиссер, ни слова не говоря, сунул ему в руки посох и буквально вытолкнул на сцену…. Сергей Яковлевич уверенно спел свою партию. Оркестр ему даже аплодировал. И после репетиции его утвердили в этой роли.

Берендей стал одной из самых его любимых партий. В этой роли, как я уже говорила, он дебютировал и в Большом театре.

Здесь Лемешев спел многие свои лучшие партии — русского и западноевропейского репертуара. Среди них одно из самых ярких впечатлений оставил созданный им образ Ромео в опере Гуно «Ромео и Джульетта». Премьера состоялась в памятный для всех нас день 22 июня 1941 года. Спектакль почти не получил тогда откликов в печати. И это понятно: началась война, немцы бомбили наши города. Но тем сильнее было восприятие этой новой работы, главные роли в которой исполняли Барсова и Лемешев. Сергей Яковлевич показал в этом спектакле все богатство своего вокального мастерства и своего актерского дарования. Стройность его фигуры, плотно затянутой в трико, юношеская легкость движений, голос — чистый и свежий, окрашенный в нежные серебристые краски, — все это способствовало созданию артистом поэтичного образа влюбленного юноши.

Не припомню случая, чтобы удар шпаги в спектакле вызвал шквал зрительских аплодисментов. Но именно так было в сцене поединка Ромео и Тибальда, сцене, которую критики справедливо считали актерским триумфом Лемешева…

(Елена Андреевна устала, и на этом мы прервали нашу беседу. Договорились продолжить ее в ближайшее время. Но вскоре она заболела. Потом ее не стало).

* * *

В преддверии 100-летнего юбилея Сергея Яковлевича Лемешева, мы встретились на квартире артиста в доме на Тверской, где он прожил последние 27 лет своей жизни, с его вдовой — Верой Николаевной Кудрявцевой, заслуженным деятелем искусств, профессором Московской консерватории.

Здесь все напоминает о прославленном певце. Во всех пяти комнатах большой квартиры на стенах его фотографии, картины, афиши. В его рабочем кабинете — рояль, ноты, книги. На столике в углу — подарки от зрителей. Шахтерская лампа — от шахтеров г. Чистякова; два огромных оригинальных карандаша — красный и синий — в красивой шкатулке подарили певцу трудящиеся Славянска; шахматы старинной работы — подарок студентов Ленинграда; от коллектива оркестра русских народных инструментов Всесоюзного радио — балалайка с надписью: «Народ признательной душою России слушает певца».

В спальной комнате стены сплошь увешаны фотографиями, афишами, картинами и опять — подарки. Черная, красиво разукрашенная шляпа — сомбреро — подарок мексиканского поклонника; два серебряных венка, на листьях одного из которых выгравированы все роли, сыгранные Лемешевым, — это к 70-летию со дня его рождения. И рядом необыкновенно красивые гусли. На них надпись: «Звените струны золотые во славу русского певца». Подарок преподнесли актеру на его концерте в Колонном зале в 1965 году.

— Вера Николаевна, да здесь у вас настоящий музей…

— Я стараюсь сохранить все, как было при нем. Мне дорога здесь каждая вещь, потому что она напоминает о каком-то мгновении нашей с ним счастливой жизни. Вот эта, например, афиша «Евгения Онегина» с Лемешевым в роли Ленского всегда воскрешает в памяти наши первые встречи с ним в Ленинграде, где я жила до войны и первые послевоенные годы.

— Можно задать вам вопрос: как вы познакомились с Сергеем Яковлевичем?

— После окончания консерватории осталась в аспирантуре. Затем работала солисткой в Ленинградском малом оперном театре. В первые послевоенные годы Сергей Яковлевич часто приезжал к нам в Ленинград и принимал участие в оперных спектаклях нашего театра. Нам обоим доводилось выступать в «Евгении Онегине». Он пел, естественно, Ленского, я — Татьяну. Тогда мы с ним и познакомились. Между нами сразу пробежала какая-то искра. Я слушала за кулисами с повышенным вниманием его партии. О том, что он слушает меня, сидя на стуле за кулисами, я не знала. Мне потом об этом сказали. Наши чувства росли. Я видела это, стремилась избежать дальнейшего сближения. У нас у обоих ведь были семьи.

А он все чаще стал приезжать в Ленинград и выступать в наших спектаклях. Как-то в один из таких его приездов, это было в 1948 году, Лемешев, как обычно, пел Ленского, я — Татьяну. И когда мы вдвоем оказались за кулисами, он сделал мне предложение. Я опешила. «Неужели вы не понимаете, неужели не чувствуете, что я приезжаю сюда так часто только из-за вас? — сказал он. — Вы мне нужны».

В 1950 году мы уже были вместе.

— У Сергея Яковлевича, кажется, в те годы были какие-то неприятности, ему долго не присваивали звания народного артиста. Это было связано с вашими отношениями?

— Да, все из-за семейных дел. В советское время с этим было строго. Он ведь был к тому же членом партии. В Министерство культуры, в ЦК потоком шли письма, сотни писем: почему Лемешеву не дают народного? Но затем все уладилось. Его пригласили в ЦК на беседу, сказали: «Вы, пожалуйста, побыстрей улаживайте свои личные дела». И вскоре ему, наконец, было присвоено звание народного артиста СССР.

А меня еще несколько лет в Москве не хотели признавать. На работу нигде не могла устроиться. Моталась из Москвы в свой ленинградский театр. В Большом, правда, удавалось изредка петь, приглашали на отдельные роли, когда основная исполнительница по какой-то причине не могла выступить. Но это было крайне редко.

Потом Министерство культуры смилостивилось. Была дана команда, и меня переводом из Ленинграда приняли на работу солисткой в Театр Станиславского и Немировича-Данченко.

— Как складывались отношения у Сергея Яковлевича в коллективе Большого театра?

— К нему все хорошо относились — руководство, коллеги.

— С Иваном Семеновичем Козловским ладили? Все-таки оба замечательные теноры, оба пели одни и те же партии, у каждого были свои поклонники. Не ревновали друг друга?

— Знаете, у них всегда были очень корректные отношения. Когда на нашем доме открывали мемориальную доску, Иван Семенович присутствовал. Правда, на фуршет, который состоялся после церемонии, он не пришел: не смог, как заявил, отменить важную встречу.

К Сергею Яковлевичу в театре все относились с большим уважением. И было за что. Он всем помогал: кому-то материально, другому достанет нужное лекарство — тогда, помните, с этим были трудности. Кому-то «пробьет» квартиру или почетное звание. Его в театре всегда использовали как таран. С ним считались в ЦК, в Моссовете, в Министерстве культуры, в других учреждениях. К нему всегда прислушивались, ему шли навстречу.

— У Сергея Яковлевича было много друзей — в театре и вне его?

— В театре он дружил с нашим замечательным басом Александром Степановичем Пироговым, с не менее знаменитым Михаилом Дормидонтовичем Михайловым. У Лемешева были друзья среди балетных артистов, среди актеров других театров. Дружил он с Борисом Щукиным, очень дружил с Марком Исааковичем Прудкиным, с которым нередко вместе отдыхали в подмосковном пансионате в Серебряном Бору. Они были почти земляками: Марк Исаакович тоже родом из Тверской губернии, и оба любили шутку.

В спектакле по пьесе Островского «Таланты и поклонники» Прудкин играл Бакина, самоуверенного и циничного чиновника. С одобрения Станиславского, для лучшего раскрытия образа своего героя актер напевал в этом спектакле слышанную им когда-то в юности песенку. Там были такие слова: «Лет пятнадцати, не боле, Лиза погулять пошла и, гуляя в чистом поле, птичье гнездышко нашла…». Эта непритязательная песенка служила им с Лемешевым паролем. При встрече с Марком Исааковичем Сергей Яковлевич всегда ее напевал.

Вообще, старшее поколение МХАТа дружески относилось к артистам Большого театра, поддерживая добрые личные отношения с Пироговым, Рейзеном, Козловским, Лемешевым, Максаковой… Мхатовцы учились у солистов Большого театра музыкальному слову, непревзойденным мастером которого был Федор Иванович Шаляпин.

Прудкин говорил, что, слушая Лемешева, всегда ощущает шаляпинскую традицию.

Сергей Яковлевич много мне рассказывал о своих встречах с Хмелевым, Москвиным, Качаловым. Это были интересные, остроумные люди, очень любили шутку. Собираясь, они порой играли в поезд. Одна из комнат в квартире изображала вагон, другая — станционный буфет, где были коньячок и бутерброды. «Ехали» они из Москвы в Петербург. На каждой большой остановке, выходя из вагона, направлялись в буфет, то есть шли в другую комнату и там «заправлялись». Потом звучал гонг — отправление поезда, и все бежали в вагон, то есть возвращались в свою комнату. Конечно, в Петербург они прибывали уже довольно веселыми.

— Вера Николаевна, а как Сергей Яковлевич отдыхал, как проводил свой отпуск?

— У него были не очень здоровые легкие. Это наследственное: отец рано ушел из жизни от туберкулеза, старший брат еще мальчишкой тоже умер от этой болезни. Не обошла она стороной и Сергея Яковлевича. Холодной осенью сорок первого года, провожая коллектив театра в эвакуацию, он простудился. В результате — воспаление легких, плеврит, открылся туберкулез. Пенициллина у нас тогда еще не было, лечение проводилось не очень эффективными лекарствами, ему делали плевроторакс, поддувание. Лемешев с трудом вылечился. Но легкие у него оставались уязвимыми. И его отпуск мы старались проводить в санатории, где-нибудь на берегу моря. Летом часто бывали в пансионате в подмосковном Серебряном Бору.

В 1958 году театру выделили участки под Апрелевкой. Это по Киевской дороге. И лето он часто проводил там, на даче. У Сергея Яковлевича, потомственного крестьянина, была страсть возиться на грядках, окучивать кусты, мастерить что-то. Со временем у нас вырос на даче довольно большой сад — 16 яблонь, было много цветов.

Конец ознакомительного фрагмента.